Текст книги "Восемь знамен"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Несомненно, с берега их уже заметили; в подзорную трубу они могли разглядеть на каменной дамбе южнее островов толпы глазеющих на бригантину зевак. Но солнце быстро опускалось за горизонт, и через полчаса совсем стемнело.

– Теперь, того и гляди, нас прирежут в наших собственных койках, – пожаловался Петерсен.

– Думаю, нам и впрямь нужно держать ухо востро, – согласился Роберт.

– А ведь как славно мы могли устроиться в Макао, – ворчал, отдавая распоряжения, Петерсен. Ночью несколько лодок в самом деле приблизились к бригантине, но они явно не походили на пиратские – их освещали фонари, а люди на борту громко кричали, задавали вопросы. Роберт отвечал, что им требуется свежая вода, и спросил, можно ли зайти в реку.

– О да, – крикнули с сампана. – Вы можете войти в реку. Хотите сейчас? Мы проведем вас.

– Завтра, когда рассветет, – дал Роберт ответ, по всей видимости удовлетворивший ночных гостей.

Залив был пуст, когда солнце поднялось из океана за «Альцестой». Волны улеглись, и бригантину лишь едва заметно покачивало; ветер с суши за ночь сменился легким береговым бризом.

Капитан Петерсен протер глаза, прогоняя остатки сна, и погладил бороду.

– Честно говоря, я не чаял встретить новый день, – признался он. – Что теперь, господин Баррингтон?

– Будем ждать.

С наступлением утра бригантина вновь привлекла внимание с берега, и опять «Альцесту» окружили сампаны. Среди них оказались и давешние ночные визитеры.

– Ну что, зайдете в реку? – спрашивали с сампанов.

– Вы знаете мое имя? – крикнул в ответ Роберт.

– Имя? Имя? Откуда нам знать ваше имя?

– Я буду ждать человека, знающего мое имя.

Шел час за часом, капитан Петерсен становился все угрюмее, а его люди начали перешептываться. Ровно в полдень из-за островов выскочил еще один сампан, весла несли его прямо на бригантину.

– К орудиям! – скомандовал Петерсен.

– Не открывать огонь, пока я с ними не переговорю, – приказал Роберт и встал у борта.

Он наблюдал, как, приблизившись, сампан замедлил ход и на нос вышел мужчина в переливающихся на солнце великолепных синих шелковых одеждах.

– Кто из вас Баррингтон? – спросил он.

– Я Баррингтон, – ответил Роберт.

– Мне надо подняться на борт.

Петерсен нехотя отдал команду, и сампан закачался у борта бригантины. Роберт подошел к трапу навстречу поднимающемуся по нему человеку в синем.

– Я – Юнь Кайлу.

– Как зовут вашего господина? – Роберт понял, что перед ним не маньчжур, а ханец.

Юнь Кайлу поклонился. Ростом он не вышел, усы у него уныло висели, зато глаза глядели живо.

– У меня тот же господин, что и у вас: Хошэнь. – Он посмотрел по сторонам. – Это тот самый корабль, который он ждет? – Видно, Юню тоже описывали корабль Ост-Индской компании.

– Этот корабль вполне подходит для того, что требуется, – заверил Роберт.

Юнь взглянул на грот; даже убранный, он отличался от обычного прямого паруса.

– Никогда не видел таких парусов.

– Он даст нам большую скорость, – пообещал Роберт. – Где наш господин?

– Наш господин в Пекине, на службе у императора. Вас не ждали так скоро.

– Я считал, что лучше прийти пораньше. Куда нам теперь?

– Войдете в реку и подниметесь до Ханькоу.

– Далеко до него?

– Тысяча пятьсот ли.

– Тысяча пятьсот! – опешил Роберт, зная, что ли – это приблизительно треть мили. – Не может быть!

– Отчего же? Хорошо даже, что вы прибыли загодя. Путь предстоит долгий. А ваш корабль без весел.

– Мы можем идти на буксире, – сказал Роберт. – А кто будет нашим лоцманом?

– Я ваш лоцман, – ответил Юнь Кайлу.

Джошуа Петерсена чуть не хватил удар, когда он узнал, что корабль нужно вести в самое сердце Китая.

