Текст книги "Сырое мясо"

Автор книги: Алан Гордон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Алан Гордон
Сырое мясо

Шарлин Харрис, Тони Л. П. Келнер
Введение

Нас так воодушевил успех сборника «Many Bloody Returns», что мы тут же бросились составлять следующий. В каждом рассказе первого сборника должны были присутствовать две обязательных темы: вампиры и день рождения. Идея себя оправдала, и для второго сборника мы тоже решили выбрать две темы. Выбирать их было очень весело – может быть, даже слишком, – и нас не раз заносило, когда мы перекидывались блестящими идеями по электронной почте. Например, зомби и День Посадки Деревьев – как вам?

Но успокоились мы на более разумной комбинации: оборотни и Рождество. Потом, опять же веселясь от души, составили список авторов, которых хотели бы видеть. К нашему восторгу, почти все они согласились. Дж. К. Роулинг, правда, отговорилась тем, что занята какой-то другой серией, но почти все прочие смогли представить рассказ в необходимый срок.

Мы надеемся, что вам этот сборник будет так же приятно читать, как и первый. Поразительно, как талантливые писатели разных жанров строят такие разные рассказы из двух одних и тех же блоков. Читайте и наслаждайтесь.

Алан Гордон – автор детективных книг о Гильдии Дураков, выпущенных издательством «Сент-Мартинз Минотавр букс», где описываются приключения Теофила– шута в тринадцатом веке. Среди заглавий этой серии – «Тринадцатая ночь» (книга выпущена теперь издательством «Крам крик пресс»), «Шут вступает в дело», «Смерть в венецианском квартале», «Вдова из Иерусалима», «Гротескный нрав», «Причитание жаворонка», «Ростовщик из Тулузы» и ожидаемая вскорости «Парижский расточитель». Первую свою вещь Алан продал в «Детективный журнал Альфреда Хичкока» в 1990 году. С тех пор у него выходило много детективов, фэнтези и НФ в «Хичкоке», «Журнале детектива Эллери Куина» и нескольких антологиях. Сейчас Алан работает защитником по уголовным делам в «Сообществе юридической помощи» Нью-Йорка, и у него за плечами около сотни процессов. Живет в Нью-Йорке с женой Джули Даунер, редактором, и сыном Робертом. Он имеет дипломы колледжа Свартмоор, где получил премию Уильяма Пламера Портера по художественной литературе, и школы права Чикагского университета.

– Ваш заказ, мистер Лерман, – объявил Берт, выходя из служебного помещения и вытирая окровавленные руки. – Два говяжьих бока, свежайшие, только что мычали.

– Спасибо, Берт, – ответил Лерман. – Они нас поддержат двадцать шестого. Нормально, если я подъеду на фургоне к задней двери?

– Не вопрос, мистер Л. Что на Рождество делать будете? Кто-нибудь из родных придет?

– Ожидаю сегодня кое-кого. Может быть.

– Это хорошо, – заявил Берт. – Ничего нет лучше на Рождество, чем посидеть с родными. Так, смотрим: вы мне заплатили за месяц. Я тогда этот заказ внесу в счет за январь?

– Вполне, – согласился Лерман, подписывая протянутый чек. Осматривая витрину, он довольно сморщил нос.

– Вот эти бараньи отбивные хороши на вид, – сказал он. – Может, стоит собачек угостить на Рождество. У вас есть еще не разделанный баран?

– А как же, – ответил Берт, добавляя строчку в счет. Лерман вышел к своему фургону с надписью на обоих бортах: СТОРОЖЕВЫЕ ПСЫ ЛЕРМАНА и завел его в погрузочный отсек, где уже ждал Берт с говядиной и бараниной на тележке.

– Эти собаки едят лучше людей, – заметил Берт, когда Лерман затаскивал мясо в фургон. – Не то чтобы я на своеголучшего покупателя бочку катил, конечно. Но вы правда считаете, что им каждый день надо давать сырое мясо?

– Входит в программу дрессировки, – пояснил Лерман. – Чем кровавее, тем лучше. Оно пробуждает в них охотников.

– Вот уж не хотел бы нарваться на ваших песиков, когда они на работе, – сказал Берт.

– Это точно, – согласился Лерман, опуская дверь со стуком. – До понедельника, Берт. Счастливого Рождества!

