Текст книги "Сверкающий цианид"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Агата Кристи
СВЕРКАЮЩИЙ ЦИАНИД

Действующие лица:

Ирис Марло – после смерти сестры наследует долгожданное состояние и терзающие душу воспоминания.

Розмари Барток – красавица, выпившая смертельный напиток настоенный на цианиде коктейль.

Антони Браун – загадочная личность с темным прошлым и подозрительным настоящим. Розмари полагает, что разгадала окружающую его тайну.

Джордж Бартон – удобный и выгодный муж Розмари, желающий отомстить за ее смерть, но не знающий, как это сделать.

Люцилла Дрейк – много и долго говорит на разные темы, самая любимая тема – ее сын Виктор, не упускающий возможности воспользоваться слабостью матери.

Леди Александра Фаррадей – ее холодное, как у сфинкса, лицо скрывает бушующие в ней страсти, видимые всеми, кроме ее собственного мужа.

Руфь Лессинг – многоопытный секретарь, не желает выходить замуж за своего босса и не одобряет девушек, которые к этому стремятся.

Виктор Дрейк – дурная овца в семейном стаде, умеющая вырвать клок шерсти у своих родственников.

Стефан Фаррадей – общественный деятель с безупречной репутацией, делающий карьеру член парламента… до тех пор, пока на его пути не повстречалась Розмари Бартон.

Полковник Рейс – выслеживает мужчин… и женщин… от Лондона до Аллахабада и не подозревает, что на сей раз он будет поставлен в тупик.

Главный инспектор Кемп – не отрицает того очевидного факта, что ему поручаются лишь дела чрезвычайно деликатные, получившие широкую огласку и имеющие огромное общественное значение.

Педро Моралес – имеет весьма смутные представления о происшедшем на его глазах убийстве.

Кристина Шеннон – крашеная блондинка с кукольным личиком, скучает в компании своего смуглого Ромео и становится ценной свидетельницей.

Бетти Арчдейл – должность горничной позволяет ей упражнять свою незаурядную наблюдательность у замочных скважин и плохо прикрытых дверей.

Книга I
«Розмари»

1. Ирис Марло

I

Ирис Марло вспомнилась Розмари, ее сестра. Почти год Ирис подавляла в себе эти видения. Терзающие душу – чудовищные!

Синеющее в предсмертной агонии лицо, скрюченные судорогой пальцы…

Такой стала Розмари, еще накануне сверкавшая ослепительной красотой. Впрочем, слово «сверкавшая», может быть, и не правильное. Она болела инфлюэнцей – была подавлена, угнетена… Расследование это подтвердило. И сама Ирис все засвидетельствовала. Не поэтому ли было вынесено заключение о самоубийстве?

После завершения следствия Ирис что есть сил пыталась рассеять кошмарные воспоминания. Стоит ли отягощать душу? Все позабыть! Весь этот ужас.

И вот сейчас необходимость снова пробуждает воспоминания. Окинуть взглядом прошлое… вспомнить все до незначительнейших подробностей.

Этот странный разговор с Джорджем прошедшей ночью подстегнул воспоминания.

Все оказалось настолько неожиданным, страшным. Впрочем, стоп – столь ли уж неожиданным? Разве не было устрашающих предзнаменований? Джордж начал сторониться людей, делался все более и более рассеянным, чудаковатым – другого слова и не подберешь! И вот настала минута, когда он позвал ее в кабинет и вынул из своего стола письма.

Теперь уже ничему не поможешь. Лишь думы о Розмари – дань ее памяти.

Розмари – сестра…

Неожиданная мысль поразила Ирис: только сейчас впервые за свою жизнь подумала она о Розмари не вообще, а конкретно, подумала о том, каким же она была человеком.

Она всегда воспринимала Розмари без отягощающих рассудок раздумий. Ведь вы никогда не задумываетесь о ваших матери, отце или тетушке. Они просто существуют подле вас, составляя часть окружающего бытия.

Вы не анализируете их человеческих качеств. Не задаете вопроса, что они из себя представляют.

Так кем же была Розмари?

Сейчас это могло иметь особое значение. Многое от этого зависит.

Мысль Ирис устремилась в прошлое. Детство…

Розмари была старше ее на шесть лет.

