Текст книги "Не завидуй себе"
Автор книги: Агата Ашу
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)
Питер оказался на три года младше Алёны. Для тех, кому слегка за двадцать, это огромная разница в возрасте. Он хоть и в последнем классе, но всё еще в гимназии, где мысли молодых людей сосредоточены на одноклассницах, а лицо заливается краской при одном только виде обнаженной женщины, случайно замеченной между шторами в окне. Возраст молодого человека камуфлировался ростом и брутальными мускулами, но ребенок предательски просвечивал через смущенный взгляд. Они с Веркой могли бы быть братом и сестрой. Темные вьющиеся волосы и мягкий овал лица делали их похожими.
Его ухаживания были по-европейски красивыми и по-славянски настойчивыми. Алёна поддалась натиску и проводила с ним всё время, тем более что Верку заносило: то она усаживалась на тротуаре центральной площади горного курорта, протягивая ладонь для милостыни, и при этом пела «Катюшу»; то не приходила ночевать в дом, где они остановились, и Урбанова, не любившая оставаться ночью одна еще с детства, сидела, уподобляясь васнецовской Алёнушке, только что не у пруда, а у темного окна, и прислушивалась к завыванию диких животных в зоопарке у подножья гор; то она встречалась с друзьями и не приглашала с собой Алёну. Если два последних Веркиных «преступления» она еще могла простить, мало ли что, то «Катюшу» с протянутой рукой – никогда. Максималистке Урбановой это казалось кощунственным. Ее родители прошли всю Великую Отечественную от первого дня на западной границе и до последнего. Минувшая война для Алёны, очень позднего обожаемого ребенка, была святыней, и она никому не позволяла оскорблять память о ней.
Питер относился к Алёне с порывом юношеского восторга. Даже его родители, ненавидящие русских еще после танков в Праге в 68-м году, не могли устоять перед увлечением любимого младшего сына. Его несло, как перекати-поле во время урагана. Каждое утро «предки» отвозили их на машине или на горное озеро, или к подножию Высоких Татр. Питера, прожившего всю жизнь в чистенькой белой Братиславе, раскрашенной красными черепичными крышами, привлекали романтические пейзажи. Всякий раз его душа ликовала при виде природных чудес.
– Стой, посмотри какой роскошный гриб рядом с тобой. Я таких еще никогда не видел!
Алёна остановилась, огляделась вокруг и ничего не увидела.
– Какая же ты смешная, вон, около твоих ног, прямо рядом с тобой.
Девушка искренне пыталась найти гриб, внимательно смотрела под ноги, сканировала взглядом всё вокруг, смущенно улыбалась, но ничего не находила.
– Около правой ноги, – не унимался Питер.
Алёна видела только крупные разноцветные листья, прильнувшие к ее ботинку.
– Ну вот же, около твоего носка, – прыснув от смеха, он присел на корточки и аккуратно срезал ножку лесного чуда. – Ну, ты даешь.
Алёна, будучи глубоко испорченным городским жителем, выезжала на природу только в случае серьезной необходимости. Своей машины у ее родителей не было, а тащиться в утреннюю тмутаракань на забитой грибниками электричке удовольствия не доставляло. Она не понимала и не чувствовала радости ни от звуков шелеста листвы, ни от летних запахов травы, не замечала радуги на паутине между ветками деревьев. Она была неисправимым вечно занятым и спешащим куда-то столичным жителем, родившимся в центре города и никогда не тосковавшим по природе. Зона ее комфорта не выходила за пределы уютных московских двориков с тополями, сиренью и цветочными клумбами.
Теперь же Урбанову забавляло карабканье по уступам отвесных скал, устремленных к неправдоподобно синему небу, но приводил в ужас спуск по скользким, покрытым мхом валунам. Питер не отпускал ее руку из своей ни на секунду. Внимание юнца тешило самолюбие Алёны.
