Текст книги "Карман полный ржи"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава 19

Вся семья Фортескью собралась в гостиной. Прислонившись к каминной полке, речь держал Персиваль Фортескью.

– Все это прекрасно, – говорил он, – но радоваться совершенно нечему. Полицейские приезжают, уезжают, нам ничего не говорят. Они якобы заняты какими-то поисками. Но дело и не думает сдвигаться с мертвой точки. Нельзя ничего предпринимать, нельзя строить планы на будущее.

– Они совершенно с нами не считаются, – вставила Дженнифер. – Дурацкое положение.

– До сих пор нам запрещено уезжать из дому, – продолжал Персиваль. – Тем не менее мы должны обсудить наши планы на будущее. Что скажешь ты, Элейн? Ты ведь собираешься замуж.., забыл, как его зовут.., за Джеральда Райта, так? Когда вы хотите пожениться?

– Чем быстрее, тем лучше, – ответила Элейн. Персиваль нахмурился.

– То есть через полгода?

– Нет, раньше. Почему мы должны ждать полгода?

– Чтобы соблюсти приличия, – объяснил Персиваль.

– Чепуха, – возразила Элейн. – Месяц. Больше мы ждать не намерены.

– Что ж, тебе решать, – сказал Персиваль. – А когда поженитесь, что думаете делать дальше? Или планов нет?

– Мы хотим открыть школу.

Персиваль покачал головой.

– В наши дни это рискованно. Где найти обслуживающий персонал? Где найти толковых учителей? Идея, безусловно, хорошая, дело благое. Но на твоем месте, Элейн, я бы как следует подумал.

– Мы уже подумали. Джеральд считает, что будущее нашей страны зависит от того, какое образование получат дети.

– Послезавтра я встречаюсь с мистером Биллингсли, – сообщил Персиваль. – Будем обсуждать разные финансовые вопросы. Он считает, что деньги, которые оставил тебе отец, есть смысл положить в банк на длительный срок, а доверительный собственник – ты и твои дети. В наши дни это самое надежное.

– Нет, – отказалась Элейн. – Деньги нам понадобятся сейчас, чтобы открыть школу. Мы уже нашли подходящий дом, он сейчас сдается. В Корнуолле». Прекрасная земля и отличный дом. Мы хотим пристроить к нему несколько крыльев.

– Ты хочешь сказать.., что собираешься забрать из дела все деньги? Знаешь, Элейн, я не думаю, что это разумно.

– А я считаю, что разумнее их забрать, – осталась при своем мнении Элейн. – Дело-то трещит по швам. Ты, Валь, сам говорил, когда отец еще был жив, что положение в фирме – хуже некуда.

– Всякое приходится говорить, – высказался Персиваль неопределенно, – но пойми, Элейн, взять весь свой капитал и вбухать его в покупку, оборудование и оснащение школы – чистое безумие. Если дело не выгорит, что будет? Ты остаешься без единого пенни.

– Выгорит, – продолжала упрямиться Элейн.

– А я – за тебя, – поддержал ее Ланс, полуразвалившись в кресле. – Рискни, Элейн. Лично я считаю, что школа эта будет чертовски странной, но ведь именно этого ты хочешь – ты и Джеральд. Если даже потеряешь деньги, у тебя, по крайней мере, останется чувство удовлетворения – ты поступила так, как захотела.

– Что еще от тебя можно ждать, Ланс, – кисло заметил Персиваль.

– Знаю, знаю, – согласился Ланс. – Я мот, транжира и блудный сын. Но, Перси, старина, я все же считаю, что жизнь дала мне больше радостей, чем тебе.

– Смотря что считать радостями, – холодно отпарировал Персиваль. – Кстати, самое время поговорить и о твоих планах, Ланс. Ты, видимо, отправишься назад в Кению.., или в Канаду? Или совершишь восхождение на Эверест? Или еще что-нибудь не менее потрясающее?

– С чего ты это взял? – спросил Ланс.

– Ну, домашняя жизнь в Англии тебя никогда не привлекала.

– С возрастом люди меняются, – сказал Ланс. – Возникает тяга к оседлому образу жизни. Представь себе, дружище Перси, что я жду не дождусь, когда смогу ступить на стезю бизнесмена, человека дела.

