Текст книги "Солнца Скорпиона (Дрей Прескот - 2)"

Автор книги: Алан Берт Эйкерс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Сегодня ночью у меня будет работа, – произнесла Холли. Я уставился на нее, совершенно не понимая, что она имела в виду.

Вскоре я это выяснил.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Приманка для магнатов

Дева-с-Множеством-Улыбок, самая большая луна Крегена, плыла по небу, неомрачаемая облаками. Яркий розовый лунный свет лился на пустынную площадь на окраине "нахаловки". Во многих дверях поджидали прохожих человеческие яркоглазые девы. Учитывая размеры луны – почти вдвое больше спутника Земли, – глухой час и блеск ночи, площадь освещалась так же ярко, как многие площади днем на Земле. Девушки поджидали в тенях между освещенными луной местами . Вскоре явились солдаты, наемники и стражники. Они несли подарки, деньги, нетерпеливые улыбки, разнообразные желания.

В одном из затемненных дверных проемов – так, что в мягком лунном свете виднелась только длинный участок стройной ножки, – стояла в ожидании Холли.

– Ты уверен? – прошептал я Геналу.

– Да. Мы уже это проделывали.

– Тихо вы, глупые калсании! – шикнул со злостью и плохо скрытым нетерпением Пугнарсес.

Его балассовая палка исчезла; теперь он сжимал в руке дубину из невзрачного дерева стурм. Мы следили, как мужчины в богатых одеждах, с завитыми и надушенными волосами прохаживались, сверкая перстнями на пальцах, вдоль аркад и дверей, выходящих на площадь, постепенно заполняя ее, по мере того как появлялось все больше людей, освобожденных от дневных забот. Ножка Холли была открыта на грани приличия, а потому выглядела маняще и завлекательно в лучах струящегося розового лунного света. Две другие луны, тоже полные, проносились низко над дырявыми крышами домов "нахаловки".

Ратники теперь расстались со своими стальными кольчугами, которые только помешали бы любовным утехам.

Один такой приблизился к Холли. Это был высокий и мрачный субъект с вислыми черными усами и ртом как у раста, одетый в роскошный зеленый плащ, обильно украшенный серебряным шитьем. Кошелек с монетами так и позванивал в такт его шагам. На поясе у него висел длинный кинжал.

– Я вам нравлюсь, господин? – спросила Холли.

Его глаза нагло ощупали девушку.

– Нравишься, девочка – по внешности. Но можешь ли ты показать мастерство?

– Идемте со мной, господин, и я дам вам отведать таких восторгов, каких сама страстная Гифимеда – бессмертная возлюбленная – не удостаивала снискавшего милость у Гродно.

Глаза ратника сверкнули, и он провел по узким губам кончиком языка.

– Ты меня заинтересовала, девочка. Два серебряных весла.

Я догадался, что Холли надулась и еще более волнующе покачивает бедрами, натягивая тонкий материал шуш-чифа, похожего на саронг одеяния, которое девушки носят по праздникам.

– Три серебряных весла, господин, – улещивала она.

– Два.

Генал рядом со мной беспокойно зашевелился, а Пугнарсес приглушенно громыхнул:

– Макку-Гродно побери эту деваху! Какое значение имеют деньги?! Пусть поторапливается!

– Она должна играть свою роль, – поспешно вступился Генал.

Сошлись на двух серебряных и двух медных "веслах" – так назывались тусклые монеты Магдага, на реверсе которых были изображены два скрещенных весла, а на аверсе – лица различных магдагских магнатов с неизменно постным выражением. Мужчина нагнул голову и последовал за Холли в дверной проем, со сладострастным смешком на устах. Он уже протянул руки, готовый сорвать с нее шуш-чиф, но тут Генал и Пугнарсес, стоявшие по сторонам двери, ударили его по голове, и он без звука рухнул ничком ко мне в объятия, после чего я уволок его внутрь. Никто из нас не произнес ни слова. Я уставился на Холли. В своем шуш-чифе она и впрямь выглядела удивительно прекрасной, нежной юной и свежей – воплощением сладострастных обещаний молодости.

