Текст книги "Миссис Макгинти с жизнью рассталась"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Агата Кристи
Миссис Макгинти с жизнью рассталась

Глава 1

Эркюль Пуаро вышел из ресторана «Старая бабушка» и оказался в Сохо. Он поднял воротник пальто скорее из благоразумия, чем по необходимости – вечер не был холодным. «Но в моем возрасте, – имел обыкновение говорить Пуаро, – лучше не рисковать».

Взор его был слегка затуманен от удовольствия. Улитки в «Старой бабушке» оказались настоящим объедением. Этот невзрачный на первый взгляд ресторанчик – просто находка! С видом задумчиво-блаженным, какой бывает у сытого пса, Пуаро высунул язык и облизнул губы. Вытащил из кармана платок и потыкал им в свои роскошные усы.

Что ж, пообедал он славно… Чем заняться теперь? Шофер проезжавшего мимо такси услужливо притормозил. Пуаро на миг заколебался, но никакого знака не подал. Зачем брать такси? Даже пешком он придет домой слишком рано – не ложиться же спать!

– Какая жалость, – пробурчал Пуаро себе в усы, – что человек ест только три раза в день…

Дело в том, что полдничать-чаевничать он так и не привык. Если садишься перекусить в пять часов, объяснял он, желудочный сок к обеду будет не тот, пропадет чувство предвкушения. А обед, смею вам напомнить, – важнейшее кулинарное событие дня!

Кофе где-то ближе к полудню – тоже не для него. Горячий шоколад и рогалики на завтрак, ленч по возможности в половине первого и никак не позже часа и, наконец, вожделенный обед – только так!

Именно в эти часы и минуты Эркюль Пуаро жил полнокровной жизнью. К своему желудку он всегда относился серьезно, а теперь в солидном возрасте самое время пожинать плоды праведных трудов. Еда стала для него не только физическим удовольствием, она давала работу и интеллекту. Ибо между приемами пищи он рыскал в поисках источников новых и вкусных яств. Поиски эти, в частности, и привели его в «Старую бабушку», и кулинарная деятельность ресторанчика только что была одобрена Эркюлем Пуаро, этим великим гурманом.

Но теперь, к сожалению, что-то предстояло делать с остатком вечера.

Эркюль Пуаро вздохнул: «Будь здесь сейчас дорогой Гастингс…»

Он с удовольствием предался воспоминаниям о старом друге.

«Да, друг, самый первый в этой стране – и самый дорогой! Правду сказать, он частенько доводил меня до белого каления. Что было, то было. Но разве теперь я вспоминаю это? Нет. Я вспоминаю лишь, как он с озадаченным восхищением следил за мной, как, разинув рот, дивился моим талантам – я вводил его в заблуждение с необыкновенной легкостью, не произнося ни слова лжи, и как же он бывал ошарашен, как немыслимо потрясен, когда наконец доходил до истины, ясной мне с самого начала. Милый, дорогой друг! Мне всегда хотелось блеснуть, сразить наповал, водится за мной такая слабость. Гастингс никогда не мог этого понять. Между тем человеку моих способностей помнить свою истинную цену просто необходимо – а для этого нужны стимулы извне. Не могу же я в самом деле сидеть целый день в кресле и размышлять о том, до чего я талантлив. Медоточивые речи я должен слышать из чьих-то уст. Впору заводить – как это называется в театре? – наемных обожателей».

Эркюль Пуаро вздохнул. Он повернул на Шафтсбери-авеню.

Перейти улицу, добраться до Лестер-сквер и провести вечер в кино? Чуть нахмурившись, он покачал головой. Кино все чаще вызывало у него глухое раздражение. Сюжет почти всегда сметан на живую нитку, логикой развития и не пахнет, даже съемки, от которых кое-кто приходит в умиление, Эркюлю Пуаро обычно казались надуманными – операторы будто специально выбирают такой ракурс, чтобы виды, пейзажи и отдельные предметы выглядели решительно не так, как в действительности. Вообще вся нынешняя жизнь – это сплошной театр, богема. Куда девались любовь к порядку, торжество разума, ценимые им столь высоко? А уж чтобы кто-то восхищался изысканностью, тонкостью – куда там! Нынче в моде насилие, первобытная жестокость. Впрочем, этого и раньше хватало – Пуаро, как бывший офицер полиции, был сыт жестокостью по горло. В свое время он этой первобытной жестокости нагляделся… Она была скорее правилом, чем исключением. И просто утомляла его своей убогостью, бессмысленностью.