– Представьте только, – уговаривал его Роберт, – вы доберетесь туда, куда не проходил пока ни один европейский корабль.

Еще меньше радости это известие принесло команде, особенно огорошенной тем, что большую часть пути предстояло преодолеть на буксире. Не так уж часто приходилось им это делать. С быстрым течением. Янцзы было бесполезно даже и пытаться бороться силой мускулов; Юнь посоветовал на первых порах следовать примеру многочисленных китайских речных судов – заякориться, где течение потише, и подождать морского прилива, который должен был повернуть реку вспять на протяжении нескольких миль.

Пока же они находились под прикрытием береговых укреплений – морской дамбы, которая защищала широкую равнину, простиравшуюся, видимо, на сотни миль в обе стороны; река за столетия так глубоко прорезала землю, что с палубы «Альцесты» англичане могли видеть одни лишь насыпи. Но они не помешали им заметить южный приток реки. Он назывался Ванпу, и именно на этой небольшой реке, в нескольких милях выше по течению, как оказалось, находится Шанхай; издали виднелись крыши его пагод.

На другой день прилив повернул течение вспять, они спустили шлюпки и потащили бригантину на буксире вверх по реке. Жаркая выдалась работенка, тем более что очутившиеся в окружении идущих на веслах сампанов и джонок английские моряки ни в какую не хотели уступать каким-то там желтокожим молокососам. Но вот после полудня потянул бриз с моря, «Альцеста» взяла на борт свои шлюпки и помчалась вперед, оставляя позади сампаны, зато джонки не отставали, а некоторые из них даже и обгоняли «Альцесту». К ночи, когда бригантина стала на якорь, Петерсен пришел в хорошее расположение духа.

– Не ожидал, что на этой реке будет так просто работать, – признался он.

– Главное – иметь терпение, – ответил Юнь.

Терпение не относилось к сильным качествам Джошуа Петерсена, и скоро его хорошее настроение испарилось: воцарилось полное безветрие, и «Альцеста», находясь уже вне досягаемости прилива, вынуждена была целыми днями простаивать на якоре, в то время как сампаны и джонки обгоняли ее и уходили вперед.

То же повторялось и в последующие недели. При восточном ветре бригантина быстро продвигалась вперед, но стоило ветру стихнуть или смениться на западный, как она вставала на якорь. По мере удаления от моря все более важное значение, к удивлению моряков, приобретала погода. На море с его простором корабли, а особенно способная идти против ветра бригантина, всегда имели возможность хоть как-то двигаться вперед. Вместе с тем представление английских матросов о том, что на море непогода гораздо страшнее, чем на суше, было быстро опрокинуто. Здесь, в центре огромного массива земли, совершенно неожиданно возникали и проносились над равниной ужасающие ветры, заставая команду врасплох, они не раз загоняли корабль на мель, прежде чем успевали бросить якорь, и приходилось изрядно попотеть, чтобы после бури стянуть судно на чистую воду при помощи стоп-анкеров – малых якорей. И даже тогда, когда бригантину наконец просто закрепляли на якоре, ветер все еще продолжал таскать ее из стороны в сторону.

Случалось, их застигали поражающие воображение грозовые бури с бьющими по воде зигзагообразными молниями. Несколько раз они попадали в мачты, сотрясая корабль сверху донизу. Но еще хуже были треугольной формы темные облака, насыщенные электричеством, которые, казалось, обладали способностью скакать вверх и вниз, и там, где они опускались на землю, целые деревни уничтожались в одно мгновение.

Если бы не погода и не вынужденные остановки, то путешествие можно было назвать весьма приятным. По совету Юня англичане подняли на топе грот-мачты флаг Хошэня, и поэтому получали на стоянках сколько угодно свежей воды, фруктов и овощей. Мясо доставляли редко, и матросы ворчали, но при этом выглядели и чувствовали себя здоровее, чем когда-либо.