Затем она вернулась на свой пост, дерзко щеголяя своей красотой в розовом свете лун, как приманка для людей.

Той ночью, первой для меня на такой работе, мы накололи шестерых ратников, пожелавших опробовать товары Холли. Мы связали их, заткнули рты кляпами и забрали одежду, драгоценности, деньги и оружие. Эта черта Холли изумила меня: я увидел, что она способна вести себя с уверенной целеустремленностью зрелой женщины. Ратникам предстояло отправиться известными Холли тайными путями в "нахаловку". Оттуда, голые и связанные, они найдут дорогу в отдаленные бригады рабов, трудящиеся по другую сторону строительного комплекса. Им будет невозможно доказать, кто они такие, когда они столкнутся с непосредственной реакцией стражников и магнатов на подобные попытки, которая обычно заключалась в ударе по голове. Холли, однако, редко шла даже на такой риск. Обычно она настаивала, чтобы "клиентов" отправляли на галеры. Кто не задрожит, услышав эту простую фразу? Отправляли на галеры.

Когда я спросил, почему ненавистных стражников и магнатов не убивают тут же на месте, Генал посмотрел на меня как на сумасшедшего.

– Что?! – воскликнул он. – Отправить их прямо на Генодрас, сидеть в сиянии одесную Гродно, прежде чем они настрадаются вволю на земле?! Я хочу знать, что сперва они хорошенько помучаются, прежде чем умрут и будут приняты в Зеленый Ореол.

Я ничего не ответил.

Весьма важным моментом в структуре жизни Ока Мира мне показалось то обстоятельство, что в то время как невольники в большинстве своем верили в божество красного солнца, Зара; рабочие, которым полагалось от всей души почитать Гродно, отличались самым небрежным и свободным отношением к вере. Эта мысль о том, что смерть освободит их и даст возможность отправиться навстречу своим надеждам, к сиянию зеленого солнца, была, наверно, самым твердым религиозным догматом, какого они придерживались.

Сельскую округу терроризировали воины в кольчугах. Непосредственно за чертой города и за пределами огромных, работающих словно автоматизированные фабрики по производству продовольствия, ферм, они забирали все, что хотели. Благодаря галерам и кавалерии они господствовали на северном побережье. На северном берегу существовали и другие города, но все они и рядом не стояли с Магдагом по размерам. мощи и великолепию.

Покамест я ни разу не видел ни зорок, ни вавов – великолепных верховых животных Сегестеса. Магнаты ездили на шестиногих зверях, сильно похожих на пугливых мулов, с тупыми мордами, злыми глазами, острыми ушами и голубовато-серыми шкурами, поросшими редкими и жесткими волосами, которые магнаты подстригали и умащивали. Я гадал, насколько они пригодны в кавалерии; шестиногий аллюр должен быть неуклюж и неудобен для всадника. Всадники не пользовались копьями, полагаясь на свои длинные мечи. Я видел мало свидетельств применения луков, и в этих случаях неизменно использовались стандартные луки – короткие и прямые. Ни изогнутых составных луков, из каких стреляли мои кланнеры, ни больших английских тисовых луков в Магдаге не попалалось. Те верховые животные – сектриксы – казались мне хорошими крепкими зверьми, хотя я сомневался в их выносливости. Кроме того, по моей оценке они были не достаточно высокими в холке, чтобы обеспечить кланнеру желанный простор для размаха секиры или палаша.

Я все больше и больше видел в Магдаге не более чем огромную стройплощадку. Невольники и рабочие, а иногда и свободные ремесленники жили в своих крошечных лачугах из соломы, дранки или глиняных кирпичей, которые лепились к стенам возводимых и украшаемых ими громадных зданий. Эти здания содержали огромное богатство – массы золотых листов, инкрустации, акры драгоценных камней, порфира, чемзита, халцедонов и резной кости, каласбрюна, мраморных плит с прожилками и без – сиявшее на солнце. А внутри похожих на лабиринты районов, где под тенью этого богатства, среди грязи и вони, собирались рабы, был только глиняный кирпич, глина, неотесанный камень и ничтожное количество дерева стурм. Контраст между великолепием и ужасающей нищетой был еще более разительным, чем на моей родной Земле в конце восемнадцатого века.

