Текст книги "Загадка Эндхауза"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Увы, мадемуазель… – попытался было заговорить Пуаро.

– Только не говорите, что все наоборот, – взмолилась она, – что вы пишете миниатюры и одну из них хотите мне всучить. Впрочем, нет, с такими усами… да еще живет в «Мажестике», где кормят отвратительно, а цены самые высокие во всей Англии… нет, это попросту исключено.

Женщина, отворявшая нам дверь, принесла лед и поднос с бутылками. Не переставая болтать, Ник ловко смешала коктейли. Мне кажется, непривычная молчаливость Пуаро в конце концов привлекла ее внимание. Наполняя фужеры, она вдруг остановилась и резко бросила:

– Ну, хорошо…

– Вот этого-то мне и хочется, мадемуазель: пусть все будет хорошо. – Он взял у нее фужер. – Ваше здоровье, мадемуазель, здоровье и долголетие.

Девушка была не глупа. Его многозначительный тон не ускользнул от нее.

– Что-нибудь… случилось?

– Да, мадемуазель. Вот…

Он протянул руку. На его ладони лежала пуля. Девушка взяла ее, недоуменно нахмурившись.

– Известно вам, что это такое?

– Да, конечно. Это пуля.

– Именно так. Мадемуазель, сегодня утром возле вашего уха пролетела вовсе не оса… а эта пуля.

– Вы хотите сказать… что какой-то оголтелый идиот стрелял в парке возле отеля?

– Похоже на то.

– Черт возьми! – чистосердечно изумилась Ник. – Выходит, я и вправду заколдована. Значит, номер четыре.

– Да, – согласился Пуаро. – Это четвертый. И я прошу вас рассказать об остальных трех… случайностях.

Девушка удивленно взглянула на него.

– Я хочу полностью убедиться, что это были… случайности.

– Господи! Ну конечно! А что же еще?

– Соберитесь с духом, мадемуазель. Вас ждет большое потрясение. Вы не подумали, что кто-то покушается на вашу жизнь?

Вместо ответа Ник покатилась со смеху. Предположение Пуаро, кажется, здорово ее позабавило.

– Волшебная идея! Ну, милый вы мой, кто ж это станет на меня покушаться? Я ведь не очаровательная юная наследница, после которой останутся миллионы. Я бы не прочь, чтоб кто-нибудь и в самом деле попытался меня убить, – это, должно быть, захватывающее ощущение, только, боюсь, напрасная надежда!

– Вы мне расскажете о тех случайностях, мадемуазель?

– Конечно, да только это все пустяки. Так, чепуха какая-то. У меня над кроватью висит тяжелая картина. Ночью она свалилась. Совершенно случайно я услыхала, что где-то в доме хлопает дверь, пошла посмотреть, где, и запереть ее… и таким образом спаслась. Она бы мне, наверно, угодила в голову. Вот вам и номер первый.

Пуаро не улыбнулся.

– Дальше, мадемуазель. Перейдем ко второму.

– О, этот и вовсе ерундовый! Здесь, в скалах, есть крутая тропка. Я хожу по ней к морю купаться. Там есть такая скала, с которой можно нырять. Так вот, когда я шла по этой тропке, откуда-то сверху сорвался валун и прогрохотал на волосок от меня. А третье – это уже совсем из другой оперы. У автомобиля что-то стряслось с тормозами – не знаю точно что, мне говорили в гараже, да я не поняла. Во всяком случае, если бы я выехала из ворот и спустилась с холма, тормоза бы не сработали, и я наверняка врезалась бы в ратушу и превратилась в лепешку. В конечном счете у города оказалась бы щербатая ратуша, а от меня осталось бы мокрое место. Но так как я всегда что-нибудь забываю, мне пришлось повернуть назад и врезаться всего-навсего в живую изгородь.

– А можете вы мне сказать, что именно было неисправно?

– Спросите в гараже Мотта. Там знают. По-моему, была отвинчена какая-то пустяковина. Я уже думала, не напроказил ли там чего мальчик Эллен. У моей горничной, у той, что отворяла вам дверь, есть маленький сынишка. Мальчишки ведь любят возиться с машинами. Эллен, конечно, клянется, что он и близко не подходил. А мне все кажется, что бы там Мотт ни говорил: в машине просто что-то разболталось.

– Где вы держите машину, мадемуазель?

– В сарае за домом.

– Вы его запираете?

Ник удивленно раскрыла глаза.

– Ох! Ну конечно нет!