Теснящиеся видения… Мелькающие подробности… обрывки воспоминаний. Вот она, крошечный ребенок, ест хлеб с молоком, а Розмари, полная достоинства, делает за столом уроки.

Взморье, лето – Ирис завидует Розмари, которой, как «большой девочке», позволяют купаться!

Розмари учится в пансионате и приезжает домой на каникулы. Теперь Ирис уже сама школьница, а Розмари в Париже «заканчивает образование». Розмари – подросток – неуклюжая, кожа да кости. «Закончившая образование» Розмари возвращается из Парижа до невозможности изящная, с голосом, звучащим, как музыка, красивая, покачивающая бедрами, с каштановыми, отливающими золотом волосами и огромными подкрашенными темно-голубыми глазами. Взрослая, томящая душу красавица, появившаяся из другого мира!

С тех пор они мало видели друг друга, шестилетняя пропасть становилась все заметней.

Ирис все еще учится в школе, а Розмари уже, что называется, на выданье. Даже когда Ирис приезжала домой, пропасть не исчезала. Розмари полдня проводила в постели, завтракала в ресторане и почти все вечера пропадала на танцах. Ирис, сопровождаемая мадемуазель, ходила в школу, гуляла в парке, в девять часов ужинала и в десять отправлялась в постель.

Общение между сестрами ограничивалось фразами: «Хэллоу, Ирис, закажи мне по телефону такси, собирается компания, вернусь бог знает когда». Или: «Мне не нравится твое новое платье, Розмари. Сшито не по фигуре. Складки кругом топорщатся».

И вот наконец помолвка с Джорджем Бартоном. Волнение, беготня по магазинам, поток поздравлений, подвенечное платье.

Свадьба. Ирис вышагивает вдоль узкого прохода позади Розмари, слышится шепот:

– Что за красавица, просто…

Почему Розмари вышла за Джорджа? Ирис, помнится, была этим немного удивлена. Ведь столько молодых людей увивались вокруг Розмари, и все наперебой добивались ее внимания. А она выбрала Джорджа, доброго, обходительного, но непереносимо скучного, который к тому же был на пятнадцать лет старше ее.

Правда, Джордж богат, но не деньги явились тому причиной. Розмари сама располагала деньгами, и немалыми. Деньгами дядюшки Пауля…

Ирис напрягла память, стараясь вспомнить все, что ей тогда было известно про дядюшку Пауля и что она узнала потом.

На самом деле он не доводился им дядюшкой, это она давно уже поняла. Не то чтобы ей кто-то об этом сказал, просто иногда некоторые факты бывают красноречивее слов. Пауль Бенетт был влюблен в ее мать. Но та предпочла другого, хотя и более бедного человека. Пауль отнесся к своему поражению с рыцарской стойкостью. Он остался другом семьи, по-рыцарски преданным и бескорыстным. Он сделался дядюшкой Паулем и вскоре стал крестным отцом Розмари. После его смерти выяснилось, что все свое состояние он оставил маленькой крестнице, которой тогда исполнилось тринадцать лет.

Розмари, таким образом, унаследовала не только красивую внешность, но и довольно порядочный капитал.

И она вышла замуж за этого на редкость нудного Джорджа!

Почему? Ирис тогда терялась в догадках. Терялась она в догадках и теперь.

Трудно поверить, что Розмари была влюблена в него. Но она, казалось, была с ним счастлива и нежна – да, безусловно, нежна. Ирис смогла в этом сама убедиться, когда после смерти матери – красивой и нежной, как лепесток, Виолы Марло – она, семнадцатилетняя девушка, вынуждена была жить в доме у Розмари и ее супруга.

Семнадцатилетняя девушка… Ирис припомнилось ее отрочество. Какой же она была? Что чувствовала, воспринимала, переживала?

Своенравная, порывистая – она не была легкой поклажей. Вызывало ли в ней озлобление чувство, питаемое матерью к Розмари? Об этом она и не задумывалась. И молчаливо уступала Розмари первое место. Та шла «вне конкурса», внимание матери было отдано старшей. Так и должно было быть. А она, Ирис, терпеливо дожидалась своей очереди.