Внутри "нахаловки" располагалась своего рода ничейная территория. Стражники не желали туда соваться иначе как с такими силами, которые могли без труда сокрушить любое сопротивление. Так они и поступали время от времени, выгоняя отлынивающих от работы, ибо многие рабы искали убежища в "нахаловке".

Именно Генал и уведомил меня о самом последнем заговоре.

После двухдневного отдыха мы шли по лабиринту переулков и дворов, связывавших и разделявших хибарки и бараки рабов. Мы убрали приличное число стражников, и реакция на это оказалась как обычно резкой. Над нашими бригадами, подчиненными Пугнарсесу и нескольким другим надсмотрщикам, поставили нового начальника стражи. Злобность этого человека стала притчей во языцех. Он уже успел до смерти засечь подругу Нагхана. С разодранной до костей спины несчастной женщины текла ручьями кровь, плоть и кожа свисали полосатыми колечками. Намечалось убить этого надзирателя – некого Венгарда, магната второго класса, – и весь его взвод, а потом совершить побег и захватить в порту галеру – любую галеру, в любом порту.

– Не нравится мне это, Генал, – сказал я.

– Мне тоже, – он ссутулил плечи.

Мы направлялись к месту изготовления кирпичей, окруженные невольниками и рабочими. Я сознавал, как мало знаю о внутренних заговорах, которые должны непрерывно порождаться подобным положением. В этой клоаке должны были обитать тысячи банд, кланов, сект, группировок грабителей, преступников, извращенцев и шантажистов. Этот самый последний по времени бунт желал возглавить некий фрисл, по имени Фоллон. Я недолюбливал фрислов. Они не были настоящими людьми. Да, верно, у них были две руки и две ноги, но их лица слишком походили на кошачьи морды – усатые, мохнатые, узкоглазые и с клыками во рту. Кроме того, именно фрислы в свое время украли у меня Делию и продали в рабство в Зеникке, когда меня перенесли на тот пляж в далеком Сегестесе.

– Теперь под началом у Венгарда, как у магната второго класса, есть стражники-чулики, – заметил я.

– Да, – согласился Генал. – Но фрислы – исконные враги чуликов, кроме тех случаев, когда их нанимает в солдаты один и тот же хозяин.

– А кто чуликам не враг? – беззаботно отозвался я, не желая продолжать разговор. Я был уверен, что Звездные Владыки не желают моего вмешательства в намечавшийся бунт, почти наверняка обреченный на неудачу.

– Фоллон, фрисл, дал мне знать, а теперь и напрямую меня спросил: присоединимся ли мы – и в особенности его интересовало, поскольку ты здесь чужак: присоединишься ли ты?

– Нет.

Я думал , что на этом и делу конец.

Повсюду вокруг нас продолжались шум, гудение, вонь, сопровождавшие нескончаемый труд. Работа, работа и еще раз работа – под плетью и кнутом, под балассовой палкой. И мы работали, работали и работали – рабочие и невольники. Мы работали.

Фоллон подкатился ко мне во время единственного за день перерыва, когда солнца стояли прямо в зените. Его косматая морда с ощетинившимися усами выглядела довольно подлой.

– Ты, Писец. Мы видели, как ты дрался. Ты нам нужен.

В "нахаловке" постоянно случаются драки и потасовки, и мне, как чужаку, пришлось внушить своим товарищам поневоле, что со мной шутки плохи. Доказывая это, я расшиб несколько черепов, и Фоллон-фрисл не упустил случая взять это на заметку.

– Нет, – отказался я. – Вам придется поискать помощи в другом месте.

– Нам нужен ты, Писец.

– Нет.

Он злобно надулся и протянул лапу к моей груди. Я ясно читал выражение его кошачьей морды: раздражение, гнев, слепая ярость, вызванные моим отказом – а также страх. Почему страх? Он ткнул меня лапой. Я отступил на два шага, не шатаясь, намеренно уклоняясь от драки. Фоллон прыгнул ко мне, норовя цапнуть меня руками. Тут я шагнул в сторону и рубанул его рукой по шее. Он пролетел на несколько шагов вперед, рухнул наземь и остался лежать.