– И каждый может незаметно подойти к машине и вытворять все, что угодно?

– Вообще-то да… пожалуй. Да только это глупо.

– Нет, это не глупо, мадемуазель. Вы все еще не понимаете. Вам грозит опасность, серьезная опасность. Это говорю вам я. Я! Вы знаете, кто я такой?

– Кто-о? – замирая, прошептала Ник.

– Я Эркюль Пуаро.

– О! – отозвалась та каким-то разочарованным тоном. – Ну еще бы…

– Вам известно это имя, а?

– Конечно.

Девушка съежилась. В ее глазах появилось загнанное выражение. Пуаро сверлил ее пронзительным взглядом.

– Вы чем-то смущены. Я делаю из этого вывод, что вы не читали посвященных мне книг.

– Да нет… собственно говоря, не все. Но фамилию я, конечно, слышала.

– Вы вежливая маленькая лгунья, мадемуазель. – (Я вздрогнул, вспомнив слова, которые слышал нынче днем в отеле.) – Я забыл, вы ведь еще ребенок – откуда вам знать? Как мимолетна слава! Вот мой друг – он вам расскажет.

Ник посмотрела на меня. Я откашлялся, немного смущенный.

– Мсье Пуаро… м-м… был знаменитым сыщиком, – объяснил я.

– Ах, мой друг! – воскликнул Пуаро. – И это все, что вы можете сказать? Ну, каково? Скажите, что я единственный, непревзойденный, величайший сыщик всех времен!

– В этом нет необходимости, – заметил я сухо. – Вы уже сами все сказали.

– Так-то оно так, но мне пришлось поступиться своей скромностью. Человек не должен сам себе петь дифирамбы.

– Зачем же пса держать, а лаять самому? – не без ехидства посочувствовала Ник. – Да, кстати, кто же пес? Я полагаю, доктор Ватсон?

– Моя фамилия Гастингс, – сказал я сухо.

– Битва при… – подхватила Ник. – 1066 год. Кто сказал, что я не образованна? Нет, это ужас до чего здорово! Значит, вы думаете, что кто-то в самом деле хочет со мной разделаться? До чего интересно! Жаль только, в жизни ничего такого не бывает. Разве что в книгах. Мсье Пуаро, вы похожи на хирурга, придумавшего какую-то новую операцию, или на врача, который обнаружил неизвестную болезнь и хочет, чтобы она была у каждого встречного.

– Черт побери! – загремел Пуаро. – Да будете ли вы говорить серьезно? Вы, нынешняя молодежь, бываете вы хоть когда-нибудь серьезны? Славная получилась бы шуточка, если бы вас нашли в саду возле отеля с этакой аккуратненькой маленькой дырочкой – только не в шляпке, а в голове. Вы бы тогда не стали смеяться, а?

– Сеанс сопровождался потусторонним хохотом, – сказала Ник. – Нет, серьезно, мсье Пуаро, я вам очень благодарна и все такое, но, честное слово, это какое-то совпадение.

– Упряма как черт!

– Которому я и обязана своим именем. Моего дедушку подозревали в том, что он продал душу черту. Его иначе и не называли здесь, как Старый Ник[3]3
  Дьявол (фр.).


[Закрыть]. Он был зловредный старикан, но страшно занятный. Я его обожала. Ездила с ним повсюду, и нас так и звали: его – Старый Ник, а меня – Молодая Ник. А по-настоящему меня зовут Магдала.

– Редкое имя.

– Да. Оно у нас как бы фамильное. В семействе Бакли пропасть Магдал. Во-он там висит одна. – Она кивнула на один из портретов.

– А! – отозвался Пуаро. Потом, взглянув на портрет, висевший над камином, осведомился: – Ваш дедушка, мадемуазель?

– Он самый. Правда, хорош? Джим Лазарус хотел купить картину, но я не продала. Старый Ник – моя слабость.

– А! – Пуаро немного помолчал и очень серьезно проговорил: – Вернемся к нашей теме. Послушайте, мадемуазель. Я заклинаю вас, не будьте легкомысленны. Вам грозит опасность. Сегодня в вас стреляли из маузера…

– Из маузера? – Она была поражена.

– Да, а почему это вас удивляет? У кого-то из ваших знакомых есть маузер?

Она усмехнулась:

– У меня, например.

– У вас?

– Ну да, папин. Он привез его с войны. С тех пор он тут и валяется. На днях я его видела в этом ящике.

