355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Агата Кристи » Расскажи мне, как живешь » Текст книги (страница 1)
Расскажи мне, как живешь
  • Текст добавлен: 8 октября 2016, 10:37

Текст книги "Расскажи мне, как живешь"


Автор книги: Агата Кристи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Агата Кристи Маллован
Расскажи мне, как живешь

Моему мужу Максу Малловану, Полковнику, Бампсу, Маку и Гилфорду эта петляющая хроника с нежностью посвящается

СИДЯЩИЙ НА ТЕЛЛЕ
(с извинениями в адрес Льюиса Кэрролла)

 
Я расскажу вам все сначала,
Раз слушать вы хотели —
Я эрудита повстречала,
А он сидел на телле.
«О, кто ты, сэр? Что ищешь тут?» —
Прошу я дать ответ.
Его слова в мой мозг войдут,
Как в книжку крови след.
 
«Ищу я старые горшки, —Так он в ответ изрек, —Потом я измеряю ихИ вдоль, и поперек.Потом пишу. Мои словаДлиннее, чем у Вас,И эрудированнееВо много-много раз».Но в мыслях было у меняСовсем другое дело:Миллионера как убитьИ скрыть в фургоне тело.И вот, не зная, что сказать,Я обратилась так к нему:«Скажи мне, вы живете как?И где? И почему?»«Что время лучшее, – сказалС улыбкой мягкой он, —Пять тысяч лет тому назад,Я в этом убежден.Вы научитесь презиратьН. Э., и вот тогдаВы можете прийти копатьСо мной, хоть навсегда».Но как насыпать в чай мышьяк,Решить хотелось мнеИ перестроиться вот такЗадолго до Н. Э. Не получилось.И вздохнув, Я задала вопрос ему:«Скажи, что делаете вы?И как? И почему?»«Я вещи древние ищу,Где древний люд жить мог,И сделав фото, заношуНаходки в каталог.Потом домой их шлю скорее,Не с тем, чтоб продавать —В отделе древностей МузеяОни должны стоять.Порой находим амулетМы крайне откровенный,Поскольку был тот древний людГруб необыкновенно.Археология – не путьК богатству, но онаДает здоровие, и жизньУ всех у нас длинна».Его прослушала я речь,Не отвлекаясь боле.(Решив от пыли труп сберечь,Сварив его в рассоле.)И благодарности полнаЗа эту эрудициюЯ согласилась ехать с нимВ любую экспедицию.И ныне, если палец вдругЯ суну в кислоту,Иль если вазочку из рукПоставлю в пустоту,И если вижу гладь рекиИ слышу крик вдали —Вздыхаю, вспоминая дни,Что с ним мы провели,С тем, у кого был кроткий вид,Нетороплива речь,Полны карманы черепков,Чья мысль стремилась в глубь веков,Кто знал так много умных слов,Был черепки искать готовСреди пустынь, вокруг холмов,Чей взор упорный вновь и вновьИсследовал земли покров,Кто доказал без лишних слов,Что мне полезна пыль веков,И должен он меня привлечьК раскопкам средь холмов!

ОТ АВТОРА

Эта книга – ответ. Ответ на вопрос, который мне задают очень часто.

«Так вы копаете в Сирии, да? Так расскажите же мне об этом. Как вы живете? В палатке?» и т. д. и т. п.

Большинство людей, наверное, и не хотят ничего узнать. Это просто небольшой поворот в беседе. Но время от времени попадается один-два человека, которым действительно интересно.

Кроме того, это тот самый вопрос, который археология задает прошлому: Ну, расскажи мне, как вы жили?

И с помощью кирки, лопаты и корзин мы находим ответ.

«Вот это были наши кухонные горшки». «В этой большой яме мы хранили зерно». «Этими костяными иголками мы шили одежду». «Это были наши дома, это наша ванная, это система санитарии». «Вот тут, в этом горшке, золотые серьги – приданое моей дочери». «Здесь, в горшочке, моя косметика». «Эти вот кухонные горшки у всех одинаковые. Вы их будете находить сотнями. Мы их брали у Горшечника на углу. Говорите, Вулворт – вы его так называете в ваше время?»

