Текст книги "Мы такие же люди"

Автор книги: Алан Маршалл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Фред попытался объяснить мне, что теперь будет. Согласно обычаю аборигенов, он как старший должен защитить традиции племени. Ведь была сделана попытка нарушить табу, пренебречь местным законом. Фред не мог сидеть сложа руки. Теперь все его поступки предопределены обычаем. Он не нарушит обычая своего народа, даже если ему придется пойти против законов белых.

30

ВТОРОЕ СТОЛКНОВЕНИЕ

Во второй половине дня Гарри быстро прошел мимо зданий миссии. В его облике чувствовалась какая-то перемена: он ступал легко и осторожно, но вид у него был решительный.

Это был уже не носитель мудрости племени, а защитник его обычаев, представитель своего народа. Гарри нес копьеметалку и четыре копья с широким наконечником. На нем была набедренная повязка и плетеные браслеты. Выражение лица было суровое.

Гарри направлялся к лагерю врагов в сопровождении группы мужчин, также вооруженных копьеметалками и копьями. За ними шли женщины и дети.

У женщин были озабоченные лица. Зато дети смеялись и оживленно переговаривались.

Я пошел за ними. Вдалеке слышались возгласы мужчин. Испуганные ржанки при нашем приближении взлетали в воздух и кружили высоко в небе.

Я взобрался на невысокий холм и стал наблюдать оттуда. Между хижинами группами по три, по четыре человека стояли аборигены.

Казалось бы, воины, намеревавшиеся метать друг в друга копья, должны разбиться на отряды, каждый из которых займет определенную позицию. Но нет аборигены расположились беспорядочными группами, и каждая из них застыла в напряженном ожидании.

Мужчины настороженно осматривались по сторонам, словно опасаясь внезапного нападения. Женщины и дети собрались у подножия холма, держась позади мужчин. Впрочем, несколько женщин стали рядом с воинами, что-то громко выкрикивая. Эти женщины шумели больше всех. Их пронзительные голоса заглушали возгласы мужчин, которые изо всех сил старались себя взвинтить, кусая свои маджинджи и топая ногами.

Движения мужчин напоминали вызывающие жесты воинов, которые однажды явились в лагерь Гарри. Но в поведении мужчин чувствовалась неуверенность, словно они сомневались в исходе дела. Когда воины из "дикого" лагеря явились в лагерь Гарри, их главной целью было нанести оскорбление, хотя существовала вполне реальная угроза, что дело примет опасный оборот. В тот раз женщины держались спокойно, без всякого напряжения. Сейчас их глаза перебегали с одного мужчины на другого, они переходили с места на место и кричали на детей с раздражением, порожденным страхом. Они явно усматривали опасность в поведении мужчин.

Я окончательно понял серьезность инцидента, когда ко мне подошли Сэм и еще один старик. Они стали по обе стороны от меня.

По-видимому, я прослыл среди аборигенов человеком увлекающимся. На лице Сэма и его спутника было выражение решимости. Они твердо намеревались не дать мне увлечься.

Мы трое стали возле небольшого костра перед входом в один из шалашей. У костра сидел, скрестив ноги, седой старик и осколком ракушки шлифовал древко нового копья. Он не проявлял почти никакого интереса к тому, что происходило вокруг. Даже самые громкие крики воинов не могли отвлечь его внимания от копья, которое он обрабатывал.

Время от времени старик поднимал голову, произносил слово "миджалг" и возвращался к своему занятию, презрительно усмехаясь. Позднее я выяснил, что слово "миджалг" означает "бабы".

Я стал искать глазами Фреда, так как знал, что ему предстоит сыграть главную роль в прологе, когда будут перечислять обиды и выкрикивать оскорбительные слова. Действительно, Фред расхаживал взад и вперед перед центральной хижиной, на виду у всех.

Его движения были сдержанными и в то же время красноречивыми. Сначала он размахивал копьями, потом копьеметалкой, попеременно глядя то вниз, то вверх, словно призывая землю и небо в свидетели своей правоты. Он то обращался ко всем присутствующим, то переходил к суровым обвинениям. И все время он расхаживал взад-вперед.

