Текст книги "Жена Тони"

Автор книги: Адриана Трижиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– Простите! – выпалила Чичи, вытолкала Риту с веранды и захлопнула дверь.

– Пошли отсюда! – скомандовала Рита.

Девушки пустились бежать. Они пронеслись по коридору, через кухню, вылетели из кухонных дверей и не останавливались, пока не оказались снова в бальном зале.

– Какой кошмар! – задыхаясь, выдавила Рита. – Надеюсь, я их больше никогда в жизни не увижу.

– Сейчас увидишь. На сцене, – сухо напомнила Чичи.

Чичи села на свое место у переднего столика, а Рита присоединилась к семейству Озелла. Достав из сумочки губную помаду, Чичи быстро подкрасила губы, глядясь в широкий нож для масла, как в зеркальце, затем вернула помаду на место, поправила бретельки сарафана и выпрямилась на стуле.

Что-то ее привлекало в том молодом человеке, хоть у него уже явно была другая. Ей понравилась его уверенность в себе. То, как он обнимал девушку, выглядело именно как любовные объятия, а не как беспорядочное лапанье в исполнении некоторых парней, с которыми ей довелось встречаться. Он держался самодовольно, будто шейх, но ей понравилось, что он был итальянцем, как и она сама. И по возрасту они вполне совпадали; глядя на него, она думала, что ее собственная музыкальная карьера тоже еще может состояться. Впрочем, не исключено, что ей просто хотелось очутиться в объятиях такого мужчины. Она отмахнулась от этой мысленной картины. Он принадлежит другой женщине, а Чичи ни за что не стала бы кадрить чужого парня. Опасность такого рода была ей незнакома – до поры до времени.

Чичи поежилась и пожалела, что не захватила свое кашемировое болеро. Ночью на побережье иногда бывало прохладно, даже в июле.

Когда начали приглушать свет, Рита открыла пудреницу. Если до беготни за Чичи ей не требовалось привести нос в порядок, то уж теперь-то это стало необходимым. Она бережно прошлась по лицу замшевой пуховкой. Семейство Озелла развернуло свои стулья, чтобы лучше видеть сцену.

Конферансье Базз Крейн, самый знаменитый ведущий в этих краях, шагнул в круг нежно-розового света и объявил оркестр Роккаразо. Музыканты гуськом прошли на сцену и заняли свои места под аплодисменты зала. Когда раздались первые такты мелодии, Чичи поняла, что свинг они играют мастерски. Барбара толкнула ее в бок, заметив, как Розария Армандонада садится за один из передних столиков вместе с кузиной Джузи.

Род Роккаразо возник из закулисной тени, встал у микрофона посреди сцены в лучах прожектора и представил свой ансамбль. Духовые привстали и протрубили залихватский джазовый рифф, а барабанщик изо всех сил колотил своими палочками. Два луча света перекрестились. В одном стояла давешняя девушка с перил, пепельная блондинка, а в другом – тот самый донжуан, которого Чичи с Ритой застукали на веранде, привлекательный юноша калабрийского типа. Он небрежно отбросил со лба густые кудри. Легко было представить этого красавца в любой американской семье итальянского происхождения в Си-Айле. Чичи повернула голову, чтобы переглянуться с Ритой. Рита подмигнула в ответ.

Глэдис Овербай и Саверио Армандонада выступали складно, по налаженной программе: песни – исключительно любовные, эдакое романтичное па-де-де с несложной музыкой, великолепно подходившей для танцев. Пары закружились, едва в зале притушили свет. Чичи почувствовала, как деревянный пол проседает под весом танцующих пар, скользящих мимо нее в своих кремовых костюмах и платьях на бретельках. Она закрыла глаза, прислушиваясь к голосу Саверио. У него был необычно звучащий сочный тенор. Глэдис пела заурядным хрипловатым альтом. Их голоса не очень хорошо сочетались, но для оркестра такого уровня и подобного развлекательного вечера вполне годилось.