– Не хочешь ли ты сказать…

– Именно, старина, я хочу управлять фирмой, вместе с тобой. – Ланс расплылся в улыбке. – Ты, разумеется, старший партнер. Тебе – львиная доля прибыли. Я всего лишь младший партнер. Но какими-то акциями я владею, и это дает мне право участвовать в управлении, верно?

– Ну.., да.., конечно, если ты этого желаешь. Но смею тебя уверить, мой дорогой, что тебе это быстро наскучит.

– Посмотрим. Не думаю, что мне это наскучит.

Персиваль нахмурился.

– Ты что, Ланс, серьезно собираешься заняться делами фирмы?

– Да, хочу приобщиться к семейному пирогу. Именно это.

Персиваль покачал головой.

– Дела у нас, знаешь ли, обстоят не лучшим образом. Ты скоро это поймешь. В лучшем случае мы сможем выделить Элейн ее долю, если она на этом настаивает.

– Видишь, Элейн, – обратился к сестре Ланс. – Ты проявила мудрость, когда настаивала. Хватай свои деньги, пока есть что хватать.

– Перестань, Ланс, – рассердился Персиваль. – От этих твоих шуток дурно пахнет.

– Действительно, Ланс, надо все-таки думать, когда говоришь, – вмешалась Дженнифер.

Сидя в сторонке около окна, Пэт разглядывала их одного за другим. Если Ланс имел в виду это, говоря, что прижмет Персивалю хвост, он явно преуспевал. Подчеркнутая безмятежность Персиваля, несомненно, была поколеблена. Он снова сердито огрызнулся:

– Ты это все серьезно, Ланс?

– Серьезнее некуда.

– Пойми, ничего у тебя не выйдет. Ты скоро насытишься этим по горло.

– Не волнуйся. Представляешь, как это будет разнообразить мою жизнь? Контора в городе, машинистки носятся взад и вперед. Секретаршу возьмем только блондинку, как мисс Гросвенор.., ведь ее фамилия Гросвенор? Небось ты на нее уже накинул уздечку. Ничего, найду себе другую, такую же. Да, мистер Ланселот, нет, мистер Ланселот. Ваш чай, мистер Ланселот.

– Не валяй дурака, – огрызнулся Персиваль.

– Почему ты так сердишься, мой дорогой брат? Разве ты не будешь счастлив переложить на мои плечи часть твоих забот?

– У тебя же ни на йоту нет представления, в какой мы сидим трясине.

– Это точно. Вот ты меня и научишь, как из нее выбраться.

– Во-первых, ты должен понять, что последние полгода.., больше, целый год отец был совершенно другим человеком. Он творил одну жуткую глупость за другой, в смысле финансов. Продавал хорошие акции, покупал какие-то авантюрные. Иногда буквально швырял деньги на ветер. Тратил, можно сказать, удовольствия ради.

– Чего уж там, – вставил Ланс. – Семья только выиграла от того, что у него в чае оказался токсин.

– Формулировка довольно скверная, но, по сути, ты абсолютно прав. Это во многом спасло нас от банкротства. Но нужно действовать крайне сдержанно и какое-то время вести себя очень осторожно.

Ланс покачал головой.

– Я с тобой не согласен. На осторожности далеко не уедешь. Нужно рисковать, наносить удары. Замахнуться на что-то серьезное.

– Не согласен, – сказал Перси. – Осторожность и экономия – вот наш девиз.

– Только не мой, – отозвался Ланс.

– Помни, ты всего лишь младший партнер, – попробовал поставить брата на место Персиваль.

– Хорошо, хорошо. Но все же какое-то право голоса я имею.

Персиваль взбудораженно зашагал по комнате.

– Нет, Ланс, так не пойдет. Я тебя люблю и все такое…

– Неужели? – отозвался Ланс, но Персиваль пропустил реплику мимо ушей.

– …но, честно говоря, я не думаю, что мы можем скакать в одной упряжке. Уж слишком разные у нас взгляды.

– Может, это – наше преимущество, – предположил Ланс.

– Единственный разумный выход, – продолжал Персиваль, – расторгнуть наше партнерство.

– Ты предлагаешь откупить у меня мою долю, так?

– Мой дорогой мальчик, при том, как по-разному мы смотрим на мир, это единственный разумный выход.

– Если тебе трудно выплатить Элейн ее часть наследства, как, хотел бы я знать, ты собираешься рассчитаться со мной?

– Ну, я не имел в виду наличные, – объяснил Персиваль. – Мы можем.., как-то поделить наши владения.