Я спросил старика, обрабатывавшего копье, что же, собственно, говорит Фред. Но старик только поднял руки в знак того, что не несет никакой ответственности за речи Фреда, и презрительно сказал:

– Очень плохие слова!

Я этому не поверил. Ругательства не сопровождают такими благородными жестами. А какая величественная походка была у Фреда! Я готов был скорее поверить в его собственную версию. Вот как он мне потом пересказал свою речь:

"Мою дочь вчера схватил один мужчина. Я строго поговорил с этим мужчиной. Я сказал: Ты мне не сын. Не сын ты мне! Твоя мать мне не сестра. Я из других краев. Я из другого племени. Раз так, я не зову тебя сыном. Если тебе нужна жена, возьми себе одинокую женщину. Это будет правильно. Одинокая женщина, одинокий мужчина – и все хорошо. А замужняя женщина и одинокий мужчина – это не дело".

Однако, по всей вероятности, в речи Фреда содержались более сильные выражения.

Пока Фред расхаживал перед хижиной, волнение присутствующих все возрастало, подогреваемое его выразительными жестами. Каждый взмах его копий действовал на врагов, как реальная угроза. Становилось страшно, как если бы плохо владеющий собой человек схватился за ружье.

Гарри стоял особняком, чуть влево от меня и двух моих телохранителей. Вставив копье в копьеметалку, ов медленно раскачивался всем телом.

Движения мужчин становились все более резкими. Они явно впадали в неистовство. Тут женщины пришли в ужасное волнение. Они пронзительно кричали, обращаясь к воинам, тщетно пытаясь умерить разгорающиеся страсти.

Во время таких стычек обычно наступает момент, когда в дело вмешиваются женщины, – либо для того, чтобы предотвратить кровопролитие, либо для того, чтобы мужчины могли в полной мере проявить свою храбрость и независимость, отмахиваясь от женщин.

Женщины вмешались, когда один из воинов особенно яростно замахнулся копьем. Его жена бросилась вперед и обеими руками схватилась за копье. Подобное вмешательство, унизительное для мужчины, удвоило ярость воина. Держа копье, как древко флага, он рванулся вперед, таща за собой жену. Она не устояла на ногах; ее тонкие руки напряглись, как натянутый канат, но она не выпускала копья...

Ее примеру последовали другие женщины. Бросившись вперед, они ухватились за копья мужей. Те только того и ждали, чтобы окончательно взвинтить себя. Послышались гневные выкрики, женщины шатались и падали от ударов и толчков. Друзья мужчин, сражавшихся с собственными женами, пытались помочь женщинам и удержать воинов от метания копий. Но вскоре они прекратили свои попытки и отошли.

Жена Гарри ухватилась за его копье. Хотя до этого Гарри был сравнительно спокоен и не обнаруживал желания броситься в драку, теперь он почувствовал себя воином, которого силой удерживают от исполнения ратного долга. Он бросил женщину наземь, но она продолжала крепко держаться за копье.

Гарри замешкался. Я видел, что он колеблется – ведь он любил свою жену! Ему не хотелось ударить ее копьеметалкой, хотя так полагалось воину, и его жена ждала этого удара. Все же Гарри бросил копьеметалку и ударил жену по голове кулаком – раз, другой... Ее голова судорожно вздрагивала под ударами, но она продолжала изо всех сил сжимать копье. Напрягшись, Гарри с силой дернул копье. Бесполезно! Тут он впал в неистовство. Он швырял женщину из стороны в сторону, словно вырвать копье из ее рук значило вырваться из рук смерти. Наконец он дважды изо всех сил ударил ее кулаком по челюсти. Руки женщины обмякли, и Гарри удалось освободиться. Он поднял копьеметалку и, отбежав, вставил в нее копье, а затем стал раскачиваться в медленном угрожающем ритме.

К этому времени все жены были укрощены. Они сидели, обхватив голову руками, или же брели, пошатываясь, под укрытие деревьев.

Теперь, утвердив свою независимость и доказав, что они действительно намерены драться, мужчины изрыгали потоки оскорблений в адрес противника.

