Текст книги "Новая теология. Избранные лекции"

Автор книги: Ахмед Магомедов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Назад к карточке книги

Гейдар Джемаль
Новая теология. Избранные лекции

Вступительное слово

«Почему вообще эта мысль возможна?

Почему мы думаем эту мысль?»

/из монолога Джемаля/

«Писать я не люблю…», – не раз признавался Джемаль. Поэтому можно утверждать, что из-под пера Джемаля, если говорить о «пере» буквально, вышли только стихи и совсем небольшое количество текстов и писем. Все остальное – лекции, бесчисленные выступления, доклады, интервью, беседы – остались нам в видео– и аудиозаписях. Эта особенность наложила отпечаток на все его печатное наследие: оно большей частью представляет собой переложенную энтузиастами в текст устную речь Джемаля. Что-то Гейдар успел сам отредактировать для публикации, какие-то собственноручные правки текстов обнаружены в его архиве после смерти, но очень многие тексты, широко разошедшиеся в интернете и даже вышедшие в печати, представляют собой, по меткому выражению одного редактора, «словесный сырец». Но даже в таком «сыром» представлении мысли Джемаля открылись нам во всей глубине и во всем великолепии его блестящего слога. В настоящее время начата серьезная работа по приведению текстов Гейдара Джемаля в полное соответствие с исходным устным изложением, а там, где есть такая возможность, вносятся сделанные им при жизни редакционные правки. Богатство языка Джемаля, его необъятная эрудиция задали серьезный объем работы при подготовке его выступлений к печати. В его речи россыпью идут и многочисленные заимствования – от санскрита до городского арго, и прямое использование языка оригинала – от латыни до немецкого и английского, и сугубо авторские словесные формулы, которые трудно отыскать в современном русском языке. Реконструкция воспринятого на слух потребовала от нас обращения к словарям, первоисточникам и даже к… Гегелю на немецком. Не обошлось, к сожалению, без лакун. Но они заполнялись не по принципу «нам кажется, Джемаль сказал тут так»: при глубоком погружении в мысль и внимательном изучении контекста, а также предшествующих и последующих предложений находились готовые словесные формулировки самого автора, которые вставлялись, как пазл, в обнаруженный пропуск. К счастью, таких случаев не так много.

В данной книге собраны три курса лекций, прочитанных им с 1998 по 2005 год. Названия «Традиция и Реальность» и «Смысл времени» уже знакомы читателю: это два цикла лекций, прочитанных на философском факультете МГУ в 1998 и 2005 годах соответственно. Оба курса уже издавались в составе авторских сборников или получили распространение в интернете. К сожалению, мы не можем советовать пользоваться изданными ранее текстами: это очень «сырые» тексты, содержащие множество ошибок от составителей и расшифровщиков. Попадаются в тех текстах и очень серьезные нарушения смысловых связей вплоть до искажения мысли автора. Да и самому Джемалю не нравился излишне «разговорный» язык лекций, казавшийся ему нерелевантным в печатном виде. Впрочем, последнее больше говорит об авторе и его требовательности к слову, – читатели всегда наслаждались его слогом и вряд ли предполагали, что сам автор, по его признанию, эти тексты «видеть не может». На законный вопрос – «а как допустили такое?» – ответ прост: в век интернета и печатной вольницы процесс распространения слова невозможно контролировать. Как вы поняли, все вышесказанное относится, увы, к значительной части представленного в печатном виде интеллектуального наследия Джемаля. Но вернемся к нашей книге.

В сборнике, между «Традицией…» и «Смыслом…», помещен цикл лекций «Радикальная теология», которые ранее никогда не публиковались. У этой одной из самых глубоких, сложных и значимых работ Гейдара Джемаля необычная судьба.

В октябре 2013 года Гейдар написал испанскому художнику Артуро Мариану: «Помощник Костя[1]1
Константин Тараторин ныне как руководитель издательской группы «Контрудар» занимается систематизацией наследия Джемаля.