Вообще-то Виола Марло принадлежала к той разновидности матерей, которые выполняют свои обязанности на расстоянии. Она главным образом занималась собственным здоровьем, поручив дочек нянюшкам, гувернанткам, учителям, а свою материнскую нежность проявляла в те редкие минуты, когда дети случайно попадались ей на глаза. Гектор Марло умер, когда Ирис было пять лет. Ей почему-то казалось, что он в неумеренных количествах потреблял алкоголь. Откуда взялись эти мысли – она и сама не знала, но они столь прочно овладели ее сознанием, что превратились в уверенность.

Семнадцатилетняя Ирис безропотно принимала все, что посылала ей жизнь, и вот наступил день, когда, облачившись в траур и отдав дань памяти матери, она переехала жить к сестре и ее мужу в дом на Эльвестон Сквер. Временами безысходная тоска охватывала ее. Предстояло вытерпеть целый год, прежде чем ей позволят появляться в обществе. Тем временем она три дня в неделю брала уроки немецкого и французского языков и, кроме того, посещала курсы домоводства. Но наступали минуты, когда нечего было делать и не с кем поговорить. Джордж был добр, приветлив и доброжелателен. Настроение его не менялось. Он всегда был одинаков.

А Розмари? Ирис очень мало видела ее. Та почти и дома не бывала. Портнихи, коктейли, бридж…

Она задумалась о Розмари. А что, в сущности, она знала о ней? О ее вкусах, запросах, сомнениях? Страшно подумать, как мало ты иногда знаешь о человеке, с которым столько лет прожил под одной крышей. Большой близости между сестрами не было.

И все-таки надо подумать. Надо вспомнить. Сейчас это может пригодиться.

Итак, казалось, Розмари была счастлива…

До того самого дня – за неделю до свершившегося несчастья.

Ей, Ирис, никогда этого не забыть. Все всплывает с кристальной отчетливостью – каждая подробность и каждое слово. Сверкающий полированный стол, опрокинутый стул, знакомый торопливый почерк…

Ирис, закрывает глаза, и память возвращает ушедшее…

Она входит в комнату Розмари, неожиданно останавливается. Увиденное поражает ее! Розмари сидит подле стола, уронив голову на распростертые руки, и исступленно, неудержимо рыдает. Ирис никогда не видела плачущую Розмари – и эти горькие, неистовые рыдания напугали ее. Да, Розмари только что оправилась от инфлюэнции. Всего лишь день-два, как ей разрешили вставать. А кто не знает, как расшатывает нервы эта болезнь. И все-таки…

Ирис закричала по-детски, испуганно:

– Розмари, что с тобой?

Розмари выпрямилась, откинула с искаженного лица волосы. Не без труда ей удалось с собой справиться. Быстро сказала:

– Ничего… ничего… не гляди на меня так!

Встала и, не взглянув на сестру, выбежала из комнаты.

Ошеломленная, растерянная Ирис подошла к столу. Она увидела собственное имя, написанное рукой Розмари. Ей писали письмо?

Ирис наклонилась, перед ней синел лист писчей бумаги, исписанный крупным знакомым размашистым почерком, волнение и поспешность сделали почерк еще более размашистым.

«Дорогая Ирис!

Нет нужды писать завещание, в любом случае мои деньги переходят к тебе, хотелось бы лишь распорядиться кое-какими вещами.

Джорджу отдай приобретенные им драгоценности и эмалированную шкатулку, купленную в день нашей помолвки.

Глории Кинг – мой платиновый портсигар.

Мейси – лошадку китайского фарфора, которой она всегда восхищалась…»

Письмо прерывалось какой-то немыслимой закорючкой, душившие Розмари рыдания заставили ее бросить перо.

Ирис окаменела.

Что это значит? С какой стати Розмари заговорила о смерти? Она тяжело болела инфлюэнцей, но теперь ведь она поправилась. Да люди и не умирают от инфлюэнции – по крайней мере, это не часто случается, а о Розмари и говорить нечего. Она уже совсем выздоровела, только чересчур ослабла и осунулась.