Поднятые для броска копья замерли в воздухе. Вдруг один абориген из "дикого" лагеря, яростно грызший маджинджи, резко взмахнул копьем и выбежал вперед. Копье полетело к цели, словно подгоняемое свирепым криком аборигена.

Гарри, в которого было нацелено копье, согнулся, широко расставив руки и глядя вверх.

Копье пролетело мимо меня и моих телохранителей, вибрируя в каком-то зловещем экстазе, и уткнулось в мягкую землю в нескольких ярдах левее Гарри. Я разглядел венчик из перьев попугая вокруг основания каменного наконечника, приклеенного к древку смолой железного дерева.

Бросок копья послужил сигналом к действию. В воздух взмыло сразу несколько копий.

Женщины с криком бросились к детям. Замахиваясь палками-копалками, они погнали ребят, как коз, и заставили укрыться за холмом. Дети на бегу прикрывали руками спины, чтобы уберечься от ударов. Под деревьями они остановились, сбившись в плотную кучку. Взволнованные женщины стали вокруг них.

Когда копье вонзилось в землю рядом с Гарри, он, пригнувшись, помчался сквозь высокую зеленую траву, издавая отрывистые звуки.

Гарри низко опустил голову, как бы защищая ее от удара. Подбородок его почти касался колен. Он бежал в траве, держа копьеметалку в правой руке. Левой рукой он тянул за собой копья.

Укрываясь за деревьями, Гарри очутился позади хижин, перед которыми стояли пригнувшись четверо мужчин и среди них тот, кто первым метнул копье.

Держа свое копье наготове, Гарри прыгнул вперед. При этом он издал вопль, пригвоздивший врагов к месту.

Гарри "взял на прицел" своих врагов. Двое из них попытались было поднять копья, но предостерегающий крик Гарри остановил их. Гарри стал приближаться к врагам. Он все время что-то говорил, раскачиваясь всем телом. Воины несколько раз пытались перейти к обороне, но Гарри угрозами и жестами заставлял их остановиться.

Когда Гарри оказался прямо перед ними, он опустил копьеметалку и взял копье в руку наподобие пики. Держа копье на уровне плеча, он наступал на врагов, пока острие наконечника не коснулось груди одного из них.

Воины сникли. Они положили копья, а затем и копьеметалки на землю и покорно стояли, выслушивая оскорбительные речи Гарри. Наконец он жестом указал на лежавшие копья. Подобрав их, воины ретировались.

Поглощенный этим зрелищем, я не заметил, как аборигена, покушавшегося на Руби, ранили копьем в голову.

Видно, пролитой крови было достаточно, чтобы удовлетворить обе стороны, так как напряжение рассеялось. Женщины и дети приблизились, и обитатели лагеря Гарри отправились домой.

Раненый сидел на земле. Одна из женщин осматривала его рану.

– Вот и конец, – сказал стоявший рядом со мной Сэм, как бы снимая с себя всякую ответственность за мою безопасность.

– Да, конец, – согласился я. – Много копий полетело на этот раз!

Я шел назад рядом с Фредом, который был настроен пессимистически:

– Большая беда, – мрачно сказал он.

31

ОСТРОВ ЭЛКО

Наконец яростные ветры прекратились. Тамаринды перестали гнуться и шелестеть листвой. В небе появился "Дрэгон". Описав круг над миссией, самолет пошел на посадку.

Час спустя я смотрел с высоты на то самое место, откуда наблюдал за приземлением "Дрэгона". Снизу на нас взирала группа аборигенов, а я махал им рукой.

Джек Слейд совершал свой регулярный облет миссий. Он приземлился в Милингимби по пути на остров Элко, чтобы пополнить запас горючего. Я наспех собрал свои вещи и отправился с ним.

Чтобы дать мне проститься с местными жителями, Слейд сделал несколько кругов над миссией. Когда самолет описывал последний круг, я увидел Гарри и Фреда, махавших мне с берега. "Дрэгон" взмыл в небо. Фигуры Гарри и Фреда становились все меньше и меньше и, наконец, превратились в две темные точки на песке.