[Закрыть], который у меня ещё остался в Москве, нашёл в моих офисных бумагах курс из 7 лекций, которых нет нигде, и я сам не помню, где, кому, при каких обстоятельствах их читал. Это увесистый блок распечатки (400 тыс. знаков), который пришлось отсканировать, чтобы они были в электронном виде. Тема: теология финализма, точнее, пролегомены к таковой…».

Уже после смерти Джемаля нам все же удалось установить, «где, кому, при каких обстоятельствах» прочитан курс лекций «Радикальная теология»: это было осенью 2004 года в помещении московской средней школы № 157 на вечернем лектории, организованном азербайджанским культурным центром, курировавшим школу. Это удивительно, что такая значимая работа оказалась забыта на долгие годы, и не только Джемалем: вот автор этих строк был на этих лекциях и тоже про них забыл. Но я вижу этому объяснение. Дело в том, что Гейдар был очень цельным мыслителем, и «Джемаль на трибуне» не отличался от «Джемаля за чашкой чая»: на уютной кухне в самом узком кругу он говорил то же самое и тем же языком, что перед необъятной аудиторией на трибуне, в микрофон, на камеру. Джемаль тогда словно читал одну непрерывную лекцию, и трудно было запомнить – и нам, и ему самому – на диване дома или в университетском зале затрагивались те или иные вопросы философии, метафизики или теологии.

Семь лет отделяют первую лекцию в книге от последней. Но объединяет их не просто обложка единого издания: для внимательного читателя очевидно, что все три цикла объединены сквозными интеллектуальными сюжетами, и понимание той или иной мысли в каждом последующем курсе требует постоянного возврата к ранним лекциям.

«Традиция и Реальность» относится к концу 90-х и словно подводит итог своеобразной интеллектуальной эпохе «бури и натиска» последнего десятилетия прошлого века. Подобное заявление кому-то покажется спорным, учитывая фрагментарность интеллектуального поля тогдашней (а сейчас – и подавно) России и наличие дискуссионных площадок, многие из которых никак друг с другом не пересекались. Может и так, но… но если эта книга перед вами, если вы читаете Джемаля, – это уже предполагает в вас некий вектор духовного выбора и определенный контекст, скажем так, ваших интеллектуальных поисков. Так вот: на этой, теперь уже «вашей», площадке в 90-е правил бал традиционализм с его гипнотической беспроигрышностью. Джемаль, который преодолел в себе и Генона, и традиционализм еще в начале 70-х, смотрел на этот мощный тренд как на – можно так сказать – издержки интеллектуального и духовного роста. И считался с этим. Тем более что Генона он считал ключом ко всем «мировым метафизикам и традициям». Но при этом для Джемаля Генон – «это то, что должно быть преодолено».

В «Традиции и Реальности» Джемаль выносит свой приговор: примордиальная Традиция – великая, изначальная, солнечная, нордическая Традиция – это то, что противостоит монотеистической Традиции. Собственно, для Гейдара на этом любой разговор, как правило, закончен. И если он отбрасывает традиционализм в одной из первых лекций, то о чем же остальные и зачем они? А затем, что Джемаль не признает безраздельного «права пользования» Традицией за высшей масонерией: Традиция, по Джемалю, – «это различные способы отношения человека к тому непостижимому, данному вне чувств, которое является смыслом и мотивом всего». Быть абсолютно чуждым Традиции во всех проявлениях невозможно: даже банальная глупость человеческая, если она спровоцирована интеллектуальным импульсом, «предопределена тайным раскладом векторов внутри самой Традиции». И далее Джемаль хорошо нам знакомому традиционализму противопоставляет Традицию Откровения, Традицию пророков…

