Текст книги "Восемь знамен"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 28 страниц)

Поправить положение было невозможно. Со смертью Мины Роберт Баррингтон отвернулся от своей мечты – и от своей невестки.

А что же Адриан? Мартин не знал, что происходило на половине старшего брата и его жены. По торговым делам семьи он проводил вдали от Нанкина слишком много времени, чтобы видеть их так часто, как ему хотелось. Вот только бросалось в глаза неизменно вызывающее выражение лица Джейн. Мартина тревожило также, что она улыбалась только при встречах с ним.

А сейчас она вышла вперед и обняла Мартина.

– Добро пожаловать домой. Добро пожаловать.

На мгновение он задержал ее в своих объятиях:

– Я привез письма…

– Отец ждет, – нетерпеливо напомнил Адриан.

– Извини, – сказал Мартин Джейн и положил сумку с письмами на стол.

Он поспешил за идущим широким шагом Адрианом, тот вел его к комнате Роберта Баррингтона коридорами с мраморным полом мимо согнувшихся в поклоне слуг. Цзэньцзин с ребенком на руках открыла перед ними дверь – церемония, раздражающая той важностью, которую придавали ей китаянки. Но она и оставалась обыкновенной китаянкой; Роберт Баррингтон после смерти Мины стремился вновь обрести хоть крохотную частицу своего славного прошлого, и Цзэньцзин стала для него как бы перерождением бессмертной Сао – с глазами лани, внешне покорная, красивая и соблазнительная – и почти столь же амбициозная.

Наложнице удалось то, о чем безуспешно мечтала Сао: родить ему сына. Джону Баррингтону (нелепое имя для китайца со смешанной кровью) исполнилось всего два года, значит, Роберт Баррингтон оставит сей мир задолго до того, как малыш подрастет и вступит в борьбу за власть в Доме… Как бы там ни было, Цзэньцзин намеревалась, пока жив еще ее господин, сделать все возможное, чтобы проложить сыну дорожку к власти.

– Скажи «здравствуй» дяде Мартину, – заворковала она.

– Дядя Мартин, – пролепетал мальчик.

Мартин с вежливой улыбкой погладил его по голове и поцеловал руку Цзэньцзин; одетая в бледно-голубую атласную курточку, с убранными наверх и уложенными кольцом волосами, стянутыми золотым обручем, она старалась выглядеть гранд-дамой, и это почти ей удавалось.

Мартин взглянул за спину наложницы, на лежанку, на которой покоился его отец. К семидесяти пяти годам Роберт Баррингтон располнел, распухшие от артрита суставы лишили его былой подвижности. Несомненно, только благодаря способностям Цзэньцзин как любовницы он стал отцом всего лишь два года назад. Но вот улыбаться он еще мог – и при виде своего младшего законного сына его массивное лицо, утонувшее в белых прядях волос и заросшее такой же белоснежной бородой, расплылось в улыбке. У него хватило сил поднять руку и протянуть ее сыну.

– Расскажи мне про Саскию.

– У нее все хорошо, и она просила передать, что очень тебя любит, отец. Она бы приехала к тебе, но дети…

– Ты хочешь сказать, этот подлец, ее муженек, не отпускает, – проворчал Роберт. – Какие новости?

– В Англии сменилось правительство. Пиль подал в отставку, и премьер-министром стал лорд Мельбурн.

– И это ты называешь новостью? Расскажи мне про компанию.

– Случилось то, что мы и предполагали, отец. – Мартин присел рядом с ним. – Торговая монополия Ост-Индской компании отменена. И уже появились независимые купцы, которые посылают корабли в Бомбей, Калькутту и Сингапур.

– И дальше на восток? – спросил Адриан.

– Да. В Кантон.

– И, конечно, дальше на север, – предположил Роберт Баррингтон.

– Об этом сведений у меня нет, отец. Пока нет.

– Но мы-то с вами знали, что когда-нибудь этот день настанет. Садись и ты, Адриан. Нам предстоит расширить дело.

Мартин с интересом ждал продолжения. У Дома имелось два центра: в Нанкине и в устье реки, в Шанхае, и с его точки зрения в третьем пока не было необходимости, но в конце концов он всего лишь младший партнер.