Над морем стлалась легкая дымка. Оно было бескрайним. Вода и воздух слились в серую непрозрачную массу, на поверхности которой подобно темным облачкам выступали острова Крокодайл. Казалось, острова плыли по этому морю-небу, как и мы сами.

Когда суша и вода исчезли, самолет обрел силу и свободу, которые у него отнимала близость земли. Пролетая над землей, самолет всегда борется за то, чтобы удержаться в небе. А в этом сером пространстве, в котором, как галеоны, плыли темные острова, он словно утратил массу и несся по воздуху подобно духу...

Когда мы стали снижаться и земля появилась вновь, она показалась нам нежеланной. Покрывавшие ее деревья, утратив свои расплывчатые очертания, вырисовывались все отчетливее и, наконец, превратились в гигантов. Самолет помчался по посадочной дорожке острова Элко, проложенной в буйных зарослях.

Остров Элко расположен в ста милях к востоку от Милингимби. Он имеет примерно тридцать миль в длину и шесть миль в ширину и отделен от материка проливом Каделл.

Миссия на острове основана недавно, ею руководят Г. Ю. Шепердсон и его жена. Они приехали сюда два с половиной года назад, захватив с собой только палатку. Теперь здесь достраивается большое деревянное здание.

Мы подрулили к тому месту, где нас поджидал грузовик Шепердсона. Рядом стояла группа аборигенов. Внешне они походили на жителей Милингимби и говорили на том же наречии. Поскольку я пробыл на острове Элко только сутки, у меня не было времени как следует познакомиться с ними. После полудня, когда я сидел под деревом, наблюдая за возвращением местных жителей с рыбной ловли, ко мне подошли трое мальчиков. У них были смышленые, веселые лица. Я заговорил с ними.

– Откуда ты приехал? – спросил один из мальчиков, усевшись рядом со мною.

Я поднял прутик и начертил на песке карту Австралии, намереваясь показать им местоположение Мельбурна и острова Элко. Мальчик с огромным интересом наблюдал за тем, что я делаю. Он был старше остальных, у него было открытое, привлекательное лицо. Дочертив карту, я откинулся назад с чувством удовлетворения и начал:

– Вот карта Австралии...

Мальчик не мог дольше удержаться. Он протянул руку и показал, где находится остров Элко. Передвигая палец с одной точки северного побережья на другую, он произносил названия миссий: Элко, Милингимби, Гоулберн, Крокер, Дарвин. Затем он обвел пальцем южное побережье, называя главные города и указывая их местоположение: Перт, Аделаида, Мельбурн, Сидней, Брисбен,

Я был поражен.

– Кто тебя научил этому? – спросил я.

– Миссис Шепердсон.

– А как тебя зовут?

– Даингумбо.

– Даингумбо! – повторил я. – Я хочу запомнить твое имя. Скажи мне его по буквам.

Он написал свое имя на песке.

– А кто эти двое? Твои друзья? – спросил я.

Он положил руку на плечо одного мальчика и объяснил мне:

– Это мой дядя. А это ... – он положил руку на плечо второго мальчика, а другой рукой указал на двух маленьких девочек, стоявших неподалеку: – Эта девочка – его сестра. Она моя мать.

Я посмотрел на девочек, стараясь уяснить себе такое странное родство.

– Хочешь записать имя моего отца? – спросил мальчик.

– Конечно, хочу. Как его зовут?

Он написал на песке имя своего отца – Баданга. Позднее я узнал от Шепердсона, что Баданга – брат Гарри из Милингимби.

– Баданга? – переспросил я. – Вот, передай эту сигарету своему отцу.

Мальчик поблагодарил и сунул сигарету за ухо.

Другие мальчики были потрясены таким знаком отличия.

– Отцы у них тоже курят, – намекнул Даингумбо.

– Ты прав, – сказал я и свернул еще две самокрутки.

Мимо нас прошли несколько женщин. Плетеные сумки, висевшие у них за плечами на веревке, обвязанной вокруг головы, были наполнены доверху.