«Радикальная теология», напоминаем, публикуется впервые. Почему теология, о которой говорит Джемаль, «новая»? Теология – та, о которой мы знаем «из учебника», – сосредоточена на «толковании догматов религиозного учения, на интерпретации вероучения». Но на интерпретацию не могут не оказывать влияние уже развитые метафизика и философия, с которыми сталкивается Откровение при появлении. Но подлинная теология принципиально противоположна метафизике и философии. Теология начинается с появления Откровения, которое есть «совершенно иной источник знания, совершенно иной метод получения знания, нежели созерцание, нежели видение, нежели перцепция, нежели все, чем обладает естественный человек». Но если Откровение есть трансцендентная альтернатива всему воспринимаемому, если Откровение непостижимо ни в созерцании, ни в интуиции, ни в логических умозаключениях, то что же тогда теология, откуда и как ей вообще возникнуть? Собственно, вот здесь и кроется интеллектуальный кризис, кризис системного онтологического мышления. Джемаль отвечает: теология возникает из этого кризиса. Но кризиса не интеллектуального, не «культурологического», – кризис присущ самой реальности, он возникает на самом первичном уровне восприятия, проявляясь дальше на всех уровнях как кризис бытия, сознания и как кризис человека. Понять, почему и как из такой фундаментальной кризисности рождается теология, невозможно без выяснения того, что такое мышление, понятое как актуализация на человеческом уровне мысли Бога…

«Смысл времени» – о времени, которое находится внутри человека, и о том, что нет ничего ценнее нашего внутреннего времени. Суть внутреннего времени – в исполнении долга, которым является реализация цели, ради которой человек сотворен Аллахом. А сотворен человек для того, чтобы повиноваться, служить Всевышнему и узнавать Его. Но человек не только раб Аллаха, но и его наместник. Поэтому его служение – это не только исполнение пяти столпов, но и служение во всем. То есть человек является ответственным за «дело Аллаха» на земле. Человек – адресат Откровения. Откровение предполагает наличие философии как истолкования сути имен на уровне Адама и его потомков, которые следуют за пророками. Политическая философия служит тому, чтобы участвовать в реализации дела Всевышнего в статусе Его наместника, что составляет цель и служение человека. Но человек есть открытый оппонент Бога, он сопротивляется проекту Единобожия. И проявлением противостояния человека Богу во все эпохи является социальное устройство – от фараона до гражданского общества…

Эти небольшие наброски выше не были попыткой кратко изложить суть трех циклов лекций: задача просто непосильная в рамках данного текста. Я лишь слегка приоткрыл дверь в джемалевскую лабораторию мысли.

Тексты Джемаля требуют очень внимательного чтения и постоянного возврата к прочитанному. Наградой нам будет откровение – свое маленькое откровение, которое позволит нам лучше осознать место Откровения в нашей жизни и войти в резонанс с той точкой свободы внутри нас, которую мы унаследовали как потомки Адама (мир ему).

* * *

Начата большая работа по систематизации интеллектуального наследия Гейдара Джемаля. Но опыт показывает, что между необременительными фантазиями на тему «издать все и вся» и отправкой одной книги в типографию лежит пропасть, которую зараз не преодолеть. Поэтому стоит отдельно упомянуть всех, кто справился с этой книгой:

Константин Тараторин, Новосибирск. Создатель и хранитель архива Джемаля. Руководит всем сложным издательским процессом: благодаря ему мы издаем уже четвертую книгу.

Динмухамед Миржакып, Алматы. Наш казахский брат, который взялся заново переводить речь Джемаля в текст, так как известные нам ранее опубликованные расшифровки записей содержат пропуски и неточности.

Ахмед Магомедов, Москва. Редактор. Как мог, придал «печатный вид» устному слову Джемаля.

И наша особая благодарность Гюльнар Джемаль, чья постоянная, щедрая и разнообразная помощь в реализации наших проектов неоценима.

Ахмед Магомедов

Традиция и реальность
МГУ, 1998

Лекция № 1
Традиция как отношение к ноумену

1. Что такое «традиция» и что такое «реальность»

Миссия романтизма. – Традиция как знамя традиционалистов. – Традиционалисты против профанов. – Французский интеллектуализм и англосаксонский «ползучий эмпиризм»

Во имя Бога Милостивого и Милосердного!