Ирис снова пробежала глазами письмо, на этот раз ее ошеломили слова: «в любом случае мои деньги переходят к тебе…»

Итак, впервые речь зашла об условиях, поставленных Паулем Бенеттом в его завещании. Еще будучи ребенком, Ирис знала, что Розмари завещаны деньги дядюшки Пауля, что Розмари будет богатой, а она сама почти бедной. Но до этой минуты Ирис никогда не задавалась вопросом, что произойдет с этими деньгами в случае смерти Розмари.

Если бы ее об этом спросили, она бы ответила, что деньги перейдут к Джорджу – мужу Розмари, и тут же бы добавила, что лишь безумец может думать, будто Розмари умрет прежде, чем Джордж.

Но вот перед ней написанное черным по белому, рукой Розмари. После смерти Розмари она, Ирис, становится наследницей. Законно ли это? Ведь муж и жена получают оставленные деньги, но не сестра. Если, конечно, Пауль Бенетт не оговорил это в своем завещании. Да, видимо, так. Дядюшка Пауль распорядился, чтобы деньги, если умрет Розмари, перешли к ней. Не так уж это несправедливо…

Несправедливо? Слово поразило ее, как мгновенная вспышка. А справедливо ли, что все деньги дядюшки Пауля достались Розмари? Эта мысль давно таилась в глубине души. Несправедливо. Они же были сестрами, она и Розмари. Дети одной матери. Так почему же дядюшка Пауль все завещал Розмари?

Всегда все доставалось Розмари!

Вечеринки и платья, любвеобильные юноши и потерявший голову муж. Единственная за всю жизнь напасть – поразившая ее инфлюэнца. Да и та продолжалась не более недели!

Ирис стояла возле стола и не знала, как поступить. Злосчастный листочек бумаги – может, Розмари специально оставила, чтобы слуги увидели его?

Поколебавшись, Ирис взяла листок, сложила пополам и засунула в один из ящиков письменного стола.

После рокового дня рождения он был там обнаружен и послужил еще одним доказательством (если нужны были какие-то доказательства) удрученности Розмари, вызванного болезнью душевного смятения, которое и натолкнуло ее на мысль о самоубийстве.

Нервное истощение в результате инфлюэнции. К такому выводу пришло расследование, и установлено это было с помощью Ирис. Мотив, может быть, и недостаточно убедительный, но вполне вероятный и потому допустимый. В тот год свирепствовала какая-то особо страшная инфлюэнца.

Ни Ирис, ни Джордж и подумать не могли о существовании какой-либо другой причины.

А сейчас, при воспоминании о сделанном в мансарде открытии, Ирис не находит объяснения своей близорукости.

Все происходило у нее на глазах! А она ничего не видела, ни на что не обращала внимания!

Внезапный скачок мысли, и в глазах поразившая всех в день рождения трагедия. Не надо думать об этом. Все кончено – хватит. Забыть этот кошмар, и это расследование, и искаженное ужасом лицо Джорджа, и его налитые кровью глаза. Лучше вспомнить о том, что случилось в мансарде.

II

Со смерти Розмари миновало около шести месяцев.

Ирис по-прежнему жила в доме на Эльвестон Сквер. После похорон поверенный семейства Марло, слащавый старикашка со сверкающей лысиной и бегающими злобными глазками, побеседовал с Ирис. В выражениях, лишенных какой бы то ни было двусмысленности, он растолковал, что по завещанию Пауля Бенетта все его состояние наследуется Розмари, а в случае смерти последней переходит к ее детям. Если Розмари умрет бездетной, состояние полностью переходит к Ирис. Состояние, как разъяснил поверенный, очень крупное и полностью поступит в ее распоряжение, когда ей исполнится двадцать один год или после замужества.

Тем временем прежде всего ей надо было найти пристанище. Джордж и слышать не хотел об ее отъезде, и, по его предложению, миссис Дрейк – сестра ее отца, материальное положение которой было вконец подорвано собственным сыном (паршивой овцой в семейном стаде), должна была скрасить одиночество Ирис и сопровождать ее в обществе.

Ирис, довольная таким поворотом событий, охотно с этим согласилась. Она хорошо помнила тетушку Люциллу – милую, застенчивую старушку, всегда державшуюся особняком.

Итак, все было улажено. Решение Ирис остаться на Эльвестон Сквер растрогало Джорджа до глубины души, он заботился о ней, как о младшей сестренке. Миссис Дрейк не докучала Ирис своим обществом и потакала всем ее желаниям. В доме воцарилось спокойствие.

