Текст книги "Бишу-ягуар"

Автор книги: Алан Кэйу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Глава 8

Терпение Урубелавы было неистощимо.

Для индейца завтрашний день ничем не отличался от предыдущего Следующий день, а за ним еще один и все последующие дни будут такими же, ведь сельва существовала всегда, и индейцы не знали, что время имеет пределы.

Нарубив ветви для плота, Урубелава прилег поспать – жаркому солнцу потребуется два дня, чтобы высушить ветви.

Когда много веков назад холодный климат оттеснил людей к югу, перед человеком стояла проблема выживания. Здесь ему выжить было просто. Более двадцати тысяч видов растений произрастало в бассейне Амазонки. Солнце давало человеку тепло, и всюду, где бы он ни ступал, находилась вода. Высокие деревья предоставляли тень, а кустарники с мягкой корой – одежду. Из древесины генилы человек мастерил стрелы и копья, а из прочных рыбьих костей – наконечники для оружия. Желтоватые ветки капироны служили для разведения костров, из ветвей бальсы человек делал плоты, а исполинские сейбы указывали ему направление на время странствий. Из пальмовых листьев человек сплетал хитроумные ловушки для рыбы, если же ему лень было их делать, к его услугам имелись бесчисленные парализующие яды. Здесь было великое множество фруктов и лечебных трав.

Но самое главное, здесь почти не водились опасные для человека хищники. Крокодилы не страшны, если держаться от них подальше; кровожадные пираньи представляют угрозу только безумцу, безрассудно опустившему руку или ногу в воду поблизости от их смертоносной стаи; единственный по-настоящему опасный хищник, ягуар, предпочитает более легкую добычу и редко нападает на человека. Даже насекомые, казалось, жалили только чужеземцев, чья кровь имела странный привкус; индейцев же они почти не трогали, разве что на открытых отмелях по берегам рек. Но ни один человек в здравом уме не появится на отмели, кишащей черными массами дневных москитов пиум, мушек мотука с копьевидными хоботками или отвратительных жалящих барбейро.

* * *

Марика разрезала плод хлебного дерева и накрошила ломтики в котелок. Сверху она долила речной воды, поставила котелок на огонь и присела рядом, наблюдая за пламенем и время от времени помешивая беловатую кашицу. Дождавшись, пока варево остынет, девочка обмазала им нижние ветви дерева на песке, возле которого раньше заприметила следы куропаток. Подумав про «бедное создание», Марика опечалилась, но потом вспомнила про ярко-красную ткань и спросила отца:

– Когда ты найдешь ягуара, мы пойдем считать гевеи?

Урубелава кивнул:

– Конечно. За этим мы и пришли сюда.

Перед заходом солнца Урубелава еще раз перевернул бальсовые ветви, чтобы они высыхали равномерно. Найдя плоский камень, он заточил о него свой нож. Когда сгустились сумерки, они зажарили и – съели трех куропаток, пойманных на птичий клей. День, неотличимый от всех остальных, подошел к концу, отец и дочь легли, накрылись одеялом и уснули.

* * *

На рассвете Бишу проснулась. Ее окружал аромат влажной теплой древесины и резкий запах папоротников. Инстинктивно потянувшись, она взвизгнула от боли, и тут же вместе с воспоминаниями обо всем, что произошло, к ней вернулась бдительность.

Она учуяла поблизости добычу. Желудок был пуст, и Бишу стала осторожно подкрадываться по влажной от утренней росы траве, ориентируясь на нюх. Какой-то мелкий зверек – Бишу даже не заметила кто – метнулся в сторону, услышав приближение хищника. Вскоре Бишу увидела следы тапира четыре пальца на передних ногах и три на задних. Рядом валялись наполовину съеденные пальмовые орехи. Подняв голову, Бишу услышала фырканье уродливого, с обрубленным телом, тапира, плюхнувшегося в воду. Она повернулась, чтобы последовать за ним, болезненно хромая и пытаясь подчинить своей воле не слушавшиеся лапы. Тапир двигался медленно, и она была уверена, что легко его догонит. Проковыляв по проделанному тапиром проходу в кустах и выйдя к воде, Бишу увидела, что тапир стоит на мелководье, повернув голову, и смотрит на нее.