Базз взялся за микрофон.

– Леди и джентльмены, мне рассказывали, что здесь, на джерсийском побережье, живет множество итальянцев, так что мы привезли вам бутылочку острого итальянского соуса, чтобы оживить вечер. Поприветствуйте «Смешливых Сестричек», которые приехали к нам из благоуханного Норт-Провиденса в Род-Айленде. Не пропустите их пластинку «Мамаша-пистолет» от студии «Джей-энд-Джей Рекордс»!

Перед микрофонами выросли три самые блистательные девушки, каких Чичи когда-либо встречала в своей жизни. В золотой парче шикарных облегающих платьев до середины икры, закрепленных на плече огромным бантом, они смотрелись как три платиновые палочки для коктейля. Чичи внезапно почувствовала себя десятилеткой, а сшитый дома клетчатый сарафан показался ей не наряднее столовой салфетки.

– Я Хелен Десарро, – представилась зеленоглазая блондинка.

– Я Тони Десарро, – помахала зрителям миниатюрная рыжеволосая девушка, искрясь улыбкой.

– А я умираю от скуки, – заявила мрачноватая брюнетка, глядя вдаль через головы зрителей. Зал расхохотался.

– Может, споем Marie? – предложил Саверио.

– Только если она обо мне. Меня, кстати, Анной звать. Анна Стасиано, – сообщила брюнетка.

– А как же Глэдис? – спросила Хелен.

– Она вышла пошептаться с пачкой «Лаки Страйк», – объяснил Саверио.

– Ну, тогда ладно, – пожала плечами Хелен. – Будем только мы, «Смешливые Сестрички», и Савви.

Девушки сгрудились вокруг микрофона Глэдис, а Саверио остался у своего. Оркестр заиграл первые такты введения к Oh Marie.

– Леди и джентльмены, – объявил в микрофон Род, – танцуют все!

Ритмично покачиваясь, «Смешливые Сестрички» стали притоптывать в такт. Зрители отодвинулись от сцены. На этот раз танцующих пар было так много, что они стояли почти бок о бок, как консервированные персики в банке с сиропом. Саверио солировал, а девушки повторяли за ним строчки и обеспечивали эхо тремя безупречно слаженными голосами.

Барбара танцевала с Чарли, Люсиль – с младшим из мальчиков Озелла. Чичи вытряхнула сигарету из оставленной Чарли на столе пачки и прикурила от свечи на столе. Она не была заядлой курильщицей, но в этот вечер ей требовалось отвлечься. Вид «Смешливых Сестричек» пробудил у нее приступ изжоги, который в семействе Донателли называли «зеленой тоской» и обычно объясняли обыкновенной завистью.

Ведь «Сестры Донателли» тоже раз сто, не меньше, спели эту заезженную песню на бесчисленных свадьбах и собраниях «Сынов Италии», а также на множестве церковных праздников к северу и к югу по побережью. Сестры Чичи держались гармонии и попадали в ноты независимо от того, было ли настроено аккомпанировавшее им пианино и попадал ли саксофонист по клавишам. Так почему бы им тоже не выступать с большим оркестром? Почему бы и им не обзавестись красивыми платьями, приличными прическами и накрашенными ногтями и не путешествовать с настоящими музыкантами, у которых и тромбон, и саксофон?

Чичи решила, что не позволит ничему встать на пути «Сестер Донателли» к записи шлягера. В выступлении имело значение все: выбор песен, аранжировка, одежда, но особенно – звучание. Каждая написанная Чичи песня обладала достаточным потенциалом, чтобы швырнуть ее из неизвестности прямо в центр внимания публики. Чичи лихорадочно строила планы и даже вспотела от напряжения. Казалось, она собственноручно перетаскивает камни, из которых предстоит возвести пирамиды.