Минуло почти полгода, прежде чем Ирис обнаружила в мансарде это письмо.

В доме на Эльвестон Сквер мансарду превратили в кладовку, куда складывали отслужившую свою жизнь мебель, сундуки и различные чемоданы.

Однажды Ирис поднялась туда после бесплодных попыток отыскать милый ее душе старый красный пуловер. Она не носила траур по Розмари – так просил Джордж. Розмари всегда была против уныния. Ирис это помнила, поэтому не противилась и продолжала носить обычные платья, вызывая осуждение тетушки Люциллы. Та была старомодна и настаивала на соблюдении «благопристойности». Сама миссис Дрейк не снимала траура по мужу, скончавшемуся двадцать с чем-то лет назад.

Всякие ненужные платья, как знала Ирис, складывались в сундуке наверху Отыскивая пуловер, она начала перебирать разное барахло – юбки, ворох чулок, лыжные костюмы, пару купальных…

Вдруг ей попался старый халат Розмари, который каким-то образом уцелел и не был отдан знакомым вместе с остальными вещами покойной. Это был мужского покроя халат, отделанный шелком, с большими карманами. Ирис встряхнула его – халат был как новенький. Она аккуратно сложила его и снова положила в сундук. В этот момент в одном из карманов под рукой что-то зашуршало. Она сунула туда руку и извлекла смятый листочек бумаги. Увидела почерк Розмари, разгладила листок, прочитала.

«Леопард, дорогой, ты не сможешь понять… Не сможешь, не сможешь… Мы любим друг друга! Мы принадлежим один другому! Ты знаешь это так же, как я. Мы не можем расстаться и продолжать жить. Ты знаешь, что это невозможно, дорогой, – совсем невозможно. Ты и я принадлежим друг другу – отныне и навсегда. Я необычная женщина – что люди скажут, мне все равно. Главное – это любовь. Мы вместе уедем – и будем счастливы. Ты однажды мне сказал, что без меня жизнь покроется пылью и пеплом. Помнишь, Леопард, дорогой? А сейчас ты спокойно пишешь, что все это лучше закончить – во имя меня же. Во имя меня? Но я не могу без тебя жить! Мне жаль Джорджа – он всегда был нежен со мной, – но он поймет. Он возвратит мне свободу. Нехорошо жить вместе, если ты больше не любишь другого. Господь предназначил нас друг для друга, дорогой, – такова воля его. Мы будем удивительно счастливы – но требуется смелость. Я сама все расскажу Джорджу – я хочу быть честной, – расскажу после моего дня рождения.

Я знаю, что поступаю правильно. Леопард, дорогой, я не могу без тебя жить – не могу – не могу – НЕ МОГУ.

Как глупо, что я все это пишу. Достаточно двух строк. Только: «Я люблю тебя. Никогда не позволю тебе уйти». О, дорогой…»

Письмо обрывалось.

Ирис застыла, не в силах отвести от него глаз. Как мало она знала собственную сестру.

Итак, Розмари имела любовника, писала ему страстные письма, хотела с ним уехать?

Что же произошло? Розмари не отправила этого письма. Какое же тогда письмо она послала? Что же в конце концов произошло между Розмари и этим неизвестным мужчиной? («Леопард!» Какие странные фантазии приходят в голову влюбленным. Глупо. Подумаешь, Леопард!)

Кто был этот человек? Любил ли он Розмари так же сильно, как она любила его? Наверное, любил. Розмари совсем потеряла голову. Да, вот, как пишет Розмари, он предложил «все закончить». Зачем? Из осторожности? Он, очевидно, говорил, что поступает так ради Розмари. Во имя ее интересов. Да, но не говорят ли мужчины подобные вещи, когда спасают собственную шкуру? А может, этому человеку, кем бы он ни был, просто все надоело? Поразвлекся – и хватит. Может быть, он и не любил ее по-настоящему. Почему-то создалось впечатление, что этот незнакомец во что бы то ни стало хотел окончательно порвать с Розмари.