– Тебе, разумеется, идут бумаги гарантированные, а мне – так, что-нибудь с барского стола? Что-нибудь рискованное и сомнительное?

– По-моему, тебе по вкусу именно такое, – заметил Персиваль.

Ланс расплылся в широкой улыбке.

– В каком-то смысле ты прав, старина Перси. Но я не могу полностью потакать своим прихотям. Мне теперь надо думать о Пэт.

Братья посмотрели на нее. Пэт раскрыла было рот, но тут же его закрыла. Она не знала, что за игру вел Ланс, но поняла – в любом случае ей лучше не вмешиваться. У Ланса явно было что-то на уме, но чего он хотел добиться, она пока не понимала.

– Давай, Перси, перечисляй, что там у тебя есть, – сказал Ланс, смеясь:

– «Призрачные алмазные копи», «Недосягаемые рубины», «Нефтяные концессии», в которых нет нефти. Неужели ты считаешь, что я такой дурак, каким кажусь?

Персиваль сказал:

– Разумеется, некоторые из этих владений весьма рискованные, но помни, в один прекрасный день они могут принести колоссальный доход.

– Видишь, ты уже запел по-другому. – Ланс ухмыльнулся. – Собираешься предложить мне последние отцовские безумные приобретения вместе с шахтой «Дрозды» и прочим хламом. Кстати, инспектор тебя об этих «Дроздах» не расспрашивал?

Персиваль нахмурился.

– Да, спрашивал. Не представляю, зачем они ему понадобились. Мне почти нечего было ему рассказать. Мы ведь с тобой тогда были детьми. Помню смутно, что отец туда уезжал, а потом вернулся, потому что вся затея лопнула.

– А что это было – золотые прииски?

– Кажется, так. Но отец, когда вернулся, четко сказал: золота там нет. А он не из тех, кто в таких делах дают промашку.

– Кто втравил его в эту историю? Некий Маккензи, да?

– Да. Этот Маккензи там и умер, – задумчиво произнес Ланс. – Была какая-то жуткая сцена. Что-то такое я помню… Миссис Маккензи, да? Она пришла сюда. Честила отца на чем свет стоит. Посылала проклятья на его голову. Если не путаю, она обвиняла отца в том, что он убил ее мужа.

– Ну уж, – сдерживающе произнес Персиваль. – Я что-то таких страстей не припомню.

– А вот я помню, – повторил Ланс. – Понятно, я был совсем ребенком, намного моложе тебя. Но, может, как раз поэтому я все так хорошо и запомнил. Эта история ребенку показалась страшной драмой. А где они находились, эти «Дрозды»? В Западной Африке?

– Кажется, да.

– Надо посмотреть, что это за концессия, – сказал Ланс. – Посмотрю, когда буду в конторе.

– Можешь не сомневаться, – заверил его Персиваль, – отец не ошибся. Если он вернулся и сказал, что золота там нет, значит, его там нет.

– Может, ты и прав, – согласился Ланс. – Несчастная миссис Маккензи. Интересно, что сталось с ней и с ее двумя детишками, которых она тогда притащила с собой. Занятно – ведь теперь они, надо полагать, взрослые люди.

Глава 20

В частной лечебнице Пайнвуд инспектор Нил, сидя в холле для гостей, беседовал с седовласой пожилой женщиной. Элен Маккензи было шестьдесят три, но выглядела она моложе. Взгляд ее поблекших голубых глаз был каким-то отсутствующим, подбородок никак не назовешь волевым. Вытянутая верхняя губа изредка подергивалась. На коленях миссис Маккензи держала большую книгу и, разговаривая с инспектором Нилом, почти не поднимала от нее глаз. В мозгу инспектора еще звучали слова, сказанные доктором Кросби, главным врачом этого заведения.

«Она здесь, разумеется, по своей воле, – объяснил доктор Кросби. – Невменяемой мы ее не считаем».

«То есть она не опасна?»

«О нет. Большую часть времени она мыслит не менее здраво, чем вы или я. Сейчас у нее хорошая полоса, так что говорите с ней как с совершенно нормальным человеком».

Помня об этом, инспектор Нил запустил первый пробный шар:

– Очень признателен, мадам, что вы согласились со мной встретиться. Меня зовут Нил. Я хотел бы поговорить с вами о некоем мистере Фортескью, он недавно умер. Мистер Фортескью. Надеюсь, это имя вам известно.