Лерман разводил и дрессировал собак в переоборудованном складе в десяти милях от города, недалеко от леса. Поворот к ферме было обозначен большим белым указателем. Спинелли приехали в два для последнего сеанса дрессировки Уолдо. Их было четверо, семья нуворишей из современного особняка. Доберман их почуял еще издали и начал приветственно гавкать.

– Уолдо, тихо! – велел ему Лерман, и пес тут же замолчал. Лерман открыл клетку и пристегнул поводок к ошейнику, потом вывел пса на дрессировочную площадку. Остальные собаки наблюдали с профессиональным интересом.

– День добрый, – поздоровался Лерман. – Все готовы?

– Насколько возможно, – ответил мистер Спинелли несколько нервно.

– Здравствуй, Уолдо! – сказала Салли, бесцветная одиннадцатилетняя девочка, и Уолдо замахал хвостом. Сэнди, ее маленький брат, выглядывал у нее из-за спины, держа во рту большой палец.

– Тогда вам еще пара минут, пока я халат надену, – сказал Лерман. – Держите.

Он бросил мешочек с лакомством мистеру Спинелли, поводок отдал миссис Спинелли, которая тут же свистнула. Уолдо немедленно сел у ее ног.

– Молодец! – похвалила она, поглаживая пса по голове.

Лерман надел ватный халат, закрывающий руки и туловище, потом обернулся к ним.

– Начинайте.

– Уолдо, гуляй! – скомандовал миссис Спинелли, отстегивая поводок, и пес пошел рядом с ним. – Молодец, хорошо. Уолдо, периметр!

Пес стал обегать площадку по краю.

– Уолдо, ко мне! – сказала миссис Спинелли, и пес бросился к ней по прямой. Она посмотрела на Лермана. – Вы уверены?

– Действуйте, действуйте, – улыбнулся он.

– Уолдо, за руку! – сказала она, показывая на Лермана.

Уолдо превратился в рычащий комплект зубов, устремившийся к Лерману. Он прыгнул, челюсти сомкнулись на укрытом ватой плече тренера.

– Уолдо, ко мне! – скомандовал мистер Спинелли. Пес немедленно разжал зубы и вернулся к семейству.

– Молодец, – похвалил его Спинелли.

– Па, мясо не забудь! – напомнила Салли.

– Молодец, – повторил мистер Спинелли, отдавая псу кусок мяса из мешка.

Уолдо проглотил его одним движением.

– А сухой корм не подойдет? – спросил Спинелли у Лермана, снимавшего ватные доспехи.

– Если хотите, чтобы он был на вашей стороне, награждайте сырым мясом. Вы ведь хотите, чтобы он был на вашей стороне?

– Конечно! – ответил Спинелли.

– Вы вкладываете время и деньги, чтобы иметь не просто сторожа, а товарища и друга, – сказал Лерман, подходя потрепать Уолдо по шее. – Когда-то, давным-давно, собаки нас нашли и научились нас защищать. Мы взамен научились их кормить, и кормили хорошо. Совместная эволюция. Атаковать чужого – этому можно научить любую собаку, но настоящий пес, такой как Уолдо, не на чужака нападает. Он защищает вас, потому что вы – его семья, и он вас любит. Запомните это.

– Запомним, – пообещал мистер Спинелли.

– Дайте-ка я на него новый ошейник надену, – сказал Лерман. – Уолдо, ко мне.

Уолдо проглотил последний кусок и пошел за Лерманом в кабинет в глубине дома. Тренер достал толстый кожаный ошейник, надел его на собаку. Уолдо внимательно смотрел.

– Жаль, что ты не будешь с нами на Рождество, Уолдо, – сказал Лерман. – Но зато ты его проведешь в своей новой семье. Они хорошие люди и будут с тобой хорошо обращаться. Смотри, чтобы я мог гордиться тобой.

Пес кивнул, и Лерман быстро поцеловал его в макушку.

– Вот ваша собака к Рождеству, – сказал он, выводя Уолдо обратно.

– А это вам, – ответил мистер Спинелли, отдавая ему чек.

– Мы его будем приводить в гости, – сказала миссис Спинелли.

– Это будет чудесно, – ответил Лерман.

Уолдо фыркнул прощально, когда его вели к машине.

– Счастливого Рождества! – крикнули дети.

Лерман помахал рукой, потом закрыл дверь и обернулся к прочим собакам. Они смотрели на него в ожидании.

– Гуляй! – велел он, нажимая кнопку на стене, и все двери одновременно распахнулись.