– Мы хотим, чтобы ты поставил склад в Уху.

Брови Мартина поползли вверх: Уху находился всего в сотне миль от Нанкина вверх по реке.

– Мы считаем, что для будущего нашего Дома важно контролировать всю Янцзы, – пояснил Адриан. – Особенно с учетом привезенных тобою новостей.

– Но в таком случае лучше начать с Ханькоу.

– Мы поставим новый склад в Уху, – отрезал Роберт. – Это центр района к югу от Янцзы, в котором выращивают рис. А рис один из наших главных товаров. Но что еще важнее, там нас примут с распростертыми объятьями. Помните, я рассказывал о маньчжуре, который спас мне жизнь, ох, почти пятьдесят лет тому назад?

– А, управляющий в Кантоне, – вспомнил Мартин. Он часто слышал эту историю. – Которому ты в свою очередь спас жизнь?

– Вот-вот, его зовут Хуэйчжань. Его сын, Хуэйчжэн, только что назначен управляющим в южной Аньхой. Он разместил свою резиденцию в Уху. Самое время и нам обосноваться в этом городе.

Мартин понимал отца: даже Дом Баррингтонов при расширении дела, да и собственно во всей своей торговле, полностью зависел от воли местных маньчжурских чиновников, а управляющий являлся важной персоной. Но все-таки обидно снова уезжать сразу после возвращения из поездки, длившейся несколько месяцев. Однако Роберт Баррингтон не любил откладывать дело в долгий ящик.

– Ты так скоро уезжаешь, – надула губки Чуньу. Недавно ей исполнилось двадцать восемь, и фигура ее уже начала расплываться. Ее подарили Мартину, когда ему было восемнадцать, а ей не исполнилось и шестнадцати. Тогда Мартин не подозревал, как дороги они станут друг для друга. Забеременей Чуньу, и он скорее всего женился бы на ней. Но в этом ему несомненно повезло. Как бы забыв о своем пестром прошлом, Роберт Баррингтон к старости превратился в ревностного блюстителя «правил приличия» (по-китайски – «ли»), а по китайским понятиям непозволительно жениться на рабыне. Поэтому Роберт надеялся, что Мартин последует примеру старшего брата и найдет невесту в Сингапуре или Калькутте. Адриан же, которого в юности тоже одарили любовницей, не скрывал, что женитьба никоим образом не может повлиять на сложившийся домашний уклад, – еще одна причина явных страданий Джейн.

В отличие от брата Мартин был неспособен посвящать кого-либо в интимные тайны своей жизни, при том даже, что его любовь к Чуньу ограничивалась телесным удовлетворением, которое она ему давала. Вот и теперь, услышав голос Джейн в соседней комнате, Чуньу испуганно выпрыгнула из его постели.

Мартин накинул халат и вышел в гостиную, где его ждала золовка.

– Прости за вторжение. – На ее бледных щеках выступили розовые пятна.

– Я всегда рад тебя видеть.

Джейн подождала, пока не удалилась принесшая поднос с чаем служанка, встала и бесцельно зашагала по комнате.

– Я надеялась, что ты несколько недель побудешь дома.

Мартин пригубил чай.

– Я и сам надеялся. Но дело есть дело. – Он взял ее за руку и усадил рядом с собой. – Скажи мне, что тебя тревожит, Джейн.

Не отрываясь, она несколько секунд смотрела ему в глаза, затем встала и покинула комнату – так же внезапно, как и пришла. Он вдохнул оставшийся в воздухе ее запах.

– Она метит тебе в любовницы. – В дверях, ведущих во внутренние покои, возникла Чуньу.

Мартин ответил ей изумленным взглядом, впрочем, свое удивление он тут же постарался затушевать напускным гневом.

– Больше ничего тебе в голову не пришло?

– Я знаю, что у женщин на уме, – ответила Чуньу.

Подобно бывшей императорской столице, Уху раскинулся на правом, южном берегу реки, и так же, как и Нанкин, его окружала высокая стена. По размерам вдвое меньше Нанкина, город располагал таким же предместьем из стоящих на якоре сампанов – по меньшей части торговых, а по большей просто плавучих домов, в которых всякий мог найти себе развлечение по душе, – от публичных домов и игорных притонов до обыкновенных закусочных.