Чичи наблюдала за свободно державшимся на сцене Саверио. Он как будто отошел на задний план, оставив «Смешливых Сестричек» отдуваться за него, а сам притопывал ногой, оглядывая танцующих, оценивая интерес зрителей к песне, вкладывая при необходимости ровно нужное количество усилий и не утруждаясь, когда в этом не было потребности. Солист всегда мог себе позволить отдыхать на сцене. Но не девушки. Они должны были изображать чувства, трогать сердца и притягивать зрителей.

Пробравшись сквозь толпу под последние ноты Oh Marie, Розария взяла Чичи за руку.

– Я хочу познакомить вас с моим сыном, – сказала она.

– Не стоит беспокойства, миссис Армандонада, – отказалась Чичи. – Он ведь занят.

– У него сейчас перерыв, – настаивала Розария.

– Я уверена, что он хочет отдохнуть.

– Для этого еще будет время. Пойдемте со мной.

Чичи хотелось провалиться сквозь землю. Розария тащила ее за собой, расталкивая людей, а Чичи страдала: платье не то, сандалии тоже, локоны висят печальными сосульками. Да еще и нынче после обеда у нее сгорел на солнце нос, когда она прибирала во дворе после гостей. Совсем не так она планировала выглядеть, представляя себе минуту, когда пробьется на профессиональную сцену. К тому же – ну как скажешь матери, что видела, как ее сын стоя занимался любовью с девушкой из того же ансамбля незадолго до начала концерта?

– Саверио, это Чичи Донателли, – представила ее Розария. – Сегодня я обедала у нее в доме.

– Привет, Саверио. Какая удачная программа!

– Grazie[17]17
  Спасибо (ит.).


[Закрыть].

А вот Саверио выглядел весьма привлекательно. И кудри у него не развились. Нос, правда, немножечко кривоват, но это не имело значения. Он был галантен и вежлив – прямо мечта любой итальянской матери. Розария вернулась к своему столику, Чичи – к своему, и представление продолжалось.

Саверио встал у микрофона. Оркестр настроился на заключительную часть концерта. Чичи внимательно следила за сценой. Вот и Глэдис присоединилась к Саверио в лучах софитов. Солистка переоделась в чрезвычайно элегантное вечернее платье – воздушное, с открытыми плечами, сшитое из чесучи медового оттенка и собранное на талии настоящим водопадом искрящихся стразов. Саверио протянул к ней руку, она ее приняла. Он поклонился. А когда выпрямился, они завели By the Sea.

Чичи заинтересовало сценическое мастерство солиста и солистки. Она следила за тем, какие именно песни они отобрали для исполнения и как определенные мелодии сочетались друг с другом в программе выступления. Взаимодействие этой пары с оркестром отдавало магией, и дело было не просто в том, как они пели и держались. Они не выставлялись, как блестящие безделушки в витрине, призванные завлечь потребителя на игру инструментов, – напротив, своей молодостью и красотой они олицетворяли основную мысль программы. Глэдис и Саверио были влюблены друг в друга, и это делало их выступление убедительнее; связь между ними была гладкая, как шелковый чулок. Их взаимное притяжение тоже было частью представления.

Чичи шла одна домой под луной, которая то выскальзывала из низко висящего тумана, то снова пряталась, половинчатая, как полунота. В дороге ей удалось хорошенько поразмыслить над всем увиденным и услышанным за вечер. Пришлось вежливо отклонить приглашение миссис Армандонады задержаться и угоститься десертом вместе с ее сыном и Джузи. Чичи была не в настроении для подобных развлечений. Подумать только, они с Саверио практически ровесники, а она все еще не перепрыгнула из любителей в профессионалы. Иногда – как, например, в этот вечер – она опасалась, что ее музыкальная карьера так никогда и не осуществится. Поэтому последнее, чего ей сейчас хотелось, это проводить время с человеком, который уже заполучил карьеру ее мечты.