Изредка попадается Королевский Дворец, иногда Храм, много-много реже Королевское погребение. Эти вещи производят впечатление. Они появляются в заголовках газет, о них читают лекции, их показывают на экране, о них слышат все! И все же мне кажется, что для тех, кто занят раскопками, настоящий интерес представляет повседневная жизнь горшечника, фермера, того, кто изготовлял орудия труда, того, кто так искусно вырезал печатки и амулеты с изображением зверей, – словом тех, кого перечисляют в детских стихах: мясник, пекарь, мастер, делающий подсвечники.

И в заключение предупреждение, чтобы не было разочарования. Эта книга не претендует на глубину – она не осветит вам археологию с необычной стороны, в ней не будет ни красивых описаний природы, ни рассуждений по вопросам экономики и расовых проблем, ни истории.

Словом, это мелочь, маленькая книжка, полная повседневных дел и событий.

Глава 1
PARTANT POUR LA SYRIE[1]1
  Отправляющийся в Сирию.


[Закрыть]

Через несколько недель мы уезжаем в Сирию!

Покупка осенью или зимой того, что необходимо для жаркого климата, представляет определенные трудности. Ваша прошлогодняя летняя одежда, про которую вы оптимистически полагали, что она «сойдет», теперь, когда настал момент, отнюдь не «сходит». Во-первых, она оказывается (как пишут в своих действующих угнетающе описях перевозчики мебели) «Побитая, Поцарапанная, С пометками». (А кроме того, Севшая, Выгоревшая, Странная). Во-вторых – увы, увы, приходится это сказать, – она вам тесна повсюду.

Итак, в лавки и магазины, и:

«Но конечно же, Модом, сейчас у нас никто таких вещей не спрашивает. А вот есть у нас очаровательные костюмчики – O. S.[2]2
  O.S. (out-size) – больше стандартных размеров.


[Закрыть]
– темных тонов».

Ох, это ненавистное O. S.! До чего это унизительно быть O.S.! И насколько еще более унизительно, когда тебя мгновенно определяют как O.S.!

(Правда, бывают более удачные дни, когда, задрапировавшись в длинное черное, создающее впечатление стройности пальто с большим меховым воротником, слышишь от продавщицы приветливое:

«Но ведь наверняка же Модом только Полная Женщина?»)

Я смотрю на эти костюмчики с неожиданными нашлепками меха и юбками в складку. Я грустно объясняю, что то, что я хочу, это стирающийся шелк или хлопок.

«Модом может попытаться посмотреть в Нашем Отделе Все для Круизов».

Модом пробует посмотреть в Нашем Отделе Все для Круизов – но отнюдь не испытывая особых надежд. Круизы все еще относятся к области романтической фантазии. В них есть что-то от счастливой Аркадии. В круизы ездят девушки, юные и стройные, те, что носят несокрушимые льняные брюки, невероятно широкие у щиколотки и натянутые, как вторая кожа, по бедрам. Именно они, эти девушки, очаровательно занимаются спортом в Костюмах для Спортивных Игр. Именно для этих девушек в магазинах держат шорты восемнадцати разновидностей!

Прелестное существо, заправляющее Нашим Отделом Все для Круизов, проявляет мало сочувствия.

«О нет, Модом, у нас не бывает out-size». (Легкий ужас – out-size и круиз? Какая уж тут романтика?)

Она добавляет:

«Это едва ли было бы уместно, ведь правда?»

Я грустно соглашаюсь, что это было бы неуместно.

Еще остается одна надежда. Есть Наш Тропический Отдел.

Наш Тропический Отдел состоит в основном из тропических шлемов топи – Коричневые Топи, Белые Топи, Особые Патентованные Топи. Немного в стороне, как несколько легкомысленные, цветут оттенками розового, голубого, желтого широкополые шляпы «дабл терай», как какие-то странные цветы тропических растений. Еще есть огромная деревянная лошадь и разнообразные джодпурз – брюки-галифе для верховой езды.

Но да, здесь есть и другие вещи. Есть здесь одежда, уместная для жен строителей Империи. Чесуча! Простого покроя юбки и жакетки из чесучи – тут нет никаких девичьих глупостей, – они годятся и при большом объеме, и при худобе. Я удаляюсь в кабинку, прихватив предметы разных стилей и размеров. Через несколько минут я превращаюсь в мэмсахиб!

У меня возникают некоторые сомнения, но я подавляю их. В конце концов, это прохладно, практично и я помещаюсь в этом.