Она показала на старинную конторку. Внезапно, словно ее что-то осенило, девушка подошла к конторке и выдвинула ящик. Потом как-то растерянно оглянулась. И в голосе ее прозвучала новая нотка.

– Ох ты! – сказала она. – А ведь его нет!..

Глава 3
Случайности

Вот тут-то наконец и наступил перелом. До сих пор их разговор больше походил на препирательство. Целая пропасть разделяла их поколения. Известность Пуаро, его репутация не значили для нее ровно ничего. Ведь нынешняя молодежь знает только сегодняшний день и сегодняшних знаменитостей. Потому и предостережения ни капельки ее не испугали. Для нее Пуаро был просто старым чудаком-иностранцем с забавной склонностью к мелодраме.

Такое отношение обескураживало Пуаро хотя бы потому, что било по его тщеславию. Он ведь не уставал твердить, что Эркюля Пуаро знает весь мир. И вдруг нашелся человек, который его не знал! Я не мог не позлорадствовать, хотя и видел, что мы топчемся на месте.

Однако с той минуты, как мы узнали об исчезновении револьвера, все изменилось. Ник больше не считала эту историю забавной шуточкой. Она сохранила свой небрежный тон – такова уж была сила привычки, но поведение ее стало совсем другим. Девушка отошла от конторки, присела на ручку кресла и сосредоточенно нахмурилась.

– Странно, – сказала она.

Пуаро налетел на меня как вихрь:

– Помните, Гастингс, как я упомянул об одной идейке? Так вот, она подтвердилась. Допустим, мадемуазель убита и ее находят в саду. Она может пролежать там несколько часов – по этой дороге мало кто ходит. И возле ее руки – он выпал, вот и все – лежит ее собственный револьвер. Достойная мадам Эллен, конечно, его опознает, и тут уж, разумеется, пойдут припоминать: угнетенное состояние, бессонница…

Ник поежилась:

– А ведь верно. Я сейчас до смерти издергана. Все твердят мне, что я стала нервная. Да… говорить бы стали…

– И подтвердили бы таким образом версию о самоубийстве. Кстати, оказалось бы, что единственные отпечатки пальцев на револьвере принадлежат мадемуазель – словом, все было бы как нельзя более просто и убедительно.

– Веселенькое дельце! – сказала Ник, но я был рад отметить, что «дельце», по-видимому, не слишком ее веселило.

– Не правда ли? – невозмутимо подхватил Пуаро. – Но воля ваша, мадемуазель, этому пора положить конец. Четыре неудачи – отлично, однако пятая попытка может окончиться успешнее.

– Ну что ж, заказывайте катафалк на резиновом ходу, – вполголоса проговорила Ник.

– Но мы этого не допустим – мой друг и я, – вот почему мы здесь.

Меня растрогало это «мы». Обычно Пуаро начисто забывает о моем существовании.

– Да, – подтвердил я. – Вам незачем тревожиться, мисс Бакли. Мы защитим вас.

– Это очень мило, – сказала Ник. – Ну история, скажу я вам… Прямо дух захватывает.

Она держалась все так же беспечно и независимо, однако в ее глазах мелькала тревога.

– И первое, что мы сделаем, – заявил Пуаро, – это сядем и все обсудим.

Он сел и дружелюбно улыбнулся.

– Начнем с традиционного вопроса, мадемуазель. У вас есть враги?

Ник огорченно покачала головой.

– Боюсь, что нет, – сказала она виновато.

– Ладно. Значит, эта версия отпадает. Теперь вопрос совсем как из кинофильма или детективного романа: кому выгодна ваша смерть?

– Ума не приложу, – сказала Ник. – В том-то и дело, что это совершенно бессмысленно. Кроме этой старой развалюхи-дома… и он заложен-перезаложен, крыша протекает… и вряд ли на моем участке найдут угольные залежи или что-нибудь в этом роде.

– Так он заложен, вот как?

– Пришлось заложить. Шесть лет назад умер дедушка, потом брат. Похороны за похоронами… Это меня и подкосило.

– А ваш отец?

– Он вернулся с войны инвалидом и в девятнадцатом умер от воспаления легких. А мама умерла, когда я была совсем маленькая. С самого детства я жила в этом доме с дедушкой. С папой он не ладил – и неудивительно… И отец решил, что самое лучшее – подкинуть меня дедушке, а сам отправился искать счастья по свету. К Джеральду – это мой брат – дедушка тоже не благоволил. Не сомневаюсь, что он не ладил бы и со мной, будь я мальчишкой. Мое счастье, что я девочка. Дед говорил, что я пошла в его породу и унаследовала его дух. – Она рассмеялась. – По-моему, он был старый греховодник, каких свет не видел. Только ужасно везучий! Здесь говорили, что он превращает в золото все, к чему ни прикоснется. Правда, он играл и спустил все, что нажил. После его смерти остался, собственно, лишь этот дом да участок. Мне тогда было шестнадцать лет, а Джеральду двадцать два. Через три года Джеральд погиб в автомобильной катастрофе, и дом достался мне.