Миссис Маккензи сидела, вперившись в книгу. Она сказала:

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Мистер Фортескью, мадам. Мистер Рекс Фортескью.

– Нет, – ответила миссис Маккензи. – Нет. Не знаю такого.

Такое начало слегка обескуражило инспектора Нила. Это доктор Кросби называет совершенно нормальным?

– Я полагаю, миссис Маккензи, что вы знали этого человека много лет тому назад.

– Не совсем, – возразила миссис Маккензи. – Это было вчера.

– Понятно, – сказал инспектор Нил, прибегая к своей испытанной формуле, но на сей раз безо всякой уверенности. – Я знаю, – продолжал он, – что много лет назад вы навестили этого человека в его жилище, его дом называется «Тисовая хижина».

– Не дом, а сплошная показуха, – заметила миссис Маккензи.

– Да, да, можно сказать и так. Этот человек был связан с вашим мужем, насколько мне известно, у них была шахта где-то в Африке. Она называлась «Дрозды».

– Мне нужно почитать книгу, – сказала миссис Маккензи. – Времени не так много, и мне нужно почитать книгу.

– Конечно, мадам. Я вполне вас понимаю. – После паузы инспектор Нил продолжал:

– Мистер Маккензи и мистер Фортескью вместе отправились в Африку, чтобы разрабатывать эту шахту.

– Это была шахта моего мужа, – вдруг прорвало миссис Маккензи. – Он ее нашел и застолбил за собой. Ему нужно было вложить в нее деньги. Он пошел к Рексу Фортескью. Будь я умнее да знай больше, ни в жизнь бы ему этого не позволила.

– Конечно, я понимаю. Но в итоге в Африку они поехали вместе, и там ваш муж умер от лихорадки.

– Мне нужно читать книгу, – сказала миссис Маккензи.

– Как вы считаете, миссис Маккензи, мистер Фортескью одурачил вашего мужа с этой шахтой?

Не поднимая глаз от книги, миссис Маккензи сказала:

– До чего вы глупы, право.

– Да, да, наверное… Но, видите ли, дело это давнее, и трудно расспрашивать о том, что давно быльем поросло.

– Кто сказал, что поросло быльем?

– Понятно. А вы так не считаете?

– «Вопрос считается решенным, лишь если верно он решен». Это Киплинг сказал. Киплинга теперь никто не читает, а это был великий человек.

– Вы считаете, что в ближайшее время этот вопрос будет решен верно?

– Ведь Рекс Фортескью умер, да? Вы сами сказали.

– Его отравили, – уточнил инспектор Нил.

К смущению инспектора, миссис Маккензи засмеялась.

– Какая чушь, – сказала она. – Он умер от лихорадки.

– Я говорю о мистере Рексе Фортескью.

– Я тоже. – Она внезапно вскинула голову, и ее поблекшие голубые глаза впились в его лицо. – Бросьте, – сказала она. – Ведь он умер в своей постели, разве нет? Он умер в своей постели?

– Он умер в больнице Сент-Джудс, – поправил ее инспектор Нил.

– Никто не знает, где умер мой муж, – сказала миссис Маккензи. – Никто не знает, как он умер, где похоронен… Все знают только то, что сказал Рекс Фортескью. А Рекс Фортескью – лжец!

– Вы считаете, он совершил подлость?

– Все кричат: «Подлость, подлость»… Говорят, что кур доят, а коровы яйца несут.

– Думаете, в смерти вашего мужа повинен Рекс Фортескью?

– Мне сегодня на завтрак подали яйцо, – сообщила миссис Маккензи. – Вполне свежее. Но неужели все это было тридцать лет назад?

Нил сделал глубокий вдох. Похоже, такими темпами он до финиша не доберется. Но сдаваться он не намерен.

– За месяц или два до смерти Рекса Фортескью кто-то положил ему на стол мертвых дроздов.

– Интересно. Очень даже интересно.

– Как вы думаете, мадам, кто бы это мог быть?

– От дум еще никому легче не становилось. Надо действовать. Я так их и воспитала, чтобы они действовали.

– Вы имеете в виду ваших детей?

Она быстро кивнула.

– Да. Дональд и Руби. Когда они остались без отца, им было семь и девять лет. Я сказала им. Говорила каждый день. Заставляла их давать клятву каждый вечер.

Инспектор Нил подался вперед.

– Давать клятву в чем?

– В том, что они убьют его, ясное дело.

– Понятно.