О них проявляли также заботу иного рода: на выходивших навстречу сампанах всегда были молодые женщины. Сам по себе степенный и богобоязненный, капитан Петерсен оказался не в силах поддерживать такую же строгую дисциплину, какая соблюдалась на остиндцах – слишком уж много соблазнов поджидало матросов. То и дело они ездили на сампанах на берег, а капитан в их отсутствие мерил шагами палубу и бубнил под нос проклятья… но к рассвету матросы возвращались на бригантину, удовлетворенные и счастливые, хотя, возможно, и не в лучшей форме для тяжелой дневной работы.

Большим злом стало воровство, которое процветало из-за этих амурных приключений. У моряков скоро кончились деньги, но выяснилось, что их подружки охотно продают ласки за европейские вещи, и особенно за ружья и пули. Оружие, по совету Роберта, составляло значительную часть груза на бригантине; они плыли не для торговли, но нужно было хотя бы создать ее видимость. Теперь же все шло к тому, что никакой прибыли они не получат.

– Пропал еще один мушкет, – бушевал Петерсен. – Что делать, а, господин Баррингтон? Что делать? Вы гарантировали мне тысячу таэлей прибыли от этой поездки. Но я сочту себя счастливчиком, если удастся хотя бы привести назад корабль.

К этому времени они подошли к Нанкину, огромному городу в двухстах милях от моря, и Роберт уже не боялся, что Петерсен откажется от их затеи.

– Вы получите свою тысячу таэлей, обещаю вам. Садитесь, сэр, и я объясню вам – каким образом.

Рассказ о настоящей цели путешествия Петерсен слушал с растущим оцепенением, тревога в его душе боролась с алчностью.

– Боже мой! – вырвалось у него, когда Роберт замолчал. – Но вы же обманули меня, мошенник.

– А скажи я правду, вы отправились бы в плавание?

– Нет конечно. У меня нет никакого желания лезть в политику. Это скорейший способ потерять голову.

– И восемь фунтов чистого серебра вам совсем ни к чему?

– О Боже! – Петерсен вскочил и зашагал взад и вперед.

– Всем, в том числе и китайцам, известно: мы здесь с торговыми целями, – втолковывал Роберт. – Когда Хошэнь и его семья будут готовы и погрузятся на корабль, мы пойдем вниз по реке гораздо быстрее, чем поднимались, доставим премьер-министра куда ему угодно и уплывем прочь, уже богатыми людьми. Все просто.

Петерсен уставился на берег, откуда за ними следил конный отряд вооруженных знаменных. Такие отряды встречались им часто, они нередко сопровождали бригантину и какое-то время скакали по берегу наравне с ней. Юнь, однако, заверил англичан, что, пока над «Альцестой» развевается флаг Хошэня, они в полной безопасности.

– Куда уж проще, – пробормотал капитан и побрел вниз.

– Он слишком напуган, толку от него не будет, – заметил Юнь. Английского он не знал, но все понял по поведению капитана.

– Он выполнит свою часть сделки, – пообещал Роберт.

Размах задуманного им дела порождал подспудную тревогу, и не будь ее, Роберт от всей души наслаждался бы путешествием. Рискованные вылазки в неведомые земли, знакомство с тамошними чудесами составляли для него смысл жизни.

Баррингтон не уставал поражаться уровню развития общества, в котором он очутился. Так, бескрайнюю равнину, по которой протекала Янцзы, почти сплошь покрывали рисовые поля с густой сетью ирригационных каналов, тянущихся от реки и ее притоков; на этом обширном пространстве тут и там встречались свидетельства древней китайской цивилизации.

Внушительное впечатление произвел Шанхай, однако немногим меньше этого огромного города был Тунчжоу, находившийся всего в нескольких милях выше по течению, на северном берегу Янцзы. Напротив Тунчжоу возвышалась крепость Цзянъинь, в этом месте река сужалась, и форт служил преградой судам, которые попытались бы без разрешения подняться выше по реке. Флаг Хошэня снова, в который уже раз, позволил беспрепятственно провести бригантину под дулами нацеленных на нее орудий, солдатам знаменных войск, густо усеявшим зубчатые стены, оставалось лишь пожирать взглядами это самое странное из виденных ими судов.