В конце концов Пуаро направился в сторону дома. Надо посмотреть правде в глаза – в современную жизнь он просто не вписывается. С другой стороны, он такой же раб, как все, на более высоком уровне, но все равно раб. Его, как и всех остальных, закабалила работа. И когда настает час досуга, люди просто не знают, как им распорядиться. Отставной финансист берет в руки клюшку для гольфа, бывший лавочник сажает в огороде лук, Пуаро находит удовольствие в еде. Вот и пришли к тому, от чего ушли. Человек ест только три раза в день. А чем заполнить промежутки?

Проходя мимо продавца газет, он обратил внимание на заголовок:

«СУД ВЫНОСИТ ПРИГОВОР УБИЙЦЕ МИССИС МАКГИНТИ».

Статья его не заинтересовала. Он смутно припомнил, что читал заметочку об этом убийстве. Убийство, каким несть числа. Какую-то бедную старушку шмякнули по голове и украли несколько фунтов. Бессмысленная первобытная жестокость – что и требовалось доказать.

Пуаро свернул во двор своего дома. Как всегда, сердце его одобрительно затукало. Своим домом он гордился. Замечательное симметричное здание. На лифте он поднялся на третий этаж и оказался перед своей просторной роскошной квартирой: выключатели, абажуры, торшеры отделаны металлом, квадратные кресла, строгие прямоугольные шкафчики и тумбочки. Линии сплошь прямые и четкие, порядок воистину образцовый.

Открыв ключом дверь, он вошел в квадратную белую прихожую; тотчас бесшумно возник слуга Джордж.

– Добрый вечер, сэр. Вас ожидает… джентльмен. – Он ловко снял пальто с плеч Пуаро.

– В самом деле? – Легкая пауза перед словом «джентльмен» не прошла для Пуаро незамеченной. По части снобизма с Джорджем мало кто мог сравниться. – Как его зовут?

– Некий мистер Спенс, сэр.

– Спенс. – В первую минуту это имя ничего не сказало Пуаро. Но он знал – должно было сказать.

Задержавшись на миг перед зеркалом – поправить усы, довести их до полного совершенства, – Пуаро открыл дверь и вошел в гостиную. Мужчина, сидевший в одном из больших квадратных кресел, поднялся ему навстречу.

– Здравствуйте, месье Пуаро, надеюсь, вы меня помните. Давненько дело было… Старший полицейский инспектор Спенс.

– Ну, разумеется. – Пуаро сердечно пожал гостю руку.

Старший инспектор Спенс из полиции Килчестера. Им тогда здорово пришлось поломать голову… Когда же это было? Давненько, как сказал Спенс…

Пуаро радушно предложил гостю выпить:

– Гренадин? Ментоловый ликер? Бенедиктин? Ликер-какао?..

В эту минуту вошел Джордж, он принес на подносе бутылку виски и сифон.

– Может быть, сэр, вы предпочитаете пиво? – пробурчал он, обращаясь к гостю.

Старший инспектор Спенс, человек с крупным красноватым лицом, заметно оживился.

– От пива не откажусь, – сказал он.

Пуаро в очередной раз мысленно снял шляпу перед Джорджем. Сам он понятия не имел, что в доме есть пиво, и вообще в его сознании плохо укладывалось, как можно предпочесть этот напиток сладкому ликеру.

Когда Джордж поставил перед Спенсом высокую кружку с шапкой пены, Пуаро налил себе крошечную порцию изумрудного ментолового ликера.

– Очень мило, что надумали выбраться ко мне, – начал он разговор. – Очень мило. Вы сейчас из?..

– Килчестера. Через полгода ухожу на пенсию. Вообще-то я мог уйти еще полтора года назад. Но меня упросили остаться.

– Вы мудро сделали, что согласились, – с чувством произнес Пуаро. – Очень мудро…

– Правда? Не знаю, не знаю. Не уверен.