Инспектор Нил произнес свою реплику так, будто миссис Маккензи сказала сейчас нечто вполне естественное.

– И они это сделали?

– Дональд уехал в Дюнкерк. И не вернулся оттуда. Я получила телеграмму. «С прискорбием сообщаем, погиб в бою». Да только не тот это был бой, к какому я его готовила.

– Мне очень жаль, мадам. А ваша дочь?

– Дочери у меня нет, – ответила миссис Маккензи.

– Вы только что о ней говорили, – поправил ее Нил. – Ваша дочь. Руби.

– Руби. Ах да, Руби. – Она чуть наклонилась к нему. – Знаете, что я сделала с Руби?

– Нет, мадам? Что же вы с ней сделали?

Она вдруг перешла на шепот:

– Посмотрите сюда, в книгу.

Тут он увидел, что на коленях у нее лежит Библия. Библия была очень старая, и, когда миссис Маккензи ее открыла, инспектор Нил заметил на первой странице какие-то имена. Это, безусловно, была семейная Библия, в которую по старой традиции записывали всех вновь родившихся. Сухой палец миссис Маккензи указал на два последних имени. «Дональд Маккензи» и дата рождения, и «Руби Маккензи», тоже с датой. Но поперек имени Руби Маккензи шла жирная линия.

– Видите? – спросила миссис Маккензи. – Я вычеркнула ее из Библии. Навеки отсекла ее от себя! Ангел, что отмечает добрые дела и грехи, там ее не найдет.

– Вы вычеркнули ее имя из Библии? Но почему, мадам?

Миссис Маккензи посмотрела на него с хитроватым прищуром.

– Сами знаете почему, – сказала она.

– Нет, не знаю. Правда не знаю, мадам.

– Она перестала верить. Вы же знаете, что она перестала верить.

– Где ваша дочь сейчас, мадам?

– Я вам уже сказала. У меня нет дочери. Руби Маккензи больше не существует.

– Вы хотите сказать, что она умерла?

– Умерла? – Женщина внезапно расхохоталась. – Было бы лучше, если бы она умерла. Для нее самой. Намного лучше. – Она вздохнула и беспокойно заерзала в кресле. Потом, вдруг вспомнив о правилах хорошего тона, сказала:

– Извините, боюсь, больше не смогу уделить вам времени. Знаете, времени становится все меньше, а мне еще надо дочитать книгу.

Инспектор Нил хотел еще что-то выспросить, но ответа не получил. Миссис Маккензи отмахнулась от него, как от назойливой мухи, и продолжала читать Библию, водя пальцем по строчкам.

Нил поднялся и вышел. Прежде чем уехать, он накоротке переговорил с управляющим.

– Кто-нибудь из родственников ее навещает? – спросил он. – Дочь, например?

– По-моему, во времена моего предшественника к ней однажды приехала дочь, но пациентка так разволновалась, что дочь попросили больше не приезжать. С тех пор все дела решаются через адвокатов.

– А вам известно, где эта Руби Маккензи сейчас?

Управляющий покачал головой.

– Не имею ни малейшего представления.

– А вы случайно не знаете, замужем она или нет?

– Понятия не имею. Хотите, дам адрес адвокатов, которые ведут дела этой пациентки?

До ее адвокатов инспектор Нил уже добрался. Они были не в состоянии – если верить им на слово – что-либо прояснить. Для миссис Маккензи был создан денежный фонд, этими средствами они и оперировали. Распоряжения были сделаны несколько лет назад, с той поры мисс Маккензи адвокаты не видели.

Инспектор Нил попытался получить описание Руби Маккензи, но сильно не преуспел. К пациентам приезжает столько родственников, что через несколько лет перестаешь понимать, кто есть кто, и все становятся как бы на одно лицо. Сестра-хозяйка, проработавшая в лечебнице много лет, с трудом припомнила, что мисс Маккензи была женщиной невысокой и темноволосой. Еще одна сестра, числившаяся в старожилах лечебницы, сказала, что мисс Маккензи – женщина крепко сбитая, блондинка.

– Вот так, сэр, – подытожил инспектор Нил, доложив о проделанной работе помощнику комиссара. – Все составные части этой безумной считалки на месте. Не может такое быть случайным.

Помощник комиссара задумчиво кивнул.