Я перехожу к выбору шляпы правильного типа. Так как шляп правильного типа в наши дни нет, мне приходится заказывать ее. Это совсем не так просто, как кажется.

То, что я хочу и что я намерена получить, но чего я, скорее всего, не получу, это фетровая шляпа разумных пропорций, которая бы прочно сидела на голове. Это шляпа такого типа, как лет двадцать назад надевали, собираясь взять собак на прогулку или поиграть в гольф. Сейчас, увы, существуют только некие Предметы, которые надо прицеплять к голове – сдвинув на один глаз, или на ухо, или на затылок, в зависимости от того, что в данный момент диктует мода, или же «дабл терай» – по крайней мере ярд в поперечнике.

Я объясняю, что я хочу шляпу с тульей, как у «дабл терай», но с полями в четыре раза уже.

«Но ведь их специально делают широкими, чтобы они полностью защищали от солнца, Модом!»

«Да, но там, куда я еду, почти всегда жуткий ветер, и шляпа с такими полями не удержится на голове и минуты».

«Мы можем сделать для Модом резиночку».

«Я хочу шляпу с полями не шире, чем у этой, что у меня на голове».

«Конечно, Модом, с низкой тульей она будет вполне хорошо смотреться».

«Не с низкой тульей! Эта шляпа должна держаться на голове!»

Победа! Мы выбираем цвет – один из этих новых оттенков с милыми названиями: Грязь, Ржавчина, Глина, Мостовая, Пыль и т. д.

Еще несколько мелких покупок – покупок, которые, как я инстинктивно чувствую, или окажутся бесполезными, или доставят мне неприятности. Например, дорожная сумка с Молнией. В наше время правит жизнью и усложняет ее безжалостная Молния. Блузки с Молнией снизу до верху, юбки с Молнией сверху до низу, лыжные костюмы с Молниями всюду. «Маленькие платьица» с совершенно ненужными кусочками Молнии – просто для развлечения.

Почему? Есть ли что-нибудь более жуткое, чем Молния, которая решила вести себя с вами подло? Она ввергает вас в гораздо худшие беды, чем любая простая пуговица, зажим, застежка, пряжка или крючок и петелька.

В ранние дни существования Молний моя мама, потрясенная этой чудесной новинкой, заказала себе корсет, который застегивался на Молнию по всей длине спереди. Результат оказался в высшей степени неудачным. Не только уже застегивание корсета на Молнию сопровождалось настоящей агонией, но главное, Молния корсета упорно отказывалась расстегиваться! Снимание корсета превращалось практически в хирургическую операцию! А благодаря милой викторианской скромности моей матери, некоторое время представлялось вполне вероятным, что она обречена носить этот корсет до конца своих дней – как некая современная Женщина в Железном Корсете!

Поэтому я всегда смотрела на Молнии с опаской. Но, видимо, дорожные сумки теперь все с Молниями.

«Старомодные застежки им намного уступают, Модом!» – говорит продавец, глядя на меня с сожалением.

«Вы видите, как это просто», – говорит он, демонстрируя.

Нет сомнений, это просто, но – думаю я – сумка сейчас пустая.

«Что ж, – говорю я, вздыхая, – приходится не отставать от времени».

С некоторыми нехорошими предчувствиями я покупаю сумку.

Теперь я гордая обладательница сумки с Молнией, юбки и жакетки Жены Строителя Империи и, возможно, подходящей шляпы.

Но еще нужно многое сделать. Я перехожу в отдел канцелярских принадлежностей. Я покупаю несколько вечных перьев и стилографов, так как, по моему опыту, вечное перо, которое в Англии вело себя самым примерным образом, как только оно выпущено на свободу в пустыне, сразу же ощущает, что теперь оно вольно начать забастовку, и ведет себя соответственно, или выплевывая чернила без разбору на меня, мою одежду, мою тетрадь и все, что попадется, или же стыдливо отказываясь оставлять на поверхности бумаги хоть что-нибудь, кроме невидимых царапин. Еще я покупаю скромное количество карандашей – всего два. К счастью, карандаши не так темпераментны, и хотя они и обладают способностью тихо исчезать, но у меня всегда под рукой есть резерв. В конце концов, для чего нужен архитектор, как не для того, чтобы занимать у него карандаши?