Кнут больно рассек мне спину. Повернувшись, я увидел Венгарда, магната второго класса. Он занес обтянутую кольчугой руку с кнутом, готовый ударить снова.

– Крамф! Я не потерплю драк! Пугнарсес! Это твой... приструни его.

Когда подбежал обливающийся потом Пугнарсес, Венгард приказал:

– Исполосуй его балассом. Да нет, калсаний, не сейчас! После работы, чтобы он всю ночь лежал и мучился. Я проверю его спину. И я хочу увидеть кровь, Пугнарсес! Кровь и кости! А завтра я хочу снова увидеть его на работе.

Магнат пнул сапогом распростертое тело Фаллона.

– Унесите этого глупого калсания и, когда он очнется, разберитесь с ним точно также. Слышишь, раб?

– Слышу, господин, – ответил Пугнарсес.

Я видел, как его правый кулак побелел, точно сало, сжав балассовую палку, и костяшки сделались точно черепа. Он не посмел сказать этому могущественному магнату, что он не раб. Тот держал наготове жаждавший крови кнут.

Я поднялся на ноги и поплелся прочь, готовый скорее вынести побои, которых и так получил в жизни больше чем достаточно, чем сотворить что-то, способное расстроить планы Звездных Владык и таким образом помешать моему конечному возвращению в Стромбор.

От этих могущественных магнатов не приходилось ожидать понимания, на что похоже рабство. Венгард, вот, должно быть, служил надсмотрщиком потому, что совершил какой-то проступок. Обычно сами магнаты появлялись в "нахаловке" среди рабочих и невольников только ради развлечения – кровавого развлечения. Я чувствовал, что Венгарду и его собратьям очень не помешало бы поработать полный день на мегалитах Магдага.

Когда оба солнца скрылись за горизонтом, я приготовился к встрече с Пугнарсесом, обещавшей мало приятного. Он не пощадит меня ради хрупкой дружбы, связывающей нас с Геналом и Холли, ибо его грызло честолюбие. В один прекрасный день, в случае удачи и постоянного здравия, и при должной безжалостности, он сам мог стать надсмотрщиком над надсмотрщиками, носить белые одежды и с кнутом в руке, как магнаты, отдавать приказы надсмотрщикам с балассовыми палками. Пугнарсеса приводило в негодование то, что он не родился магнатом.

В драночной лачуге под соломенной крышей, где я ожидал найти Пугнарсеса, меня подстерегал Фоллон. Я только что заботливо положил деревянную подставку и глиняную табличку рядом с лачугой. Двигался я тихо и осторожно. Неожиданно в проеме появился какой-то фрисл и захлопнул дверь. Во внезапно наступившей темноте я почувствовал, как толстая сеть упала на меня и опутала со всех сторон. Раздался недолгий шум, когда на меня набросились фрислы.

– Прижми ему ноги!

– Раскрои башку!

– Пни его в морду!

Я отчаянно отбивался, но сеть мешала, ослабляя мои удары.

Тут я увидел, как блеснул кинжал – кинжал, очень напоминавший отнятый нами у стражника, который намеревался насладиться юной красотой Холли. Я напрягся, а затем расслабился, готовый сосредоточить всю свою энергию на противостоянии этому кинжалу. И в этот момент открылась дверь.

– Стойте!

Я не узнал голос. Кто-то вне поля моего зрения торопливо отдавал шепотом приказы. До моего слуха доносились только обрывки фраз:

– Неужели вы отправите его прямо на Генодрас, сидеть в сиянии одесную Гродно? Подумайте, дураки! Пусть помучается за то, что предал нас. Пусть вновь и вновь сожалеет об этом, горбатясь на веслах. На галеры его!