Но Розмари думала иначе. Она не собиралась подводить черту. И тоже была настроена решительно. А она, Ирис, ничего об этом не знала! Даже не догадывалась! Считалось само собой разумеющимся, что Розмари счастлива, удовлетворена, что она и Джордж довольны друг другом. Слепота! Нужно было быть слепым, чтобы не видеть, что творилось с ее сестрой.

Но кто же этот человек?

Мысль устремилась в прошлое. Столько мужчин окружало Розмари, угождавших, приглашавших, звонивших. Некого выделить. Но был же такой, а остальные – лишь прикрытие тому единственному, главному.

Ирис запуталась, пытаясь разобраться в своих воспоминаниях.

Всплыли два имени… Возможно, да, вполне вероятно, либо один, либо другой. Стефан Фаррадей? Может быть, Стефан. Что нашла в нем Розмари? Надменный, напыщенный – и совсем не такой уж молодой. Хотя его признают выдающимся. Восходящая политическая звезда, в ближайшем будущем, поговаривают, заместитель министра, к тому же имеющий поддержку влиятельного министра-координатора. Возможно, будущий премьер-министр! Не ослепило ли Розмари это сверкание? Вне сомнения, она не полюбила бы столь неистово его самого – это холодное и непроницаемое существо. Но, говорят, его собственная жена безумно в него влюблена и вышла за него вопреки желаниям своей могущественной семьи – дело тут не в политическом тщеславии! А если он возбуждает такую страсть в одной женщине, то и в другой может ее возбудить. Да, это, должно быть, Стефан Фаррадей.

Потому что если не Стефан, тогда остается Антони Браун.

А Ирис не хотела видеть в этой роли Антони Брауна. Он, чего скрывать, находился в рабской зависимости у Розмари, постоянно был у нее на побегушках, и его смуглое, красивое лицо выражало забавную безнадежность. Но, разумеется, преданность не демонстрируется столь открыто и свободно, когда отношения пересекают границы дозволенного.

Странно, после смерти Розмари он куда-то пропал. Никто с тех пор его больше не видел.

Впрочем, не так уж это и странно – ведь он много путешествовал. Рассказывал про Аргентину, Канаду, Уганду и США. Говорил он с едва заметным акцентом, и Ирис могла лишь догадываться, был ли он американцем или канадцем. В его исчезновении не было ничего непонятного.

Розмари была ему другом. С какой стати ему продолжать встречаться с ее домочадцами? Он друг Розмари. Но не ее любовник! Ирис не хотела, чтобы он был любовником Розмари. Это было бы ужасно – нет, чудовищно.

Она бросила взгляд на письмо, которое держала в руках. Смяла его. Надо его уничтожить, сжечь…

Но какое-то внутреннее чутье не позволило ей это сделать.

Когда-нибудь это письмо приобретет особую ценность…

Она разгладила его, сложила и замкнула в коробку для драгоценностей.

Когда-нибудь оно сделается особенно ценным, ведь в нем скрыта тайна, приведшая Розмари к роковому решению.

III

«Что вам еще угодно?»

Эта странная фраза, крутившаяся в голове Ирис, заставила ее улыбнуться. Бойкий вопрос, с которым владельцы магазинов обращаются к своим покупателям, как нельзя точно выражал ее душевное состояние.

Не то же ли самое ощущала она, всякий раз обращаясь к прошлому? Сперва удивительное открытие в мансарде. А теперь – «Что вам еще угодно?» Каков будет следующий сюрприз?

Поведение Джорджа делалось все более и более странным. Началось это давно. После неожиданного разговора прошлой ночью она стала по-другому воспринимать те мелочи, которые прежде приводили ее в замешательство. Отдельные слова и поступки заняли свои места в общем потоке событий.

И, наконец, появление Антони Брауна. Впрочем, может быть, этого и следовало ожидать, он появился спустя неделю после того, как ей попалось письмо. Прошлое видится как на ладони… Розмари умерла в ноябре. На следующий год, в мае, Ирис под крылышком Люциллы Дрейк начала выезжать в общество. Она посещала ленчи, чаепития, танцы, впрочем, все это не приносило ей большого удовольствия. Хандра и апатия не покидали ее. На каких-то скучнейших танцах, кажется, на исходе июня она услышала позади себя голос:

– Неужели это Ирис Марло?