У подножья начался дождь, и они, взявшись за руки, долго бегали между деревьями-акселератами, пока не наткнулись на заброшенный дом с заколоченными окнами. Сеновал при нем, по-европейски чистый и аккуратный, был не заперт. Пахло сухими цветами и травами. Через щели в крыше пробивалось солнце, грибной дождь тонким пунктиром исчертил угол сарая под потолком. Им было хорошо лежать на копне сена, обнявшись, и смотреть ввысь, иногда нежно целуясь и переговариваясь. Мягкий и деликатный Питер, поэтизирующий и боготворящий русскую диву, дрожал от восторга и обжигал свои красивые тонкие пальцы прикосновениями к ее лбу, щекам, губам, не смея решиться на большее. Постепенно близость тел стала одерживать верх над здравым смыслом, и, когда губы плотно соприкоснулись, начав игру, а языки трепетно переплелись, Алёна больше не смогла удерживать свои ладони, плавно проникающие под его свитер и скользящие по мускулистой груди. Питер часто задышал, руки сжали ее плечи, и она почувствовала бедром сквозь ткань его твердое желание пробраться наружу, а руки услышали мощные толчки сердца юноши. Сначала мягко и стеснительно и уже в следующую секунду уверенно и настойчиво по телу Алёны пошла цепная реакция от разливающегося и бунтующего вожделения. Игривая ладонь нырнула вниз вдоль втянутого живота и нетерпеливо стиснула то, что искала. Это стало последней каплей. Питер охватил ее всю, прижал к себе, и сплетенными телами они перекатились по душистому колючему ложу, где его бедра сразу, без прелюдий начали ритм, тот непобедимый Его Величество Ритм, перед которым нельзя устоять, который сразу передался ей и объединил, вытесняя сознание. Их дыхание смешалось в водовороте порыва, его пальцы устремились расстегнуть ее тонкие светлые брюки… стащить такие же мягкие и шелковистые, как ее кожа, трусики…
Воспитание и природная рассудительность всегда мешали Алёне делать непоправимые ошибки, а уж острые соломинки, колющие голую попу, поучаствовали и включили в критический момент мозг, зажгли в нем лампочку с надписью «Стоп».
– Почему? – шептал ничего не понимающий Питер. – Ты же…
– Потому, Петечка.
Ну как ему объяснить, что «студентка, комсомолка, спортсменка» после 5-го курса университета не желает расставаться со своей девственностью?
Алёна встала, поблескивая тициановской белизной, оттененной золотистым треугольником волос в косых стрелках солнечных лучей. Под аккомпанемент испепеляющих взглядов юноши неторопливо оделась, сосредоточенно стряхнула прилипшие травинки и листья и как ни в чем не бывало холодно сказала:
– Пошли, пора, твои родители, наверное, уже заждались.
* * *
Она уехала через несколько дней, вдоволь насладившись вниманием и смешной влюбленностью Питера. Однако, вопреки обещанию, трепетный возлюбленный не пришел на вокзал проводить. Алёна не понимала, что случилось. Девичья фигурка с большим чемоданом в руках выглядела одиноко на фоне тусклых отсветов окон вагона за спиной. Поезд, как ежик в тумане, затерялся на конечной железнодорожной станции в горах. Казалось, что про него и ее все забыли.
В Москву вернулась в тоскливом настроении. Ее полностью зациклило на воспоминаниях о романтических приключениях в горах, и она пребывала в догадках о причинах неожиданного финала. Каждый день проверяла почтовый ящик, ждала писем из Чехословакии. Зарубежных конвертов не было.
Летние события, как ластиком, начисто стерли из памяти Урбановой высокого парня в белых одеждах, перед которым «расступались столы с зелеными лампами» в воздушном зале библиотеки имени Ленина.
* * *
Притащился декабрь со снегом и дождем вперемежку и с отвратительным месивом на тротуарах. Мерзкие тучи стояли стеной и не давали солнцу даже ничтожной надежды бросить беглый взгляд на Москву. Урбанова практически каждый день проводила в Ленинке. Сумерки заполонили город.
– (Рано темнеет, еще только четыре часа), – подумала Урбанова и включила настольную лампу. Ей нравились темно-зелёные абажуры с мягким теплым светом, по-домашнему падающим на пожелтевшие страницы книг. В читальном зале было тепло и уютно, особенно в зимние дни.