После подавления восстания Белых Лотосов здесь, как повсюду в маньчжурском Китае, царили мир и благоденствие, по крайней мере для тех, кто служил правительству и подчинялся законам. Поддержание этого спокойствия и составляло главную заботу управляющего, который подчинялся лишь вице-императору. Провинция Аньхой занимала обширную территорию, и в административных целях ее разделили на две части; Мартин воспрянул духом, когда по приезде в Уху узнал, что управляющий южной половиной провинции Хуэйчжэн в настоящее время находится в городе.

Маньчжур оказался маленьким подвижным человечком с суетливыми манерами и с подчеркнутым осознанием исполняемого долга, что встречалось редко и в то же время внушало доверие. Большинство должностей на государственной службе у маньчжуров передавалось от отца к сыну (свой пост Хуэйчжэн наследовал от Хуэйчжаня); тем самым маньчжурская правящая элита была избавлена от сдачи наиболее изнурительных государственных экзаменов, таких как написание «пяти сочинений», и подъем в высшие слои чиновничества не составлял для них особого труда. Вместе с тем от поколения к поколению все явственнее вырисовывалась тенденция к снижению работоспособности и эффективности управления, это продолжалось до тех пор, пока не находился предлог для смещения какого-то должностного лица и пожалования его поста другой семье. После этого весь цикл начинался заново.

Хуэйчжэна окружали секретари, которых он гонял с бесконечными распоряжениями, успевая в то же время просматривать многочисленные свитки – в основном прошения, поданные в надежде найти справедливость.

– Мартин Баррингтон! – с видимым удовольствием воскликнул он. – Какая честь для меня! – Жестом маньчжур пригласил Мартина сесть, оценивающе проследил за слугами Баррингтона, вносящими один за другим сундуки с подарками, и затем внимательно выслушал англичанина. – Дом Баррингтонов в Уху! Я думаю, это предложение будет встречено с пониманием. Я представлю ваше прошение вице-императору. Вы отобедаете со мной, Баррингтон.

Хуэйчжэн жил в удивительно скромном доме, что свидетельствовало о его честности; большинство правительственных чиновников рассматривало стяжательство – путем вымогательства у просителей максимально возможной суммы – как дело более важное, нежели вершение правосудия. Жену Хуэйчжэна Мартин так и не увидел, их встретили лишь дети – два мальчугана и девочка.

– Скоро я стану отцом третьего сына, – со счастливой улыбкой пояснил Хуэйчжэн.

Несколько дней Мартину пришлось подождать, но зато он успел обследовать берег и выбрать место под склад. После этого он отправился вниз по реке в Нанкин и доложил о результатах отцу и брату, а в конце года снова вернулся в Уху. При виде Мартина Хуэйчжэн расплылся в улыбке:

– Вам даровано разрешение, Баррингтон.

– Я счастлив и думаю, так же счастлив будет мой отец. Я желаю процветания вам и вашей семье, Хуэйчжэн. Позвольте спросить: облагодетельствованы ли вы третьим сыном, которого вы ждали?

– На то, видно, не было воли богов, – вздохнул Хуэйчжэн. – Моя жена разрешилась дочерью. Две дочери – можно ли представить для мужчины большее несчастье?

– Но у вас еще двое сыновей, – напомнил Мартин.

– Четверо сыновей куда лучше, – заявил Хуэйчжэн. По конфуцианским законам только сын мог совершать жертвоприношение небесам после смерти отца; не оставившему сыновей мужчине суждено было уйти в иной мир без надлежащей церемонии… Но вскоре к Хуэйчжэну вернулось свойственное ему доброе расположение духа. – Сейчас вы пообедаете со мной и посмотрите на младшенькую. Мы назвали ее Лань Гуй – Маленькая Орхидея.

– Значит, быть ей красавицей.

– Будем надеяться, – сказал Хуэйчжэн и снова опечалился.