Запах тапира был настолько сильным, что Бишу, испытывая голодные рези в желудке, бросилась в воду. Блестящую на солнце водную поверхность устилал ковер зеленых листьев и желтых кувшинок, сомкнувшихся за головой Бишу. Тапир же нырнул и больше не появлялся. Он был способен пробыть под водой довольно долго и мог вылезти на берег далеко от места, где нырнул.

Бишу с трудом выбралась на сушу.

Инстинкт заставил ее отправиться на поиски сильно пахнущего растения, которое Урубелава называл пихикапу. Как заболевшая кошка ест траву, Бишу проглотила содержащее атропин растение, чтобы облегчить причиняющие столько мук боли в животе. Вскоре она настолько окрепла, что смогла залечь на берегу, свесив в воду переднюю лапу в надежде подстеречь неосторожную рыбу. Ей посчастливилось поймать крупную черную корбину, которую она с жадностью съела. Покончив с рыбой, Бишу побежала вдоль травянистого берега, нависавшего над водой. Движения ее понемногу приобретали прежнюю упругость и изящество.

Миновав крутую излучину, Бишу услышала знакомый рев водопада; она помнила и излучину, и этот водопад. Бишу инстинктивно оглянулась на находившийся всегда в том месте муравейник и увидела, что он весь разворочен недавно пронесшимся потоком, но кишит мириадами крохотных белых муравьев. Бишу обогнула муравейник и побежала туда, где произрастала знакомая миртовая рощица. Она обнаружила, что все мирты лежат опрокинутые, а на одном из вздыбившихся к небу корней расселся крупный тукан с желтым клювом. Тукан близоруко воззрился с насеста на Бишу, смешно подергивая головой из стороны в сторону, потом внезапно сорвался в воздух, хрипло и пронзительно возвещая об опасности.

Бишу продолжала бежать, не останавливаясь и не обращая внимания на глупую птицу.

Вскоре она достигла водопада, где вода разбивалась фонтаном брызг о каменную преграду, перекатывалась через торчащие, острые, как зубы, обломки скал и круто устремлялась вниз на сотню или больше футов, вспениваясь и бурля в небольшом зеленом водоеме. Сбоку над водопадом нависала желтоватая скала в форме чаши; горстки влажной земли, чудом сохранившейся на ней, хватало, чтобы удержать корни дюжины крупных блестящих малиновых лилий, каскадом спускавшихся на длинных стеблях до самого основания водопада.

На краю каменной чаши примостился толстый темно-красный с белым гоацин, таращившийся на низвергающийся поток, словно прикидывая, сколько усилий будет стоить попытка перелететь на другой берег. Загнутыми когтями, которые проказливая природа поместила прямо на кончики крыльев, птица прочно удерживалась за поверхность скалы. Гоацин лениво повернул в сторону приближающегося ягуара голову, увенчанную ярким хохолком, поморгал длинными ресницами и, нырнув в воду, скрылся из виду. Бишу проводила птицу взглядом – еще недавно она схватила бы добычу, прежде чем неуклюжий гоацин успел бы заметить приближение опасности.

Гоацин – удивительная птица. Она терпеть не может летать и чувствует себя под водой лучше, чем в воздухе. Она способна плавать под водой, как рыба, а вылезая потом на сушу с мокрым оперением, цепляясь когтями, взбирается, словно ящерица, в свое глубокое гнездо, устроенное из палочек и сучьев в нависающих над водой ветвях.