– Скажи-ка мне, что у них в сумках? – спросил я Даингумбо в поисках темы для разговора.

– "Женская еда", – сказал он с презрением. – Еда из зарослей. Они ее собирают. Иногда они находят мед.

– Что за орехи несла последняя женщина? Разве они не ядовитые? спросил я.

– Их можно сделать безвредными, – поспешил объяснить мальчик. – Мы находим орехи в зарослях. Мы их собираем и складываем...

Он продемонстрировал, как орехи раскладывают на какой-то плоской поверхности.

– Раскалываем их...

Он показал, как колют орехи, разбивая их палкой. Его пальцы шевелились, словно вылущивая сердцевину.

– Берем, как земляной орех. Берем и кладем в сумку. Кладем в воду. Они спят, спят...

Он положил голову на руки, имитируя сон.

– Сколько же они спят? – спросил я.

– Четыре ночи.

– А потом?

– Женщины берут их. Еще берут камень.

– Понимаю, – сказал я. – Они ударяют по ним камнем?

– Нет, – возразил он. – Они делают так... Мальчик сделал руками несколько движений, словно замешивая тесто.

– Получается замечательная еда. Надо тереть, тереть, тереть. Вынуть из зернотерки и сложить в плетеную сумку. Потом сделать вот так...

Он показал, как женщины раскатывают тесто.

– А потом свернуть и положить на огонь. Получается замечательная еда.

Уже стемнело, и мне пришлось расстаться с Дайнгумбо. Он успел рассказать мне, как бьют копьем дюгоня, как изготовляют сети для рыбной ловли и какой замечательный охотник его отец. Никогда не забуду выразительное, живое лицо Даингумбо, его приветливость. Превращению этого аборигена в полноправного гражданина Австралии мешал только цвет его кожи.

Так устроена наша жизнь!

32

ПОБЕРЕЖЬЕ АРНХЕМЛЕНДА

На следующее утро мы покинули остров Элко. Был погожий день. Море, небо, облака словно дремали.

Джек Слейд держался береговой полосы, опускаясь над пляжами и мысами в поисках унесенной в море шлюпки, о которой нам рассказали на острове.

Неподалеку от Элко мы увидели выдолбленную ствола лодку, битком набитую аборигенами. Мы описали, круг над лодкой. Аборигены замахали руками, открывая в улыбке белые зубы.

Мы так низко опустились над берегом острова Говард, что чайные деревья на песчаных дюнах вырисовались на фоне неба, а не земли.

У пустынных мысов, где прибрежные скалы сбрасывали с плеч пену волн, рев моторов обращал в бегство морских птиц.

Мы пересекли широкий проток, на поверхности которого ветер чертил темные узоры. В зеленоватой мелкой воде колыхалась треугольная тень ската. Он нежился на поверхности моря, лениво шевеля хвостом. Напуганный шумом пропеллера, скат скрылся в морской глубине.

Здесь плавали акулы, как правило, парами; черепахи грелись на покрытой рябью поверхности воды. Над водой летали морские птицы. Косяки рыб искрились подобно россыпям драгоценных камней. Их плавники рассекали морскую гладь.

Мы опускались над узкими морскими протоками, огибали округлые берега заливов, взмывали над скалистыми вершинами полуостровов. Мелькали устья рек, окаймленные мангровыми зарослями. Напуганные кроншнепы взлетали над обнаженными отливом отмелями.

Со скалы поднялся морской орел. Его белая голова сверкала в лучах солнца. Стайки голубей вылетали из густых зарослей, кое-где окаймлявших берег, и проносились над самыми верхушками деревьев. Когда самолет догонял их, они испуганно сворачивали в сторону и летели сначала в одном направлении, потом в другом, как будто за ними гнался ястреб.

Наконец, я увидел то, что мне больше всего хотелось здесь увидеть, стойбище аборигенов. Над берегом, на поросшем чайными деревьями холме, стояли два шалаша из коры. Струйка дыма от костра поднималась прямо к небу. Над костром склонилась женщина. Другая сидела, скрестив ноги, у входа в шалаш.