– Да, да, очень мудро, – подтвердил Пуаро. – Вы не представляете, что такое ennui[1]1
  Скука (фр.).


[Закрыть] – долгие, томительные часы скуки и бездействия.

– О-о, на пенсии у меня будет полно работы. В прошлом году мы в новый дом перебрались. Садовый участок ничего себе, но такой запущенный! Все нет времени заняться им вплотную.

– Ну, раз вы в душе садовод, дело другое. Я тоже как-то решил поселиться в пригороде, думал, буду выращивать кабачки. Ничего из этой затеи не вышло. Не по нраву мне это.

– Вы бы видели, какой кабачок я вырастил в прошлом году! – с энтузиазмом воскликнул Спенс. – Настоящий гигант! А розы! Розы – это моя страсть. Я собираюсь…

Он прервал себя на полуслове:

– Я приехал не для того, чтобы хвастаться своим огородом.

– Конечно, нет, вы приехали повидать старого знакомого, это очень любезно. Я вам весьма признателен.

– Боюсь, месье Пуаро, есть и другая причина. Буду с вами откровенен. Я хочу просить вас об одолжении.

Пуаро осторожно проурчал:

– Ваш дом заложен, и вам нужна ссуда, чтобы…

Спенс, ужаснувшись, перебил его:

– Боже правый, деньги тут ни при чем! У меня и в мыслях такого не было!

Пуаро взмахнул руками, грациозно извиняясь:

– Простите великодушно.

– Скажу вам напрямую: сам не знаю, как у меня хватило нахальства приехать к вам с такой просьбой. Если вы возьмете меня за шиворот и выставите за дверь, я не удивлюсь.

– Никакого шиворота не будет, – отмахнулся Пуаро. – Продолжайте.

– Речь идет о деле миссис Макгинти. Вы, наверное, о нем читали.

Пуаро покачал головой:

– Мимоходом. Миссис Макгинти, пожилая женщина, то ли продавщица, то ли домработница. Рассталась с жизнью, да? А как?

Спенс уставился на него.

– Господи! – воскликнул он. – Надо же, что припомнилось… Поразительно… Как это мне сразу в голову не пришло…

– Простите?

– Нет, ничего. Была такая игра. Детская. Мы играли в нее детишками. Соберемся, сядем в рядок – и поехали; кто водит, к каждому по очереди с одной считалочкой: «Миссис Макгинти с жизнью рассталась, на небо улетела, на небе осталась, с жизнью рассталась, рассталась. А как?» – «Стоя на колене, как я, вот так!» Дальше – вопрос следующему: «Миссис Макгинти с жизнью рассталась, на небо улетела, на небе осталась, с жизнью рассталась, рассталась. А как?» – «Вытянув руку, как я, вот так!» И вот уже каждый, замерев, стоит на колене и тянет вперед правую руку. И наконец – развязка! «Миссис Макгинти с жизнью рассталась, на небо улетела, на небе осталась, с жизнью рассталась, рассталась. А как?» – «Вот так!» Водящий валится на землю, а за ним – все остальные, будто кегли! – И Спенс разразился громким хохотом. – Надо же, что припомнилось!

Пуаро вежливо ждал, что последует дальше. Это был один из тех случаев, когда, прожив в Англии полжизни, он находил английский недоступным для понимания. Он и сам играл в детстве в прятки и в пекаря, но у него вовсе не возникало желания рассказывать об этих играх, даже думать о них.

Когда Спенс наконец отсмеялся, Пуаро повторил чуть утомленно:

– Так как же она рассталась с жизнью?

Улыбка сбежала с лица Спенса. Он снова посерьезнел.

– Ее ударили по затылку чем-то острым и тяжелым. Убийца обшарил комнату и похитил ее сбережения, около тридцати фунтов наличными. Она жила в небольшом коттедже, но держала постояльца. Некоего Бентли. Джеймса Бентли.

– Ах да, Бентли.

– Следов взлома обнаружено не было. Замки, окна – все в полном порядке. Бентли был стеснен в деньгах, сидел без работы, два месяца не платил за жилье. Деньги нашли под камнем позади коттеджа. На рукаве пиджака Бентли оказались следы крови и волосы – кровь той самой группы, что у покойницы, те же волосы. На первом допросе он заявил, что рядом с телом убитой не находился – выходит, кровь и волосы не могли попасть на его одежду случайно.