На протяжении пятидесяти миль, разделявших Шанхай и Цзянъинь, река текла в северном направлении; у крепости начался протяженный плавный поворот к западу, затем Янцзы снова изгибалась к северу, подходя к городу Циньцзяну, стоявшему на месте пересечения реки с Великим каналом. Канал здесь не заканчивался, а тянулся мимо Сучжоу дальше на юг, к Ханчжоу, еще сто с лишним миль; рукотворный канал, уходящий далеко в противоположные стороны, ярко свидетельствовал о неизмеримых людских ресурсах, которыми распоряжался Сын Небес.

Пробежав миль сорок от Циньцзяна, река привела «Альцесту» в Нанкин, несколько раз за свою историю служивший столицей империи. Размерами этот большой город уступал разве что самому Пекину и так же, как Пекин, окружил себя высоченными стенами. От моря Нанкин отделяло двести с лишним миль, однако он производил впечатление морского порта, поскольку являлся главным торговым центром на реке к востоку от Ханькоу. Здесь также на север и на юг от реки простиралась покрытая посевами риса равнина, но здесь же проходила граница вице-королевства, которое фактически было независимо от столицы.

Флаг Хошэня утрачивал в этих Краях свое значение, и Юню пришлось отправиться на берег, чтобы добиться приема у вице-императора. Он пригласил Роберта составить ему компанию; лоцман уже давно пришел к выводу, что именно Баррингтон являлся главной движущей силой их экспедиции, и, кроме того, они успели подружиться. Юнь обладал способностью шутить, сохраняя совершенно невозмутимый вид, но за его внешним хладнокровием скрывалась самая искренняя заинтересованность в успехе дела. Не случайно в Нанкине, после того, как вице-император, пожаловав на «Альцесту» и обнюхав корабль от верхушки мачты до трюма, дал добро на продолжение пути, Юнь заявил Баррингтону: «Сегодня вечером мы напьемся. Самая трудная часть пути, – позади».

Петерсена он с собой не пригласил, впрочем, капитан и сам вряд ли пожелал бы удариться с ними в загул. Так что на берег, в публичный дом очень высокого разряда, они поехали вдвоем с Робертом.

– Знаешь, а денег-то у меня не густо, – признался он Юню, по-прежнему не желая залезать в свой матросский сундучок.

Юнь застенчиво взглянул на него, как бы давая понять, что знает о сотне таэлей, и улыбнулся:

– Ты вернешь мне долг, когда получишь от Хошэня свое вознаграждение.

– Даю слово, – сказал Роберт и протянул руку.

С некоторым удивлением Юнь посмотрел на руку и, помедлив, крепко пожал. Улыбка его стала еще шире. «Я обзавожусь друзьями, – подумал Роберт. – Я могу быть здесь счастлив».

Наступил китайский Новый год, и жители Нанкина готовились en fête[6]6
  Праздновать (фр.).


[Закрыть]. Улицы по всей длине пестрели разноцветными флагами, такие же разноцветные фейерверки с пронзительным свистом взмывали в небо; прогулка по городу напоминала попытку проторить дорогу через поле бесконечного сражения. Но все вокруг пребывали в таком прекрасном расположении духа, что Роберт решил: это, наверное, самые счастливые люди на земле.

Мадам встретила их низкими поклонами, высокий белокожий моряк явно пришелся ей по вкусу. Она и сама была еще чрезвычайно привлекательна, даже в окружении цветущих девиц выгодно выделялась смоляными волосами, зрелой фигурой и глазами, сулящими сладкие спальные утехи.

– Хочешь старушку? – спросил Юнь, когда их потчевали рисовым вином и обжаренной свининой.

– А можно?

– Лу Шань всегда к вашим услугам, если клиент при деньгах.

– Которые ты готов мне одолжить.

– Конечно, если ты этого хочешь.

Роберт хотел. Сыграло свою роль рисовое вино да, кроме того, ни одна из молоденьких девиц ни красотой, ни – он был уверен – чувственностью не могла сравниться с Сао. А Лу Шань несомненно могла. И она не разочаровала. Все познавшая в искусстве любви, Лу Шань не сдержала восторженного писка, когда сняла с него брюки.

– Слыхала я, что мужчины-варвары такие большие, – призналась она.