Я не испытывал особого чувства благодарности. Смерть... что такое смерть для человека вроде меня? Я приобрел тысячу лет жизни, пройдя крещение в бассейне на реке Зелф, впадающей в озеро, из которого вырастает Афразоя, Качельный Город. Я содрогался при мысли об этом немыслимо долгом сроке, пока не нашел Делию Синегорскую и не понял, что и две тысячи лет покажутся недостаточными, чтобы вместить всю любовь, которую я к ней питал.

Моим долгом было не умирать, пока она жива. Но галеры! Далее мне особо размышлять не пришлось. Мешок, в который они засунули меня, был грубым, вонючим и тесным. Я вертелся изо всех сил, пытаясь набрать воздуха в открытый рот. Меня тащили самым унизительным образом, как куль, по известным рабам тайным путям из "нахаловки" к пристаням и верфям магдагского порта.

После долгого пути, который был проделан крадучись, то и дело останавливаясь, меня кинули на деревянный пол, и я ощутил знакомую качку и крен. Меня свалили на палубу. Я опять очутился на борту корабля. И почувствовал в случившемся новый ход Звездных Владык – а может, и Савантов, моих прежних друзей из Афразои, – ход, которого я не мог ни понять, ни объяснить.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мы с Зоргом делим луковицу

Две луковицы, лежащие на мозолистой ладони Зорга, были неодинакового размера. Одна, если пользоваться земными мерками – больше трех дюймов в диаметре14, плотная, округлая, покрытая твердой, блестящей оранжево-коричневой шелухой. Мы оба знали, что внутри она окажется остро-сладкой, сочной и ароматной. Вторая луковица выглядела по сравнению с ней как раб рядом с господином: дюйма два в диаметре15, с жесткой волокнистой оболочкой и уже пустившая побег неприятного желто-зеленого цвета. Словом, просто тощая. Но и в этой неприглядной шелухе содержалась пища, способная поддержать наши силы.

Мы с Зоргом разглядывали луковицы, в то время как сорокавесельный свифтер "Милость Гродно" несся вперед, взлетая на волнах, и его парус наполнял благословенный попутный ветер. Повсюду нас окружали звуки и запахи корабельной жизни. Оба солнца Скорпиона безжалостно жгли наши бритые головы. Сработанные из соломы грубые конические шляпы защищали слабо. Конечно, на полуюте – "Милость Гродно" – галера не того класса, которую снабжают ютом, – под полосатыми тентами из шелка и машкеры, магнаты сидели небрежно откинувшись в палубных креслах, потягивая прохладительные напитки, поигрывая свежими фруктами и наслаждаясь сочным мясом. Двое наших голых товарищей по скамье уже поделили свои луковицы, одинаковые по размеру.

– Тягостный это выбор, Писец, – сказал Зорг из Фельтераза.

– Задача и впрямь не из легких.

Больше никакой еды до завтрака на следующее утро мы не получим. Нас сносно обеспечили только водой, да и то просто потому, что "Милость Гродно", с ее единственным прямым парусом и надменно выпирающим шпироном, поймала попутный ветер. Сегодня вечером мы пришвартуемся в Ганске, а на следующее утро снова отправимся в плавание. Магдагские галеры рисковали заплывать во внутреннее море, теряя из вида берег на целых четыре дня, но делать этого не любили. Они предпочитали держаться побережья.

– Будь у нас нож, мой друг...

Зорг сильно исхудал с того дня, когда я впервые увидел его среди рабов в колоссальном пустом храме Магдага, где мы вместе волокли каменного истукана. Я снова увидел его в тот день, когда меня перевели с учебной либурны,16 и позаботился оказаться с ним рядом, когда весельный начальник распределял нас по скамьям. Теперь мы уже целый сезон были товарищами по веслу – я, похоже, потерял всякий счет дням. На внутреннем море навигация даже для галер возможна почти весь сезон.

Зорг поднес ко рту большую из луковиц. Я просто посмотрел на него. В те дни мы уже стали понимать друг друга без слов. Он ответил мне выражением лица, которое, у галерного раба, больше всего походило на успокаивающую улыбку. И принялся кусать.

Он быстро и аккуратно обкусал луковицу по окружности, орудуя, как бобер, своими крепкими неровными желтыми зубами. Разделив луковицу на две не совсем равные части, он без колебаний вручил мне большую.