– Кто ее нашел?

– Булочник принес хлеб. В тот день хозяйка обещала с ним расплатиться. Дверь открыл Джеймс Бентли и сказал, что уже стучался к миссис Макгинти, но не достучался. Тогда булочник засомневался – не случилось ли чего? Они позвали соседку и вместе пошли наверх. В спальне миссис Макгинти не оказалось, постель осталась застеленной с вечера, но вся комната была перерыта, а половицы приподняты. Тогда они решили заглянуть в гостиную. Там она и лежала на полу, соседка как увидела, давай голосить на всю округу. Потом, конечно, вызвали полицию.

– И Бентли в итоге арестовали и судили?

– Да. Было судебное разбирательство. Вчера. Дело оказалось яснее ясного. Сегодня утром присяжные вынесли приговор, им понадобилось всего двенадцать минут. Суд постановил: виновен, приговорить к смертной казни.

Пуаро кивнул.

– А потом, после приговора, вы сели в поезд и приехали в Лондон, чтобы повидаться со мной. Почему?

Старший инспектор Спенс опустил взор в свою пивную кружку. Несколько раз провел пальцами по ободку.

– Потому что, – выговорил он, – боюсь, он ее не убивал…

Глава 2

На минуту-другую воцарилась тишина.

– И вы приехали ко мне, чтобы… – Пуаро не закончил предложения.

Старший инспектор Спенс поднял голову. Кровь еще сильнее прилила к его лицу. Это было лицо типичного провинциала, маловыразительное, замкнутое, с проницательными, но честными глазами. Лицо человека с незыблемыми нравственными устоями, который всегда точно знает, как именно ему поступить, никогда не спутает добро со злом.

– Я в полиции давно, – сказал он. – Навидался того, и другого, и третьего. В людях худо-бедно разбираюсь. Приходилось вести дела и об убийстве – одни простые, как дважды два, другие посложнее. Одно известно и вам, месье Пуаро…

Пуаро кивнул.

– Крепкий был орешек. Пожалуй, без вас мы бы его нипочем не разгрызли. Но докопались-таки до правды, да так, что и тени сомнений не осталось. И в других случаях, про какие вы не знаете, ясность была полная. Взять Уистлера, он получил свое – и вполне по заслугам. Равно как и бандюги, что застрелили старого Гатермана. Как Верол со своим мышьяком. Трантер, тот выкрутился – но убить-то он убил, точно знаю. Повезло и миссис Кортленд – муж ее был извращенцем, каких поискать, и присяжные ее оправдали. Руководствовались не справедливостью, а чувствами. Такое бывает, никуда не денешься, сердце ведь не камень. А иногда улик не хватает… Случается, убийце удается разжалобить присяжных, а то и просто провести за нос – редко, конечно, но не без этого. Иногда адвокат ловко защиту построит либо обвинитель переборщит. В общем, всего этого я нагляделся вдоволь. Но чтобы… – Спенс помахал увесистым пальцем, – чтобы невинного человека повесили за то, чего он не совершал, – на моей памяти такого не было. И не хочу я, месье Пуаро, видеть такое правосудие. Тем более, – добавил он, – в Англии!

Пуаро пристально посмотрел на него:

– И вы считаете, сейчас правосудие может оказаться именно таким. Но почему…

Спенс перебил его:

– Я знаю почти все, что вы хотите сказать. И отвечу на ваши вопросы заранее. Это дело вел я. Мне поручили провести дознание, собрать улики. Свою работу я проделал очень тщательно. Собрал все факты, какие мог. И все они указывали в одну сторону – на одного человека. Все, что у меня набралось, я передал своему начальнику. Дальше я к этой истории касательства не имел. Материалы пошли к государственному обвинителю, а уж он решал, заводить дело или нет. Дело он завел, да иначе и не могло быть при таких уликах. Джеймса Бентли арестовали, предали суду, по всем правилам судили и признали виновным. Улики со счетов не сбросишь, присяжные прекрасно это знают. Да и не сказать чтобы они сильно терзались сомнениями. Скорее его виновность была для них очевидной.