На следующий год Дом открыл склад в Ханькоу; теперь Мартина так же хорошо знали на реке, как и на морском побережье. В каждую свою поездку Мартин непременно останавливался в Уху – проверить, как идут торговые операции, и разделить трапезу с управляющим. Они стали с ним близкими друзьями, Мартин с восхищением любовался его очаровательными детьми. Не заставил себя ждать и пятый ребенок – опять девочка, к вящему негодованию Хуэйчжэна.

– Как же может сбыться пророчество о грядущем величии моей семьи, если у меня рождаются одни дочери? – причитал он.

– Но, возможно, и к лучшему, если оно не сбудется? – Мартин взъерошил кудряшки Лань Гуй, своей любимицы; девочка, в свою очередь, обожала большого варвара. – Разве ты не имеешь уже всего, о чем только можно мечтать, а, дружище?

– Теперь на реке спокойно, и я хочу открыть склад в Кантоне. – По-прежнему ясный мозг Роберта Баррингтона не уставал выдавать новые идеи.

Даже Адриана это предложение застало врасплох.

– Это все равно что размахивать перед быком красной тряпкой, – возразил он.

– Ну и что? Чего нам бояться, если мы намного больше и сильнее быка? Почти вся торговля в Кантоне и в округе незаконна. Она существует только благодаря заведенному порядку и с молчаливого согласия кантонских властей. Пекин никогда не признавал ее законной. Но ведь и другие наши торговые центры не получили официального признания столицы. А если множество людей занимается подпольной торговлей, еще один незаконный акт не вызовет чрезмерного беспокойства.

Роберт посмотрел на Мартина.

– Или ты боишься наскоков шайки жуликоватых голландцев и португальцев?

– Ни в коей мере, отец. Но что ты скажешь о жуликоватых англичанах?

– Если они набросятся на тебя, мальчуган, – усмехнулся Роберт, – тогда они в самом деле проходимцы и так к ним и следует относиться.

– По сути, ты идешь на войну, – грустно сказала Джейн, когда они с Мартином вышли прогуляться в саду.

– Я бы не сказал. Думаю, отец прав, они слишком хорошо знают нашу силу, чтобы открыто выступить против.

– Ну, а кинжал в спину где-нибудь в темном уголке?

– Это не так-то просто сделать – даже если совесть позволяет. – Ее тревога напомнила ему о словах Чуньу, и он искоса взглянул на шедшую рядом женщину. – А если это все-таки случится, ты будешь меня оплакивать, Джейн?

Она остановилась:

– Да, я буду горько оплакивать тебя, Мартин.

Он тоже встал и посмотрел ей прямо в лицо. Они зашли в гущу цветущего сада, из дома их не могли видеть.

– В таком случае я обязательно вернусь.

Она провела языком по губам, быстро и смущенно, ее щеки зарделись.

– Он так плохо к тебе относится? – мягко спросил Мартин.

– Он никак ко мне не «относится», по твоему выражению.

Мартин нахмурился.

– Вы не спите вместе?

Она пожала плечами:

– Нет, с тех пор как зачали Джоанну.

– Не могу поверить. Скажи мне, в чем дело?

– Возможно, я слишком часто говорила то, что думаю.

– Но ты по-прежнему его жена.

– Я живу в мире, – ее голос срывался, – в котором все подчинено имени Баррингтонов. У меня двое детей. Что же мне делать, по-твоему?

Неожиданно она оказалась в его объятиях, он стал целовать ее рот, нос, глаза и щеки, потом подхватил на руки, отнес к одному из разбросанных по саду каменных сидений, опустил на него и вновь покрыл поцелуями.

– Я люблю тебя, – выдохнул он. Но так ли это? Он хочет ее, в этом нет сомнений. Но любовь со всем, что за ней следует? Чужая жена. Жена его брата!

– Мартин, – прошептала Джейн. – О Мартин! – Она отвечала ему такими же страстными поцелуями. Вдруг ее тело окаменело. Она испытывала желание, как и он… но не смела. Он читал это в ее глазах.

– А что прикажешь делать мне?

– Поезжай в Кантон, – взмолилась она. – Но… пожалуйста, возвращайся!

Наставить рога собственному брату – величайший грех, который только можно совершить. Сама мысль об этом коробила Мартина. Но он знал, что это обязательно произойдет, когда он вернется в Нанкин. А возвращения не избежать.