Собаки бросились из клеток на площадку, сталкиваясь друг с другом на скорости. В конце площадки тут же образовалась куча-мала, несколько псов тормозили на поворотах, устраивая потешные борцовские матчи.

Пока они играли, Лерман тщательно и методично убирал клетку за клеткой. Потом вошел в холодильную камеру, вытащил бок говяжьей туши. Мясницкой электропилой разрезал его на порции, разложил по мискам и вернулся к арене.

– Идите есть, – скомандовал он, и собаки, бросив свалку, разбежались по клеткам. Он закрыл двери и начал раздавать миски.

Пока псы ели, Лерман вытащил искусственную елку и начал привязывать гирлянду к ветвям.

Из леса позади склада смотрел в бинокль человек. Иногда он видел мелькавшего за окнами Лермана, таскающего охапки цветов и лент.

– Очень празднично, – вполголоса откомментировал наблюдатель.

На нем был рубчатый черный свитер, вполне подходящий для зим в Джорджии, черные джинсы и черные же ботинки. Волос не было видно под лыжной шапочкой, но подбородок и щеки покрывала спутанная седая борода. И ноги у него были толстые и сильные.

Он наблюдал из лесу целый день, чтобы удостовериться, что ночью Лерман будет один. Когда уехали Спинелли, он понял, что они перед Рождеством последние покупатели, и улыбнулся. Ладони зачесались – он вытер их о свитер коротким движением, почесал правую об угол пряжки ремня. Снова выглянул в бинокль. Лерман вешал гирлянды на каждую из собачьих клеток.

– Очень, очень празднично, – повторил человек.

Собаки очень затруднили его задачу, заставив искать нестандартное решение – он не мог проникнуть в склад и поставить жучки. Пришлось использовать комбинацию устройства дальнего подслушивания, работающего на отраженном от оконного стекла инфракрасном излучении, и перехвата сигнала сотового телефона. Но это решение все равно оставляло пробелы в улавливании звука. А когда кто-нибудь из этих проклятых псов начинал гавкать, то от инфракрасного излучателя сразу становилось толку как от карманного фонарика.

Лерман развернул шестифутового картонного Санта-Клауса и стал его вешать на стену.

– А вот это уже просто безвкусно, – скривился наблюдатель.

Чирикнул сотовый телефон. Человек с биноклем присел и включил звук.

Лерман взял телефон со стола.

– «Сторожевые псы Лермана», – сказал он в трубку.

– Здравствуй, Сэм, – произнес знакомый голос, и Лерман на миг крепче сжал телефон. – Ты слушаешь?

– Здравствуй, Мона, – ответил он.

– Сегодня рождественский вечер, Сэм. Я подумала, может быть, тебе захочется общества.

– Оно у меня есть.

– Ты меня понял. Собаки не считаются.

– Лучшие друзья человека, – ответил Лерман. – Ты не знала?

– Только если у человека нет женщины. Сэм, ты в Джорджии, не на Аляске. В Джор-джи-и. В Джорджии человеку не нужно встречать единственное в году Рождество в компании собак.

– Ты выпила, Мона?

– Ночь обещается красивая. Морозная и ясная, с полной луной. Полная луна на Рождество, Сэм. Такое нечасто бывает. Может быть, увидим, как летит по небу Санта на санях. Я встречаю Рождество одна, и я выпила. Можно мне приехать? Не должен ты быть один на Рождество с собаками.

– Собаки верны, Мона, – сказал он и тут же пожалел, что сказал.

Она замолчала. На миг ему показалось, что она разорвала соединение, но потом он услышал, что она плачет.

– Как поживает Ники? – спросил он, неуклюже меняя тему.

– Ники – здоровенная, пушистая, чудесная лапушка, – ответила она. – Сегодня я буду спать с ней в обнимку. А могла бы с тобой, могли бы маршмеллоу на огне пожарить…

– У меня нет камина.

– Сэм, пусти меня обратно в свою жизнь, – попросила она тихо. – Не выгоняй меня навсегда.

– Доброй ночи, Мона. Счастливого Рождества.

Он повесил трубку.

Человек в лесу посмотрел на часы, потом на небо. Солнце клонилось к горизонту. До ночи еще примерно час. Он посмотрел в бинокль – Лерман с несчастным видом сидел у стола, глядя на сотовый телефон. Потом отключил его.

– Бедняга Сэм, – вздохнул наблюдатель. – Полная луна – и пустые объятия.