Она сняла очки. Из-за неправильно подобранных к ее астигматизму стекол долго читать не могла, текст не фокусировался, двоился, расплывался. Алёна отвлеклась от журнала и посмотрела замутненным взглядом в проход. Перед ней стоял тот самый длинноволосый парень, из весны, но уже не в белом одеянии. Урбанова поморгала, думая, что это призрак, возникший от перенапряжения. На сей раз молодой человек был одет в нечто темно-синее, напоминающее военно-морскую форму. Алёну опять обожгло. Объяснить, что значит это «обожгло», практически невозможно, но она отчетливо поняла, что если сию же минуту не сделает первого шага, то пропустит в своей жизни что-то очень важное. От Питера не осталось даже самого скромного воспоминания.
Урбанова вырвала из общей тетради листок, сложила его пополам и в спешке написала какую-то чушь: «Милостивый государь… увидеть вновь и не подойти… – а в конце:… Прошу Вас не делать эту записку предметом смешливого обсуждения. Уверена, Вы благородны настолько, насколько красивы». И номер телефона.
Встала, превозмогая мелкую дрожь, сгребла свои вещи в сумку и направилась к столу, за которым сидел парень. Вдруг ей стало стыдно, и показалось, что она идет не по библиотечному залу, а по подиуму и что все читатели смотрят на нее с недоумением. Голова транслировала бормотание их мыслей. В полумраке зеленых абажуров показалась охапка светлых, взбитых кудрями волос незнакомца, лицо склонилось над книгой. Алёна приблизилась, преодолевая нерешительность, положила перед ним записку, сразу же развернулась и направилась к выходу.
– (Я сделала всё, что могла! Будь что будет).
* * *
Нахимов не понял, что произошло. Он сидел и спокойно читал «Большую советскую энциклопедию», всё подряд без разбора, отдыхая от научных журналов. Перед ним появилась «божественная рука», почти как в «Сотворении Адама» Микеланджело на своде Сикстинской капеллы. Рука, притом женская, положила перед ним сложенный лист бумаги. Вместо него записку схватил «сосед по парте» Толян, развернул, прочитал вслух и заржал, именно заржал, а не засмеялся. Алексей не стал суетиться и отнимать послание. Толян сам отдал, похихикав еще немного.
Девчонки обожали Нахимова не только за рост. Был он образован и талантлив, вырос в семье кинематографистов, мог и в Дом кино пригласить, и в театр сопроводить. Не заметить такого невозможно: копна волос, умеет рассмешить, умеет изысканно восхищаться женской красотой и умом. Умеет всё. Толяну повезло меньше. Он был низкорослым, белобрысым и поэтому очень активным.
* * *
Прошло несколько дней. Алёна ждала, но звонка от парня из библиотеки не было. Зато пришло письмо из Чехословакии от Петечки, где он подробно описывал свои метания в день ее отъезда:
«Я проспал. Проснулся в 6 утра вместо 5.45. Подошел к окну и увидел тебя, идущую по аллее».
– (Неужели крикнуть не мог?) – с досадой подумала Алёна.
«Я открыл окно, но кричать не мог, рядом спали родители».
– (Ах да, он же несовершеннолетний. Так тебе и надо, Агапэ-Урбанова, в другой раз не связывайся с мелюзгой).
«Я стоял, смотрел на тебя и плакал. Потом сообразил и побежал на вокзал, но поезд уже отходил от перрона».
– (Только этого мне не хватало: утешать и вытирать нос).
«Алёна, прости меня, пожалуйста, и не сердись. Я боялся тебе писать. Думал, что ты меня никогда не простишь. Я собираюсь приехать в Москву через лето, когда закончу гимназию и поступлю в университет».
– (Значит, увидимся, когда я совсем старухой стану).
«Не выбрасывай это письмо. Ответь мне. Я тебя очень люблю. Петечка.
P.S. Мне нравится, как ты назвала меня тогда на сене. Скучаю без твоих рук, глаз и губ. Целую, целую, целую».
Алёна живо представила себе картинку: она, не понимая, почему ОН не пришел проститься, стоит, едва сдерживая слезы обиды, уронив бесполезные руки, взгляд устремлен на восход, на первые лучи просыпающегося солнца, на желто-оранжевые горы. Петечка рыдает в голос у окна. От нее к нему и от него к ней текут два соленых потока с маленькими корабликами, суденышки встречаются в водовороте струй и исчезают.