Но сначала – Кантон. Лавируя между перегораживающими устье бесчисленными песчаными наносами и отмелями, огромная джонка вошла в широкий залив, ведущий в Жемчужную реку; орудийным выстрелом она салютовала крепости Богэ, которая охраняла выход в море. Удостоверившись, что «Королева Янцзы» несет флаг Дома Баррингтонов – серебряный дракон на синем фоне, – гарнизон приветствовал ее ответным выстрелом. Незадолго до этого Мартин с любопытством рассматривал белые домики и островерхие церкви португальской колонии Макао на южной стороне залива. Для англичан и голландцев, которые осели в здешних местах (женщин и детей варваров не допускали в Кантон, имеющие в этом городе дело купцы вынуждены были строить себе дома в Макао), входящая в реку джонка казалась всего-навсего большим китайским кораблем. Но достаточно скоро они узнают, кто ее владелец и зачем она сюда пожаловала.

– Итак, Баррингтон? – Городской губернатор Вэнь Чжосу принял гостя на веранде своего дворца, с которой открывался прекрасный вид на гавань и реку. Окруженный помощниками и секретарями правитель отличался худобой и высоким ростом, он носил длинные усы и сутулился.

– У меня письма от вице-императора. – Мартин передал папку с ними одному из секретарей.

– Значит, вы будете строить склад здесь, в Кантоне.

– Это заветное желание моего отца, ваше превосходительство.

– Кто только не имеет склад в моем городе. – Вэнь развел руки. – Вы будете торговать с севером?

– И с югом тоже.

Вэнь предостерегающе поднял палец.

– Будьте осторожны, Баррингтон. Если вас схватят за руку, вице-император отменит свое разрешение.

– Схватят за руку, ваше превосходительство? Неужели вы думаете, что я собираюсь заняться контрабандой?

Вэнь прикрыл глаза.

– Вы не англичанин?

– Я подданный Срединного Королевства, – заявил Мартин.

Вэнь скептически улыбнулся:

– В Кантоне и так уже слишком много опиума. И я не хочу, чтобы его стало больше. Теперь ступайте к Сун Танчу, он подготовит документы вам на подпись.

Мартин прошел за секретарем в его контору.

– К чему эти разговоры об опиуме? – спросил он. – Ведь торговля им запрещена?

– Существует императорский указ, который запрещает ввозить опиум, – согласился Сун, отдав распоряжение своему секретарю, молодому человеку, сделать копии нужных бумаг.

– Который игнорируется? – предположил Мартин.

– До Пекина тысячи миль, – пожал плечами Сун, – а опиум приносит большую прибыль. Наш народ по дурости к нему пристрастился, а ваши соотечественники горят желанием им торговать.

– И что, это такое прибыльное дело?

– Ну конечно. Мой господин получает свою долю, как и все мы.

– А теперь он начинает бояться того, что делает?

– Это англичане во всем виноваты, – рассердился Сун. – У них нет никакого чувства меры. Из года в год Ост-Индская компания ввозила в Кантон по шесть тысяч ящиков опиума.

– Шесть тысяч ящиков? – ужаснулся Мартин.

– Ни больше ни меньше. Они были очень точны. Но затем, как вы несомненно знаете, четыре года назад ваше правительство лишило компанию монополии на торговлю в этих водах, и в результате каждый капитан торгового судна получил право подниматься по Жемчужной. И знаете, сколько ящиков опиума ввезли в Кантон за прошлый год? Двадцать тысяч!

Мартин был ошеломлен:

– И Вэнь это допускает?

– Вряд ли он может это прекратить, даже если и захочет, – бросил Сун. – Да и к тому же, раз все это незаконно, значит, он получит больше в свой карман, не так ли?

– И теперь он боится, – повторил Мартин.

– У нас больше опиума, чем мы в состоянии переварить. Цены падают.

– Но кто покупает столь коварное зелье?

– Все, – пожал плечами Сун. – Какой мужчина откажется от сладкого сна? – Он улыбнулся. – Или женщина? Хун, бумаги готовы?

Юноша выложил бумаги на стол перед Суном. Секретарь пробежал их глазами.