Сработал будильник. Карсон, пятилетний самец немецкой овчарки, поднял голову.

– Спокойней, мальчик, – сказал ему Лерман. – У нас еще целый час, полно времени. Доешь сперва.

Пес вернулся к еде, но поглядывал на окна.

Рано она сегодня начала пить, подумал Лерман. Бог знает что бывает с человеком на праздники. Черт возьми, его от двухминутного разговора с ней трясет, а он-то трезв.

– Чертовски удачное время она выбрала для звонка, – сказал он собаке, и пес сочувственно скривился.

Лерман вспомнил, как она впервые вошла в его дверь. Когда это было – года три назад? Да, три года и месяц. Середина ноября, и он тогда дрессировал ротвейлершу, еще почти щенка десятимесячного.

Женщина была изящна, смугла, сложена как бегунья. Одета она была с тщательной небрежностью, требующей немалых затрат. В ушах у нее висели рубиновые капли, и еще несколько таких же – на золотом ожерелье, уходящим в ложбину между грудей.

Лерман играл с ротвейлершей в «а ну-ка, отними», используя палку от метлы, завернутую в несколько слоев ткани. Собака держала крепко и упиралась когтями в мат, стараясь вырвать палку из рук Лермана. И похоже было, что могла победить. Женщина наклонилась вперед, положила руки на загородку площадки и стала смотреть.

– Дай! – внезапно сказал Лерман.

Собака подняла глаза, но палку не выпустила.

– Дай! – повторил Лерман.

Собака неохотно выпустила палку и села возле правой ноги Лермана. Там и осталась, напустив на морду презрительное выражение.

– Молодец, – похвалил Лерман и дал ей кусочек мяса. – Чем могу вам быть полезен, мэм?

– Я не хотела бы вас прерывать, – улыбнулась она. – Это сырое мясо?

– Да.

– Тогда вы не будете возражать, если я воздержусь от рукопожатия?

– Про меня говорят, что иногда я мою руки, – сказал Лерман. – Дайте мне минутку, а тем временем можете пожать лапу этой собаке.

– И она при этом меня не тронет?

– Она никого не тронет, если ей этого не приказать, – ответил Лерман. – По крайней мере так оно должно быть.

– Рискну, – сказала женщина, входя в загородку. Она присела перед собакой. – Ну, здравствуй. Меня зовут Мона Хавелка. А тебя?

– Это Ники. Ники, дай лапу.

Собака тут же протянула лапу, и Моника ее пожала.

– Очень приятно, Ники.

– Дайте ей вот это, – сказал Лерман, протягивая ей кусочек мяса. Мона взяла его и отдала Ники. Та осторожно взяла мясо, потом облизала руку.

– Ну вот, нет смысла в этих церемониях. – Мона протянула руку Лерману. – Вы владелец?

– Сэм Лерман, – представился он, пожимая руку. – Очень приятно. Давайте я вам покажу, где можно вымыть руки.

Он отвел ее к крану в подсобке и выдал кусок мыла.

– Гостья первой, – сказал он, включая воду. – Надеюсь, вы не против того, чтобы вместе.

– Джентльмен, – сказала она с уважением. – И при этом такой романтичный.

– Сам удивляюсь, – улыбнулся он, когда она отдала ему мыло. – Так чем могу быть полезен?

– Я хотела с кем-нибудь поговорить насчет собаки.

– Кто-нибудь – это я. Так какую собаку вы имели в виду?

– Такую, чтобы защищала меня во сне.

– Квартира или свой дом?

– Таун-хаус, – ответила она. – В городе.

– Вам чтобы гавкала или чтобы кусалась? – спросил он, выходя вместе с ней из подсобки в комнату.

Она посмотрела на него, и улыбка сбежала у нее с лица.

– Ее гавканье должно внушать страх божий любому, у кого хватит глупости ко мне вломиться. А тех, кому хватит глупости не обратить внимания на лай, должен отправлять прямо в ад укус.

Лерман взяла, рукой за подбородок и ненадолго задумался.

– Есть у меня по-настоящему злобный такс, который под спецификации подходит, – сказал он.

Она уставилась, не веря своим ушам.

– Я, понимаете, этого сволоченка уже много лет пытаюсь сбыть с рук.

И на миг он весело сморщил нос.

– Сторожевой такс, – засмеялась она.