Письмо отвлекло ее от ожиданий звонка и рассмешило. Теперь она забыла парня из библиотеки и села писать ответ парню из Чехословакии. Алёна не была девушкой легкого поведения, она была девушкой с легким характером и умела быстро переключаться, переводя стрелки обид и разочарований, оставаясь счастливой.
* * *
На тот момент у Нахимова уже было в активе несколько подружек: одна текущая – Рита и несколько «слоев» из прошлого. Он был человеком мягким и никогда не разрывал отношений по собственной инициативе, просто не мог кого-то обидеть. Девчонки добровольно от него не уходили, так и оставались поблизости, в резерве, вливаясь в его жизненный круговорот.
– А что, звякни ей, может, интересное приключение получится, – подначивала Рита, смеясь в объятиях любимого.
К тому времени, благодаря Толяну, вся их университетская компания ознакомилась с запиской Алёны и дружно веселилась по этому поводу.
– Везет тебе, Лёха, даже пальцем шевелить не надо. Барышни летят на тебя, как бабочки на… – делился с ним низкорослый щуплого телосложения друг Сашка фамилией Эгалите.
– Бабочки? – перебил его Алексей. – Может, мухи? – и рассмеялся.
– Неважно, всё потому, что ты двухметровый и притягиваешь уже с длинной дистанции, – вклинилась в разговор Рита, устраиваясь поудобнее на коленях Алексея.
– Ты не представляешь, сколько усилий приходится мне прикладывать, – Сашка сделал ударение на слове «мне», – чтобы охмурить хотя бы одну девчонку. А тебе надо только появиться и пройти по общему читальному залу в Ленинке.
Их компания тусовалась в студенческом кафе под названием «Сирена». Они всё-таки сделали записку «предметом смешливого обсуждения»! Однако это не могло ничего изменить. Судьба успела запустить свой шар.
* * *
Алёна, лежа на диване, в уютном свете ночника перечитывала письмо от Петечки. Настроение из смешливого переходило в романтическое. Память услужливо воспроизводила дрожь от его прикосновений, блеск глаз, тепло тела, когда они прятались от дождя на душистых блоках сена. Рукописные строки в красках рисовали картины. Вот он стоит у открытого окна гостиницы, торопится на вокзал, бежит за поездом по перрону, выкрикивает что-то на ходу.
Резкий звук телефонного звонка прервал мечты.
– А-лё, – тихо выдавила она, душой витая в Высоких Татрах.
– Добрый вечер, – произнес приятный мужской голос, слегка не выговаривающий букву «Р». – Меня зовут Алексей. Вы передали или, точнее сказать, оставили мне интересную записку с этим номером телефона. Не так ли?
«Девичья душа» резко спустилась с гор обратно в Москву и с хлопком приземлилась у аппарата.
– Да, это так, – Алёна смутилась, садясь на диване. Конверт обреченно скользнул на пол.
– Но вы не написали, как вас зовут, – было слышно, что он улыбается.
– Алёна.
– Алёна? – он помолчал. – Мне нравится ваше имя. – (Это будет третья Алёна в моем арсенале. Удобно, никогда по ошибке не назовешь чужим именем!) Алёна, если вы не возражаете, то можно завтра пересечься в Ленинке, – Алексей напряг силу воли и на сей раз отчетливо выговаривал букву «Р» в каждом слове.
– (Слава богу, «Р» прорезалось, а то одному нянька нужна, а другому логопед). – Хорошо, давайте. В котором часу?
* * *
Они встретились на лестнице, ведущей в курилку – ту, что была в подвале. Алексей спускался вниз, а она поднималась мимо него наверх. Он глянул через плечо.
– (Красивая попа у этой девчонки).
Она обернулась с верхней ступеньки:
– Добрый вечер, Алексей.
* * *
С тех пор они не расставались. Часами разговаривали, гуляли по Москве, ходили по музеям, в Дом кино, в свои студенческие клубы. Возвращаясь домой, Нахимов набирал номер Алёны, и они продолжали болтать чуть ли не до утра обо всем, что приходило в голову. Им было комфортно друг с другом, как будто бы они выросли в соседних дворах, учились в параллельных классах, ездили в один пионерский лагерь, наблюдали друг за другом на расстоянии, а теперь встретились после долгого ожидания знакомства.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