По пояс в воде стоял мужчина, держа наготове копье. Ребенок, переваливаясь, ковылял по песчаному берегу. Еще трое ребятишек бегали по берегу, размахивая руками.

Шум самолета, летевшего над самым берегом, заставил их замереть. Они стояли, не шевелясь, и наблюдали за нами. Я энергично замахал им. Мужчина потряс копьем в знак приветствия, а женщины подняли руки над головой. Мы пронеслись над шалашами, затем, набрав высоту, развернулись и возвратились к стойбищу, словно, оно было осью, вокруг которой мы вращались.

Младенец упал на песок. Видимо, он плакал от страха. Я разглядел его перекосившееся личико. Одна из женщин подняла к нам смеющееся лицо, вторая помахала рыбиной, которую держала в руке.

Обнаженные темно-коричневые тела аборигенов были стройными. Мокрая кожа мужчины поблескивала. Он зашагал по воде, словно демонстрируя нам пластичность своих поднятых рук.

Дым второго костра поднимался с полуострова, поросшего чайным деревом. Женщина с младенцем, восседавшим у нее на плечах, махала нам обеими руками. Ее муж сидел на корточках на песке и производил какие-то манипуляции со своими копьями. Рядом с ним было несколько ребятишек.

Эти промелькнувшие перед глазами картины жизни коренных жителей Австралии – а такой жизнью жили поколения их предков – напоминали рисунки из учебника австралийской истории.

Заправившись горючим в Милингимби, мы пересекли узкий пролив, отделяющий остров от материка. К западу лежал мыс Кейп-Стюарт. То была местность, бедная дичью и растительной пищей. Кампешевые деревья и эвкалипты тянулись на многие мили. Мы едва не задевали их кроны. Сквозь листву нам была видна редкая трава, росшая под деревьями, которые застыли в знойном воздухе, словно погрузившись в грустное раздумье.

Время от времени деревья перемежались болотом или лагуной. Здесь в воздухе кружились стаи гусей и белые цапли.

Мне не терпелось увидеть здешних аборигенов. Мое желание исполнилось, лишь когда мы пересекли широкий полуостров, оконечностью которого является Кейп-Стюарт, и достигли восточного побережья залива Бокаут.

Широкий песчаный пляж тянулся до устья реки Блит. Полоска раковин и водорослей, отмечающая границы прилива, проходила далеко от края воды. Она пролегала по гладкому песку подобно линии, выведенной на шоссе. Мы полетели вдоль этой линии. Тень самолета скользила по пляжу.

Пологий подъем берега заканчивался полосой травы; далее барьер из чайных деревьев и густая трава отделяли покрытую водяными лилиями лагуну от берега.

Эта барьерная полоса то расширялась, то сужалась. На широком участке, заросшем банксией {Имеется в виду медоносное растение Bangcsia ornata. В прошлом аборигены подслащивали воду цветами банксии.} и акацией, стояли два куполообразных шалаша, крытых корой.

У шалашей сидели на корточках две старухи. Поодаль, у костра, на котором жарилась какая-то дичь, собрались мужчины и женщины. Они обернулись и с удивлением посмотрели на самолет. Двое седобородых мужчин пустились наутек под укрытие деревьев, держа руки над головой, словно они боялись, что на них обрушится град камней.

Пролетая над берегами залива Бокаут, мы неоднократно видели подобные группы аборигенов. На песчаных отмелях, запустивших желтые пальцы в синеву моря, играли дети; иногда их отцы стояли в воде у берега с занесенными для удара копьями.

На болотах мы видели вереницы женщин. Неся за спиной наполненные плетеные сумки, они держали путь к шалашам, дым которых вился над деревьями. Мужчины шагали гуськом в высокой траве, доходившей им до самого пояса.

Мы оставили позади крошечный островок Хол-Раунд, расположенный неподалеку от устья реки Ливерпуль.

Зеленовато-голубые воды залива Джанкшэн были испещрены тысячами медуз. Вдоль берега плавал одинокий пеликан...