Возле водопада грохот разбивающегося потока был нестерпимый, но Бишу обрадовалась этому шуму. Водопад, благоухающие мирты и даже развороченный муравейник значили для нее одно: приближение к дому. Запрокинув голову, Бишу увидела сотни круживших высоко в небе ибисов – алые пятна на нежно-голубом фоне, где расходились пышные белые гроздья облаков.

Валуны на краю водопада матово блестели па солнце. За ними начиналась короткая цепочка плоских камней, между которыми струилась вода; далее торчал большой острый обломок серого гранита, за которым пролегла широкая водная полоса – через нее Бишу предстояло перепрыгнуть на высокое дерево, пробивавшееся из расселины в утесе на противоположном берегу, где расстилалась сельва; а на горизонте виднелись горы.

Бишу не раз приходилось переправляться в этом месте; все было ей знакомо. Она стояла, опираясь передними лапами о плоский камень; под брюхом кипела стремнина. Бишу подтянула вперед задние лапы и на мгновение замерла, чтобы не потерять равновесие перед трудным прыжком на мокрую гранитную глыбу. Где-то невдалеке послышался надтреснутый зов попугая; пронзительно заверещала обезьяна, призывая непослушное потомство. Шум леса тонул в грохоте водопада в воздухе стояла сплошная пелена мельчайших брызг.

Бишу попробовала больную лапу, перенеся на нее вес тела. Как ни странно, боль уже отдавала в шею, и Бишу, пытаясь облегчить ее, замотала головой.

Оценив расстояние до острой глыбы, Бишу перемахнула через поток и спустя мгновение ощутила под подушечками лап холодную мокрую поверхность гранита. Она поскользнулась, но не успела испугаться, так как инстинктивно обрела равновесие; она находилась посреди стремнины – самое страшное осталось позади. Крепко упираясь широко расставленными для устойчивости лапами, Бишу оглянулась на бурлящую воду и посмотрела вниз, где у основания крутого водопада разбивалась и пенилась вода.

Там, где находилась Бишу, фронт водопада резко уходил в сторону, вправо от нее, так что она переправлялась под углом – водная поверхность была здесь гладкой, и, несмотря на быстрое течение, вода не вспенивалась. По другую сторону высилось большое дерево; Бишу прикинула, что легко сможет залезть на него.

Но сначала надо перебраться через полосу воды…

Тело Бишу подобралось для прыжка. Вытянув передние лапы и подогнув задние, она напрягла все мышцы и прыгнула, словно распрямляющаяся пружина. Она едва не сорвалась, хвост и задняя лапа оказались в воде, но Бишу преодолела сильное течение и в следующий миг уже карабкалась по мокрому стволу старого дерева

Добравшись до развилки, она прилегла, чтобы дать отдых измученному телу, набрать воздуха в судорожно вздымающиеся легкие и унять боль в животе. Внезапно наклон ветвей, за которые она держалась, начал меняться. Одна сторона кроны медленно, как бы нехотя, кренилась к воде, другая поднималась. Бишу развернулась, пытаясь обрести равновесие, но дерево с жутким треском обрушилось и перевернулось, на мгновение зависнув над краем водопада, словно морской бог, вынырнувший из пучины Извилистые корни, казалось, судорожно ощупывали непривычную воду, тщетно пытаясь найти, за что зацепиться.

Потом вода поглотила их.

Толстый стержневой корень, годами прораставший под скалу, со зловещим скрежетом оборвался, и древнее дерево рухнуло в поток. Где-то среди ветвей, глубоко под водой, Бишу отчаянно сражалась за свою жизнь. Воздух лишь наполовину заполнял легкие, а все тело разрывалось от невыносимой боли; от давления воды раскалывалась голова – Бишу хотелось завизжать от страха и боли. Она бешено вертелась, пытаясь освободиться из объятий спутанных ветвей, которые подобно щупальцам душили ее и утаскивали под воду.