– Откуда? – озадаченно спросил Роберт. Ни одно европейское судно, насколько он знал, не торговало на Янцзы.

– Мне рассказывала о них моя племянница, – улыбнулась Лу Шань.

«Должно быть, просто случайная встреча в Кантоне», – с облегчением подумал Роберт.

Лу Шань спокойно восприняла странные для нее западные привычки – она охотно подставляла губы для поцелуев и, казалось, наслаждалась, когда он играл с ее сосками. Роберт дал бы ей не меньше пятидесяти, но не находил никаких изъянов в фигуре Лу Шань, между тем как ее внимание было целиком приковано к его члену, который приобрел просто-таки невероятные для нее размеры. Наконец Лу Шань села на него верхом, и тут Роберт понял, что Сао по сравнению с ней не более чем наивная девочка, которой, она, собственно, и оставалась.

Лу Шань, однако, была забыта довольно быстро, уже к тому времени, когда река, совершив плавный поворот на запад, привела их к Уху, также крупному городу, являвшемуся главным портом, через который осуществлялись перевозки риса по Янцзы. Город, окруженный неизбежным предместьем из стоящих на якоре сампанов, процветал, жизнь в нем била ключом. «Интересно, – подумал Роберт, – сколько же в этой фантастической стране таких городов, каждый из которых превосходит размерами. Лондон?» В Уху они узнали, что император Сяньлун оставил престол.

– Далеко еще до Ханькоу? – спросил Роберт.

– Полпути, – ответил Юнь.

– Значит, наша миссия провалилась.

– Совсем необязательно, – возразил Юнь. – Император мог отказаться от трона, но не от власти.

– Что-то я тебя не пойму, – нахмурился Роберт.

– Все просто: он исполнил клятву не царствовать дольше своего деда, но не намерен отказаться от правления. В этом вся разница, мой друг. Принц Юнъянь взошел на трон и стал теперь императором Цзяцином, однако решения по-прежнему будет принимать его отец. И он решит, в частности, что Хошэнь остается премьер-министром. Так что, как понимаешь, мы все-таки успеваем. У нас еще есть время. Хошэнь организует свой отъезд, когда будет готов.

Роберт потер подбородок. Его уже одолевали другие заботы – взамен ушедшей.

– И как ты думаешь, когда же он наконец будет готов уехать?

– Не думаю, что ждать придется слишком много. Император Сяньлун, которого отныне будут называть Гаоцзун Шунь хуанди, очень преклонного возраста. В любой момент он может усесться в Небесную колесницу и вознестись к своим предкам, и Хошэнь это знает. Я бы сказал, что его замысел осуществится через год.

– Через год? – вскричал Роберт.

– Что значит год, когда на кон поставлено так много?

Типично китайский подход, но вот как поступит Петерсен при известии, что они могут на целый год застрять в Ханькоу? Роберт решил не говорить капитану правду; когда они окажутся в Ханькоу, без Хошэня им оттуда выбраться будет трудновато.

Юнь был слишком оптимистичен. «Альцеста» прошла сто восемьдесят миль вверх по реке до Уху, от Ханькоу их отделяли еще двести семьдесят миль, между тем ход бригантины замедлился из-за подъема воды, вызванного начавшимся таянием снега в горах. Порою они несколько дней подряд стояли на месте, вцепившись в дно тремя якорями, и бригантину кидало из стороны в сторону, вверх и вниз в стремительно несущемся потоке.

Они проплыли города Цзюцзян, Усюэ и достигли слияния двух рек: Ханьшуй, текущая с северных гор, впадала в Янцзы, которая брала начало в сотнях миль отсюда, в горах Тибета. В месте слияния поднялся огромный город, состоящий фактически из трех – Ханькоу на северном берегу, Учана на южном и обосновавшегося на междуречном треугольнике города-крепости Ханьяна. Самые высокие стены окружали Ханькоу, размерами почти не уступавший Нанкину и также являвшийся столицей провинции. В Ханькоу, судя по всему, Юня хорошо знали и здесь же, к огромному облегчению Роберта, их встретил Ван Луцин.

– У нашего господина все в порядке?

Ван важно наклонил голову.