Она повернулась, вспыхнула, увидев лицо Антони – загорелое, улыбающееся лицо.

Он сказал:

– Я не уверен, помните ли вы меня, но…

Она перебила:

– Очень хорошо помню. Разумеется!

– Чудесно. А я боялся, что вы позабыли меня. Мы так давно не встречались.

– Да. После дня рождения Розмари…

Она осеклась. Слова слетели с языка с беззаботной непринужденностью. Румянец исчез с ее лица, щеки побледнели, словно обескровились. Губы затряслись. В расширившихся глазах отразился испуг.

Антони Браун поспешно сказал:

– Простите мне мою грубость. Мне не следовало вам напоминать.

Ирис овладела собой. Сказала:

– Ничего.

(Не после дня рождения Розмари, а после ее самоубийства. Она об этом не подумала. Можно ли было об этом не подумать!)

Антони повторил:

– Тысячу извинений. Пожалуйста, простите меня. Не хотите потанцевать?

Она кивнула. И хотя танец, который только что начался, она обещала другому партнеру, подала ему руку, и они поплыли по зале. От нее не скрылось смущение неопытного юнца, не сводившего с нее глаз, а воротничок у него казался слишком большим.

Такой партнер, презрительно подумала она, устроил бы желторотых пташек, впервые сюда залетевших. Нет, такой мужчина не мог быть любовником Розмари.

Острая боль пронзила ее. Розмари. Письмо. Может быть, оно было написано человеку, с которым она сейчас танцевала? Его движения напоминали кошачьи, им вполне могло соответствовать прозвище «Леопард». Он и Розмари…

Она сказала неприязненно:

– Где вы были все это время?

Он чуть отстранился от нее, глянул ей в лицо. Не улыбнулся, холодно произнес:

– Ездил – по делам.

– Ясно. – Недружелюбно спросила:

– А зачем вернулись?

Он улыбнулся. Добродушно сказал:

– Допустим, увидеться с вами, Ирис.

И вдруг притянул ее к себе, весело оглядел танцующих, в движениях появилась неожиданная ловкость.

Страх и наслаждение овладели Ирис:

С тех пор Антони стал частью ее жизни. Она видела его каждую неделю.

Они встречались в парке, различных дансингах, за обедом он оказывался возле нее.

Единственным местом, куда он никогда не приходил, был дом на Эльвестон Сквер. Прошло некоторое время, пока она это заметила. Да, искусно удавалось ему отклонять ее предложения. Когда она наконец это поняла, то нимало удивилась. Значит, он и Розмари…

Затем, к ее изумлению, Джордж – беспечный, ничего не замечающий Джордж – вдруг заговорил с ней про него.

– Что это за парень, Антони Браун, с которым ты встречаешься? Что ты про него знаешь?

Ирис удивленно на него посмотрела.

– Про него? Ну, он был другом Розмари!

Лицо Джорджа свело судорогой. Он прикрыл глаза. Мрачно, с трудом проговорил:

– Да, конечно. Так это он был?

Ирис воскликнула голосом, полным раскаяния:

– Прости. Мне не следовало тебе напоминать. Джордж покачал головой. Спокойно произнес:

– Нет, нет. Я не хочу ее забывать. Всегда буду помнить. Ведь прежде всего, – он запнулся, покосился в сторону, – у ее имени особый смысл. Розмари – это воспоминание. – Он внимательно посмотрел на нее. – Я не хочу, чтобы ты забыла свою сестру, Ирис.

У нее перехватило дыхание.

– Не забуду. Джордж продолжал:

– Но поговорим про этого парня, Антони Брауна. Возможно, он нравился Розмари, но не верю, что она хорошо знала его. Будь с ним осторожней, Ирис. Ты теперь очень богатая девушка.

Ирис вспыхнула.

– Тони… Антони – у него самого куча денег. Иначе зачем бы ему жить в «Клеридже», когда у него в Лондоне дом.

Джордж улыбнулся. Пробормотал:

– Респектабельность требует затрат. Кстати, дорогая, никто о нем ничего не знает.

– Он американец.

– Может быть. Если так, странно, почему за него не поручится посольство. И к нам он не заходит, так ведь?