Мы сегодня начинаем курс, который посвящен теме, обозначенной, на первый взгляд, общими невыразительными словами: «Традиция и реальность». Слова эти настолько общи, настолько философски стерты, что сразу возникает подозрение, не идет ли речь о чем-нибудь привычно скучном, академическом, пыльном и, видимо, принципиально никому не интересном и не нужном. Парадокс, как обычно, заключается в том, что каждое из этих слов является абсолютным императивом личного интереса.

В слове «традиция» заключена парадигма истины, а под словом «реальность» – то, что всех нас интересует в последней инстанции, потому что «реальность» – это то, что подлинно есть.

Обозначив это, мы немного забежали вперед, потому что в таких академических подходах принято прежде всего начинать разговор о словах. Недавно мне попалась небольшая английская брошюра «Что такое мусульманское искусство». На первой странице было написано: «Мусульманское искусство – давайте разберемся, что такое мусульманское и что такое искусство». И дальше идут цитаты из Вебстера. Нам, конечно, следует начать разговор со слов, что такое «традиция» и что такое «реальность». Я думаю, что мы этого разговора не избежим.

Прежде чем говорить о словах, хотелось бы сказать, что для нас существует несколько планов и несколько измерений того, почему разговор о традиции важен. Это гносеологический аспект нашего разговора, т. е. что такое традиция и реальность с точки зрения познания. Это социальный аспект разговора, т. е. что такое традиция в применении к обществу. И это политический аспект, т. е. аспект власти, наиболее живой и наиболее реальный, потому что тайна власти своими корнями упирается в последний смысл существования – ту последнюю энергетику реальности, которая дает возможность творить небывалое. В этом заключается секрет подлинной власти – как ее понимали Юлий Цезарь, Александр Македонский, Наполеон, а не так, как ее понимают современные представители власти, отождествляя ее с простым контролем. Естественно, нас будут интересовать все стороны власти – метафизическая, социальная, политическая.

Разговор проще начать с социально-исторического аспекта темы традиции, потому что сегодня через этот социальный аспект данная тема легко раскрывается и в политическом, и в метафизическом планах.

Мы живем в обществе – я имею в виду наше российское общество, за спиной которого стоят века, прежде всего европейской истории. Мы живем на острие некоего копья времени, древко которого уходит в проблемы, рожденные противостоянием между христианством и антихристианством в Европе. Россия, которую мы знаем, Россия XVIII–XX веков, Россия Петра, Екатерины, Николаев, Александров, наконец, Россия Советская – это продолжение, зеркало и резонатор тех европейских проблем, о которых каждый из нас с детства знает из книг, из учебников.

Европейское общество перестало быть «традиционным» в понимании традиционалистов в 1337 году, с началом Столетней войны. За этим последовала Реформация, потом Контрреформация, потом якобинская Революция, начало Нового времени. Сложилось другое общество – общество, которое противостояло иерархической организации, ориентированной на внечеловеческие ценности, общество, которое стало ориентироваться на ценности сугубо имманентные, социальные, человеческие. В XIX веке это было общество, в основе которого лежали англосаксонские протестантские ценности, даже если речь идет о Франции. (Надо сказать, что Франция – промежуточный мир между католицизмом и холодным англосаксонским капиталистическим протестантизмом. Она была ареной столкновения, конфронтации этих двух тенденций.) В XIX веке уже, казалось бы, полностью победила идея модернизма, прогресса, взятия собственной истории в собственные руки и т. д. И внезапно в самом конце XIX века, в XX веке пошла неоромантическая реакция, реакция на мир капитализма, на мир светского, четко структурированного социума, в основе которого лежит представление о знании как об экспериментально получаемом своде «эрудиционных» фактов.