Мы летели над берегами, поросшими мангровами, над лесистыми равнинами, над проливом Макари к островам Гоулберн. Над миссией Гоулберн мы сбросили почту. Поджидавшие самолет аборигены подхватили ее. А мы опять понеслись над материком, затем пересекли залив Маунтноррис и направились к острову Крокер, где находится миссия для метисов.

Крокер – большой остров, отделенный от материка проливом шириной около двух миль. Недавно три буйвола переплыли этот пролив. Двух аборигены прикончили копьями, а третий укрылся в болотах острова.

По холмам острова Крокер бродят стада диких лошадей, завезенных сюда с острова Тимор в давние времена Алфом Брауном, скупщиком трепангов. Они прижились здесь, их теперь насчитывают целые сотни.

Остров Крокер отделен проливом от огромного полуострова Коберг царства деревьев, лагун и парковых лесов {Парковые леса – светлые эвкалиптовые леса, в которых деревья расположены далеко одно от другого, а пространство между ними покрыто травой.}. Сейчас, в сезон дождей, полуостров казался очень привлекательным. В некоторых местах деревья росли так ровно и красиво, что казалось, будто мы летим над настоящим парком.

Здесь водится множество аистов. При нашем приближении они тяжело поднимались в воздух над водой, усеянной лилиями. Тут были стайки гусей, колпиц, белых цапель и уток.

По лесной чаще бешеным галопом, сокрушая все преграды на своем пути, скакали три браминских быка {Браминский бык – очевидно, имеется в виду зебу, или горбатый скот (Bos Taurus indicus), завезенный в Австралию из Южной Азии.}. Мы видели много этих животных в лесистых местностях, где, по-видимому, они предпочитают находиться. В отличие от обычных буйволов они не собираются в стада, а бродят по двое или по трое. Они произошли от животных, убежавших в тридцатые годы прошлого века из поселений в районе Порт-Эссингтона и залива Раффлз.

Буйволов тоже завезли в эти поселения; они распространились по всему Арнхемленду, тогда как браминский скот сохранился только на полуострове Коберг. Повидимому, животные этой породы очень пугливы. При виде самолета они убегали, охваченные страхом.

Мы снова увидели море – уже у пролива Дундас. Джек Слейд стал набирать высоту, пока мы не достигли облаков, тоже летевших в направлении Дарвина.

33

ОЭНПЕЛЛИ

Ранним утром я стоял на веранде миссии Оэнпелли. Эта миссия расположена в западном Арнхемленде, примерно в 160 милях к востоку от Дарвина.

Миссия находится в самой красивой местности из всех, отведенных резервациям на севере Австралии.

По топкой равнине, протянувшейся к западу, неподалеку от извилистого русла реки Восточный Аллигатор, бродят буйволы, отпечатывая свои следы на пропитанной водой траве.

Знаменитый охотник на буйволов Пэдди Кахилл (говорят, он убивал по две тысячи этих животных в год) и другие охотники, промышлявшие в этом районе, едва не истребили всех буйволов. Но прекращение охоты на буйволов во время войны способствовало увеличению поголовья. Теперь их тут великое множество.

Животный мир Оэнпелли богат. В лесистых районах можно встретить валляби и обычных кенгуру; на болотах в изобилии водится птица. Почва отличается плодородием. Теперь, когда сезон дождей подходил к концу, деревья и травы буйно цвели и давали семена.

С утра воздух был свеж и прохладен. Передо мной расстилалась лагуна, отделяя строения миссии от крутого склона, которым начиналось центральное плато.

Казалось, это ясное утро знаменовало переход от сезона дождей к сухому времени года.

Я пошел завтракать. Ральф Бартон, управляющий миссии, и Норман Вудхарт, священник, уже сидели за столом, готовясь атаковать тушеное мясо – основное блюдо каждой трапезы. Дело в том, что запасы продовольствия в миссии подошли к концу, а люгер, доставлявший их к якорной стоянке в устье реки Восточный Аллигатор, сильно запаздывал.

Повар-абориген бродил где-то в зарослях со своими соплеменниками. Женщина, заменявшая его, обладала таким умением лишать приготовляемое ею мясо мягкости, что каждая трапеза превращалась в ратный подвиг. Иногда, восполняя отсутствие хлеба и масла, она пыталась испечь лепешки. Но их тоже было невозможно разжевать.