– А для вас – нет?

– Нет.

– Почему?

Старший инспектор Спенс вздохнул. Задумчиво потер ручищей подбородок.

– Не знаю. Понимаете, никакой причины для сомнений – конкретной причины – у меня нет. Просто в глазах присяжных он тянет на убийцу, а в моих – ну никак. А в убийцах я разбираюсь лучше, чем они.

– О да, тут вы специалист.

– Во-первых… как бы сказать… не было в нем никакой дерзости, наглости. Ни капли. А ведь этого добра у них обычно хоть отбавляй. Такое самодовольство, куда там! Каждый убийца считает, что уж как-нибудь вотрет тебе очки. И вообще он такой ловкач, все провернул чисто, комар носу не подточит. И даже когда они сидят на скамье подсудимых и чувствуют, что головы не сносить, все равно геройство это из них так и лезет, им это прямо удовольствие! Как же, ведь все глаза – на них. Прямо звездный час. Может, им впервые в жизни выпало играть главную роль. Вот и дерзят да изгаляются.

Последним предложением Спенс как бы подытожил все сказанное.

– Вы ведь мою мысль поняли, месье Пуаро.

– Понял, и очень хорошо. А у Джеймса Бентли ничего этого не было?

– Нет. Перепуган был до смерти – это да. С самого начала. Кое-кто считает: раз боится, значит, виновен. А по мне, тут никакой связи нет.

– Согласен. А каков он, этот Джеймс Бентли?

– Тридцать три года, среднего роста, кожа желтоватая, носит очки…

Пуаро остановил этот поток:

– Я не про физические данные. Что он за человек?

– Ах, это. – Старший инспектор Спенс задумался. – Такие к себе не очень располагают. Какой-то весь дерганый. В глаза не смотрит. Глядит как бы исподлобья, украдкой. В общем, для присяжных хуже не придумаешь. То пресмыкается да жмется от страха, то вдруг давай храбриться да буянить. Но все как-то не так.

Он сделал паузу и доверительно добавил:

– На самом деле тихоня тихоней. У меня двоюродный брат был такой. Приключится какая-нибудь неурядица – он такую небылицу наплетет, что никто в жизни не поверит.

– Похоже, этот Джеймс Бентли не очень привлекательный тип.

– Так и есть. Такие мало кому по нраву. Но чтобы его за это повесили – тут я против.

– Думаете, повесят?

– А почему нет? Ну, подаст его адвокат апелляцию, так ведь основания для нее совсем хлипкие, уцепится разве за какую-то формальность, но, боюсь, толку от этого не будет.

– А адвокат у него был хороший?

– По закону о защите неимущих ему в адвокаты назначили молодого Грейбрука. Малый он дотошный, старательный, что мог, то и сделал, корить его не за что.

– Выходит, суд был вполне законный, и присяжные – обычные люди, как и сам Бентли, – приговорили его к смертной казни.

– Именно так. Жюри присяжных – самое нормальное, обыкновенное. Семь мужчин, пять женщин, люди все достойные, порядочные. Судьей был Стейнисдейл, человек немолодой. В несправедливости, предвзятости его не упрекнешь.

– Получается, что все английские законы соблюдены, Джеймсу Бентли не на что и жаловаться!

– Так уж и не на что? А если его повесят за то, чего он не совершал?

– Да, верно.

– И начал это дело я, собрал факты, сопоставил их – а в результате его приговорили к смерти. Не нравится мне это, месье Пуаро, совсем не нравится.

Эркюль Пуаро задумчиво посмотрел на старшего инспектора Спенса – лицо покрасневшее, взволнованное.

– Ну хорошо, – наконец сказал он. – Что вы предлагаете?

Спенс совсем смутился.

– Вы, конечно, понимаете, что будет дальше. Дело Бентли закрыто. Я уже веду другое дело – о растрате. Сегодня вечером мне надо ехать в Шотландию. Я ведь человек подневольный.

– А я – свободный?