Новая вспышка романтизма была подготовлена усилиями самых разных людей, таких как «проклятые поэты» Франции Бодлер, Рембо, таких как экзистенциалисты – можно назвать в качестве экзистенциалиста всем известного Фридриха Ницше. Здесь нужно упомянуть Ф.М. Достоевского, который очень много сделал для подготовки мощнейшей реакции на сложившийся мир протестантского общества (протестантского не в буквальном смысле, а в смысле его холодного рационализма, социальности, «открытости», снятия третьего или четвертого измерения, т. е. общества плоского, пребывающего «все здесь»). Неоромантическая реакция поставила вопрос о том, что же такое социум вообще, – началась переоценка ценностей по поводу Средних веков, древности и т. д. На рубеже этого слома, этой неоромантической реакции возникает интеллектуальный феномен – традиционалисты, которые говорят: «нет, сегодняшнее общество – это общество убогих профанов, общество, которое существует в одну сотую подлинного социального объема; человек предназначен для существования не в такой социальной структуре, как сегодня, а для существования в системе сложного духовного механизма, который осуществляет некую космическую, космологическую и супракосмическую функцию».

Первым, кто сформулировал этот подход с предельной вызывающей ясностью, и кто, будучи очень известен в различных интеллектуальных кругах, до сих пор остается на уровне европейского истеблишмента персоной нон грата (в частности, в высшей католической иерархии), был Рене Генон. Мы потом вернемся к этой знаковой фигуре, фигуре в достаточной степени исполинской и крайне неоднозначной. Сейчас же скажем только, что Генон родился католиком в буржуазной семье в самом сердце Франции на берегах Луары. Он в двадцатипятилетнем возрасте принял ислам в шадилитском ордене, то есть вошел в суфийский тарикат. Всю свою жизнь он посвятил борьбе с современным ему обществом, «восстанию против современного мира»[2]2
«Восстание против современного мира» (итал. «Rivolta contro il mondo moderno») – философско-политический трактат и главная работа итальянского философа-традиционалиста Юлиуса Эволы.

[Закрыть]. Но Генон был «вспышкой», подготовленной определенными духовными процессами, неоднозначностью интеллектуальной ситуации уже в XVIII и XIX веках, потому что слабые ростки оппозиции модернизму пробивались практически в любое время, в любое десятилетие этих веков рационализма, революции, протестантизма, науки и т. д. В этом ряду следует отметить, что есть два направления такой оппозиции современности: есть линия англосаксонская, которая связана с известными оккультистами, теософами, спиритами, а есть линия французская, более интеллектуальная, более рафинированная, которую в XIX веке отмечают такие имена, как Фабр д’Оливе, Сент-Ив д’Альвейдер, который был непосредственно учителем Рене Генона. Есть имена гораздо меньшего калибра, приближающиеся к англосаксонской Поверхности, – это ставший известным в последние годы благодаря переводам популярный в начале века в России автор Папюс, который на первых порах был учителем Генона.

Англосаксонский подход характеризуется прежде всего тенденцией увязать концепцию традиционализма, т. е. внечеловеческого, сверхчеловеческого знания, с экспериментальной наукой, с рационализмом. С другой стороны, он стремится как бы банализировать проблему, свести ее в человеческое измерение, дать ей чисто феноменологический объем, феноменологическое обоснование, и превратить всю эту тематику в некий оккультный Диснейленд. А французский подход основан скорее на концепции преемственности внутреннего единства интеллектуализма и видения единой внечеловеческой системы, в которой человек является замыкающим, наиболее проявленным звеном.

2. Время и вневременное

«Обычай против традиций». – Смысл передачи непередаваемого. – Собака – зритель в кинозале. – Общество как инструмент вечности

Сложилась ситуация, при которой, с одной стороны, существует реальное общество, управляемое демократическими институтами, парламентами, политиками, прессой, а с другой стороны, появляются люди, которые обоснованно и доказательно говорят, что это общество есть некое отклонение от нормы. Они говорят, что это западное отклонение от нормы существует как уродливый нарост на теле человечества, в котором большинство незападных социумов продолжает сохранять некую приверженность внечеловеческой традиционалистской константе. Однако идет наступление западного деформированного профанического общества, – агрессивное, военное, пропагандистское, подрывное наступление западного общества на устои традиционных обществ, еще сохраняющихся за пределами западного мира. В контексте такой социально-геополитической поляризации протекает дискуссия традиционалистов с носителями доминирующего мировоззрения.