Бартон и Вудхарт (оба были неженаты) никогда не жаловались; изо дня в день они безропотно поглощали жесткое мясо. Их больше всего интересовали темнокожие питомцы миссии.

Людей, которых можно охарактеризовать простыми словами "хорошие люди", встречаешь не слишком часто. Бартон и Вудхарт несомненно были хорошие люди.

Свой первый вечер в Оэнпелли я провел в беседе с Бартоном. На землю быстро спустилась тропическая ночь. Я едва мог различить контуры деревьев на фоне темного неба. Вдруг я услышал возле веранды ребячий говор. В открытую дверь заглянул улыбающийся мальчик. За ним стояли другие дети и женщина с младенцем на плечах.

Бартон сказал извиняющимся голосом:

– Простите меня, нам придется прервать беседу. В это время я всегда играю с детьми.

Его слова обрадовали меня. Мне было приятно, что Бартон так хорошо относится к местным детям.

Ребята вошли, радостно улыбаясь, а за ними вошли их отцы и матери, на лицах которых тоже было написано удовольствие.

Одна из женщин присела на корточки около меня и дала грудь своему малышу. Женщина смотрела прямо перед собой, ее лицо светилось спокойной радостью материнства. Рядом стоял ее муж. Шрамы на его груди блестели при свете лампы, как отполированные.

Один молодой абориген сел на стул. Держа на коленях спящего младенца, он смотрел на него с легкой улыбкой. Должно быть, мужчина испытывал потребность выразить свою нежность к ребенку. Время от времени он наклонял голову и прижимался лбом к его груди. Сразу же после этого он решительно выпрямлялся, словно стряхивая с себя неподобающие мужчине чувства, и оглядывался вокруг с видом человека, собирающегося включиться в общий разговор. Однако через некоторое время он опять погружался в созерцание младенца.

Игра, которой мы занялись, была хорошо известна всем присутствующим. Вооруженные карандашом и бумагой, дети и их родители должны были нарисовать жука. Жук изображался в виде соединенных вместе овала и круга; усики и лапки изображались черточками. Голова, туловище, ноги и усики обозначались определенными цифрами, выведенными мелом посередине стола. В центре стола был прикреплен карандаш. Каждый из играющих вращал карандаш. В зависимости от цифры, у которой останавливался грифель, он мог нанести на свой листок определенную часть тела жука. А так как цифры чередовались с пустыми местами, вращение карандаша не всегда давало игроку право что-то пририсовать. В результате один из играющих всегда заканчивал рисунок раньше других. Он и выигрывал.

Как я ни старался, чтобы мой карандаш остановился у пустого места, ничего не получалось. В силу такого необычайного везения я выиграл.

Мы сыграли и в "комнатный гольф", гоняя мяч по полу, и в жмурки. Дети заливались веселым смехом.

Смех темнокожих детишек! Такой радостный, такой чистый, он печалью отзывался у меня в сердце.

34

"ВАМПИР"

Я ночевал на свежем воздухе в углу веранды. Каждое утро группа детей собиралась поглазеть, как я одеваюсь и бреюсь. Им нравился запах мыла и масла для волос. По окончании туалета я наливал по нескольку капель душистого масла на каждую протянутую ладонь. Дети втирали его в волосы и кожу.

Но вот прошло несколько дней, и я заметил, что некоторые из них, получив свою порцию, уходят, сложив ладонь в виде чашечки. Потом их матери стали расхаживать по миссии, распространяя аромат моей парфюмерии; кожа на груди и плечах у них блестела. Тут и мужчины заинтересовались моим утренним туалетом. Они плотно обступали меня, комментируя на своем языке каждую принадлежность моего несессера. Среди них всегда был Валара – рослый мужчина с развитой мускулатурой и толстыми рубцами на груди. Валара слыл опытным охотником. Считалось, что он мастер ловить динго, которых много бродило вокруг Оэнпелли. Я решил прибегнуть к его помощи, чтобы разгадать одну интересовавшую меня загадку.