– Здесь ошибка… и здесь. Переделай, тупая деревенщина, и побыстрее, не то я велю тебя высечь.

С поклонами юноша собрал бумаги и вернулся к своей конторке. Мартин впервые обратил на него внимание. Выбритый лоб, длинная коса… обычный молодой китаец. Но Мартина поразил огонь, который горел в его глазах. Конечно, он разозлился из-за полученной головомойки, однако за этой видимой яростью крылось нечто большее, нежели простая обида.

– Не знаю, что делать с этим недоумком, – буркнул Сун. – Он хлопнул в ладоши, веля внести чай. – Мечтает поступить на государственную службу – и знаете, сколько раз он уже проваливался на экзаменах? Целых три.

– Вы курили когда-нибудь опиум? – спросил Мартин помощника капитана Канцзюя – тому уже доводилось подниматься по Жемчужной реке.

Канцзюй улыбнулся:

– Меня жена избила бы, Баррингтон.

Мартин кивнул:

– Подозреваю, моя тоже, будь я женат.

С верхней палубы «Королевы Янцзы» он разглядывал береговую линию. Как никакой другой город, Кантон был удален от центральной маньчжурской власти если не считать городов в глухих внутренних районах. Здесь, на юге, существовал свой особый мир, нигде больше в Китае не встречалось так много белых людей в сюртуках и цилиндрах. Вход в обнесенный стеной старый город им запрещался, и они построили для себя целую колонию на берегу. Некоторые из них сейчас с явным интересом следили за большим кораблем и его капитаном, слишком крупным для китайца или маньчжура, хотя он и носил китайский наряд.

Кроме того, имя «Королевы Янцзы» хорошо знали в Сингапуре.

– Дом Баррингтонов, – во всеуслышание объявил один из наблюдателей на пристани.

– Вот дьявол! Что ему здесь понадобилось? – громко спросил его сосед.

Мартин глянул на них сверху вниз:

– То же, что и вам, джентльмены.

– Мы этого не потерпим, сэр. Мы этого не потерпим! – заявил первый. – Губернатор Вэнь услышит об этом.

Не отвечая, Мартин наблюдал, как они затерялись в толпе, сохраняя при этом вид глубоко оскорбленной невинности.

– Вроде бы этим людям вы не пришлись по душе, – заметил Канцзюй.

– Они будут любить меня еще меньше после встречи с губернатором Вэнем, – сухо ответил Мартин.

Тем не менее он решил не ездить на берег в поисках развлечений, которые мог предложить Кантон. В памяти засели слова Джейн о ноже где-нибудь в темной аллее – защититься от него не было никакой гарантии.

Мартин обедал, когда ему доложили о приходе посетителя.

– Какой-то занюханный писарь по имени Хун Сюцюань, – сказал Кан.

Мартин нахмурился:

– Секретарь Сун Танчу? Пусть войдет, Кан. Но ты не уходи.

Кан ввел юношу в каюту. Хун украдкой огляделся, рассматривая роскошную обстановку.

– Вы с посланием от Сун Танчу? – спросил Мартин.

– Нет, ваше превосходительство. – Хун облизал губы. – Я хотел бы поговорить с вами.

– Вы уже говорите.

Хун взглянул на Кана.

– У меня нет секретов от моего помощника, – сообщил Мартин.

Хун глубоко вздохнул:

– Сэр, сегодня днем я почувствовал, что вы хороший человек.

Мартин поднял брови.

– Немногие на этой реке с вами согласятся.

– Это потому, что большинство людей на этой реке – дурные. – Голос Хуна был полон странного гнева.

– Это ваша точка зрения. Ваш хозяин знает о ней?

– Мой хозяин такой же злодей, как и остальные. – Хун в упор посмотрел на Мартина. – Если вы ему это передадите, он меня высечет.

– Я ему не скажу, – пообещал Мартин. – Но зачем вы мне все это рассказываете?

– Потому что вы Баррингтон и к вам прислушивается Сын Небес.

Мартин взглянул на Канцзюя – тот изо всех сил старался сохранить невозмутимый вид. Юноша, бедняга, не ведал о том, что вряд ли найдется хоть один человек в Китае, кроме императорских советников, которому посчастливилось лицезреть Сына Небес, что уж там говорить о внешних варварах, какими бы привилегиями они ни пользовались. Император Даогуан ценил уединение даже больше, чем его дед Сяньлун.