Бишу удалось вырваться, но дерево резко перевернулось, и когда Бишу вынырнула, то оказалась уже на самом краю водопада, над разверзшейся бездной, готовой поглотить ее.

Казалось, она провисела там целую вечность, прежде чем начала падать, рассекая лапами воздух. Бишу услышала отчаянный вопль и поняла, что он вырвался из ее горла

Потом она ударилась.

Остатки воздуха вышибло из ослабевших легких, и Бишу, перевертываясь, увлекаемая водоворотом, начала тонуть в зеленой воде, чувствуя, что внутри все обрывается. Глаза были открыты, но она ничего не видела. Она ударилась о дно, и острые камни впились в затылок; потом поток выбросил ее на поверхность, и Бишу, инстинктивно успев открыть рот, заглотнула огромную порцию спасительного воздуха. Невероятно, но она была еще жива. Тело онемело и не слушалось.

Ее опять швырнуло на спину, и в легкие ворвалась вода. Перед затуманенным взором мелькнули деревья. Бишу попыталась поплыть к ним, но водоворот подхватил ее и закружил волчком. Она свернулась в клубок, зарыв голову в живот, но вода сама вырвала ее из своего плена – мощный поток подхватил Бишу и, вертя, как– пушинку, бросил к берегу… И вот она уже ощутила под собой мягкий ил, и всякое движение прекратилось.

Долгое время Бишу лежала не шевелясь, не в силах заставить себя отползти в какое-нибудь укрытие. Когда она на мгновение подняла непослушную голову, все вокруг – илистый берег, деревья и кусты, желтые, алые и пурпурные огоньки орхидей и стреляющая боль в голове – слилось в мелькающий калейдоскоп.

Боль взорвалась внутри, и Бишу, не в силах дальше сдерживаться, жалобно заскулила и впала в забытье.

Высоко в ветвях сгрудилась стайка обезьян. Они разглядывали Бишу и возбужденно вопили. Один детеныш, нескольких недель от роду, жалобно хныкал. Бишу лежала, глубоко погрузившись в шоколадный ил – безжизненная, словно буровато-желтый комок спутанной мокрой шкуры. Рев бурлящей воды и грохот водопада были ей не слышны.

Глава 9

Он поклялся, что отыщет следы, и он отыскал их.

Урубелава был уверен, что один из таинственных богов, которым он изредка молился, помог ему найти следы. Сейчас, стоя по колено в черном иле, индеец перетаскивал громоздкий, но, несмотря на это, легкий плот через пороги, где стремительное течение грозило вырвать из рук и унести утлое сооружение. Урубелава знал, что впереди, ниже по течению, находится водопад, поэтому хотел заранее переместить плот на более спокойную воду.

При помощи грубого весла, которое выстругал своим мачете, Урубелава осторожно вел плот возле самого берега, где густой ил и водоросли замедляли скорость течения. Время от времени плот застревал в иле или на мелководье, и Урубелава с трудом удерживался, в то время как вода стремилась вырвать бальсовые бревна у него из-под ног.

Индеец срезал длинную лиану и бросил дочери, чтобы та привязала лиану к одной из низко нависавших над водой ветвей. Теперь плот медленно, по нескольку ярдов спускался по направлению к узкой протоке, которая отшнуровывалась от реки вблизи того места, где вода устремлялась в пропасть (в пропасти – индейцу это было точно известно – обитали лесные дьяволы).

Внезапно девочка остановилась, опустила толстенную лиану и, стоя по пояс в илистой воде, уставилась на берег. Высохшее, но все еще ярко раскрашенное крылышко погибшей птички висело подобно раскрытому вееру, зацепившись за пучок зеленовато-желтых лиан, свешивавшихся до самой воды с высоченного эвкалипта. Урубелава считал, что он ублажает злых духов приятным ароматом. Вот и сейчас он решил, что Марика, заметив эвкалипты, подумала, не стоит ли разжечь костер, чтобы духи помогли найти ягуара. Но девочка смотрела не на стройные деревья и даже не на яркие перья, которые в любое другое время обрадовали и восхитили бы ее.