Спенс, преодолевая неловкость, кивнул:

– Вы – человек догадливый. Может, это и нахальство с моей стороны. Но ничего другого придумать не могу, не вижу другого выхода. Сам я сделал, что мог, проверил все возможные версии. И ни к чему не пришел. Да и вряд ли мог прийти. Но вы… может, вы до чего-то и докопаетесь. У вас – извините, не в обиду будь сказано – какой-то диковинный взгляд на вещи. Может, в этом деле такой подход и нужен. Ведь если Бентли ее не убивал, это сделал кто-то другой. Сама себя она по затылку не рубанула. Может, наткнетесь на что-то, что я проглядел. У вас-то, конечно, никакого резона в это вмешиваться. С моей стороны чистая наглость даже предложить вам такое. Но уж как есть. Я приехал к вам, потому что ничего умнее придумать не смог. Но если вам неохота сниматься с якоря – да и к чему оно вам?..

Пуаро перебил его:

– Ну, резон есть, и даже не один. Свободного времени у меня сверх меры – это во-первых. Во-вторых, вы меня заинтриговали – да, и даже очень. В-третьих, это вызов, вызов серым клеточкам моего мозга. В-четвертых, нельзя сбрасывать со счетов мое уважение к вам. Я представляю, как через полгода вы в своем саду сажаете, скажем, кусты роз. Ничто не должно омрачать вашего счастья, но, увы, есть некая червоточинка, некое воспоминание, которое вы все время пытаетесь отогнать, – нет, друг мой, я хотел бы, чтобы ваше счастье было полным. И наконец, – Пуаро выпрямился и энергично тряхнул головой, – существует такая вещь, как принципы. Если человек убийства не совершал, нельзя допустить, чтобы его повесили. – Он смолк и тут же добавил: – А если он все-таки ее убил?

– Если так, у меня камень упадет с души.

– Значит, одна голова хорошо, а две – лучше? Что ж, предложение принято. Я берусь за это дело. Причем немедля – время не ждет. След и так уже остыл. Миссис Макгинти убили… когда?

– Двадцать второго ноября.

– Раз так, будем брать быка за рога.

– У меня есть записи по делу, я их вам передам.

– Прекрасно. Но сейчас нас интересует общая картина. Если миссис Макгинти убил не Джеймс Бентли, то кто же?

Спенс пожал плечами и натужно произнес:

– У меня никаких подозреваемых нет.

– Такой ответ нас не устраивает. В любом убийстве есть мотив, и надо подумать, какой мотив мог подойти для миссис Макгинти. Зависть, месть, ревность, страх, деньги? Начнем с последнего – он самый простой. Кому ее смерть принесла материальную выгоду?

– Крупную – никому. На банковском счету у нее лежало двести фунтов. Эти деньги получит ее племянница.

– Двести фунтов – не бог весть какая сумма, но в определенных обстоятельствах этого может быть вполне достаточно. Итак, племянница. Извините, мой друг, что я иду за вами след в след. Я знаю, что вы не обошли племянницу вниманием, но мне придется повторить весь пройденный вами путь.

Спенс согласно наклонил свою большую голову.

– Конечно, племянницу мы вниманием не обошли. Тридцать восемь лет, замужем. Муж маляр, строит и отделывает жилые дома. Отзываются о нем хорошо, работа у него постоянная, малый он толковый, неглупый. Она – приятная молодая особа, немного болтливая, тетушку свою не сказать чтобы обожала, но, в общем, относилась к ней прилично. Ни ему, ни ей эти деньги не были нужны позарез, хотя такому подарку они явно рады.

– А ее коттедж? Он тоже достается им?

– Дом сдавался в аренду. По закону об аренде хозяин, разумеется, не мог выселить старушку. Но теперь, когда она умерла, едва ли это жилище может занять племянница – да они с мужем на это и не претендуют. Они живут в современном домике на одну семью, принадлежащем муниципальному совету, и очень им гордятся. – Спенс вздохнул. – Племянницу и ее мужа я прощупал как следует – они ведь казались самыми подходящими кандидатурами. Но уцепиться ни за что не удалось.

– Хорошо. Теперь поговорим о самой миссис Макгинти. Опишите ее, если нетрудно, – и не только в смысле внешнего облика.