– За лодыжки хватает намертво, – сказал он серьезно. – А дайте ему разбежаться, и он может вырвать приличный кусок ляжки.

– Вот как? – удивилась она. – Никогда бы не подумала.

– Элемент внезапности, – пояснил он. – Всегда застает врага врасплох.

– Давайте теперь серьезно, – попросила она.

– Хорошо. – Он открыл ворота площадки. – Ники, ко мне.

Собака подошла, села перед ними, глядя ожидающими глазами. Лерман посмотрел в них, потом обернулся к Моне.

– Вот ваша собака.

Лерман вернулся в холодильную камеру, взял тушу барана и положил на колоду. Потом взял пилу и разрезал тушу пополам. Одну половину вернул в холодильную камеру, другую отнес в большую пустую клетку, стоящую отдельно от прочих. Проверил, что в клетке достаточно воды, вернулся в кабинет, где ждал Карсон, лениво почесывая ухо задней лапой.

– У тебя все? – спросил его Лерман.

Пес кивнул. Лерман вывел его из кабинета, потом обошел здание, проверяя замки.

– Как это ты научился так здорово работать с собаками? – спросила она его как-то ночью, лежа рядом. Ники сидела внизу, изгнанная на свою собачью лежанку, как обычно, когда ночевал Лерман.

– Я с ними вырос, – ответил он. – И когда я начал их разводить, они росли со мной. Мы просто друг друга лучше знаем, чем бывает обычно у собак и людей.

– А дрессировка? – не отставала она. – Они тебя так слушаются – я подобного вообще не видела.

– Что-то такое, наверное, есть у меня в голосе, – высказал он предположение. – Наверное, какие-то аудиальные штрихи, которых я сам не осознаю.

– А они слышат, – сказала она. – А может, вообще все не так, и это собаки тебя дрессируют, а не ты их.

– Может быть, – ответил он, нежно проводя пальцами по изгибу ее тела. – Никогда такое в голову не приходило.

Он дал руке волю блуждать и гладить, и Мона изогнулась дугой.

– Как ты научился так здорово работать со мной? – выдохнула она, и он вместо ответа притянул ее к себе.

* * *

– Все задраено, – сказал он Карсону, вбивая цифры на последнем замке и закрывая дверь. – Карсон, в дозор.

Пес неспешным шагом стал обходить дом.

Наблюдатель вытащил сотовый телефон и нажал кнопку.

– Код доступа есть? – спросил он тихо.

– Есть.

– Отлично, – сказал наблюдатель, разорвал связь и стал нетерпеливо ждать. Весь день он находился в состоянии вынужденного спокойствия, но сейчас, когда приближался миг, он нервничал. Можно подумать, говорил он про себя, что азарт убийства за годы должен заглохнуть. Ярость остынуть. Время – оно все раны лечит. Просто смешно слышать. С каждым новым убийством рана будто открывалась все шире и шире, жажда крови росла, и единственное, о чем он мог думать, – о следующей жертве. Может быть, Лерман эту жажду на время удовлетворит. Наверняка с ним будет очень, очень интересно. Лерман – это его подарок самому себе к Рождеству.

Эдвардс настороженно замер на краю кукурузного поля, внимательно наблюдая за складом, пока не увидел, как Лерман вошел внутрь. Тогда он отполз назад, в сухие стебли, где уже можно было осторожно стоять, пригнувшись. Все еще не выпрямляясь, он отступил за сарай, где стоял припаркованный фургон наблюдения. Постучал в боковую дверь дважды, потом трижды. Дверь чуть отъехала в сторону, и он забрался внутрь.

За рулем сидел Кеннер. Идальго в глубине слушал полицейское радио.

– Кофе осталось? – спросил Эдвардс.

– В кофейнике, – ответил Идальго. – Быстрее давай, уже почти время.

Эдвардс налил себе чашку кофе, бросил три куска сахара, добавил сухих сливок, размешал и в два глотка выпил. Потом стал надевать ватные накладки.

– Ребята, у вас никогда не было такого чувства, будто мы работаем на психа? – спросил он.

– Иногда, – ответил ему Кеннер. – А потом я получаю чек, и это чувство развеивается.

– И не такой уж он псих, – вставил Идальго.

– Почему ты так думаешь? – спросил Эдварде, затягивая ремни и проверяя, что все важные части тела закрыты.

– Потому что первым пускает внутрь тебя.

– Разумно, – согласился Эдвардс. – А не бывает у тебя чувства, что я стал психом?