Следующая покупка – это четверо наручных часов. Пустыня к часам неласкова. Проведя там несколько недель, ваши часы бросают размеренную ежедневную работу. Время – заявляют они – это всего лишь образ мыслей. Затем они выбирают – или начать останавливаться минут на двадцать раз восемь-девять в день, или же нестись без разбору вперед. Иногда они в смущении кидаются от одного варианта к другому. В конце концов они просто останавливаются. Тогда вы переходите к часам № 2 и так далее. Еще я покупаю двое часов по четыре фунта шесть шиллингов в предвидении того момента, когда муж скажет мне: «Не одолжишь ли ты мне часы для формена?».

Наши арабы-формены, как бы хороши они ни были, обладают, можно назвать это, тяжелой рукой в отношении любых часовых механизмов. Определение времени уже требует от них большого умственного напряжения. Можно наблюдать, как они, деловито держа вверх ногами большие часы с круглым, как лунный диск, циферблатом, упорно смотрят на них, до боли напрягая внимание, и получают неверный результат! Заводят они эти сокровища так энергично и старательно, что не многие пружины способны вынести этот натиск!

Поэтому к концу сезона оказывается, что часы всех членов экспедиции принесены одни за другими в жертву. Мои двое часов по четыре фунта шесть шиллингов – это способ отодвинуть этот злосчастный день.

Складываем вещи!

Есть несколько школ того, как складывать вещи. Есть люди, которые начинают паковаться за неделю и даже за две до отъезда. Есть люди, которые скидывают в кучку несколько предметов за полчаса до отъезда. Есть любители паковать аккуратно, ненасытные потребители мягкой упаковочной бумаги. Есть те, кто презирает бумагу и просто кидает вещи в чемодан и надеется на лучшее! Есть те, кто забывает взять с собой практически все, что им нужно! И есть те, кто берет с собой массу вещей, которые им никогда не понадобятся!

Одно можно с уверенностью утверждать, когда пакуется археолог. Он пакует, главным образом, книги. Какие книги взять, какие книги возможно взять, для каких книг есть место, какие книги можно (с агонией) оставить. Я твердо убеждена, что все археологи собирают вещи так: они решают, какое максимальное число чемоданов многострадальная Компания Wagon Lit[3]3
  Компания Спальных вагонов.


[Закрыть]
разрешит взять. Затем они до краев набивают эти чемоданы книгами. После чего они неохотно вынимают несколько книг и заполняют образовавшееся место рубашками, пижамами, носками и т. д.

Я заглядываю в комнату Макса, и у меня создается впечатление, что весь ее объем забит книгами! В щелку между книгами видно озабоченное лицо Макса.

«Как ты думаешь, – спрашивает он, – хватит мне места для них?»

Отрицательный ответ настолько очевиден, что кажется просто жестоким произнести его вслух.

В четыре тридцать по полудню он входит ко мне в комнату и с надеждой спрашивает: «В твоих чемоданах не найдется места?»

Долгий опыт должен бы подсказать мне, что надо твердо ответить «нет», но я медлю, и тотчас рок обрушивается на меня.

«Не можешь ли положить одну-две вещи?»

«Это не книги?»

Макс смотрит слегка удивленно и говорит: «Конечно, книги, что же еще?»

Он подходит и запихивает два огромных тома поверх костюма Жены Строителя Империи, который роскошно располагался поверх всего в чемодане.

Я издаю вопль протеста, но поздно.

«Глупости, – говорит Макс, – масса места», – и давит на крышку, которая яростно сопротивляется.

«Он и сейчас еще не полон на самом деле», – оптимистически заявляет Макс.

К счастью, его внимание отвлекает льняное платье с рисунком, лежащее в другом чемодане.

«Что это?»

Я отвечаю, что платье.

«Занятно, – говорит Макс. – У него сверху вниз по всему переду символы плодородия».

Одна из самых неприятных сторон брака с археологом – это то, что он как эксперт знает происхождение любого, самого безобидного на вид орнамента!

В пять тридцать Макс между прочим замечает, что, пожалуй, ему надо сходить купить кое-что из вещей – рубашки, носки и прочее. Через три четверти часа он возвращается, возмущенный, так как магазины закрылись в шесть. Когда я говорю, что это всегда так, он отвечает, что никогда раньше не замечал этого.