В следующий миг Марика обернулась к отцу и тут же поспешно, почти виновато отвела взгляд в сторону.

– Что там, дочка? Эвкалипт? Я вижу его! – крикнул Урубелава.

Девочка не ответила, и в том, как она пыталась не смотреть на отца, было что-то неестественное, словно она старалась солгать.

Урубелава подождал, пока Марика обвязала лиану вокруг корня мангрового дерева, и пустил плот по течению. Потом, вместо того чтобы последовать за дергавшимся из стороны в сторону на конце лианы плотом, решительно направился к раскрашенным перьям. Течение было сильным, и индеец с трудом рассекал широкой грудью мутную воду. Добравшись до берега, он увидел их…

По илистому берегу вела цепочка глубоких, четко очерченных следов. Их было шесть, семь, восемь – больше, чем он мог сосчитать… Индеец сразу заметил, что одна передняя лапа едва касалась земли, а следы располагались неравномерно, как будто животное хромало. Он тихо промолвил:

– Это мой ягуар.

В лесу обитали тысячи ягуаров, но этот отличался от остальных для наметанного взгляда индейца, как один человек от другого.

Урубелава взглянул на дочь. Девочка опустилась на землю и сидела сгорбившись, удрученная, не решаясь посмотреть на отца, что опечалило Урубелаву несравненно больше, чем ложь ее молчания.

На какой-то миг он подумал, что должен ударить ее разок, не слишком сильно. Потом решил этого не делать и, несмотря на то что был очень разгневан, спокойно спросил:

– Неужели животное тебе дороже собственного отца?

Девочка заплакала, но Урубелава не знал, отчего она плакала: осознав свою вину или жалея «бедное создание». Он сказал:

– Вставай. Мы пойдем по следам.

Марика медленно поднялась на ноги, взглянула на плот и спросила:

– Мне снова тянуть лиану?

Урубелава отрицательно помотал головой и ответил:

– Нам больше не нужен плот.

– Нельзя оставлять его здесь.

– Я знаю, – сказал Урубелава. – Ведь если плот обнаружат десатитос…

Он спрыгнул в воду и одним ударом мачете обрубил лиану. Течение подхватило плот и понесло к водопаду. Урубелава расхохотался, глядя, как плот, на постройку которого у него ушло два дня, налетев на скалу, встал на дыбы, взлетел в воздух и славно завис на мгновение, прежде чем рухнул вниз и раскололся. Индеец показал пальцем на рассыпавшиеся бревна и громко крикнул, перекрывая рев водопада:

– Пусть он достанется дьяволам!

Девочка тоже рассмеялась. Ее печаль рассеялась столь же быстро, как налетела, к тому же она догадалась, почему смеется отец. На какой-то миг рассыпавшийся плот напомнил дом Акурибы, который обрушился сразу после того, как хозяин закончил его постройку. Акуриба был их соседом по поселку и делал все не так, как надо, а его обвалившийся дом уже долгое время служил мишенью для насмешек. Урубелава сказал, покатываясь от хохота:

– Дом Акурибы помнишь?

Это было одно из веселых происшествий, о которых никогда не забывали.

* * *

Когда следы исчезли на каменистой почве, Урубелава пометил последний из отпечатков, воткнув в него длинную палку, которую мог увидеть издалека. Потом он описал вокруг палки круг, внимательно разглядывая землю; ничего не обнаружив, он проделал еще один круг, большего радиуса. С третьей попытки индеец заметил в одном месте примятую траву и сломанную веточку, а немного поодаль увидел на коре дерева свежие царапины от когтей.