– Давно есть, – ответил Кеннер, глядя на часы и проверяя пистолет.

Лерман вернулся к большой клетке и посмотрел на часы. Пятнадцать минут. Он разделся, повесил одежду на крючки. Потом снял часы и положил на стол так, чтобы из клетки их было видно. Проверил таймер на замке, вошел и захлопнул дверцу. Замок защелкнулся.

Карсон подошел и сел перед клеткой.

– Заперто, – сказал Лерман, встряхнув решетку, чтобы убедиться. – Спасибо, друг, что проверил. У меня все хорошо.

Пес гавкнул и пошел дальше патрулировать.

Щелчок замка отдался в наушнике наблюдателя. Он улыбнулся.

– Следующий, – сказал он тихо.

В доме Спинелли Уолдо тщательно проинспектировал каждую комнату. Потом услышал свист и рванул галопом в прихожую.

Салли ждала его с поводком.

– Пошли гулять, Уолдо, – сказала она, пристегивая поводок к ошейнику. – Мам? Мы с Уолдо пойдем вокруг квартала.

– Только недолго, деточка, а то уже темнеет, – ответила мать из кухни.

– Да ладно, дорогая, не переживай, – отозвался ее муж. – Ты подумай, кто с ней. Самая охраняемая девочка во всей округе. Гуляй сколько хочешь. И покажи там Уолдо, кто тут нормальные и где тут психи.

– Ладно, пока!

Салли вывела пса наружу.

Лерман посмотрел на часы сквозь прутья решетки. Пять минут.

Он сел по-турецки посреди клетки и начал медленно и глубоко дышать. Опустил руки по бокам, повернул ладонями вверх.

За окном наступала ночь.

– Ом, – пропел он как заклинание. – Ом.

Перемена всегда рождалась в груди, и грудная клетка начинала расширяться. Окружающие ее мускулы секунду сопротивлялись, потом растягивались, меняли форму, охватывая больший объем.

– Ом, – продолжал он тем же речитативом, – ом.

Перемена расходилась по плечам и шее, вниз, через живот, к ногам, и кости смещались, потрескивая, как сучья на огне. Выступила густая шерсть, грубая, серая.

– Ом.

Он цеплялся за этот звук, сосредоточился на нем всем своим существом.

Перемена пошла по рукам и ногам, когти вылезли из пальцев. Эта боль всегда была самой сильной, речитатив стал хриплым, Лерман задыхался им, но силой заставлял себя произносить звуки. И тогда выдались вперед челюсть, зубы, клыки. Разум.

– Ом, – проскулил он, но ему хотелось выть. Один раз завыть.

Что плохого будет, если завыть? Позволь себе.

– Ом! – выкрикнул он. И сделал глубокий вдох.

– Ом, – продолжал он петь.

Другие собаки – он это чувствовал – смотрят на него внимательно из рядов клеток. Завороженно и завистливо.

Сердцебиение замедлилось до нормального – каким бы это нормальное ни было.

Карсон подошел и сел перед клеткой, глядя на Лермана.

– Все нормально, дружище, – сказал Лерман. – Дашь мне пульт? Посмотрим, что сегодня по телевизору.

Карсон подошел к столу, где лежал рядом с часами пульт от телевизора. Осторожно взяв его зубами, он отнес его в клетку, где вервольф почесывал себе спину. Положив на пол, пес подтолкнул пульт носом между прутьями.

– Спасибо, друг. – Лерман взял пульт и включил висящий на стене монитор. Оторвал кусок бараньей туши и сунул его собаке через прутья. Карсон взял кусок и пошел совершать свой обход.

Обычные рождественские передачи. Повторение специальных выпусков, которые он же сто раз видел. Прощелкал все. Остановился на «Острове некрасивых игрушек», где Лайнус сворачивал одеяло, чтобы доставить на берег это жалкое деревце.

Недовольно зарычав, Лерман выключил телевизор.

– Ой, как я вот это люблю! – воскликнула она. – Лучший рождественский гимн!

Они сидели на диване внизу, обнявшись, и перед ними на кофейном столике стояла тарелка попкорна и эггног с бурбоном. Ники свернулась в углу дивана, заставив их придвинуться друг к другу вплотную. Он подумал, не нарочно ли она.

– Вот этот «Мистер Магу» – самый лучший, – сказал Лерман.

– Никогда его не видели.