– Дрозды в пироге связывают между собой шахту «Дрозды», зерна в кармане убитого, лепешку с медом Адель Фортескью (последнее, впрочем, не особенно убеждает. В конце концов, все едят за чаем лепешки с медом!). Третье убийство – девушка задушена чулком, и нос ее зажат прищепкой. Да, эта идея безумна, но отмахиваться от нее мы не имеем права.

– Минутку, сэр, – сказал инспектор Нил.

– Что такое?

Инспектор Нил нахмурился.

– Что-то меня в этой версии не устраивает. Не похожа она на правду. Что-то не стыкуется. – Он покачал головой и вздохнул. – А вот что? Пока не знаю.

Глава 21

Ланс и Пэт бродили по ухоженным лужайкам, окружавшим «Тисовую хижину».

– Надеюсь, Ланс, я не сильно огорчу тебя, – негромко сказала Пэт, – но более жуткого сада я в жизни не видела.

– Не огорчишь, – успокоил ее Ланс. – Неужели он такой уж жуткий? Не знаю, не знаю. По-моему, здесь не переставая копаются целых три садовника.

– Может, – предположила Пэт, – в этом вся беда. Средства затрачены большие, но индивидуального вкуса не чувствуется. А ведь наверняка тут все как положено: и рододендроны самые лучшие, и высадили их как надо и в срок.

– А ты, Пэт, что посадила бы, если бы у тебя был английский сад?

– В моем саду, – ответила Пэт, – росли бы штокрозы, шпорники и крупные колокольчики – никаких клумб, тем более этого кошмарного тиса.

И она чуть ли не с ненавистью взглянула на тисовую изгородь.

– Ассоциативное мышление, – не задумываясь определил Ланс.

– В отравителе есть что-то такое, от чего у меня мороз по коже, – сказала Пэт. – Представляешь себе этого человека: мрачный, переполненный желчью, мстительный…

– Ты так его воспринимаешь? Занятно! А по-моему, для отравителя больше характерны деловитость и хладнокровие.

– Да, наверное, ты прав. – Она чуть поежилась. – Все равно три убийства… Этот убийца – просто маньяк.

– Да, – глухо произнес Ланс. – Боюсь, что так. – Внезапно он заговорил громко:

– Послушай, Пэт, ради Бога, уезжай отсюда. Возвращайся в Лондон. Поезжай в Девоншир или на озера. В Стратфорд-на-Эйвоне или в Норфолк, там есть что посмотреть. Полиция тебя задерживать не будет – ты к этой истории не имеешь никакого отношения. Когда отравили отца, ты была в Париже, когда убили двух других – в Лондоне. Поверь, я страшно обеспокоен тем, что ты здесь.

Пэт некоторое время молчала, потом негромко спросила:

– Ты ведь знаешь, кто это, правда?

– Нет, не знаю.

– Но тебе кажется, что знаешь… Потому ты и боишься за меня. Лучше бы ты мне все рассказал.

– Да нечего мне рассказывать. Я сам ничего не знаю. Но, видит Бог, хочу, чтобы ты отсюда уехала.

– Дорогой, – сказала Пэт, – никуда я не поеду. Я останусь здесь. К добру это или нет – останусь. Иначе просто не могу. – Она добавила с неожиданной дрожью в голосе:

– Только со мной всегда не к добру.

– Как тебя понимать, Пэт?

– Я приношу людям несчастье. Вот так и понимать. Приношу несчастье всем, с кем соприкасаюсь.

– Моя дорогая, обожаемая глупышка, но мне ты принесла счастье. Ведь отец пригласил меня вернуться домой и хотел восстановить мир, когда мы с тобой поженились.

– Ну, вот ты вернулся, и что дальше? Говорю тебе, я приношу людям несчастье.

– Послушай, прелесть моя, ты просто вбила себе это в голову. Суеверие в чистом виде.

– Ничего не могу с этим поделать. Есть люди, которые приносят несчастье. Я – одна из них.

Ланс взял ее за плечи и как следует встряхнул.

– Ты – моя Пэт, и быть твоим мужем – величайшее счастье в мире. Постарайся понять это, глупенькая. – Потом, успокоившись, он сказал уже более ровным голосом:

– Но, Пэт, серьезно, прошу тебя – будь осторожней. Если здесь бродит кто-то с мозгами набекрень, я не хочу, чтобы именно ты нарвалась на пулю или отведала белены.

– Или отведала белены.

– Когда меня нет рядом, держись поближе к старушке, как там ее… Марпл. Как думаешь, почему тетушка Эффи пригласила ее остаться?