Урубелава воткнул в отпечатки на земле еще несколько веток, посмотрел на получившуюся линию и уверенно зашагал вдоль берега, не оглядываясь. Он знал, что дочь следует по пятам. Скоро он сбился со следа, но наткнулся на развороченный муравейник, кишащий белыми муравьями; возле муравейника на берегу виднелся сплошь облепленный муравьями рыбий остов.

Индеец приник к траве, внимательно рассматривая ее, потом сказал:

– Она лежала здесь на берегу. Она поймала корбину, съела ее и пошла туда, к белой воде возле скал. – Тут он заметил следы тапира, возле которых разглядел знакомые отпечатки лап ягуара. – Нет, – уверенно произнес он, – она не пошла к скалам. Она пыталась поймать тапира, но даже такой медлительный зверь скрылся от нее. Без еды она скоро погибнет. Животное, как и человек, не проживет без пищи; если она погибнет, ее растерзают грифы – и от шкуры ничего не останется. Мы должны торопиться…

Урубелава двигался уже быстрее, почти бегом, посматривая вверх на алых ибисов, круживших высоко в голубом небе.

Достигнув гранитного выступа на краю водопада, он присел на корточки и внимательно осмотрелся. Потом встал и, вытянув шею, посмотрел на противоположный берег.

– Вот где она пересекла реку, – указал он на цепочку камней, тянувшихся вдоль края водопада.

– Зачем животному понадобилось перебираться через реку? – изумилась Марика. – Ведь один берег ничем не отличается от другого.

Урубелава взглянул на дочь и рассмеялся:

– Ты глупая женщина. Животное спешит домой, в горы по другую сторону реки. Оно не знает, что умрет, прежде чем их достигнет. Оно не знает, что придет Урубелава со своими стрелами и убьет его. Одной стрелой, говорю тебе. – Ткнув себя в шею коротким мясистым пальцем, он добавил: – Вот сюда, в шею, попадет моя стрела. Шкура не будет испорчена.

Они стояли бок о бок и смотрели на заводь далеко внизу, куда низвергался с большой высоты водный поток. Девочка заметила, что отец перевел взгляд на цепочку камней на гребне водопада, словно оценивая расстояние между ними на тот случай, если придется переправляться. Подумав об этом, она невольно поежилась.

– Подожди здесь, – велел Урубелава.

Он вытащил мачете и пошел в лес. Вскоре он возвратился, неся в руках длинный стволик стройной цезальпинии и на ходу обрезая ветви, пока деревце не стало похоже на гигантское копье.

Сидя на корточках, Марика наблюдала, как отец, балансируя на плоском камне, потыкал шестом камни впереди, испытывая их устойчивость. Затем он легко перемахнул на серую гранитную глыбу. Глыба была скользкая от воды и мха, но индеец прочно стоял на своих сильных ногах, пальцы которых не уступали в цепкости пальцам некоторых животных. Опустив шест в воду и не нащупав дна, он поскреб рукой шрамы на груди – девочке в одиночку не преодолеть такую преграду.

Вернувшись на берег, Урубелава срезал длинную лиану и бросил один конец дочери, чтобы та повязала лиану вокруг талии. Затем, посмеиваясь над страхом Марики, он перебрался вместе с ней на гранитную глыбу. Потом, держа в руках конец лианы, легко перескочил на белые камни, настолько острые, что они поранили огрубевшие ступни его мозолистых ног. Обернувшись к дочери, он крикнул, пытаясь перекрыть грохот водопада:

– Давай! Прыгай!

Девочка послушно прыгнула так далеко и высоко, как только могла. Она почувствовала, что лиана врезалась в талию, а через мгновение ее босые ноги ощутили под собой острые камни, и она, споткнувшись, упала; но Урубелава крепко натягивал лиану и помог дочери подняться на ноги. Она порезала о камни руки, но смеялась, потому что отец тоже смеялся.

– Теперь совсем легко – два шага, потом еще один… – Урубелава потыкал шестом в воду, показывая, что дальше уже мелко.

Скоро они выбрались на мокрую траву по другую сторону реки.