– А после вас, мадемуазель? Кто ваш ближайший родственник?

– Мой кузен Чарлз. Чарлз Вайз. Он адвокат здесь, в городе. Вполне порядочный и положительный, но страшно нудный. Дает мне добрые советы и пытается обуздать мою склонность к расточительству.

– И ведет все ваши дела, э…

– Ну… если вам угодно это так назвать. Собственно, вести-то нечего. Оформил для меня закладную и уговорил сдать флигель.

– Да, флигель! Я как раз собирался о нем спросить. Стало быть, вы его сдаете?

– Да… одним австралийцам. Неким Крофтам. Люди они очень милые, сердечные и тому подобное. По мне, так даже чересчур. Вечно таскают мне всякую всячину: то сельдерей, то ранний горох. Ужасаются, что я так запустила сад. По правде говоря, они немного надоедливые… по крайней мере он. Какой-то приторный. А жена у него калека, бедняжка, и не встает с дивана. Но самое главное, они платят ренту, а это очень здорово.

– И давно они тут?

– Уже с полгода.

– Понятно. Ну а кроме этого кузена… он, кстати, с отцовской или с материнской стороны?

– С материнской. Мою мать звали Эми Вайз.

– Хорошо. Да, я хотел спросить, кроме этого вашего кузена, есть у вас еще какая-нибудь родня?

– Очень дальняя, в Йоркшире, тоже Бакли.

– И больше никого?

– Никого.

– Вам должно быть одиноко.

Ник с удивлением взглянула на него.

– Одиноко? Вот уж нет! Вы ведь знаете, я тут подолгу не живу. Все больше в Лондоне. А с родственниками обычно одна морока. Во все суются, вмешиваются. Нет, одной веселей.

– О, вы, я вижу, очень современная девушка! Беру назад свои слова. Теперь о ваших домочадцах.

– Как это сказано! Мои домочадцы – это Эллен. Да еще ее муж, он смотрит за садом, и, надо сказать, довольно плохо. Я плачу им буквально гроши, но разрешаю держать в доме ребенка. Когда я здесь, Эллен меня обслуживает, а если у меня собираются гости, мы нанимаем кого-нибудь ей в помощь. Кстати, в понедельник я устраиваю вечеринку. Ведь начинается регата.[4]4
  Неделя гребных и парусных гонок.


[Закрыть]

– В понедельник… а нынче у нас суббота. Так-так. А что вы можете рассказать о ваших друзьях, мадемуазель? Например, о тех, с которыми вы сегодня завтракали.

– Ну, Фредди Райс – эта блондинка, пожалуй, самая близкая моя подруга. Ей пришлось хлебнуть лиха. Муж у нее был настоящая скотина – пьяница, наркоман и вообще подонок, каких мало. Год или два тому назад она не выдержала и ушла от него. И с тех пор так никуда и не прибьется. Молю бога, чтобы она получила развод и вышла за Джима Лазаруса.

– Лазарус? Антикварный магазин на Бонд-стрит?

– Он самый. Джим – единственный сын. Денег, конечно, куры не клюют. Вы видели его автомобиль? Джим, правда, еврей, но ужасно порядочный. Он обожает Фредди. Они все время вместе. До конца недели пробудут в «Мажестике», а в понедельник – ко мне.

– А муж миссис Райс?

– Этот скот? Да его и след простыл. Никто не знает, куда он девался. Фредди попала в глупейшее положение. Нельзя же развестись с человеком, который неизвестно где находится.

– Разумеется.

– Бедняжка Фредди! Ей так не повезло! – задумчиво заметила Ник. – Один раз дело чуть было не выгорело, она его разыскала, поговорила с ним, и он сказал, что совершенно ничего не имеет против, да у него, видите ли, нет с собой денег, чтобы уплатить женщине, с которой можно было бы разыграть для полиции сцену измены. И кончилось тем, что Фредди выложила деньги, а он их взял – да и был таков. С тех пор о нем ни слуху ни духу. Довольно подло, как по-вашему?

– Силы небесные! – воскликнул я.