– Одному Богу известно, почему тетушка Эффи делает то, а не другое. Ланс, мы здесь долго пробудем?

Ланс пожал плечами.

– Трудно сказать.

– По-моему, – сказала Пэт, – мы здесь не сильно кому-то нужны. – После секундного колебания она продолжала; – Дом сейчас принадлежит твоему брату, да? Он совсем не в восторге от того, что мы здесь.

Ланс внезапно хохотнул.

– Ясно, что не в восторге, но ему придется нас потерпеть, пока, во всяком случае.

– А потом? Что мы будем делать, Ланс? Вернемся в Восточную Африку?

– Ты бы хотела туда вернуться, Пэт?

Она энергично закивала головой.

– Это здорово, – обрадовался Ланс, – потому что и я хочу того же. С Англией меня теперь мало что связывает.

Пэт просияла.

– Как замечательно. А то в прошлый раз я здорово напугалась: подумала, что ты решил остаться здесь.

В глазах Ланса вспыхнула дьявольская усмешка.

– Насчет наших планов чур язык за зубами, Пэт, – предупредил он. – Уж больно мне хочется прищемить любимому братцу хвост, хоть чуть-чуть.

– Ланс, только будь осторожен.

– Буду, буду, прелесть моя, просто я не понимаю, почему старине Перси все должно сходить с рук?

Чуть склонив голову набок – эдакий благообразный попугай, – мисс Марпл сидела в большой гостиной и внимала миссис Персиваль Фортескью. В этих стенах мисс Марпл выглядела особенно не на месте. Сухонькая, она совершенно не вязалась с огромным парчовым диваном, с подушками разных оттенков, разложенными вокруг. Мисс Марпл держалась очень прямо – в детстве ее приучили носить корсет, чтобы не сутулилась и ни в коем случае не сидеть развалясь. Рядом с ней в большом кресле, одетая в замысловатое черное платье, сидела миссис Персиваль и без умолку трещала. «Точь-в-точь как бедная миссис Эмметт, – рассуждала про себя мисс Марпл, – жена управляющего банком». Она вспомнила, как однажды миссис Эмметт заглянула к ней по поводу торговли на День маков[11]11
  День маков – 11 ноября, в этот день, в канун Поминального воскресенья, на улицах собирают пожертвования в пользу инвалидов войны, а взамен раздают искусственные маки.


[Закрыть], и, когда они обо всем договорились, миссис Эмметт вдруг прорвало. Ее положение в Сент-Мэри-Мид было не простым. Она не принадлежала к избранному кругу почтенных дам, живших очень скромно в опрятных домиках вокруг церкви, дам, которые тем не менее были накоротке с местной знатью и их чадами и домочадцами, хотя сами они знатью, строго говоря, и не были. Мистер Эмметт, управляющий банком, взял себе жену из более низкого социального сословия, в результате она оказалась в полной изоляции, ибо вход в круг жен торгового люда был ей и вовсе заказан. Чудище снобизма подняло свою омерзительную голову – и миссис Эмметт оказалась выброшенной на безлюдный остров. Жажда общения у миссис Эмметт все нарастала, но именно в тот день плотина рухнула, и мисс Марпл захлестнуло бурным потоком. Она вполне сочувствовала миссис Эмметт, а теперь она сочувствовала миссис Персиваль Фортескью.

Поводов для недовольства у миссис Персиваль накопилось предостаточно, и она с колоссальным облегчением делилась своими бедами с человеком более или менее посторонним.

– У меня нет привычки жаловаться, – говорила миссис Персиваль. – Это не в моих правилах. Я всегда говорю – нужно приспосабливаться к обстоятельствам. Чего нельзя исправить, с тем изволь мириться, и я никогда никому и словом не обмолвилась. Да и кому жаловаться? Тут ведь живешь в полной изоляции, в полнейшей. Конечно, очень удобно, что у нас с Вилем в доме свои комнаты, да и экономия какая. Но, с другой стороны, когда ты сама себе хозяйка – это куда лучше. Уверена, вы со мной согласитесь.

Мисс Марпл действительно согласилась.

– Слава Богу, наш новый дом почти готов, скоро будем туда перебираться. Дело только за штукатурами да малярами. Они все тянут и тянут… Мужу-то, конечно, и здесь хорошо. Но мужчины к этому относятся совершенно иначе. Я всегда это говорила – совершенно иначе. Вы согласны?