– Его показывали, когда я был маленьким. Призрак Будущего Рождества пугал меня до судорог.

– Не удивительно. Будущее тебя всегда пугает.

Он посмотрел на нее:

– С чего ты так решила?

– Да ладно, Сэм, брось. Сегодня сочельник, третий раз с тех пор, как мы вместе. Но ведь не совсем вместе?

– Я здесь почти каждую ночь, разве нет?

– А я жадная стерва, Сэм. Мне надо чтобы без «почти». Во вторник ночью ты где был?

– Дома.

– А вот это просто вранье. Я тебе звонила домой, и ты не ответил. Я приехала, и никого не было.

– Постой, вторник, говоришь? Ты права, не было меня дома. Почти всю ночь провел в складе. Уолдо было нехорошо. Это новый щенок-доберман, если помнишь…

– Я тебе звонила на сотовый, Сэм.

– Аккумулятор сел. Я забыл его зарядить.

– И я приехала к складу, Сэм.

Он на миг замолчал.

– Приехала, значит.

– Именно. Свет был включен, но на стук в дверь никто не отозвался.

– Задремал я, наверное. Странно, что Карсон не залаял. Понял, наверное, что это ты.

– Знаешь, – сказала она задумчиво, – если бы Карсон умел говорить, он бы мог тебя отмазывать куда лучше любого собутыльника.

– У меня нет собутыльников, – сказал он.

– Ты мне не хочешь сказать, что происходит?

– Почему из всех ночей года ты выбрала именно эту ночь? – спросил он устало.

– Потому что мне надоело быть с человеком, который со мной быть не хочет, Сэм Лерман. Я устала от твоих тайн, которые ты от меня хранишь. Не могу я жить с мужчиной, у которого от меня тайны.

– Тайны есть у каждого.

– Есть. Но я хочу, чтобы свои ты доверил мне, Сэм. Чтобы знать, что ты мне доверяешь.

Он положил руки ей на плечи:

– Есть такие вещи, которые про меня никто знать не должен.

– Я понимаю, что такое тайна, – ответила она слегка раздраженно. – Мне плевать, если ты беглый преступник, или подбираешь на дороге попутчиков, чтобы потом расчленить, или амфетаминовый наркоман. Но я хочу знать правду.

– Я не фанат амфетаминов, – ответил он. – Не беглый преступник, а попутчиков если и подбирал, то не расчленял почти никогда.

– Ночь вторника, Сэм. Я хочу знать, где ты был.

– На складе, Мона, и видит бог, это чистая правда.

– Один?

– Только я и собаки. Ни одного человека поблизости.

– И что ты там делал?

– Ничего, что тебя могло бы заинтересовать.

– Меня интересуешь ты.

– Я тебя люблю и тебе доверяю, – сказал он. – И сейчас я тебя прошу поверить мне, когда говорю: есть нечто, со мной связанное, о чем я не могу говорить ни с тобой, ни с кем бы то ни было. Но на моих чувствах к тебе это не сказывается, иначе бы…

– Выметайся, – сказала она устало.

– Что?

– Выметайся, уходи и не возвращайся. Убирайся из моего дома и из моей жизни. Мне не так уж много осталось хороших лет, Сэм, и черт меня побери, если я захочу их тратить на тебя. Убирайся.

– Но ведь канун Рождества, Мона! – возмутился он.

– В этой гостинице нет больше мест, Сэм. И нет яслей, которые ждали бы тебя за домом. А если встретишь трех волхвов, спроси их, с чего они мнят себя такими умными, что не допустили в свою жизнь женщин.

Он встал, подошел к двери, обернулся на диван, где сидели женщина и собака. Собака посмотрела на него, женщина не повернула головы.

– Заботься о ней, Ники, – сказал он.

Собака кивнула.

И он ушел.

Так оно лучше, думал он. Глупо было вообще пытаться. Но это тянулось дольше, чем он мог надеяться, и даже он уже начинал мечтать…

О чем? О нормальной жизни?

Ага, как же.

Наблюдатель встретился со своими людьми перед входом в склад. Вперед вышел Эдвардс. На руках у него сейчас были толстые кожаные перчатки. Идальго ввел код замка, Кеннер тем временем стоял с пистолетом наготове. Сигнал на панели замка сменился с красного на зеленый, Эдвардс сделал глубокий вдох, повернул ручку и вошел в дверь.