– Мой друг шокирован, – заметил Пуаро. – Вы должны щадить его чувства. Понимаете, он из другой эпохи. Он только что вернулся из далеких краев, где его окружали широкие, безбрежные просторы и так далее, и так далее, и ему еще предстоит осилить язык наших дней.

– Да что же здесь особенного? – удивилась Ник, делая большие глаза. – Я думаю, ни для кого не секрет, что такие люди существуют. Но все равно, по-моему, это низость. Бедненькая Фредди попала тогда в такую передрягу, что не знала, куда и приткнуться.

– Да-а, история не из красивых. Ну а второй ваш друг? Милейший капитан Челленджер?

– Джордж? Мы знакомы испокон веков, во всяком случае, не меньше пяти лет. Он симпатяга, Джордж.

– И хочет, чтобы вы вышли за него замуж, э…

– Намекает временами. Рано утром или после второго стакана портвейна.

– Но вы неумолимы.

– Ну а что толку, если мы поженимся? Я без гроша, он – тоже. Да и зануда он порядочная, как говорится, доброй старой школы. К тому же ему стукнуло сорок.

Я даже вздрогнул.

– Конечно, он уже стоит одной ногой в могиле, – заметил Пуаро. – Меня это не задевает, не беспокойтесь, мадемуазель, я дедушка, я никто. Ну а теперь мне бы хотелось поподробнее узнать о ваших несчастных случаях. Скажем, о картине.

– Она уже висит… на новом шнуре. Хотите посмотреть?

Мы вышли вслед за ней из комнаты. В спальне, над самым изголовьем, висела написанная маслом картина в тяжелой раме.

– С вашего позволения, мадемуазель, – пробормотал Пуаро и, сняв ботинки, взобрался на кровать. Он осмотрел шнур и картину, осторожно взвесил ее на руках и, поморщившись, спустился на пол.

– Да, если такая штука свалится на голову, это не слишком приятно. Ну а тот старый шнур был такой же?

– Да, только на этот раз я выбрала потолще.

– Вас можно понять. А вы осмотрели место разрыва? Концы перетерлись?

– По-моему, да. Я, собственно, не приглядывалась. Мне было просто ни к чему.

– Вот именно. Вам это было ни к чему. Однако мне очень бы хотелось взглянуть на этот шнур. Он в доме?

– Я его тогда не снимала. Должно быть, тот, кто привязывал новый, выбросил его.

– Досадно. Мне бы хотелось на него посмотреть.

– Так вы все-таки думаете, что это не случайность? Уверена, что вы ошибаетесь.

– Возможно. Не берусь судить. А вот неисправные тормоза не случайность. Камень, свалившийся с обрыва… Да, кстати, вы не могли бы показать мне это место?

Мы вышли в сад, и Ник подвела нас к обрыву. Внизу под нами синело море. Неровная тропка спускалась к скале. Ник показала нам, откуда сорвался камень, и Пуаро задумчиво кивнул. Потом он спросил:

– Как можно попасть в ваш сад, мадемуазель?

– Есть главный вход – это где флигель. Потом калитка для поставщиков, как раз посередине дороги. На этой стороне, у края обрыва, есть еще одна калитка. Отсюда начинается извилистая дорожка, которая ведет от берега к отелю «Мажестик». Ну и, конечно, в парк отеля можно попасть прямо через дыру в заборе. Именно так я шла сегодня утром. Самый короткий путь – до города быстрее не дойдешь.

– А ваш садовник… он где обычно работает?

– По большей части бьет баклуши на огороде или сидит под навесом, там, где горшки с рассадой, и притворяется, что точит ножницы.

– То есть по ту сторону дома? Выходит, если бы кто-нибудь прошел сюда и столкнул вниз камень, его почти наверняка бы не заметили?

Девушка вздрогнула.

– Вы в самом деле думаете?.. У меня просто не укладывается в голове. По-моему, все это не всерьез.

Пуаро снова вынул из кармана пулю и посмотрел на нее.

– Вполне серьезная вещь, мадемуазель, – сказал он мягко.

– Так это был какой-то сумасшедший.

– Возможно. Очень увлекательная тема для разговора в гостиной после обеда. В самом деле, все ли преступники ненормальны? Я склонен полагать, что да. Но это уж забота врачей. Передо мной стоят другие задачи. Я должен думать не о виновных, а о безвинных, не о преступниках, а о жертвах. Сейчас меня интересуете вы, мадемуазель, а не тот неизвестный, что хотел вас убить. Вы молоды, красивы, солнце светит, мир прекрасен, у вас впереди жизнь, любовь. Вот о чем я думаю, мадемуазель. А скажите, эти ваши друзья, миссис Райс и мистер Лазарус… давно они тут?