Урубелава еще долго покатывался от хохота, представляя, как они могли поскользнуться и сорваться в пропасть, где обитали дьяволы. В мире индейцев не было ничего забавнее несчастья, которое не случилось.

Вскоре он поднялся на ноги и принялся рыскать по сторонам, разыскивая следы. Не найдя их, он взглянул на солнце и сказал:

– У нас еще есть время. Сначала нужно поесть, а потом мы найдем животное.

Урубелава заострил конец шеста и отправился к небольшому речному рукаву, где течение было не столь сильное, но достаточно быстрое, чтобы вода оставалась прозрачной. Он замер на берегу, держа над головой шест, как копье, и с первого же удара пронзил замечательную арапаиму, более четырех футов в длину и такую тяжелую, что ему пришлось призвать на помощь дочь, чтобы вытащить рыбу на берег. Пока Марика потрошила и чистила добычу, Урубелава разжег костер. Они насадили рыбину на шест, словно на вертел, и изжарили. Наевшись до отвала, индеец внезапно заметил кровь на ногах дочери и вспомнил про острые камни; достав пригоршню пепла, он аккуратно втер его в раны себе и дочери.

Теперь они отдохнут. Потом со свежими силами отыщут ягуара.

* * *

Когда Бишу пришла в себя, ей сначала показалось, что задние лапы отнялись – она их не почувствовала.

Задние лапы служили мощным оружием. Ими она убивала: подтянув к животу, распрямляла их с неимоверной силой словно стальные пружины. А теперь эти прекрасные лапы отказывались ей повиноваться. Бишу тихо скулила, сознавая собственную беспомощность.

Она инстинктивно посмотрела вверх, вспомнив грифов и исполинского кондора, которого умертвила с помощью задних лап.

Бишу не знала, сколько пролежала без сознания; она снова ощущала голодные рези в желудке, но понимала, что уже не в состоянии облегчить муки голода, чтобы сохранить силы, необходимые для выживания. Инстинкт выживания довлел над ее сознанием, заглушая боль, голод и остальные чувства.

Бишу заставила себя пошевелиться и, подтягивая отяжелевшее тело передними лапами, с трудом заползла под укрытие прохладных папоротников.

Рядом проползла змея, плотное серое туловище которой на спине украшали крупные ромбы, а плоская треугольная голова была снизу окрашена в ярко-желтый цвет. Это была кайсака, копьеголовая змея, способная напасть без предупреждения. Змея внимательно следила за Бишу, уставившись прямо в глаза, зрачки у нее были как у кошки. Бишу отвернулась и заползла глубже в кусты. Вытянув передние лапы, она вцепилась когтями в обломок ствола пальмы, подтянула тело и оглянулась. Змея исчезла, но Бишу даже не слышала, как она уползла. У самого основания пальмы тесно переплелись в клубок желтовато-коричневые суруруку. Бишу инстинктивно не любила змей, хотя знала, что большинство из них не причинит ей вреда. Она заметила коралито, несколько анаконд и еще одну кайсаку – любая из змей способна наброситься, если ее потревожить. Бишу боялась здесь оставаться. Она решила во что бы то ни стало выбраться из этого сырого и гиблого места.

Скользкий глинистый берег, на который предстояло взобраться Бишу, был к тому же и крут. Несколько раз она терпела неудачу – добравшись почти до середины предательского склона, срывалась и съезжала вниз. Но постепенно Бишу приноровилась: медленно подтягиваясь, цепляясь лапами за малейший выступ, она забралась на берег.

Там, наверху, она отыскала укромное место, чтобы отлежаться и передохнуть. Устроившись поудобнее, вконец обессилевшая и голодная, она мгновенно заснула.