Я взял ее. А затем отдал ему луковицу поменьше.

– Если ты ценишь мою дружбу, Зорг из Фельтераза, – произнес я ненамеренно свирепым тоном, – то съешь эту луковицу. Безо всяких споров.

– Но, Писец...

– Ешь!

Не стану притворяться: я отдавал часть своего пайка без особого удовольствия. Но этот человек явно находился не в той форме, в какой был прежде и в какой ему следовало оставаться. И это было странно. Хорошо известно: если человек, попав в галерные рабы, сумеет протянуть первую неделю, то он, весьма вероятно, выживет и в дальнейшем. Приспособившись к жизни галерного раба, как говорится, просолившись, он сумеет вынести самые невообразимые тяготы и неописуемые мучения. Коль скоро человек прошел испытания, которые дает участь галерного раба, он сумеет преодолеть препятствия самых чудовищных масштабов. Зорг выдержал первые ужасающие недели, когда гребцов ежедневно засекали до смерти и выбрасывали за борт, когда их руки становились красными от крови, а на ладонях и пальцах не оставалось ни клочка живой кожи, когда они безумно рвали из кандалов лодыжки, неумолимо скованные кольцами и цепями, так, что сочилась кровь, а мясо сдиралось до костей.

По описаниям ужасы жизни галерных рабов хорошо известны. А я их пережил.

Зорг скорчил ту странную гримасу которая сходит у галерных рабов за улыбку и праздно, автоматически раздавил вошь, ползшую по его задубелой коже. Набитые соломой жесткие мешки так и кишели паразитами. Мы проклинали вшей и прочих кровососов, но терпели их,так как пока они жили нам было куда откидываться елозя по мешкам с соломой, покрытых изношенными шкурами поншо. Наивно полагать, будто галерные рабы, гребущие, как мы, вчетвером на весле, двигаясь всем телом и заваливаясь назад, сидят на ничем не покрытой скамье. Если бы дело обстояло так, наши ягодицы за три бура оказались бы разодранными. Это признавали даже жестокие весельные начальники Магдага. Шкурами поншо которые покрывали мешки и спадали на палубу гребцов обеспечивали отнюдь не от большой любви к нам; ими снабжали поскольку без этого галеры очень скоро перестали бы функционировать.

Признаться, я привык к этой вони – почти.

Жизнь на борту двухпалубного корабля, который крейсирует вдоль берегов в ходе морской блокады17, дает отличную подготовку по части умения сносить неудобства, влажность, вонь и мизерные пайки. В этом отношении я обладал преимуществом перед Зоргом, хотя тот был могучим парнем и служил капитаном на галере.

Теперь его лицо приобрело тревоживший меня изможденный вид.

Нат, сидевший дальше на вальке весла, рыгнул и навострил уши. Нат распространенное имя на Крегене. Этот Нат был рослым, а некогда и массивным, но галерные рабы имеют склонность быстро приобретать хорошую фигуру. Я гадал, каково пришлось бы его тезке, Нату-вору из далекой Зеникки, попади он на галеры.

– Ветер меняется, – сообщил теперь Нат.

Это было плохой новостью для Зорга и Золты, четвертого на нашем весле. Как опытный моряк, я уже муров десять назад знал, что ветер начал меняться, но предпочитал скрывать эту неприятную новость от Зорга, пока он не прикончит луковицу.

Почти сразу же раздались переливы серебристых свистков.

Весельный начальник занял свой пост в своего рода табернакле, посередине среза полуюта. Кнутовые дельдары забегали по куршее, готовые обрушить удары на голые спины рабов, если те помедлят с приготовлениями. Мы не стали медлить. Раздались новые свистки. Группа матросов тянула шкоты, брассопя единственный парус. Действовали они неуклюже, и я какое-то время упивался мыслями о том, как бы понравилось нашим старшинам поучить их флотским порядкам на борту фрегата или семидесятичетырехпушечного корабля. Тем временем с множеством треволнений, под треск шкотов, парус кое-как спустили. Задолго до того, как с ним справились и завязали гитовыми, мы уже сидели в полной готовности, вдавив ногу в упор, прижав другую к спинке передней скамьи, вытянув руки и сжимая мозолистыми ладонями вальки весел. Все канаты с петлями, державшими весла над водой, но все же за бортом удобный обычай капитанов галер внутреннего моря – вытаскивались сидящими у борта, в данном случае Золтой, что входило в его обязанности.