Когда она толкнула сетчатую дверь на переднем крыльце родного дома, из кухни донеслись голоса семьи. Чичи закинула сумочку на диван и сбросила сандалии. В воздухе висел густой аромат свежего кофе, корицы и сдобного кекса.

Все стулья вокруг кухонного стола были заняты. Мать Чичи, отец, сестры и Чарли Калца горячо спорили о строившейся у павильона автомобильной парковке. Чичи выдвинула из-под раковины табурет и втиснулась между Люсиль и матерью.

– Ты где пропадала? – спросила Барбара, наливая сестре кофе.

– Наверняка обрабатывала певца, – предположила Люсиль, передавая Чичи блюдце с ломтем кекса и вилку.

– Меня ему официально представили. Ну, почти.

– Я так и знала. – Люсиль отпила кофе. – Она его обработала.

– Если мы хотим попасть на радио, нужно налаживать связи, – пояснила Чичи.

– Вообще он довольно симпатичный, этот Саверио, – признала Люсиль.

Барбара воткнула вилку в кекс и заметила:

– Ужасно тощий.

Чарли похлопал себя по животу и удовлетворенно заявил:

– Я рад, что тебе нравится немного мясца к картошке.

– И к кексу. – Мариано передал Чарли сливки для кофе.

– Спасибо, мистер Донателли.

– Девочки, завтра утром встаем пораньше и репетируем, – объявила Чичи, снимая вилкой глазурь с кекса. – Я хочу попробовать записать еще одну песню, прежде чем этот оркестр покинет город. Было бы здорово, если бы «Сестры Донателли» уехали с ним на автобусе – хотя бы в виде пластинки.

– На меня не рассчитывай, Чичи. – Люсиль подперла щеки руками. – Я устала. Я вся в ожогах от фритюрницы тети Ви, а еще мы только-только закончили прибираться на заднем дворе после гостей. Давай в пятницу порепетируем.

– Но мне нужен твой вокал, чтобы складывалась гармония.

– Па, вели Чичи, чтобы она отстала! – заныла Люсиль. – Скажи ей, что это просто хобби.

– Для меня это не хобби, – не отступала Чичи. – Мы никогда не пробьемся на большую сцену, если не будем репетировать.

– Оставь ее в покое, – сказала Чичи Барбара. – Не все из нас так честолюбивы, как ты.

– Ну и зря. Вы ведь отлично поете, девочки, – напомнил им отец. – И запоете еще лучше, если станете слушать сестру и будете репетировать по выходным.

– Да этих поющих сестер – как песка на пляже Си-Айла, – сказала Барбара. – Они везде. А еще их можно ввозить из других штатов. Конечно, те девушки, что сегодня выступали, были потрясающие, но они ездят туда-сюда и берутся за любую работу, какая подвернется. Извините, но такая жизнь не для меня. Я люблю быть дома.

– Но нас вот-вот заметят. Все, что нам требуется, это еще немного порепетировать и получить свой шанс! – взмолилась Чичи.

Люсиль собрала десертные тарелки.

– Мы только и делаем, что тяжко трудимся, – пробурчала она. – Или ты не заметила? Может, я не хочу проводить все свои выходные, подрабатывая на стороне.

– Ну и что с того? – возразила Чичи. – Мы ведь все равно гнем спину на фабрике. А если прорвемся в шоу-бизнес, денег там будет больше. И тогда каждая получит то, о чем мечтает. Вот Барбара хочет двухместный «форд», а ты – выучиться на секретаршу.

– А чего хочешь ты, Чичи? – спросила мать.

– Весь мир.

– Он уже принадлежит богачам. Не жадничай. – Люсиль включила воду над мойкой.

– Хочется жадно использовать доступное время и работать над тем, что мне нравится делать. Ну да, мне нравятся красивые платья и туфли. Что в этом плохого?

– Наслаждайся этими вещами, пока ты молода, потому что, когда доживешь до моего возраста, они тебя уже не будут волновать, – вздохнула мать.