– Вы должны предупредить Сына Небес о злодеях, которые несут гибель югу страны, – настойчиво продолжал Хун. – Настает день, когда они погубят всю империю.

– Вы имеете в виду торговлю с варварскими народами?

– Я имею в виду торговлю опиумом! Вот в чем зло! – Хун не снижал тона. – Вы знаете, какой вред он наносит моему народу?

– Он дарит сны. И говорят, сладкие сны.

– Нельзя жить одними грезами, Баррингтон. Идемте со мной, я покажу вам этих погруженных в грезы людей, и вы поймете. Тогда вы сможете действовать – и расскажете императору о злодеяниях, которые совершают на этой земле люди, подобные Вэнь Чжосу. И тогда он, в свою очередь, положит конец этому кошмару.

Мартин посмотрел на Канцзюя.

– Ночью? Это приглашение к убийству. Этот мошенник, возможно, подослан вашими врагами.

– Я прошу вашей помощи, – взмолился Хун. – Но вы вправе проявить осторожность. Ночь, день – какая разница. Притоны никогда не закрываются. Решайте сами, когда пойти. Но только идите!

– Я пойду с вами завтра, – решился Мартин. – А до тех пор вы останетесь здесь, на моем корабле.

Даже средь бела дня Мартин не осмелился отправиться в город без сопровождения вооруженных матросов. Они сошли на берег перед полуднем. К этому времени все в Кантоне уже знали, что в гавани стоит корабль Дома Баррингтонов, и поглазеть на него собралась целая толпа.

Хун повел их прочь от берега, они быстро миновали наиболее благополучные районы и углубились в лабиринт запущенных улиц, которых, казалось, почти не коснулось общее процветание. Грызлись из-за отбросов собаки, дети играли по колено в сточных водах, мужчины и женщины открыто справляли малую нужду, не стесняясь спешивших мимо моряков. Мартин предупредил своих людей, что надо опасаться грабителей и вообще держать уход востро. Но никто к ним не приставал, лишь иногда их встречали понимающими улыбками.

Наконец Хун остановился перед домом, который резко выделялся среди окрестных развалюх и размерами, и толщиной своих стен. Хун постучал в запертую дверь, и та немедленно распахнулась. Молодой китаец, прищурившись, смотрел на гостей. Из дверного проема потянуло тошнотворно-сладким запахом.

– Баррингтон к Сунь Вэнли, – громко объявил Хун.

Юноша поклонился, и Хун жестом предложил Мартину войти.

– Вашей охране лучше остаться снаружи, – посоветовал он.

– Только помните, Хун, если вы заманили меня в ловушку, ваша голова первой слетит с плеч. – Мартин похлопал по мечу за поясом. Это был китайский меч, подобранный специально для него, слегка изогнутый и острый, как бритва.

– Я хочу, чтобы вы увидели, – ответил Хун.

Мартин нырнул в дверь – и был приятно поражен увиденным. Он словно бы оказался в передней комнате какого-нибудь приличного магазина Нанкина или Уху, очаровательные скромно одетые молодые женщины поспешили к нему, торопясь усадить своего гостя.

Приглядывающий за ними пожилой китаец потер руки и поклонился.

– Я Сунь Вэнли. Великая честь для нас, Баррингтон. Вам одну трубку или две?

Мартин покосился на стоявшего рядом Хуна.

– Великий Баррингтон хотел бы перед курением посмотреть дом, – сказал тот.

Сунь выставил вперед ладони:

– Мой дом в вашем распоряжении.

Он хлопнул в ладоши, и одна из девушек выступила вперед.

– Если желаете, я буду вас сопровождать.

– Ступайте со мной, Хун, – сказал Мартин.

Девушка повела их по коридору, где странный запах чувствовался еще сильнее, и открыла дверь на левой стороне. Теперь тошнотворная вонь стала так сильна, что Мартин едва мог дышать, глаза застлал густой дым. Удивление его возросло еще больше, когда он шагнул вслед за девушкой в эту комнату. Зачем Хун притащил его сюда?