– Когда он к нам присоединится?

– Сейчас он в Пекине. Но он знает, что вы здесь, и велел мне исполнять все ваши желания.

– Это хорошая новость. Но… – Роберт предупредил евнуха, чтобы тот не сообщал Петерсену, как все обстоит на самом деле, и, напротив, создавал впечатление, что Хошэнь должен прибыть со дня на день.

– Конечно, – согласился Ван. – Но вашему капитану не стоит волноваться. Почему бы вам не остаться здесь и не заняться торговлей с местными жителями? Вы можете разбогатеть. Мои люди будут снабжать вас свежими продуктами и всем необходимым. Я посоветовал бы вам держать судно в полной готовности, чтобы отчалить в любой момент. Когда наш господин решит уехать, все придется делать в спешке. – Евнух осмотрелся. – Это судно не такое уж большое.

– Это единственный корабль, который мне удалось достать. Не беспокойтесь, он доставит вашего господина куда ему будет угодно.

– А его семью? У него большая семья.

– И семью тоже, – заверил Роберт. – Скажите мне, что с Сао?

– Сао?

– Ну, с девушкой, которую мне подарил ваш господин.

– И которую вы прогнали. О да, я помню.

– Меня заставили от нее избавиться, Ван. Лорд Макартни не пустил бы ее на корабль.

– Он странный человек, – согласился Ван, – которому от рождения не дано вкушать плоды счастья.

– Но что же случилось с Сао?

– Не знаю наверняка. Скорее всего она умерла.

– Умерла? – закричал Роберт.

– Молоденькой девушке нелегко выжить на улице. Ее могли заразить, могли и прикончить, чтобы забрать накопленные деньги. А если она останется без денег, то умрет с голоду. Куда ни кинь…

– Но… разве она не вернулась назад к Хошэню?

– Попыталась было, упросила даже меня отвезти ее обратно в Пекин, и я, глупец, согласился. Ведь Хошэнь решил, что она пошла против его воли, расставшись с вами. Он приказал высечь ее розгами и выкинуть на улицу.

– Боже мой! И вы ничем не могли ей помочь?

– Меня тоже высекли, – сухо ответил Ван. – За то, что попытался вернуть ее на прежнее место. Но почему вы все еще вспоминаете об этой девушке? Разве я не говорил вам, что в Китае много таких, как она?

Выдумка о Хошэне, который «вот-вот должен появиться» вместе с деньгами, казалось, удовлетворила Петерсена, тем более что ему разрешили распродать имеющийся на корабле груз. Перед отъездом в Пекин Ван Луцин публично объявил о том, что британскому кораблю дозволено подняться по реке до Ханькоу для торговли. Юнь также сошел на берег, он хотел навестить семью, которая жила недалеко от Ханькоу.

Поэтому Роберту пришлось самому заняться переводом, когда на следующий день на корабль пожаловали купцы; они перебрали все предложенные на продажу ткани, но те явно не произвели на них впечатления.

– Мушкеты – вот на чем мы заработаем, – решил Петерсен, и уже в полдень к ним наведался некто по имени Сэнь Тукань и осмотрел оружие.

– У вас на корабле настоящий арсенал, Баррингтон, – оценил он.

– Такими мушкетами мы вооружаем наших солдат.

– Я заплачу вам пятьсот таэлей, – предложил Сэнь. – За все, что у вас есть.

– Что ж, все и продадим. Себе оставим только корабельное оружие.

– Я понимаю. – Сэнь поклонился. – Ваш корабль не должен остаться безоружным.

– Решено. – Роберт протянул руку. Так же, как некогда Ван, Сэнь сначала озадаченно воззрился на протянутую руку, но потом осторожно пожал пальцы.

– Я вернусь завтра на сампане и заберу товар.

– И привезете деньги, – напомнил Роберт.

– И привезу деньги, – согласился Сэнь.

– Сорок фунтов серебра! – ликовал Петерсен. – Вот так выручка! И это еще не все. Господин Баррингтон, примите мои извинения. Вы знаете, закрадывались иногда всякие сомнения… А теперь сам вижу, какое это замечательное предприятие. Жаль, что его нельзя будет повторить.