Теперь, заявляет он, у него не осталось никаких других дел, кроме как «навести порядок в бумагах».

В одиннадцать вечера я ухожу спать, оставляя Макса за его столом (на котором под угрозой самых страшных кар запрещено наводить порядок или вытирать пыль), – он по локти в письмах, счетах, статьях, рисунках горшков, бесчисленных черепках и разнообразных спичечных коробках, ни в одном из которых нет спичек, а только отдельные бусины глубокой древности.

В четыре утра он очень взволнованный появляется в спальне с чашкой чая в руке и объявляет, что наконец нашел ту страшно интересную статью о находках в Анатолии, которую он потерял в июле прошлого года. И добавляет, что надеется, что не разбудил меня.

Я говорю, что, конечно, разбудил и что пусть он лучше даст чаю мне тоже!

Вернувшись с чаем, Макс говорит, что еще он нашел массу счетов, про которые он думал, что они давно оплачены. Со мной было то же самое. Мы единодушны, что это неприятно.

В девять утра меня призывают как тяжеловеса сесть на разбухшие чемоданы Макса.

«Если ты не сможешь их закрыть, – говорит Макс без всякой галантности, – то никто не сможет!»

В конце концов этот сверхчеловеческий труд выполнен, исключительно за счет моих фунтов и унций, и я возвращаюсь к борьбе с моей собственной трудностью – а именно, как пророческое чувство мне и предсказывало, с сумкой с Молнией. Пустая, в лавке мистера Гуча, она казалась простой, привлекательной и удобной. Как весело тогда бегала туда-сюда Молния! Теперь же, когда она полна до краев, закрыть ее представляется чудом сверхчеловеческой ловкости. Два края надо свести с математической точностью, и вот когда Молния медленно трогается в путь, возникают осложнения, вызванные уголком мешочка с губкой. Когда наконец она закрыта, я клянусь, что не открою ее, пока не приеду в Сирию!

По размышлении, однако, признаю, что это вряд ли возможно. Как насчет выше упомянутого мешочка с губкой? Или мне ехать пять дней немытой? В данный момент даже это кажется предпочтительней, чем открывать Молнию сумки с Молнией!

* * *

Да, теперь момент настал, и мы действительно уезжаем. Масса важных дел осталась несделанными: Прачечная, как всегда, нас подвела; Чистка, к разочарованию Макса, не сдержала обещания – но разве это все важно? Мы едем!

Одно-два мгновения кажется, что мы все-таки не едем! Поднять чемоданы Макса (обманчивые на вид) выше сил шофера такси. Он и Макс борются с ними и наконец с помощью случайного прохожего водружают их на такси.

Мы отправляемся на вокзал Виктория.

Милая Виктория – ворота в мир за пределами Англии, – как я люблю твою континентальную платформу. И как я вообще люблю поезда! С восторгом вдыхаешь их сернистый запах – совсем непохожий на слабый, безразличный, несколько маслянистый запах корабля, который всегда действует на меня подавляюще, предрекая дни морской болезни. А поезд – большой, фыркающий, торопливый, компанейский поезд, с большим пыхтящим паровозом, испускающим клубы пара, кажется, повторяющий «Мне пора фф-в путь, мне пора фф-в путь!» – он друг! Он разделяет ваши чувства, потому что вы тоже повторяете: «Я отправляюсь в путь, я отправляюсь, я отправляюсь, я отправляюсь...»

У дверей нашего пульмана ждут друзья, чтобы проводить нас. Начинаются обычные нелепые разговоры. Знаменитые прощальные слова слетают с моих уст – инструкции о собаках, о детях, о письмах, которые надо переслать, о книгах, которые надо прислать, о забытых вещах, «и мне кажется, ты найдешь это на рояле, но может быть, на полочке в ванной». Все то, что уже было сказано раньше и что совершенно незачем повторять снова!

Макса окружают его родственники, меня мои.

Моя сестра со слезами в голосе заявляет, что она чувствует, что мы больше не увидимся. На меня это сильного впечатления не производит, так как она чувствует это каждый раз, как я отправляюсь на Восток. А что ей делать, спрашивает она, если вдруг у Розалинды сделается аппендицит? Казалось бы, нет никаких оснований, чтобы вдруг у моей четырнадцатилетней дочери сделался аппендицит, и единственное, что мне приходит в голову ответить, это: «Только не оперируй ее сама!». Потому что моя сестра известна той решительностью, с которой она применяет ножницы – все равно, в случае ли нарыва, кройки платья или стрижки волос, – и обычно, должна сказать, с большим успехом.