Теперь "Милость Гродно" покачивалась на легкой зыби, и все сорок весел были вытянуты над водой параллельно, образуя идеальный ряд. Должно быть, со стороны она выглядела как некое бегающее по воде животное, легкое и грациозное – с плавными обводами, возвышающаяся к богато изукрашенной корме с высоко задранным кормовым балконом и снижающаяся к тарану и шпирону, расположенными низко над водой.

Тип галеры, к которому принадлежала "Милость Гродно", назывался здесь, в Оке Мира, "свифтер четыре-сорок". Это означало сорок весел, по четыре гребца на каждом. Применяемая иногда на Земле очень неудобная классификация галер по числу гребцов на скамье на внутреннем море не применялась. Весла держали поднятыми, наготове. Барабанный дельдар ударил, раздалось единственное предостерегающее "бумм". Я увидел, как весельный начальник поднял взгляд на офицера, прислонившегося к поручням полуюта и облаченного с ног до головы в бело-зелено-золотой наряд. Теперь-то они там, на корме, несомненно, хоть немного почувствовали вонь, в которой мы сидели. Тот офицер прижал к лицу платок. Весельный начальник поднес к губам серебряный свисток, и я подобрался, готовый грести.

Прозвучал свисток, ударил барабан, и тот и другой – в отработанной серии звуков и приказов, и все весла как одно вошли в воду.

Мы плавно завершили гребок. Барабанщик-дельдар мерно отбивал ритм на двух барабанах – один тенор, другой бас. Еще один плавный, ритмичный, затяжной удар. Наши спины ритмично двигались взад-вперед, так что наши руки и вальки то и дело оказывались над согнутыми спинами рабов, сидящих перед нами, а потом ровно – ах, как ровно! – на себя.

"Милость Гродно" рассекала волны. Она двигалась, вызывая то же самое ощущение, которое казалось таким странным для меня, когда я впервые вступил на борт галеры на озере, из которого растет город Афразоя. А теперь, по этой водной глади внутреннего моря галера неслась как по рельсам. Она едва покачивалась, мчась вперед по штилевому морю, словно какой-то чудовищный жук о сорока ногах.

Галера наша была относительно невелика. Всего двадцать весел на борт это означало, что длиной она была намного ниже тех военных галер, какие я видел в военном порту Магдага. Так навскидку я б сказал, что ее высота от ватерлинии не больше ста футов18. Опять же навскидку, поскольку я никогда не видел ее издали и сбоку, ее общая длина не превышала ста сорока футов19. Признаюсь теперь, меня озадачило, что эти свифтеры обладают и тараном, и шпироном – я считал их взаимоисключающими. Но позже я узнал, как именно сражались галеры на внутреннем море.

Разумеется, она была до крайности непригодна для плавания в открытом море.

Мы налегали на весла, совершая короткие, плавные, экономные гребки, обеспечивающие нам скорость примерно в два узла.

Я, конечно же, понятия не имел о цели нашего плавания. Ведь я был всего лишь прикованным к скамье галерным рабом. Покуда мое тело совершало непрерывные механические движения гребли, я размышлял над этим ярлыком: "прикованный галерный раб".

Мы с Зоргом сообща осторожно и старательно перетирали звено цепи, приковывавшей нас к скамье за металлическую скобу-подпорку. Растущее углубление забивалось, во избежание разоблачения, пропитанной потом грязью. И когда мы теперь вновь и вновь нагибались вперед и откидывались назад, а галера мчалась по спокойной воде, меня не покидало беспокойство за Зорга.

– Полегче, Зорг, – шепнул я ему, когда кнут-дельдар, бдительно патрулируя, прошел мимо по

куршее.