Да уж, вне всякого сомнения, помогая Хошэню избежать заслуженного «десерта» – достойного наказания, они станут для нового режима «persona non grata».

Юнь вернулся на следующее утро, как раз когда от бригантины отваливал сампан Сэня, нагруженный мушкетами и боеприпасами.

– Какую сделку вы заключили с этим человеком? – с тревогой спросил Юнь.

– Очень удачную. Мы продали ему все запасы нашего оружия.

Юнь не отводил взгляда от удаляющегося сампана.

– Его нужно арестовать. Я съеду на берег и сообщу знаменным.

– Арестовать? Разве продажа оружия запрещена?

– Ему – запрещена, он революционер.

– Революционер? Мне казалось, я нахожусь в самой мирной и спокойной стране.

– Ни одна страна не может быть совершенно мирной и спокойной, Баррингтон. Мы – покоренный народ, как тебе известно.

– Ну да, но я полагал, что вы с этим смирились.

– Все благоразумные мужи, все истинные мужи смирились с этим. Существует закон, писал Конфуций, гласящий: если противник слишком силен, истинный муж сдается ему и ждет лучших времен. Но в моей стране много таких, кого не назовешь истинными мужьями. В этих краях, если говорить конкретно, существует общество Белого Лотоса. Слышал о нем?

Роберт кивнул.

– Это очень древнее общество. И очень вредоносное. Его члены считают, что только они являются настоящими китайцами. Ха! Они утверждают, что лишь благодаря их борьбе из Срединного Королевства четыреста лет назад были изгнаны монголы – Юаньская династия, и ее место заняла Минская династия. При Минах Белые Лотосы процветали. Но затем пришли маньчжуры и уничтожили Минов. Белые Лотосы сражались против маньчжуров и потерпели поражение. Думали, что с ними покончено. Но за последние пятьдесят лет они снова оживились – объявились к северу от реки, засели там в горах, вербуют сторонников, а при первой возможности нападают на маньчжурские отряды. Их вождя зовут Чжэн И. Сэнь – один из его подручных. Я должен поспешить.

– Но если ты это знаешь, то и властям в Ханькоу все должно быть известно. Почему же тогда они не арестовали Сэня, как только он появился в городе?

– Взяточничество и коррупция, – мрачно сказал Юнь.

Он тут же уехал, не дожидаясь, пока Роберт расскажет о случившемся Петерсену.

– Он не конфискует наши деньги? – забеспокоился капитан.

– Ну ему же известно, что мы не знали, кто такой этот Сэнь. Кроме того, в любом случае мы остаемся единственной надеждой Хошэня на спасение.

Юню не удалось заставить местного командующего знаменными войсками выступить против Сэня, и о происшедшем, казалось, быстро забыли. Роберт, Петерсен и вся команда настроились ждать. В Ханькоу жизнь протекала даже приятнее, чем на реке. Как и обещал Ван, их снабжали даровыми свежими продуктами и водой, а когда у моряков почти не осталось пригодных для продажи вещей, это никак не мешало им заводить подруг: Юнь с готовностью ссужал их пригодными для повседневных нужд так называемыми «деньгами» – бумажными купюрами малого достоинства, которые имели в округе свободное хождение.

Из развлечений они, по примеру китайцев, нередко выбирали пользующийся большой популярностью театр, хотя и не сразу разобрались, что происходит на сцене, потому что китайцы обходились без декораций, все строилось на игре воображения и китайских традициях, согласно которым каждый предмет реквизита или костюм имел строго определенное значение. Так, если мужчина держал весло, это значило, что он плывет в лодке; веер в руках отличал ученого; если актер стоял на столе, а другие бегали вокруг него, то он был невидимкой. Кроме того, лица актеров (женщин среди них не было) густо гримировались, и каждая линия и цвет отражали какую-то характерную особенность персонажа, хорошо известную зрителям.

Когда представления шли совсем уж непонятные, моряки отправлялись глазеть на публичные порки и казни, которые устраивались ежедневно, или присоединялись к зевакам, издевающимся над несчастными в канге[7]7
  Канга – бревно или обрубок дерева, в которое просовывали голову, руки или ноги преступника и выставляли его на всеобщий позор.