Он находился в помещении площадью примерно в тридцать футов, заставленном удобными с виду лежанками. Возле каждой стоял низкий столик, и на каждом столике высилась чаша с лежащей на ней трубкой. Все лежанки были заняты. К своему удивлению, Мартин увидел несколько женщин. Как и мужчины, они лежали, откинувшись на большие удобные подушки, и курили трубки. Почти никто не разговаривал, кое-кто лежал, уставившись в потолок, но большинство лежали с закрытыми глазами. Многие были одеты весьма прилично. По комнате, рассыпая улыбки и любезности, сновали молодые женщины, они уносили выкуренные трубки, а пока они набивали их, клиенты брали другие трубки, ожидающие своей очереди на чашах.

– Мы называем ее «комнатой грез», – пояснила сопровождающая Мартина девушка.

– Выглядит очень мило…

– Здесь есть свободное место. Приляжете, сэр? Я принесу ваши трубки.

Мартин повернулся к Хуну:

– Боюсь, я не смогу разделить вашу обеспокоенность, Хун. Люди просто погружаются в сон, возможно, жизнь после пробуждения кажется им более приятной.

– Им уже никогда не пробудиться по-настоящему, – ответил Хун. – Идем, здесь есть другие комнаты. – Он отступил назад в коридор.

– Вы не желаете трубочку? – в замешательстве спросила последовавшая за ним девушка.

– Туда! – Хун быстро зашагал по коридору:

– Вам туда нельзя! – Девушка почти кричала.

Но Хун был уже у следующей двери. Он распахнул ее, и Мартин с опаской заглянул внутрь. Перебивая тошнотворно-сладкий аромат опиума, в нос ударила застоявшаяся вонь немытых тел и испражнений. Сквозь дым – здесь он казался еще гуще – Мартин вглядывался в темноту.

– Вы должны выйти отсюда. – Девушка сзади уже кричала в полный голос. – Это не для вас.

Не обращая на нее внимания, Мартин, щурясь от дыма, разглядывал комнату. Она была не больше первой, но на этом сходство заканчивалось. Ни лежанок, ни столиков, ни красоток – скопище тел, лежащих на полу, сидящих у стен, подпирающих опорные балки по центру комнаты. Все в разной стадии оцепенения. Все с трубками, которые представляли для курильщиков, очевидно, самую большую драгоценность в этом мире. Они затягивались дымом… и, наверное, грезили. Отвисшие челюсти, капающая слюна. Некоторые совершенно голые, вымазавшиеся в собственных нечистотах. Наиболее угнетающее впечатление производили те, на ком еще сохранились остатки богатых одежд. Здесь тоже были и мужчины и женщины, некоторые даже совокуплялись, не вызывая особого интереса у соседей.

– Нам лучше уйти, – посоветовал Хун. – Девушка пошла за подмогой.

Они отступили в коридор и закрыли дверь.

– Почему они в таком месте, когда здесь есть другая, хорошая комната? – спросил Мартин.

– Все из-за пристрастия к опиуму – у них просто нет денег. Может быть, все они начинали в той, другой комнате. Но ради курения они пожертвовали всем – продали свои дома и магазины, обрекли жен и детей на голод, а детей еще и на проституцию. Все за трубку! А когда деньги кончились, их спровадили сюда и разрешают курить, пока они не сдохнут. Долго ждать не приходится, они ведь ничего не едят. А между тем многие из них занимали в обществе видное положение – до того, как пристрастились к опиуму.

– Боже мой! – пробормотал Мартин. Он был потрясен до глубины души.

– Только в Кантоне с сотню таких вот притонов. А на всем юге – тысячи.

В коридоре появились люди с палками.

– Вы! Вон отсюда!

Мартин вытащил меч.

– Держись ко мне поближе, – бросил он Хуну. – Нам пора уносить ноги. – И бросился прокладывать путь. Вскоре они оказались на улице, под защитой матросов. Наконец можно глотнуть свежего воздуха!

– Теперь ты расскажешь Сыну Небес? – спросил Хун.

– Кому-нибудь расскажу, обещаю тебе, – ответил Мартин.