Внезапно Бишу проснулась – до ее чуткого слуха донесся шорох. Она учуяла запах добычи: невдалеке, ничего не подозревая, несколько оленей пощипывали нежные побеги акации. Бишу поняла, что олени уже заметили ее, так как самец внезапно оторвался от еды и уставился прямо на нее – но страха в его глазах не было. Неужели она так ослабела, что даже безобидные олени поняли это? Она попыталась подняться, но ноги подогнулись, а олени умчались прочь, скрывшись в густых зарослях. Издали донесся охотничий клич другого ягура; где-то совсем рядом крикнул водяной опоссум, плескавшийся на мелководье. Бишу поползла к воде, но опоссум услышал ее приближение и спрятался. Рыжевато-коричневая обезьянка мармозетка с длинным хвостом и с мордочкой, похожей на черную маску, как у ночного грабителя, охотилась на спящих бабочек в ветвях над головой Бишу. Стайка дурукули с пушистыми хвостами и красноватым мехом отлавливала насекомых на ствола^А деревьев. Глаза Бишу слезились, и она потерла голову о влажную траву.

Далеко на горизонте виднелись горы – синевато-пурпурные, с золотистыми полосками там, где их заливали последние лучи заходящего солнца. Высоко в горах за обширной равниной был дом Бишу.

Рано утром, проснувшись, Бишу учуяла родной запах. Опираясь на передние лапы, она осторожно выглянула из-под поваленного дерева, под которым пряталась. Она ничего не увидела. Тогда она медленно поползла вперед и наконец заметила их.

Совсем близко в кустах стояли и настороженно смотрели на нее два маленьких, несколько недель от роду, детенышей ягуара. Сначала они не двигались с места, потом самый смелый из них – это был самец – опасливо приблизился и обнюхал Бишу, но тут же, точно устрашившись, отступил. Подождав немного, он снова подкрался к Бишу, словно желая выяснить, почему она не отвечает на приветствие.

Второй детеныш – самка – присоединился к нему. Вдвоем они обнюхали Бишу, потом самочка вытянула маленькую лапу и легонько ударила Бишу по носу. Видя, что Бишу не хочет с ними играть, маленькие ягуарята заскулили и потрусили прочь. Вскоре они примчались обратно, с ходу налетев на Бишу и перекатившись через ее спину. Некоторое время они продолжали играть, но Бишу лежала неподвижно. Наконец ягуарята устали, принялись широко зевать и побрели восвояси – только зеленые вайи папоротников выдавали их путь.

Когда они ушли, Бишу опять заснула. Открыв глаза, она увидела, что уже наступила ночь. Муки терзавшего ее голода были невыносимы.

И вдруг появилась пища.

Сперва Бишу учуяла запах, а потом услышала шорох в кустах. Маленький самец волочил за собой ножку только что убитого детеныша тапира – тапир был совсем крошкой, не старше двух Юных ягуаров. Детеныш убил детеныша. Закон сельвы: тот, кто не может выжить, отдает свою жизнь, чтобы выжил другой. Маленький ягуар, напрягая короткие, неокрепшие лапы, подтащил мясо ближе к Бишу и сбросил на землю возле ее головы. Маленькая самочка за его спиной облизнула губы и широко зевнула во всю пасть, давая понять, что происходящее ее не интересует. Бишу вытянула лапу, подтянула свежее мясо к себе и жадно впилась в него зубами. Давно она так не пировала!

Ягуарята оставались рядом, наблюдая, как она ест. Когда взошло солнце и сельву окутал удушливый запах испарявшейся ночной влаги, маленькие ягуары незаметно ушли и больше уже не возвращались.

Наевшись досыта, Бишу забылась в глубоком сне.

Во сне она потянулась задними лапами, но даже не почувствовала, что в измученные мышцы вновь возвращаются силы. А когда спустилась ночь, Бишу медленно выбралась из своего убежища, постояла, глядя на залитый лунным светом лес, на таинственные тени и яркие пятна голубого света. Потом уверенно, лишь чуть-чуть прихрамывая, углубилась в сельву.