[Закрыть], вынужденными сносить все, что забавляло смеющуюся, глумящуюся толпу. «От этого кровь стынет в жилах», – приговаривал Петерсен.

Сильнее всего их влекли игорные притоны, где матросы быстро спускали все свои «деньги».

Но вот наступила весна, и они потеряли покой, начали в открытую спрашивать, вернутся ли они вообще когда-нибудь домой. Роберт успокаивал их как мог, но и сам уже тревожился, потому что заметил: Юнь вдруг упал духом.

– В горах идут бои, – сообщил тот. – Нашего господина послали против Белых Лотосов.

– Наш господин еще и полководец?

– Ну да, он уже участвовал в походах против Белых Лотосов.

– А тем хоть бы что.

Юнь криво улыбнулся.

– Нашего господина обвиняют в том, что деньги, отпущенные на военную кампанию, он израсходовал на свои нужды и поэтому не смог уничтожить мятежников.

– Юнь, а тебе никогда не приходило в голову, что наш господин – отъявленный негодяй?

– Он – наш господин, – сердито ответил Юнь.

Роберт съехал на берег – посмотреть, как отряд местных знаменных войск выступает в поход, на соединение с армией Хошэня. Все воины были, конечно, маньчжурами – крупные, сильные парни, особенно по сравнению с китайцами. Одежда их отличалась большой пестротой, единой формы они не имели, зато вооружились отменно, пусть и не на самый современный лад – мечами и алебардами. Один взвод составляли мушкетеры. Воины маршировали под красным знаменем и являли собой великолепное зрелище.

Однако уже через три дня они вернулись, вернее немногие из них; солдаты ворвались в город с криками, что Хошэнь разбит, а мятежники лавиной устремились с гор на равнину.

– По-моему, нам надо отсюда убираться, – сказал Юнь.

– И куда же? – спросил Петерсен.

– Можно спуститься вниз по реке, чтобы нас не настигли эти бандиты.

– А как наш господин узнает, где мы?

– Мы пошлем гонца.

– Гонцу ни за что не пробиться к нему. Хошэнь знает, что мы должны находиться именно здесь. Сюда он и прибудет, если его в самом деле разбили.

– Но Белые Лотосы могут его опередить.

– Разве город не находится под защитой знаменных?

Юнь взглянул на Роберта. Неожиданная решимость капитана и удивила и обрадовала Баррингтона.

– Я думаю, капитан Петерсен прав, – сказал он. – Нам следует остаться, потому что именно здесь наш господин будет нас искать.

– Тогда пеняйте на себя, – буркнул Юнь. – За то, что продали мятежникам оружие.

Тревожные ожидания Юня начали сбываться уже на другой день, когда знаменные погрузились на сампаны и покинули город, оставив его под защитой одних зеленознаменных – нерегулярных – войск. Их численность была велика, но, как меланхолически заметил Юнь, в ряды зеленознаменных, затесалось немало сторонников Белых Лотосов, и в отсутствие правительственных солдат стойкость нерегулярных войск немногого стоила.

– Вы считаете, нам следует забыть о деньгах и позаботиться о собственной шкуре? – обратился Роберт к Петерсену. – Все знают, что мы люди Хошэня. Эти бандиты – его враги.

– Им ни за что не захватить мой корабль, – заявил Петерсен.

Тем не менее он приказал отдать швартовы и отвести «Альцесту» подальше от берега. Корабль встал на якорь посередине реки, в нескольких сотнях футов от берега. Пушки были заряжены и выдвинуты в орудийные порты; зарядили также и установили на подставках на палубе все имеющиеся в их распоряжении мушкеты.

– Если нас атакуют, мы будем с боем пробиваться вниз по реке, – объявил Петерсен команде. – А коль у них хватит мозгов удержаться от нападения… тогда посмотрим, что делать дальше.

Роберт понял, что недооценивал капитана. Ему казалось раньше, что Петерсен недостаточно решителен для их миссии; теперь же выяснилось, что шотландец настолько упрям, что готов даже поставить под угрозу жизни их всех. Неожиданно для себя он восхитился старым грубияном.