Макс и я меняемся родственниками, и моя дорогая свекровь убеждает меня беречь себя, подразумевая, что я еду туда, где лично мне угрожает большая опасность.

Звучит свисток, я обмениваюсь несколькими торопливыми словами с моей секретаршей и другом. Прошу ее сделать все, что я не успела, а также должным образом отчитать Прачечную и Чистку, и дать хорошую рекомендацию кухарке, и отослать те книги, что я не смогла упаковать, и получить из Скотланд-Ярда мой зонтик, и вежливо ответить священнику, обнаружившему сорок три грамматические ошибки в моей последней книге, и просмотреть список семян для сада и вычеркнуть кабачки и пастернак. Да, конечно же, она все это сделает, а если какой-то кризис возникнет в Доме или в Литературном Мире, она пошлет мне телеграмму. Это неважно, говорю я. У нее есть доверенность. Она может сделать все, что захочет. Она выглядит несколько встревоженной и говорит, что будет очень осмотрительной. Еще свисток! Я прощаюсь с сестрой и дико заявляю ей, что я тоже чувствую, что мы больше не увидимся и что, может быть, у Розалинды действительно будет аппендицит. Глупости, говорит сестра, с какой стати вдруг аппендицит? Мы забираемся в пульман, поезд хрюкает и двигается – мы отправились в путь.

Секунд сорок пять я абсолютно несчастна, а затем, когда вокзал Виктория остается позади, радость вспыхивает снова. Мы начали чудесный, волнующий путь в Сирию.

Есть что-то величественное и высокомерное в пульмане, хотя он далеко не так уютен, как уголок в обычном вагоне первого класса. Мы всегда ездим пульманом, исключительно из-за многочисленных чемоданов Макса (столько обычный вагон не потерпел бы). После того, как однажды его чемоданы, отправленные багажом, ушли куда-то не туда, Макс больше своими драгоценными книгами не рискует.

Мы прибываем в Дувр и обнаруживаем, что море относительно спокойно. Тем не менее я удаляюсь в Salon des Dames[4]4
  Салон для дам.


[Закрыть]
, ложусь и погружаюсь в размышления с пессимизмом, который на меня всегда навевает движение волн. Но вскоре мы уже в Кале, и французский стюард приводит большого синеблузого человека, чтобы он занялся моим багажом. «Мадам найдет его в Douane[5]5
  Таможня.


[Закрыть]
», – говорит он. «Какой у него номер?» – спрашиваю я. Стюард смотрит с осуждением: «Madame! Mais c`est le charpentier du bateau![6]6
  Мадам, но это корабельный плотник!


[Закрыть]
»

Я должным образом смущена, но через несколько минут соображаю, что это не ответ. Как может то, что он charpentier du bateau, помочь найти его среди нескольких сотен других синеблузых людей, кричащих «Quatre-vingt treize»[7]7
  Девяносто третий.


[Закрыть]
и т. д.? Одно его молчание не будет достаточной идентификацией. Более того, неужели то, что он charpentier du bateau, поможет ему с безошибочной точностью выбрать одну англичанку средних лет из целой толпы англичанок средних лет?

На этом месте мои размышления прерывает появившийся Макс, он говорит, что привел носильщика для моего багажа. Я объясняю, что charpentier du bateau забрал мой багаж, и Макс спрашивает, зачем я ему это позволила. Весь багаж должен был идти вместе. Я соглашаюсь, но оправдываюсь тем, что морские путешествия всегда ослабляют мой интеллект. Макс говорит: «А, ладно, мы соберем его весь в Douane». И мы направляемся в это инферно вопящих носильщиков навстречу неизбежному общению с единственным существующим типом действительно неприятной француженки – с Женщиной-таможенником – существом, лишенным очарования и шика и хотя бы малейшего женского изящества. Она щупает и заглядывает, она недоверчиво говорит: «Pas de cigarettes[8]8
  Нет сигарет?


[Закрыть]
?» и наконец что-то неохотно буркнув, мелом рисует на нашем багаже таинственные иероглифы, и мы проходим через барьер, и на платформу, и затем к Симплонскому Восточному Экспрессу и путешествию через всю Европу.