– Фредди в наших краях уже со среды. Дня два она гостила у каких-то знакомых возле Тэвистока. Вчера приехала сюда. А Джим в это время, по-моему, тоже крутился где-то поблизости.

– А капитан Челленджер?

– Он в Девонпорте. Когда ему удается вырваться, приезжает сюда на машине – обычно на субботу и воскресенье.

Пуаро кивнул. Мы уже возвращались к дому. Все замолчали. Потом Пуаро вдруг спросил:

– У вас есть подруга, на которую вы могли бы положиться?

– Фредди.

– Нет, кто-нибудь другой.

– Не знаю, право. Наверное, есть. А что?

– Я хочу, чтобы вы пригласили ее к себе… немедленно.

– О!

Ник немного растерялась. С минуту она раздумывала, потом сказала нерешительно:

– Разве что Мегги, она, наверно, согласилась бы…

– Кто это – Мегги?

– Одна из моих йоркширских кузин. У них большая семья: ее отец священник. Мегги примерно моих лет, и я ее обычно приглашаю к себе летом погостить. Но в ней нет изюминки – слишком уж она безгрешная. С этакой прической, которая сейчас вдруг случайно вошла в моду. Словом, я рассчитывала обойтись в этом году без нее.

– Ни в коем случае. Ваша кузина именно то, что нужно. Я представлял себе как раз кого-то в этом роде.

– Ну что ж, – вздохнула Ник. – Пошлю ей телеграмму. Мне просто не приходит в голову, кого еще я могла бы сейчас поймать. Все уже с кем-то сговорились. Но она-то приедет, если только не намечается пикник церковных певчих или празднество матерей. Только я, по правде сказать, не понимаю, что она, по-вашему, должна делать?

– Вы можете устроить так, чтобы она ночевала в вашей комнате?

– Думаю, что да.

– Ваша просьба не покажется ей странной?

– О, Мегги ведь не рассуждает! Она только исполняет – истово, по-христиански, с верой и рвением. Значит, договорились, я ей телеграфирую, чтобы приезжала в понедельник.

– А почему не завтра?

– Воскресным поездом? Она подумает, что я при смерти. Нет, лучше в понедельник. И вы расскажете ей, что надо мной нависла ужасная опасность?

– Посмотрим. А вы все шутите? Ваше мужество меня радует.

– Это хоть отвлекает, – сказала Ник.

Что-то в ее тоне поразило меня, и я с любопытством взглянул на девушку. Мне показалось, что она о чем-то умалчивает. К этому времени мы уже вернулись в гостиную. Пуаро барабанил пальцами по газете.

– Читали, мадемуазель? – спросил он вдруг.

– Здешний «Геральд»? Так, мельком. Они тут каждую неделю печатают прогноз приливов, вот я и заглянула.

– Ясно. Да, между прочим, вы когда-нибудь писали завещание?

– Полгода назад. Как раз перед операцией.

– Что вы сказали? Операцией?

– Да, перед операцией аппендицита. Кто-то сказал, что надо написать завещание. Я написала и чувствовала себя такой важной персоной.

– И каковы были условия?

– Эндхауз я завещала Чарлзу. Все остальное – Фредди, но там не так уж много оставалось. Подозреваю, что… – как это говорится? – пассив превысил бы актив.

Пуаро рассеянно кивнул.

– Я должен вас покинуть. До свидания, мадемуазель. Остерегайтесь.

– Чего?

– У вас есть голова на плечах. Да в этом, собственно, и вся загвоздка, что мы не знаем, чего остерегаться. И все-таки не падайте духом. Через несколько дней я докопаюсь до правды.

– А пока избегайте яда, бомб, выстрелов из-за угла, автомобильных катастроф и отравленных стрел, какими пользуются южноамериканские индейцы, – одним духом выпалила Ник.

– Не насмехайтесь над собой, – остановил ее Пуаро.

Возле дверей он задержался.

– Кстати, – спросил он, – какую цену предлагал мсье Лазарус за портрет вашего деда?

– Пятьдесят фунтов.

– О!

Он пристально вгляделся в темное, угрюмое лицо над камином.

– Но я уже говорила вам, что не захотела продать старика.

– Да, да, – задумчиво проговорил Пуаро. – Я вас понимаю.