Спенс ухмыльнулся:

– Стандартное полицейское описание не хотите? Что же, ей было шестьдесят четыре года. Вдова. Муж работал в магазине тканей в Килчестере. Лет семь назад умер. От воспаления легких. С тех пор миссис Макгинти ходила по близлежащим домам на поденную работу. Готовка, уборка. Бродхинни – небольшое местечко из новых. Кто тут живет? Несколько пенсионеров, один из владельцев какой-то инженерной фирмы, врач – такая публика. До Килчестера регулярно ходят автобус и поезд, в восьми милях находится Калленки – довольно крупный летний курорт, вам, наверное, это известно, – но Бродхинни так и не разрослись, оставшись симпатичным провинциальным местечком примерно в четверти мили от шоссе между Драймаутом и Килчестером.

Пуаро кивнул.

– Коттедж миссис Макгинти – один из четырех, которые и составляют саму деревню. Еще есть почта и магазинчик, а сельскохозяйственные рабочие живут в другом месте.

– И она взяла жильца?

– Да. Пока был жив муж, они брали постояльцев только на лето, а когда умер, она стала пускать жильцов круглый год. Джеймс Бентли прожил у нее несколько месяцев.

– Вот мы и добрались до Джеймса Бентли?

– Его последнее место работы – контора по продаже жилья в Килчестере. До этого он жил с матерью в Калленках. Она была инвалидом, он ухаживал за ней и мало где появлялся. Потом она умерла, а вместе с ней он лишился и ежегодной выплаты, которую она получала. Он продал их небольшой дом, нашел работу. Человек вполне образованный, но специальных навыков нет, особых склонностей тоже, к тому же, я говорил, не очень к себе располагающий. Найти работу оказалось не так просто. В общем, взяла его одна фирма, «Бритер и Скаттл». Так, второразрядная. Не думаю, что он себя там как-то проявил, скорее наоборот. Они стали сокращать штаты, и ему пришлось уволиться. Найти другое место не удавалось, деньги таяли. Обычно он платил миссис Макгинти за комнату раз в месяц. Она кормила его завтраком и ужином и за все брала три фунта в неделю – вполне разумная плата. Он задолжал ей за два месяца, а деньги были совсем на исходе. Работа все не подворачивалась, а хозяйка требовала плату за жилье.

– Он знал, что дома она держит тридцать фунтов? Кстати, почему она держала эти деньги дома, ведь у нее был счет в банке?

– Не доверяла властям. Говорила, что двести своих кровных фунтов она им отдала, больше не дождутся. Она прятала деньги в таком месте, откуда могла взять их в любую минуту. Кое-кому она сама об этом сказала. Они лежали под незакрепленной половицей в ее спальне – проще тайника и не придумаешь. Джеймс Бентли не стал отрицать, что знал о тайнике.

– Очень любезно с его стороны. А племянница с мужем – они тоже знали?

– Да, конечно.

– Теперь возвращаемся к моему первому вопросу. Как миссис Макгинти рассталась с жизнью?

– Это случилось вечером двадцать второго ноября. Полицейский врач определил, что смерть наступила между семью и десятью вечера. Она поужинала – копченая селедка, хлеб и маргарин. Обычно, как я выяснил, ужинать она садилась в половине седьмого. Если в тот вечер она не нарушила своего распорядка, состояние органов пищеварения позволяет считать, что смерть наступила между половиной девятого и девятью. Джеймс Бентли, по собственному признанию, в тот вечер гулял от семи пятнадцати до девяти. Почти каждый вечер он с наступлением темноты выходил на прогулку. Из его рассказа следует, что он вернулся с прогулки в девять часов (у него был свой ключ) и сразу поднялся в свою комнату. Для летних жильцов миссис Макгинти поставила во всех комнатах умывальные раковины, так что умылся он у себя. Почитал минут тридцать, потом лег спать. Ничего необычного не видел и не слышал. Утром спустился в кухню, но никого там не застал, не было и признаков того, что готовился завтрак. Дальше он, немного поколебавшись (так он говорит), постучал в дверь миссис Макгинти, но ответа не получил.