Много-много лет назад, когда я ездила на Ривьеру или в Париж, меня всегда завораживал вид Восточного Экспресса в Кале, и я мечтала отправиться на нем в путешествие. Теперь это старый добрый друг, но восторженный трепет так все-таки меня и не покинул. Я на нем поеду! Я уже в нем! Я действительно в синем вагоне с простой надписью снаружи Calais – Istanbul. Это, без сомнения, мой самый любимый поезд. Я люблю его темп, как он начинает с Allegro con furore[9]9
  Весело с восторгом.


[Закрыть]
, раскачиваясь и грохоча, бросая вас из стороны в сторону, в дикой спешке стремясь покинуть Кале и Запад, затем постепенно сбавляет ход rallentando10[10]10
  С замедлением.


[Закрыть]
по мере продвижения на Восток, пока не переходит к совершенно определенному legato[11]11
  Плавно.


[Закрыть]
.

Ранним утром на следующий день я поднимаю шторку и смотрю на неясные очертания гор Швецарии, затем следует спуск в долины Италии, мимо чудесной Стрезы и ее синего озера. Затем, позднее, въезжаем в нарядный вокзал – и это все, что мы видим от Венеции, и снова в путь, вдоль моря к Триесту и в Югославию. Ход становится все медленнее и медленнее, стоянки все длиннее, показания станционных часов противоречивы. H.E.O.[12]12
  Западноевропейское время. (фр.)


[Закрыть]
сменяется C.E.[13]13
  Среднеевропейское время.


[Закрыть]
. Названия станций написаны потрясающими неправдоподобного вида буквами. Паровозы становятся толстыми и уютными на вид и изрыгают на редкость черный и противный дым. В вагоне-ресторане счета выписывают в сбивающих с толку денежных единицах и появляются бутылки незнакомой минеральной воды. Маленький француз, сидящий за столом напротив нас, несколько минут молча изучает свой счет, затем поднимает голову и встречается взглядом с Максом. В его полном эмоций голосе звучит жалоба: «Le change des Wagon Lit, c`est incroyable![14]14
  Курс валют в Wagon Lit, он невероятный!


[Закрыть]
». Через проход от нас смуглый человек с крючковатым носом требует, чтобы ему сказали, чему соответствует сумма в его счете в а) франках, б) лирах, в) динарах, г) турецких фунтах, д) долларах. Когда многострадальный служащий вагона-ресторана это выполняет, путешественник молча погружается в расчеты и, явно будучи финансовым гением, расплачивается в валюте, наиболее выгодной для его кармана. Таким способом, объясняет он нам, он сэкономил пять пенсов в английских деньгах!

Утром в поезде появляются представители Турецкой таможни. Они никуда не торопятся, и наш багаж вызывает их глубокий интерес. Зачем, спрашивают они у меня, столько туфель? Это слишком много. Но, отвечаю я, зато у меня нет сигарет, так как я не курю, а тогда почему бы не взять еще несколько пар туфель? Douanier[15]15
  Таможенник.


[Закрыть]
принимает мое объяснение. Оно ему кажется разумным. А что это за порошок, спрашивает он, в этой маленькой жестяночке?

Это порошок от клопов, говорю я, но вижу, что он меня не понимает. Он хмурится и смотрит с подозрением. Меня явно подозревают в контрабанде наркотиков. В его голосе звучит обвинение: это не порошок для зубов, и не для лица, а для чего же он? Исполняю яркую пантомиму! Я чешусь, очень реалистично, я ловлю виновника. Я опрыскиваю деревянные части. А, все понятно! Он запрокидывает голову и хохочет, повторяя турецкое слово. Так это для них, этот порошок! Он повторяет шутку коллеге. Они уходят дальше, очень довольные шуткой. Теперь появляется проводник Wagon Lit, чтобы дать нам наставления. Придут с нашими паспортами и спросят, сколько у нас с собой денег «effectif, vous comprenez?[16]16
  Понимаете, наличных.


[Закрыть]
». Мне очень нравится определение effectif[17]17
  Наличные.