Не успел он сделать и двух шагов, как на него налетел Карсон, разорвав накладку на правой ноге как оберточную бумагу. Кеннер заглянул в дверь, тщательно прицелился и один раз выстрелил. Карсон взвизгнул и обмяк.

Эдвардс посмотрел себе на ногу – из нее текла кровь.

– Вот же сучий пес! – сказал он.

Вошел наблюдатель в сопровождении двух других, держащих оружие наготове. Удовлетворенно кивнул.

– Пошли, – велел он.

Арни – такс в крайней клетке, – учуял их первым, и поднял бешеный лай, который завел всех собак, что не спали, а всех спящих разбудил. Лай, вой, визг и рычание оглушительно раскатились под железной крышей склада.

Лерман вскочил на ноги, зажав лапами уши.

– Всем молчать! – заревел он.

Собаки затихли немедленно – все, кроме такса.

– Арни, не будешь ли ты так любезен заткнуться? – обратился к нему Лерман.

Арни еще раз протестующе тявкнул и замолк.

– Спасибо, мистер Лерман, – сказал наблюдатель, появляясь в поле зрения. Его люди встали за ним цепью, направив оружие на клетку Лермана.

– Что вы сделали с Карсоном? – спросил Лерман.

– Он спит, – ответил наблюдатель. – Невредим, но спит. В отличие от моего человека, который несколько поврежден, но вполне бодрствует. Надеюсь, у вашего Карсона все прививки сделаны?

– Конечно. Но придется сделать дополнительные, если он кого-нибудь из вас покусал.

– Остроумно. А почему вы его назвали Карсоном?

– В честь Джонни. – Лерман встал к задней стене клетки, сложив руки. – Он у меня ночной пес.

– Как вы это делаете? – спросил пришедший. – Как вы так спокойно переносите перемену?

– А вам зачем?

– Из любопытства. Вервольфы – мое хобби.

– Медитация, релаксация. Ничего такого особенного. Просто надо на это настроиться.

– И все-таки сажаете себя в клетку. Зачем?

– Первый час всегда нелегок, – ответил Лерман. – Просто предосторожность.

– Да, я за вами наблюдал пару месяцев. – Человек вытащил блокнотик. – Таймер должен выпустить вас точно через час после захода солнца. Потом вы смотрите телевизор до полуночи и идете спать. Захватывающая жизнь.

– Зато безопасная, – ответил Лерман, кидая взгляд через решетку на часы.

– Не беспокойтесь, – сказал пришедший. – У вас есть еще полчаса до того, как откроется замок. Удивлен, что вы не предусмотрели резервный выключатель для аварийной ситуации.

– Это работа Карсона, – ответил Лерман.

– Увы, – отозвался человек.

– Да, надо бы придумать что-то получше, – согласился Лерман. – Никогда не думал, что к резервной системе нужна еще резервная. Так вы не хотите мне сказать, кто вы такой?

Наблюдатель улыбнулся:

– Я – ваш ужас.

* * *

Самец немецкой овчарки Макс обходил фабрику, где жил. Вдруг он посмотрел вверх, а потом прыгнул к дырке сетчатой изгороди, о которой знал только он. Протиснулся – и понесся галопом в ночь.

Салли и Уолдо ушли за три квартала от дома, когда он вдруг возбудился и стал тянуть поводок, чуть не сбив девочку с ног.

– Уолдо, ко мне! – крикнула она.

Он посмотрел на нее обиженно.

– Что случилось? – спросила она.

Он заскулил. Она присела, заглянула ему в глаза. Долго смотрела, потом встала и отстегнула поводок.

– Хорошо, но ты должен быстро вернуться. Я не хочу, чтобы попало тебе или мне.

Мона остановилась в дверях таун-хауза, держа в руке стакан. Ники сидела рядом. Мона посмотрела на полную луну – и вздрогнула.

– Давай к нему, – шепнула она собаке, и Ники припустила по улице.

– А фамилия у вас есть, ужас? – спросил Лерман.

– Мистер Ужас. Можете называть меня Тейлор.

– Тейлор – ваша настоящая фамилия?

– Да.

– Так вот, мистер Тейлор, не будете ли вы любезны мне сказать, что вы тут делаете? Я полагаю, что это не визит вежливости.

– Я пришел тебя убивать, Сэм, – сказал Тейлор, беря из рук Идальго стреляющий шприцами пистолет.

– Тогда будьте добры называть меня мистер Лерман. В данный момент мне не хотелось бы допускать фамильярности.