– Ну, это понятно, он чувствует твою недоброжелательность!

Джордж покачал головой.

– Кажется, мне следует вмешаться… Хочу тебя заранее предупредить: я поговорю с Люциллой.

– С Люциллой! – возмутилась Ирис. Джорджу стало не по себе.

– А что? Я имел в виду, не тяжело ли Люцилле проводить с тобой время? Ездить по гостям – и все такое прочее?

– Да, действительно, она трудится, как бобер.

– Словом, если что не так, ты, крошка, об этом скажи. Присмотрим кого-нибудь еще. Помоложе и получше. Я не хочу, чтобы ты скучала.

– Я не скучаю, Джордж. Совсем не скучаю. Джордж пробубнил:

– Значит, договорились. Я не охотник до увеселений – и никогда им не был. А ты себе ни в чем не отказывай. Скупиться не надо.

Вот такой он всегда – добрый, неловкий, неумелый.

Правда, его обещанию или угрозе «поговорить» с миссис Дрейк насчет Антони Брауна не суждено было осуществиться; благосклонная судьба распорядилась иначе, и тетушке Люцилле стало не до того.

Пришла телеграмма от ее сына. Этот лоботряс, надоедливый, как бельмо на глазу, умел поиграть на струнах чувствительной материнской души, извлекая из этого дела неплохой гонорар.

«Можешь ли выслать двести фунтов? Положение отчаянное. Жизнь или смерть. Виктор».

Люцилла заплакала.

– Виктор – благороднейшая душа. Он знает, как тяжело его матери, и никогда не стал бы ко мне обращаться, значит, положение у него безвыходное. Не иначе. Я живу в постоянном страхе, что он застрелится.

– Не застрелится, – равнодушно проговорил Джордж.

– Вы его не знаете. Я мать и лучше знаю своего сына. Не прощу себе, если не выполню его просьбу. У меня найдутся для этого деньги.

Джордж вздохнул.

– Послушайте, Люцилла. Я пошлю телеграмму одному из моих корреспондентов, и мы тотчас же выясним, что за беда с ним приключилась. Вот вам мой совет: пусть узнает, почем фунт лиха. Ведь вы только губите его.

– Вы бессердечны, Джордж. Бедному мальчику никогда не везло…

Джордж воздержался от пререканий. Какой прок спорить с женщиной. Он лишь заметил:

– Я немедленно поручу это дело Руфи. Через день мы получим ответ.

Люцилла немного успокоилась. Двести фунтов, в конце концов, урезали до пятидесяти, а чтобы и эту сумму сократить, Люцилла и слушать не хотела.

Ирис знала, Джордж расплатился собственными деньгами, он только притворился, что продал акции Люциллы. Его щедрость восхитила ее, и она не стала этого скрывать.

Он ответил без обиняков:

– Я так на это дело смотрю: в стаде всегда есть поганая овца. А значит, кто-то должен нести это бремя. Не мне, так кому-нибудь еще придется отстегивать деньги Виктору, пока бог не приберет его.

– Но ты-то при чем? Он же не твой родственник.

– Родственники Розмари – мои родственники.

– Джордж, ты прелесть. Но не мне ли нести эту обузу? Ведь ты же называешь меня денежным мешком.

Он ухмыльнулся.

– Ну, пока тебе не исполнился двадцать один год, и говорить не о чем. А будь ты поумнее, ты бы и заикаться об этом не стала. Давай вот о чем договоримся: когда этот бездельник сообщит, что покончит с собой, если срочно не получит пару сотен, ты ненароком заметь, что хватит ему и двадцати фунтов… А я наберусь смелости упомянуть о десятке. Силенок у нас не хватит, чтобы бороться с материнскими чувствами, но сократить требуемую сумму мы сможем. Договорились? А о том, что Виктор с собой не покончит, и говорить нечего, не такой он! Кто грозится самоубийством, никогда этого не сделает.

Никогда? Ирис вспомнилась Розмари. Она отогнала эту мысль. А Джордж про Розмари не подумал. Его мысли занимал обнаглевший обворожительный мошенник из далекого Рио-де-Жанейро.

Все это было на руку Ирис, поскольку материнские заботы отвлекли внимание Люциллы от ее отношений с Антони Брауном.