Да, согласилась мисс Марпл, мужчины к этому относятся совершенно иначе. Тут она не кривила душой, ибо действительно так думала. «Джентльмены», по мнению мисс Марпл, являли собой особую породу, разительно отличавшуюся от ее собственного пола. На завтрак им требовались два яйца плюс бекон, три раза в день им надобно плотно поесть, и упаси вас Господи спорить с ними или, того хуже, перечить им перед обедом. Миссис Персиваль продолжала:

– Понимаете, муж день-деньской в городе. Возвращается всегда усталый, ему надо сесть и почитать. Я же, наоборот, целый день сижу одна, начисто лишена подходящего общества. Нет, условия здесь прекрасные. Отличное питание. Но ведь человеку еще нужно какое-то общение. Местная публика, если честно, меня не устраивает. В основном это любители пустить пыль в глаза, сразиться в бридж. Не просто провести приятный вечер за партией, нет. Я сама не прочь поиграть в бридж, но у них тут такие ставки, что оторопь берет, да и спиртное при этом течет рекой. В общем, сплошь кутилы и гуляки, денег у них куры не клюют. Ну, разумеется, есть горсточка.., я бы сказала, божьих одуванчиков, которые знай себе слоняются с садовыми совками и что-то такое сажают и поливают.

Мисс Марпл немножко смутилась. Потому что и сама любила покопаться в саду.

– О покойниках плохо не говорят, – быстро перескочила миссис Перси, – но мой свекор, мистер Фортескью, со вторым браком дал большого маху. Моя.., не свекровь, конечно, какая она мне свекровь, мы почти ровесницы… Сказать правду – она на мужиках была помешана. Да еще как помешана… А деньги как транжирила! Свекор через нее совсем свихнулся. Сколько бы она ни тратила – на здоровье. А Перси из-за этого сильно переживал, очень сильно. Перси – человек бережливый, в денежных делах аккуратный. Для него хуже нет, чем швырять деньги на ветер. А тут еще мистер Фортескью ведет себя как малое дитя, то начнет показушничать, то скандал закатит, то давай деньгами сорить, вкладывать их невесть во что. В общем, хорошего во всем этом было мало.

Мисс Марпл отважилась прервать этот поток вопросом:

– Наверное, ваш муж был и этим сильно обеспокоен?

– Еще как. Весь прошлый год. Забеспокоишься тут. Он напрочь переменился. Даже ко мне. Бывает, заговорю с ним, а он не отвечает. – Миссис Перси вздохнула, потом продолжала:

– Теперь Элейн, моя золовка, тоже странная особа. Вечно какие-то игры с детворой, вылазки на природу. Не скажу, что неприветливая, но как-то мне с ней неуютно. Я подбивала ее съездить в Лондон пройтись по магазинам, в театр сходить на дневное представление, еще что-нибудь такое. Куда там! Одежда ее вообще не интересует. – Миссис Персиваль снова вздохнула и пробормотала:

– Нет, вы не подумайте, что я жалуюсь – Ей вдруг стало совестно. Она поспешно добавила:

– Вам это небось кажется чудным – говорю такое, а вы мне почти совсем незнакомы. Но живешь в таком напряжении, да и шок.., наверное, все дело в шоке. Запоздалый шок. Я вся извелась, уж так охота с кем-то поговорить. А вы мне напомнили одну замечательную старушку, мисс Трефьюзис Джеймс. Она сломала бедро, когда ей было семьдесят пять лет. Ох, как долго ее пришлось выхаживать.., вот мы и подружились. Когда расставались, она подарила мне пелерину из лисьего меха, я прямо растрогалась.

– Я вас прекрасно понимаю, – сказала мисс Марпл. И на сей раз она не грешила против истины. Ясно, что миссис Персиваль надоела своему мужу, он почти перестал обращать на нее внимание, а подружиться с кем-то из соседей бедняжке так и не удалось. Хождения по магазинам, дневные спектакли и роскошный дом – слишком малая компенсация, если в отношениях с семьей мужа нет никакого тепла.

– Надеюсь, вы не сочтете за грубость, – сказала мисс Марпл елейным старушечьим голоском, – но почему-то мне кажется, что покойный мистер Фортескью не был очень приятным человеком.

– Вы правы, – с готовностью согласилась ее собеседница. – Если совсем откровенно, дорогая моя, строго между нами, он был довольно мерзким старикашкой. И я не удивлюсь – честное слово, – что кому-то потребовалось его убрать.