От имени чего выступают традиционалисты? Что они противопоставляют человеческому обществу, представляющему собой реальность в себе? Ведь человеческое общество – это некая огромная самодовлеющая машина, это мириады и мириады людей, не только живых, но и тех, которые жили, дела которых вплетены в сегодняшний день, последствия дел которых работают как некая живая данность, наследие, то, что оставлено предыдущими поколениями. И вот этой машине, этой огромной самодовлеющей реальности, бросается вызов. Ей говорят, что эта реальность на самом деле является подножьем чего-то гораздо более великого, для чего она служит как бы инструментом.

Как же сами традиционалисты определяют Традицию – то, от имени чего они выступают? Традиция в понимании традиционалистов – это не то, что обычно на газетном публицистическом уровне или уровне научно-популярных брошюр понимается под словом «традиции» с маленькой буквы. Традиции с маленькой буквы – это некий фольклор, передача определенных сведений, наработок, жестов, элементов культуры, которые в принципе есть не что иное, как «коллективная привычка» – обычай. У Генона есть об этом статья, которая так и называется «Обычай против Традиции». Конечно, есть общее семантическое поле или общее функциональное совпадение этих традиций с маленькой буквы и Традиции с большой буквы. Оно заключается в том, что Традиция тоже имеет свои институты, структуры и механизмы воспроизведения, действующие во времени. И в этом пересечении терминов обозначается то, что многие фольклорные традиции на самом деле являются осколками, отголосками, забытыми, уже искаженными, не помнящими своей сути отпадениями от Традиции. Они передаются людьми, не понимающими значения того, что они передают, такими «аринами родионовнами», убаюкивающими подопечных своими сказками, но не понимающими подлинного, священного, тайного смысла того, что они показывают или рассказывают. Это крайняя степень отпадения от Традиции, дегенерации той большой серьезной Традиции, смысл которой заключается не в том, что нечто передается, но смысл которой, если говорить с точки зрения традиционалистов, в том, что нечто пребывает вне времени и имеет прямое отношение к тому, что пребывает во времени. Иными словами, Традиция – это некое явление вневременного во временном, внечеловеческого в человеческом.

Представим себе белый экран в кинозале, на котором некий кинопроектор проецирует движущуюся картину. У этой картины есть непосредственное физическое воплощение, светотень, движущаяся картинка, а есть еще тот смысл, который есть в этой картинке. Если собака сидит в кинозале, то она видит цвета, формы, прыгающие световые пятна на экране, но она не понимает, что видит, скажем, Бунюэля, не понимает того, что там есть некий сюжет, какие-то объемы смыслов и интуиции, которые стоят даже за простым узнаванием сюжета. То есть тут возникает целая иерархия «прозревания» в исконный смысл картины. Человеческая цивилизация, с точки зрения традиционалистов, это такая цветовая картинка, прыгающая на белом экране, которая, допустим, профанами воспринимается с той же степенью адекватности, как если бы собака сидела в кинозале. А смысл этого, сюжет, интерпретация, понимание, сложные переживания, связанные с этим пониманием, – это то, что открывается только избранным и восходит к проектору, то есть одновременно и автору, и источнику света, к смыслу того, что мы видим как социальный факт.

Традиция – это некая подлинная данность, пребывающая вне времени, вне поколений, вне истории, но перманентно разными техническими способами открывающая себя во времени и в истории и создающая, творящая под себя институты, которые это воспроизведение во времени поддерживают, передают, готовят людей, способных по своим природным данным понимать эту реальность, весь этот громадный комплекс. В конечном счете все общество в недавнем прошлом было, а в некоторых местах мира до сих пор является обществом традиционалистским, традиционным, в котором все является неким институтом, обслуживающим проявление этого вневременного факта.

Назад к карточке книги "Новая теология. Избранные лекции"