Его кнут пощелкивал и казался живым существом, жаждущим крови. Галерные рабы называли этот кнут "старым змеем". Я знал, что такое выражение бытовало и на Земле. Нетрудно понять, почему.

– Я ... буду ... тянуть свое, Писец...

– Я буду налегать и тянуть еще сильней.

Я почувствовал раздражение. Он был мне другом. Я беспокоился за него. И все же он, исключительно из гордости, упрямо настаивал на работе в полную силу. О да, я знал, что за гордость горела в моем друге, Зорге ти-Фельтеразе.

– Я – Зорг, – тихо пробормотал он. Мы могли говорить, пока гребля была столь легкой. – Я – Зорг, – снова произнес он, словно ища опору в этих словах, а затем почти крикнул: – Я – Зорг, крозар! Крозар! Я никогда не сдамся!

Я не знал, что он подразумевал под словом "крозар". Прежде я этого слова не слышал. Нат греб со слепой судорожностью, с шумом наполняя жарким воздухом свое тощее голое тело. Но вот Золта с быстрой, нарушающей ритм гребли внезапностью взглянул в нашу сторону. Лицо его выражало потрясение. Я с усилием снова ввел весло в ритм, выругавшись на страшной смеси английского, крегенского и наречия магдагских трущоб.

Мы продолжали грести.

И тут я услышал крик.

Оглянувшись на корму, выпрямляясь во время очередного гребка, я увидел, что там поднялась суматоха. Тенты убирали. Вот и хорошо. Теперь эти проклятые полотна не будут ловить ветер и замедлять нам ход. И туда сбегались бойцы. "Милость Гродно", как мне рассказывали, была более чем умеренно быстроходной галерой для свифтера четыре-сорок. И срезая путь через залив, чтобы добраться до Ганска, мы оставили ближайшую сушу за горизонтом.

Когда я греб, мне казалось, что я гребу всю жизнь. Воспоминания тускнели, казалось, они относятся к другим мирам и к другой жизни. И лишь один образ – Делия Синегорская – оставался для меня в эту пору невыразимых тягот и горестей все таким же ясным и сияющим. В качестве галерного раба, я участвовал в сражениях, когда магдагская галера, где я сидел на весле, захватила богатого "купца" из одного из городов поклонников Зара, и мы дважды вступали в настоящий бой с галерами из Санурказза. Но мне пока ни разу не довелось стать свидетелем схватки на борту "Милости Гродно". Я не знал, как действовали в чрезвычайные моменты капитан и весельный начальник, кнутовые дельдары или дельдар-барабанщик. Мы с Зоргом многое пережили вместе на спокойных водах Ока Мира. А теперь все признаки ясно указывали: "Милость Гродно" готовилась к бою.

Дельдар-барабанщик забил чаще.

Мы гребли в этом темпе, сохраняя ритм. Тяжелые вальки двигались по предписанной дуге, ограниченной гребными рамами, направляющими и контролирующими движения крайних набортных концов вальков. Как сидевший дальше всех от борта, я должны был двигаться больше всех. В соответствии с этим нас подбирали по росту. Золта, самый маленький, сидел почти над водой, на выступающем палубном настиле за тыльным траверсом.

Вскоре, по тому, как офицеры, солдаты и матросы постоянно посматривали в кильватер, стало ясно, что нас преследуют. Следовательно, у нас будет мало шансов пустить в ход таран. Словно в подтверждение моих мыслей на полубаке – он был слишком мал, чтобы называться баком – появилась группа солдат и принялась оснащать шпирон передовым удлинением. Я услышал крики, несущиеся с ахтеркастля на крайнем кормовом конце полуюта. Вскоре подбежал офицер, и матросы принялись убирать удлинение, сопровождаемые множеством язвительных замечаний.

Нат закатил глаза, наполняя легкие воздухом, и сплюнул.

– Так значит, этот Гродно-гаста думает, что он будет драться! Ха!

Гродно-гаста, как я знал, являлось выражением кощунственным и крайне неделикатным.

– Сгнои его Зар! – прорычал Золта, налегая на весло.