[Закрыть]
, оно так точно описывает именно ту наличность, которая есть на руках. «У вас будет ровно столько-то effectif!» – продолжает проводник, он называет сумму. Макс возражает, что у нас больше. «Это неважно. Если сказать это, у вас возникнут сложности. Вы скажете, что у вас кредитное письмо, или туристские чеки, а вот effectif – столько-то!» Он добавляет, поясняя: «Понимаете, им все равно, что у вас есть, но ответ должен быть en regle. Вы скажете – столько-то».

Наконец появляется господин, отвечающий за финансовые вопросы. Он записывает наш ответ, прежде чем мы успеваем его произнести. Все en regle[18]18
  По правилам.


[Закрыть]
. И вот мы въезжаем в Стамбул, пробираясь между странными домами из узких деревянных дощечек, причем справа иногда мелькает море и тяжелые каменные бастионы.

Возмутительный город Стамбул – пока вы в нем, его не видно! Только покинув европейский берег и пересекая Босфор на пути к азиатскому, вы действительно видите Стамбул. Он очень красив в это утро – ясное, бледно-сияющее утро, без дымки, когда мечети с минаретами четко выступают на фоне неба.

«La Sainte Sophie[19]19
  Святая София.


[Закрыть]
– она очень красива», – говорит французский джентльмен.

Все соглашаются, за печальным исключением одной меня. Я, увы, никогда не восхищалась Sainte Sophie! Достойный сожаления недостаток вкуса, но это так. Мне всегда казалось, что она определенно неправильного размера. Стыдясь своих извращенных мыслей, я молчу.

Теперь в поезд, который ждет в Хайдарпаша, и когда наконец поезд трогается, завтрак – завтрак, по которому вы к этому времени просто изголодались! Затем целый день чудесного путешествия вдоль извилистого берега Мраморного моря, мимо множества островов – чуть неясных и прелестных на вид. В сотый раз я думаю, что хотела бы владеть одним из этих островов. Странная вещь – желание иметь собственный остров! Большинство людей рано или поздно проходят через это. Остров в нашем сознании символизирует свободу, уединение, беззаботность. Однако я думаю, что на самом деле это означало бы не свободу, а заточение. Все ваши хозяйственные проблемы, скорей всего, зависели бы от материка. Приходилось бы постоянно писать длинные списки продуктов для заказов в магазины, договариваться о доставке мяса и хлеба, выполнять всю домашнюю работу, поскольку вряд ли кто-то из слуг захочет жить на острове, вдали от кино и друзей, даже без автобусного сообщения с себе подобными. Вот остров в южных морях, как мне всегда казалось, это было бы совсем другое дело! Там можно было бы сидеть и лениво есть самые лучшие фрукты, не затрудняя себя проблемами тарелок, ножей, вилок, мытья посуды и жира, оседающего в раковине! Но на самом деле единственные жители островов южных морей, которых я наблюдала за трапезой, ели из сервированных на очень грязной скатерти тарелок, полных горячего тушеного мяса, плавающего в жире.

Нет, остров (и только таким он и должен быть) – это остров-мечта! На таком острове не нужно мести пол, вытирать пыль, стелить постели, стирать белье, мыть посуду, нет жирных пятен, проблем с едой, списков необходимых продуктов, требующих ухода керосиновых ламп, чистки картошки, мусорных ведер. На острове-мечте есть белый песок и синее море – и волшебный дом, построенный, должно быть, между рассветом и закатом, и яблоня, и пение, и золотые...

Тут мои размышления прерывает Макс, спрашивая, о чем я думаю. Я отвечаю просто: «О рае!»

Макс говорит: «А, подожди, пока ты увидишь Джаг-джаг!»

Я спрашиваю, очень ли он красив, а Макс говорит, что не имеет ни малейшего представления, но это исключительно интересная область мира и на самом деле никто ничего о ней толком не знает.

Поезд, извиваясь, пробирается вверх по ущелью, и мы покидаем море, оставляя его позади.

На следующее утро мы приезжаем к Киликийским воротам и любуемся одним из самых прекрасных видов, которые я знаю. Кажется, будто стоишь на краешке мира и смотришь на Землю обетованную, и понимаешь, что должен был испытывать Моисей. Ибо сюда тоже не суждено вступить. Эта мягкая, дымчато-синяя прелесть – это край, который недостижим; настоящие города и деревни, когда в них попадаешь, оказываются всего лишь обычным повседневным миром, а не этой зачарованной красотой, которая влечет тебя вниз...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю