Текст книги "Потрясающая история"

Автор книги: Алан Александр Милн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Милн Алан Александр
Потрясающая история

Алан Милн

Потрясающая история

(Нравы творческой среды)

1.

Большинство читателей слышало о Майкле Гартигэне. Имя это широко известно и по другую сторону книжного прилавка, где лица оживают, стоит писателю представиться, и слышатся робкие слова: "Я прочла вашу последнюю книгу, мистер Гартигэн",– после чего обычно следует: "А затем приложила все силы, чтобы распродать ее как можно быстрее". Мистеру Гартигэну это нравится. Как и все остальное: признание, письма поклонниц, приглашения, речи, упоминания в газетах и, естественно, деньги. Впрочем, чему тут удивляться?

Майкл Гартигэн – автор книг о лорде Гарри. Его издатели, если хватает бумаги, выпускают первое издание тиражом в пятьдесят тысяч экземпляров и продают их еще до того, как книги выйдут из-под типографских прессов. А еще, разумеется, есть права на переиздание, на съемку фильма, на радиопостановку и тому подобное. При всем этом, в Блумсбери* и в тихих омутах наших старейших университетах, возможно, еще сохранились самодовольные личности, не подозревающие о существовании лорда Гарри. Может статься, кто-то из них, по причине бессонницы, кораблекрушения или иного проявления божьей воли на какое-то время окажется среди моих читателей. Поэтому необходимо познакомить их с героем мистера Майкла

–

* Известная литературная группа (В. и Л. Вулф и др.)

Гартигэна.

Лорд Гарри Уэйн (иначе, лорд Уэйн, его звали лишь в первой книге, теперь изъятой из обращения) был сыном герцога Скарборо. Боксер-любитель, чемпион в тяжелом весе, он победил на национальном первенстве и одновременно довел до ста число побед над Оксфордом. Кажется, он выигрывал и забег на милю. Мне помнится, что об этом упоминалось в первой книге лорда Гарри, в том месте, где к нему подбирались охотники за головами из племени вамбези, но, как я уже говорил, ее больше не печатают. Так или иначе, эта книга принесла Гартигэну немало хлопот. Не думая о будущем, лорд Гарри признался в любви Эстелль да Сиузе, очаровательной девушке, которую он спас от вамбези в тот самый момент, когда ее готовились принести в жертву священному крокодилу. Чуть позже они поженились на Бромптон Роуд. В то время Гартигэн служил в банке и не собирался писать вторую книгу. Но теплый прием, оказанный первой, и ее успешная распродажа побудили его вновь взяться за перо. Разумеется, Гартигэн не мог расстаться со столь многообещающим героем и его визит в Багоура-Хинтерленд неотвратимо привел к спасению прекрасной Магдалены Раморы, которую как раз сажали в развороченный муравейник. Эстелль в это время гостила у матери в Гаррогейте. И это вполне естественно: в спасательной операции жена не более, чем помеха. К сожалению, подобная ситуация возникла и в последующих шести книгах, по ходу которых Эстелль еще четыре раза ездила к матери в Гаррогейт, а дважды – в частную лечебницу в Портленд Плейс. Этот литературный прием оказался очень удачным, но наличие жены все-таки сковывало лорда Гарри. Поэтому в девятой книге Майкл Гартигэн принял важное решение. Несравненная Эстелль съела отравленные шоколадные конфеты, посланные лорду Гарри его давним врагом Тузом Пик. Неизбежный исход вызвал вздох облегчения у читателей, которые уже начали задумываться, почему она так часто видится с матерью, и обеспечил лорду Гарри недостижимую ранее свободу действий. Теперь он мог прижимать к груди одну прекрасную героиню за другой, при условии, чтобы те не заводили речь о замужестве.

Майкл Гартигэн был хорошим бизнесменом. Работая в банке, он вник в суть экономических законов, движущих промышленность, и понимал, почему он становится богаче и богаче по мере того, как растет популярность его книг. Но не мог взять в толк, с какой стати при этом должны богатеть и издатели. Джон Смит писал плохую книгу, и они зарабатывали на нем десять фунтов. Майкл Гартигэн приносил хорошую, и их прибыль составляла уже десять тысяч. Почему? В чем состояла их заслуга? Они же ничего не делали. Но получали нетрудовой доход. Поэтому, будучи поборником справедливости, Гартигэн приобрел контрольный пакет акций одного издательства и превратился, таким образом, в собственного издателя. После этого все стало на свои места. Деньги теперь шли тому, кто их зарабатывал.

Их стало так много, что с выходом в свет двенадцатой книги Майкл Гартигэн переселился в большую квартиру на Парк-Лейн и нанял двух секретарш. Но он не питал в отношении себя никаких иллюзий. И эта особенность характера Гартигэна особенно импонировала его друзьям.

Как-то, декабрьским днем, мисс Фейрлоун, секретарша, которую он никогда не приглашал на ленч, позвонила в, как она выражалась, святая святых, чтобы сказать...

– Один момент,– прервал ее Майкл.– Одним прыжком лорд Гарри достиг столба, к которому привязали обреченную на мучительную смерть, теряющую сознание Натали. Резким ударом ножа... нет... Когда подбегающие дикари... нет... Изумление верховного шамана при его внезапном появлении дало ему короткую передышку... черт побери, ну не напишешь же: возможность перевести дыхание. В полной мере воспользовавшись ею, он... нет... быстрым ударом... в мгновение ока... резким взмахом... с... черт, да кого это волнует? – он выключил диктофон.– Ну, мисс Фейрлоун, в чем дело? И помните, дикари сбегаются со всех сторон, Натали не может ждать.

– О, извините, мистер Гартигэн. Пришел джентльмен, который хочет вас видеть.

– Вы сказали ему, что я не хочу его видеть?

– Да, но... тут необычный случай.

– Кто он такой, в конце концов? Пресса или общественность?

– В этом-то и загвоздка. Он говорит... право, мистер Гартигэн, я не знаю, как тут быть... Он говорит, что он – Майкл Гартигэн.

– Вы имеете в виду, он сказал, что это я? Он прав. Так оно и есть.

– Нет, нет, я имею в виду то, что сказала. Он утверждает, что это он.

– Псих,– изрек мистер Майкл Гартигэн после короткого раздумья.– Он похож на психа?

– Вроде бы нет. Он очень молод.

– Это ничего не значит. Свихнуться можно в любом возрасте. Если на то пошло, можно родиться психом. Он нас слушает?

– Нет, нет, он в прихожей. Я считаю, вы должны принять его, мистер Гартигэн.

– Ну, хорошо, раз вы так считаете.

Мистер Гартигэн причесался, набил и раскурил трубку, с которой он принимал посетителей, выпустил облако дыма и крикнул: "Войдите".

К его удивлению в кабинет, сжимая в руках грязный котелок, бочком протиснулся низкорослый, некрасивый юноша в очках.

– Ну, молодой человек,– добродушно воскликнул Майкл,– что все это значит? Садитесь, устраивайтесь поудобнее. Я к вашим услугам.

Гость нервно сел.

– Как я понимаю,– хрипло проговорил он,– если меня правильно информировали, вы пишите книги под...

– Минуточку,– прервал его Майкл.– Безотносительно ко всему прочему, не слишком ли рано "сломался" ваш голос?

– Что значит, рано? Мне уже больше восемнадцати.

– Мой дорогой друг, умоляю, извините меня. В таком случае вы можете закурить. Сигаретница рядом с вами.

– Э, я... благодарю... я думаю... нет. Нет!

– Как вам угодно. Или не угодно. Ну, а теперь скажите, зачем вы сюда пришли?

– Я хочу узнать, действительно ли вы тот человек, который пишет эти кошмарные книги под именем Майкла Гартигэна?

– А следует писать их "над" именем? Может, и так. Разумеется, это не имеет особого значения. Да, мистер... э... я их пишу. Как это ни печально, я прихожу к выводу, что вы не принадлежите к числу моих поклонников. Между прочим, мне кажется, что я так и не знаю, как вас зовут.

– Майкл Гартигэн.

– Полноте, это мое имя. Вы уже все обсудили с моей секретаршей. Зачем же нам начинать второй круг? Как вас зовут в школе? Вы еще учитесь, не так ли?

– Э, я... нет... то есть да.

– Странно, что вы сомневаетесь. Уж это-то можно знать наверняка. А как зовут вас ваши лучшие друзья?

– Э... Замарашка,– невольно вырвалось у юноши.

– Отличное прозвище,– кивнул Майкл.– С вашего разрешения и чтобы потом мы могли разобраться, кто что сказал, я буду звать вас Замарашкой. А теперь, Замарашка, объясните, зачем вы ко мне пожаловали?

– Майкл Гартигэн – ваше истинное имя?

– Да.

– Я вам не верю.

Майкл печально покачал головой.

– Став стариком, Замарашка, и сидя в инвалидном кресле, вы пожалеете об этом.

– Это я Майкл Гартигэн!

– Вы уверены?

– Еще бы! Взгляните сами! – он протянул писателю свой котелок.– Там, внутри!

Майкл нерешительно взял шляпу и прочел на грязной подкладке: "М. Р. Гартигэн, 256".

– Мой дорогой Гартигэн,– старший Майкл откашлялся.– Действительно, это знаменательное событие в нашей жизни,– он встал, торжественно пожал руку гостю и вновь сел.– Я посвящу вам свою следующую книгу. "Майклу Гартигэну, с восхищением и наилучшими пожеланиями". Пусть критики подумают, что к чему... Если,– добавил он.– они способны думать.

– Мои приятели считают, что вы – мой отец.

– Надеюсь, что нет,– обеспокоился Майкл.– Ну разве вы не можете сказать им, что я слишком молод, слишком осторожен, слишком... впрочем, достаточно и этого. А почему бы вашему настоящему папаше не приехать как-нибудь к вам и посмотреть, как во втором тайме вы ведете за собой школьную команду, чтобы потом вы могли представить его друзьям?

– Святой боже, я в выпускном классе и уже не играю в регби. Признайте за мной хоть право на собственное достоинство!

– Поверьте, мистер Гартигэн, я признаю за вами очень многое. А теперь я дозволяю вам вернуться к вашим школьным друзьям и сообщить им, что вы не мой сын. Вы добивались именно этого?

– Я добивался того, чтобы вы прекратили пользоваться моим именем. Следующей осенью я поступлю в Оксфорд, потом собираюсь стать писателем. А как я могу писать, если вы присвоили мое имя?

– Вам придется поступить так же, как в свое время поступил я. Присвойте себе чье-нибудь имя.

– Так вы признаетесь! – торжествующе вскричал Замарашка.– Я знал, что ваше настоящее имя совсем другое! Вы не имеете никакого права зваться Майклом Гартигэном!

– Уверяю вас, у меня есть все права. Подтвержденные официальными документами и все такое.

– Если уж вы гоните эту ужасную халтуру, не могли бы вы подписывать ее собственным именем и не порочить моего?

– О, поверьте мне, я не желал ничего иного. Многие месяцы я представлял себе хорошо воспитанных мужчин, обращающихся на обеде к элегантным женщинам со словами: "Вы читали "жрицу крокодилов"?" Как часто мне виделись бородатые члены "Атенеума"*, спрашивающие друг друга над биллиардным столом: "Кто этот Томас Харди, о котором только и говорят?" Сколько раз...

– Так вас зовут Томас Харди?

– Звали, Замарашка, звали. Но я не затаил обиды на другого мистера Харди. Я не врывался в его квартиру, чтобы спросить, что он хотел этим сказать. Я не хныкал, что он загубил мою литературную карьеру тем, что мое имя стало известным в каждом доме. Нет, я посидел в туалете моего издателя и придумал Майкла Гартигэна. И вот вам мой совет, Замарашка: соберитесь с мыслями... или, разумеется, снимите штаны, как вам больше нравится, и сделайте то же самое.

– Не слишком ли дерзко, знаете ли,– с достоинством ответил Замарашка,предполагать, что мы оказались в аналогичной ситуации? Томас Харди, несмотря на его устаревшее понимание романа и недостаток вкуса, был, по крайней мере, честным писателем, немного разбиравшимся в сельском хозяйстве. Таким образом...

– Приберегите остальное для вашего доклада на заседании школьного литературного кружка,– Майкл встал.– Вот ваша шляпа. Что означает буква "Р"?

– Расселл,– пробормотал Замарашка. Слово это вырвалось непроизвольно, потому что он хотел сказать: "Какое вам до этого дело?"

– В таком случае вы можете писать ваши захватывающие шедевры под именем Расселл Гартигэн. Я не стану возражать. А теперь, выметайтесь отсюда.

–

* Известная литературная группа.

И Майкл открыл дверь.

2.

Единственная встреча двух Майклов Гартигэнов навсегда отпечаталась в памяти Замарашки и он так и не смог простить своему тезке испытанного в тот день унижения.

Замарашка шел по жизни, ничего не забывая и никому не прощая. Он ненавидел сам род человеческий, ибо чуть ли не все его представители так или иначе досаждали ему. Он ненавидел высоких, потому что сам был низкоросл. Ненавидел красивых, потому что считал себя уродом. Терпеть не мог спортивных игр, потому что никогда не участвовал в них. Не выносил хороших манер, потому что его собственные оставляли желать много лучшего. Презирал симпатичных девушек, чувствуя, что при взгляде на него они не испытывают ничего кроме презрения.

Он не страдал отсутствием ума, в чем ему иногда удавалось убедиться, но ненавидел более умных, в присутствии которых особенно остро ощущал собственную неполноценность; и тех, кто не превосходил ему по уму, за свою неспособность смотреть на них свысока. Все, решительно все находились в заговоре против него. И цель действий каждого из них состояла в одном: щелкнуть по носу, унизить М. Р. Гартигэна.

И теперь он возненавидел Майкла за его добродушие, общительность, очевидные успехи у женщин (женщин, а!), отсутствие напыщенности, глупости и тщеславия, которые приписывало тому воображение Гартигэна-младшего. Но даже если бы Майкл и обладал этими малопристойными качествами, Замарашка все равно ненавидел бы писателя за выпавшую на его долю славу, которую тот воспринимал, как должное. И он был Майклом Гартигэном, единственным получившим признание Майклом Гартигэном. Той же осенью праведное негодование Замарашки проследовало вместе с ним в Оксфорд.

В Оксфорде он печатался в студенческих газетах, писал для них небольшие, скептические заметки, которые так любят студенты. То ли собравшись с мыслями, то ли , как ему и предлагалось, спустив штаны, Замарашка-таки придумал себе новую фамилию: Грайс. Став Расселом Грайсом, он приобрел маленький круг поклонников, с нетерпением ожидающих его триумфального пришествия в Лондон. Отец Замарашки, владелец скобяной фабрики, ни во что не ставил писателей, хотя и не переставал удивляться их умению так складно приставлять слово к слову. Он согласился с тем, что Замарашка поживет два года в Лондоне, и обещал поддерживать его материально, при условии, что тот вернется к скобяному производству, если по истечении указанного срока не сможет самостоятельно обеспечить себя. Вот так, покинув Оксфорд, Замарашка обосновался в Лондоне, официально сменив фамилию на Грайс. Тем самым он основательно рассердил отца, но тот уже пообещал помогать сыну, а его слово никогда не расходилось с делом.

– Но если ты думаешь, что я буду адресовать мои письма Расселу Грайсу, эсквайру...

– Я сама напишу адрес, дорогой,– успокоила его жена.– Кроме того, ты не хуже меня знаешь, что никогда ничего не пишешь.

Замарашка начал с романа об оксфордской жизни. Предполагалось, что это первый настоящий роман об Оксфорде, но издатели оказались иного мнения. Он написал исключительно самобытную пьесу, освободив ее от старомодных оков сюжета и антисюжета. Но режиссеры склонялись к мысли, что в ней чувствуется влияние Чехова. Такое сравнение оскорбило Замарашку почти так же, как могло бы оскорбить Чехова. Замарашка написал и многое другое, но его произведения редко ожидал благосклонный прием. Его презрение к театру и издательской кухне достигло предела. И в будущем он не мыслил себя иначе, как критиком.

Два отпущенных Замарашке года подходили к концу, а он все еще не мог прокормить себя. Но тут он вновь встретил Арчибальда Баттерса, круглолицего, сияющего, радушного молодого человека, сокурсника по Оксфорду, почитавшего Замарашку за литературного гения. С виноватой улыбкой он признавал, что не может объяснить, почему ему нравится или не нравится то или иное произведение. В этом он отличался от Замарашки, который, будучи неплохим знатоком литературы, уверенно находил как достоинства, так и недостатки в труде других литераторов. Вначале Арчибальд Баттерс был единственным другом и поклонником Замарашки, но по мере роста известности Рассела Грайса постепенно уходил в тень, хотя Замарашка никогда не отказывался пообедать задарма в его гостеприимной квартире. Встретив Арчибальда в Лондоне, Замарашка подумал о том, что его вновь накормят, возможно, не один раз, и тогда скобяному производству придется подождать еще несколько лет.

– Замарашка, старик!

– Привет, Арчи!

– Послушай, именно ты мне и нужен! Я пытался найти тебя по телефонному справочнику.

– Ты бы не нашел меня. Разве ты не знаешь, что я сменил фамилию?

– Нет. На какую? Почему? Задолжал кому-нибудь денег?

– Я теперь Расселл Грайс.

– О, понятно. Вот так удача! В действительности я и хотел найти Рассела Грайса. Мой старик умер в прошлом июне, это очень печально, но с той поры утекло много воды, и выяснилось, что он был чуть ли не миллионером. Ну, не совсем миллионером, но мне перепал изрядный куш, и я хочу издавать ежемесячный литературный журнал, как мы и собирались когда-то, помнишь? И ты мне просто необходим. Слушай, пойдем-ка выпьем и я тебе все расскажу, а потом пообедаем вместе и ты расскажешь мне о себе. Старик, мы их разбудим. Боже, как я рад, что встретил тебя.

3.

Так родился "прогрессивный ежемесячный литературный журнал" Асимптота". Замарашка, естественно, предполагал, что станет редактором, а Баттерс редким гостем в его кабинете, появляющимся с чековой книжкой в руке и восхищением на устах. Но его ждало жестокое разочарование. Арчи повзрослел за годы, проведенные вне Оксфорда. Теперь он прекрасно разбирался в литературе, и во всем остальном. И с бодрой уверенностью, в Оксфорде свойственной ему лишь в разговорах о еде, тут же позвонил Замарашке в этом убедиться.

Он говорил о Гертруде Стайн (и я уверен, старик, что ты согласишься со мной), как о трогательной старине, "хотя, я не считаю, что ее произведения не следует изучать в подготовительной школе". Он охарактеризовал Е. Е. Каммингса, "современного Лонгфелло", как поэта, не оставляющего места воображению ("гостинные баллады, старик, мы должны стремиться совсем к другому").

– На место редактора я заполучил Бранта, тут мне повезло, а его заместителем будет Сперанца, ты его, разумеется, знаешь, основатель индифференционализма. Брант хочет иметь ежемесячный обзор романов, он говорит, что мы не должны отрываться от низших сословий, и я сказал, что знаю человека, который нам нужен. Это ты, старик. Пятнадцать фунтов в месяц, я думаю, за статью в две тысячи слов, и, естественно, ты волен в выборе книг, которые затем можешь продать. Получится неплохо. Нам представляется, что ты мог бы назвать свой раздел "Козлы и бараны". Козлов ты взгреешь, точно так же, как в Оксфорде, а истинных писателей необходимо всемерно поддержать. Разумеется, многие из них будут писать для нас, но личные соображения не должны мешать делу.

Голова Замарашки пошла кругом. Его поразила удивительная перемена, происшедшая с Арчибальдом Баттерсом, перемена, еще более разительная тем, что она никоим образом не сказалась на его поведении. Те же радушие и дружелюбие, как и раньше, но с вновь приобретенными шкалой ценностей и уверенностью в себе, теперь присущими Арчибальду, как новый, отлично сшитый костюм, который он решил купить, не испытывая недостатка в деньгах.

Смущала Замарашку и подоплека приглашения на работы. Кому-то не хотелось "отрываться от низших сословий" и кто-то еще тут же вспоминал именно о нем! С другой стороны, его оксфордские статьи не канули в Лету, да и встреча со скобяным производством отдалялась на неопределенный срок. Замарашка с радостью возненавидел бы Арчи за его деньги, духовное развитие, нынешнюю внутреннюю уверенность и, особо, за покровительственное отношение. Но выпитая бутылка бургундского и перспектива безоблачного будущего выбивали почву из-под ног столь свойственного ему чувства. Но он все равно пообещал себе, что найдет возможность и хотя бы раз в своей статье поставит Арчи на подобающее ему место.

Прогрессивность "Асимптоты" не вызывала сомнений и месячный перерыв перед следующим номером дозволял читателям подтянуться до уровня журнала. Длинная поэма, почти целиком состоящая из знаков препинания, вызвала немало восклицаний и вопросов в одном или двух письмах, поступивших в редакцию, и мистеру Бранту пришлось напомнить их авторам, что широкая публика не поняла Браунинга, когда тот опубликовал первые стихотворения. И недоумевавшие (S. W.7), забывшие об этом, успокоились. Искусство – и этот довод являлся решающим для истинных его ценителей, не могло стоять на месте. Под руководством "Асимптоты" оно продвигалось вперед вдвое быстрее.

Если Замарашка и посчитал, что его унизили при встрече, предшествующей вступлению в должность, ощущение это исчезло, едва он начал писать ежемесячные статьи. Он забраковал заголовок "Козлы и бараны": различие, несущественное для читателей, в большинстве своем далеких от сельского хозяйства, да и некоторые могли предпочесть козлов. Не случится ли, что термин "бараний", как характерный признак прогрессивного литературного произведения, вызовет меньший интерес, чем "козлиный"? Что делать, если чьи-то козы окажутся овцами, следующими по протоптанной тропе, а в чьих-то овцах проявятся козьи наклонности? С доводами Замарашки согласились и его раздел получил название "Золото и мишура".

На новом месте Замарашка подтвердил то хорошее мнение, на создание которого он положил столько усилий. Пусть журнал мало кто читал, но "Золото и мишура" стали "гвоздем" "Ассимптоты". Немногочисленные подписчики оторваться не могли от этого раздела, вероятно потому, что и автор писал его с удовольствием. Наконец-то он получил трибуну, с которой мог обратиться к миру. Все и вся, ненавидимые им так или иначе оказывались в его статьях и выставлялись на осмеяние. Но больше всех, почти в каждом номере, доставалось человеку, лишившего Замарашку его законного имени: Майклу Гартигэну.

"В этом номере мы коснемся лишь одного романа, "Лорд Гарри спешит на помощь". Возникает вопрос, неужели нам больше нечего предложить читателям, никакого золота, в противовес мишуре? Ответ прост: стоит книге Гартигэна появиться на магазинных прилавках, как на всем остальном появляется отблеск золота. Поэтому мы не решились оценить, мы не в силах установить истинные достоинства любой другой книги".

Так начиналась единственная большая рецензия, которой когда-либо удостаивались книги Майкла Гартигэна. Казалось бы, Замарашка мог выплеснуть всю переполняющую его ненависть в две тысячи слов или попридержать то, что осталось, до выхода следующей книги о лорде Гарри. Но нет, Майкл стал для Замарашки притчей во языцех, для которой всегда находилось место.

"Несмотря на жестокую критику, которой мы подвергли мистера Спратта, пусть он не думает, что мы ставим его на одну полку с книгами Гартигэна. Мы не собирались так оскорблять его, мы не можем поступиться нашим восприятием литературных ценностей. Мы просим мистера Спратта лишь об одном: пусть он перестанет писать книги и найдет какое-нибудь другое общественно полезное занятие". Так, одним ударом Замарашка бил и по мистеру Спратту и по мистеру Гартигэну. "Хотя мы и посчитали, что "Загнанные тела" возвысились над мишурой, мистеру Фиркину рано успокаиваться на достигнутом. Можно быть неграмотным, но писать лучше Гартигэна, можно быть почти гением, но уступать Прусту. Мистеру Фиркину еще есть чему поучиться".

Статьи Замарашки доставляли немалое удовольствие как читателям, так и писателям, не упомянутым в них, но только не Майклу Гартигэну. По достоинству оценили их и те, кто не подписывался на "Асимптоту", но мог полистать журнал в своем клубе. Они скоро обнаружили, что понимают, о чем идет речь, лишь читая "Золото и мишуру". Наступил праздник и для самого Замарашки, когда издатель в рекламе на вновь выходящую книгу указал, что по мнению Рассела Грайса, интересующиеся современной литературой не имеют права не прочесть роман "Мертвая трава". Вторым праздником стал день, когда другой издатель, расхваливая одну из совершенно не покупаемых книг, заявил, что на ней "стоит проба золотого стандарта "Асимптоты".

Общественное признание позволило Замарашке увидеть себя в несколько ином свете – не только разрушителем, но и создателем репутаций. "Золото и мишура" могли не только низвергнуть в пропасть, но и вознести на Олимп любого литературного гения. А Расселу Грайсу предстояло твердой рукой возложить лавровый венок на чело выбранного им Мастера.

Таковым стал Дж. Фрисби Уинтерс, автор "Метрономного ритма". Уинтерс написал еще три романа, каждый из которых был куда более путаней предыдущего. Для читателя-традициониста они представляли собой нечто неразборчивое, много раз правленное, листы первого карандашного наброска, собранные воедино с пометками "оставить, как было" и отданные машинистке, едва научившейся отличать точку от запятой, а заглавную букву – от прописной. Результатом стал мрак и ужас, пусть и весьма выразительный. И действительно, мистер Расселл Грайс отметил, что "Метрономный ритм" стал наиболее впечатляющим творческим вкладом в художественную литературу.

4.

Трудно представить, чтобы Майкл Гартигэн подписался на "Асимптоту", когда журнал впервые вышел в свет. Он просто не подозревал о существовании этого печатного органа. Но Майкл был клиентом агентства, подбиравшего вырезки из газет и журналов. Мисс Фейрлоун читала все поступающие вырезки, нелестные рвала, остальные передавала дальше. Но как-то утром она вошла в святая святых, положила стопку вырезок на стол Майкла и, помявшись, протянула ему еще одну.

– Взгляните на эту заметку, мистер Гартигэн.

– Что-нибудь хорошее?

– Совсем наоборот, мистер Гартигэн.

– Тогда я не хочу ее видеть. Зачем мне это нужно?

– Я считаю, это клевета, мистер Гартигэн. Я подумала, что вы захотите принять ответные меры. Это... это бесстыдство! Никому не дозволено писать такое!

– Так плохо? Давайте посмотрим,– Майкл взял вырезку, пробурчал: "А, одно из этих изданий", и углубился в чтение. Мисс Фейрлоун озабоченно наблюдала за ним, со слезами на глазах, изредка повторяя: "Какая гнусность!"

– Мы должны стойко выдержать это испытание,– Майкл отложил вырезку.Расселл Грайс нас не любит. Кто он такой? Вы что-нибудь слышали о нем?

– Никогда! – с негодованием воскликнула мисс Фейрлоун.

– Возможно, я не попал по посланному им шару, когда в школе мы играли в крикет, или опередил в каком-то состязании. Такое западает в душу.

– Вы хотите, чтобы я занялась этим, мистер Гартигэн?

– Чем именно?

– Договорилась о встрече с вашими адвокатами, чтобы вы могли подать на него в суд.

– По мне, лучше дать ему по носу и заплатить сорок фунтов штрафа. Гораздо дешевле и намного приятнее. Ну, мы посмотрим. А пока приносите мне все, что касается этого типа. Я даже думаю, что неплохо подписаться на эту паршивую газетенку, как там она называется... "Асимптота". Вы это сделаете?

– Конечно, мистер Гартигэн.

Шесть месяцев Майкл читал "Асимптоту", теша себя надеждой, что кроме него никто не берет в руки этот журнал. Все чаще размышлял он о Расселе Грайсе, проклиная его на все лады. Однажды, приглашенный на литературный ленч, он заметил на столе карточку с ненавистным именем, а когда Расселл Грайс занял отведенное ему место, сразу понял, что уже видел этого человека. Во время ленча и первого выступления Майкл безуспешно пытался вспомнить, где же они встречались. Наконец он ударил кулаком по столу и воскликнул: "Замарашка!" К счастью, в этот момент очередной оратор как раз закончил речь и выкрик Майкла сошел за выражение одобрения по-итальянски.

Замарашка!

Майкл вернулся домой, все еще бормоча "Замарашка" себе под нос. Его ждал новый номер "Асимптоты", извещающий о том, что имя Джи. Фрисби Уинтерс останется в памяти последующих поколений. Расселл Грайс еще не осознал, что компания "Олстонс Лтд.", недавно поглотившая "Даффодил Пресс" и получившая, таким образом, право на издание "Метрономного ритма", издавала также и книги о лорде Гарри. Майкл, он же "Олстонс Лтд.", наоборот, прекрасно разобрался, что все это значит. Он заулыбался. И улыбка еще долго не сходила с его лица.

Замарашка не сразу понял значение этой улыбки. В невинной рекламе "Метрономного ритма" цитировалась "Асимптота". "Расселл Грайс, известный критик, пишет..." Замарашка прочел рекламу и скромно покраснел. К нему пришла слава.

Неделей позже появилось другое объявление.

"Олстонс Лтд." имеет честь представить две новые книги:

"Лорд Гарри в западне" Майкла Гартигэна.

"Метрономный ритм" Джи. Фрисби Уинтерса.

Расселл Грайс, знаменитый критик "Асимптоты" сказал, что это "наиболее впечатляющий творческий вклад в художественную литературу нашего времени".

Черта вокруг объявления указывала, что на текущей неделе этими книгами ограничивался вклад "Олстонс Лтд." в художественную литературу, и создавалось впечатление, что мистеру Грайсу он показался впечатляющим.

Замарашке объявление не понравилось. Так же, как и редактору "Асимптоты". Оно не понравилось даже Арчи Баттерсу. В полном чувства собственного достоинства письме мистер Брант обратил внимание издателей на то, что их реклама вводит в заблуждение. В "Олстонс Лтд." искренне изумились. Там не могли поверить, что кто-то из интеллигентных читателей "Асимптоты" мог неправильно истолковать их рекламное объявление. Но, чтобы не вводить в заблуждение даже одного читателя, издатели обещали изменить рекламу. Что они и сделали через полмесяца.

Дядя Майкла был епископом Сент-Биза. Ответственный и доброжелательный человек, он постарался сразу же выполнить просьбу племянника, когда тот прислал ему книгу ("которую мое издательство только что выпустило в свет. Я хотел бы знать, что вы о ней думаете").

И рекламное объявление приняло следующий вид.

"МЕТРОНОМНЫЙ РИТМ"

ДЖИ. ФРИСБИ УИНТЕРС

Расселл Грайс, знаменитый критик, пишет:

"Наиболее впечатляюще".н

Епископ Сент-Биза полагает:

"Несомненно, умная книга".

Епископ написал еще много другое, начиная со слова "но", однако рекламные объявления всегда отличались краткостью.

В это время деньги, которые зарабатывал Майкл и как автор и как издатель, имели для него гораздо меньшее значение, чем для министра финансов. Чем быстрее росли цифры дебита, тем больше становилась сумма его подоходного налога. И если статья "позлить Замарашку" могла войти в законные расходы, то это развлечение обошлось бы дешевле, чем покупка нового автомобиля. Но, так уж случилось, что и эта книга начала приносить доход. Постоянная реклама настолько увеличила распродажу "Метрономного ритма", что новое объявление во многом соответствовало действительности.

"Приятно убедиться, что литературный

вкус такого критика, как Расселл Грайс,

полностью совпадает со вкусом широкой