Он решил, что она проспала, но будить ее стуком в дверь ему не хотелось. Вскоре пришел булочник, тогда Джеймс Бентли поднялся наверх и постучал в дверь хозяйкиной спальни снова, а потом булочник пошел к соседке, некой миссис Эллиот, и привел ее с собой, она в конце концов наткнулась на тело и подняла крик на всю округу. Миссис Макгинти лежала на полу в гостиной. Ее ударили по голове чем-то вроде секача с очень острой кромкой. Она скончалась мгновенно. Ящики были выдвинуты, вещи раскиданы по полу, а в тайнике под незакрепленной половицей в спальне – кто-то ее поднял – было пусто. Все окна закрыты, ставни заперты изнутри. Никаких следов вторжения извне.

– Выходит, – подытожил Пуаро, – либо ее убил Джеймс Бентли, либо она впустила убийцу сама, пока Бентли гулял?

– Именно так. Это не был какой-то налетчик или грабитель. Кого же она могла впустить? Кого-то из соседей, племянницу либо ее мужа. Вот весь ее круг. Соседи явно ни при чем. Племянница с мужем в тот вечер были в кино. Есть вероятность – крошечная, – что один из них вышел из кино незамеченным, проехал на велосипеде три мили, порешил старушку, спрятал за домом деньги и опять-таки незаметно вернулся в кино. Мы проверили и эту версию, но она никак не подтвердилась. И потом – зачем прятать деньги за домом миссис Макгинти? Забрать их оттуда не так просто. Уж лучше где-нибудь на обратной дороге – целых три мили. Нет, спрятать их за домом можно было только в одном случае…

Пуаро докончил за него:

– …если вы живете в этом доме, но не хотите прятать деньги у себя в комнате или где-то внутри. Другими словами, положить деньги туда, где они лежали, было с руки Джеймсу Бентли.

– Все так. Куда ни кинь, откуда ни погляди, натыкаешься на Бентли. А кровь на рукаве – это что?

– Как он это объяснил?

– Сказал, что, кажется, за день до этого он зацепился за тушу в лавке мясника. Вранье! На рукаве была кровь человека.

– И что, он так и твердил свое?

– Если бы. На суде он запел совсем другую песню. Ведь на рукаве оказался еще и волос, на котором была кровь, волос с головы миссис Макгинти. Это уже надо было как-то объяснять. Он признался, что вечером, вернувшись с прогулки, зашел в гостиную. Вошел, по его словам, сначала постучавшись, и увидел ее на полу, мертвую. Он наклонился и тронул ее, чтобы удостовериться, так он сказал. И тогда совсем потерял голову. При виде крови его будто бы всегда начинает мутить. Он ушел к себе в комнату в состоянии шока и там рухнул без чувств. А наутро у него не хватило смелости признаться, что ему уже все известно.

– Звучит сомнительно, – заметил Пуаро.

– Да, согласен. И все же, – задумчиво произнес Спенс, – возможно, так оно и было. Простому человеку, даже присяжным в это поверить довольно трудно. Но такие люди мне попадались. Я не о том, что он рухнул без чувств. Я о другом: некоторые просто не способны принять ответственное решение. Это люди застенчивые, робкого десятка. Вот, скажем, он входит и видит – она мертвая лежит на полу. Он знает: надо что-то сделать, вызвать полицию, кликнуть соседей – в общем, поступить как положено. А он празднует труса. Ход мысли примерно такой: я мог про это ничего не знать. Мог сюда и не заходить. Вот и пойду спать, будто и не был здесь вовсе… Ну а за всем этим, понятное дело, стоит страх – вдруг заподозрят, что это его рук дело? Э-э, нет, уж лучше помалкивать, держаться от этой истории подальше – и наш простофиля увязает по самую шейку.

Спенс выдержал паузу.

– Могло быть и так.

– Могло, – задумчиво согласился Пуаро.

– А там кто знает, может, эту байку придумал для него адвокат. Всякое возможно. Официантка из кафе в Килчестере, где он обычно обедал, сказала: он всегда выбирал столик, чтобы смотреть либо в стену, либо в угол, лишь бы не видеть людей. Знаете, бывают такие чокнутые. Чокнутый – но не настолько, чтобы убить человека. Мании преследования или чего-то в этом роде у него не было.

Спенс искательно, с надеждой посмотрел на Пуаро, но отклика во взгляде великого сыщика не нашел – тот только хмурился.

Минуту-другую они сидели молча.