– Неужели это правда, Ма?

– С возрастом начинаешь желать другого, – заверила дочерей Изотта. – Того, что не продается в бархатном футляре или в шляпной коробке.

– Например? – спросила Чичи.

– Времени.

– А, всего-то! Ну, времени у меня как раз предостаточно. – Чичи обняла мать. – Могу отчитаться за каждую минуту, отработанную на фабрике. Но по мне, в жизни должно быть и кое-что получше, чем работа на конвейере в «Джерси Мисс Фэшнз».

– Мечтать о большем хорошо, – сказал отец.

– А еще лучше – подпитывать эти мечты еженедельной получкой, – напомнила сестре Барбара.

– Барбара такая практичная, – улыбнулся Чарли. – Это одна из вещей, которые я больше всего в ней люблю.

Его признание показалось семье предисловием к серьезной речи, и все Донателли вопросительно уставились на него.

– Чарли хочет вам кое-что сообщить. – Барбара толкнула парня локтем. – Мы ждали, пока ты вернешься домой, Чичи. Хотели, чтобы вся семья была в сборе.

Чичи скрестила руки на груди:

– Ну и что у вас приключилось?

– Не то чтобы приключилось… Скорее, приключится. – Чарли взял Барбару за руку. – Наше приключение. Я поговорил сегодня с вашим отцом, и он дал свое согласие. Мы с Барбарой собираемся пожениться.

– Чудесная новость! – Люсиль оставила недомытые тарелки и кинулась обнимать сестру и Чарли. – Я буду подружкой невесты! Только, ради бога, выбери голубой для моего платья. И я хочу надеть широкополую шляпу с лентами, как та, в которой Джун Эллисон[18]18
  Джун Эллисон (1917–2006) – популярная в 1940-х американская певица и танцовщица.


[Закрыть] снялась в фильме, что я смотрела на прошлой неделе.

– Дай сестре время подумать, а мне сшить! – осадила младшую дочь Изотта, но та продолжала ликовать.

А Чичи была просто оглушена новостью. Она совершенно не ожидала услышать подобное, но отлично понимала, что это значит. Ее сердце упало.

– Поздравь сестру, – наклонилась к ней Изотта.

Чичи почувствовала, что едва способна передвигать ноги. Она отъехала на несколько шагов на своем табурете на колесиках, встала, подошла к сестре и Чарли и обняла их. Отец разлил по хрустальным бокалам сладкое вино, чтобы выпить за здоровье помолвленной пары, а мать их раздала.

Все подняли бокалы, и Чичи тоже. Она даже заставила себя улыбнуться. Конечно, она была рада за сестру и Чарли, все знали, что они любят друг друга. Дальше Барбара займется планированием свадьбы, а после венчания всецело посвятит себя мужу, как и все итальянки в Нью-Джерси. А хобби с его атрибутами – сценарии, номера, костюмы, реквизит, – все это будет уложено в сундуки вместе с детскими книжками и куклами и отправлено на чердак, откуда былое увлечение сестер извлекут на свет божий, только когда уже их детям потребуются костюмы для школьного спектакля.

Чичи так и видела будущее – ох и невеселым же оно ей представлялось. Барбара съедет из родительского дома, а вместе с ней их ансамбль покинет ее высокое переливчатое сопрано. У Люсиль другие интересы, она решительно настроилась на курсы секретарей и работу в какой-нибудь конторе. Ее чистый альт украсит хор церкви Святого Иосифа, но и только. В этот вечер, когда сестра объявила о своей помолвке, мечтаниям Чичи о шоу-бизнесе подрубили крылья. Они так и останутся всего лишь воздушными замками. Если Чичи хочется сочинять песни, записывать их и исполнять с оркестром, ей придется полагаться лишь на себя и придумать новый план. И надо же, чтобы это случилось именно сейчас, когда она была уверена, что ничто не способно их остановить!

– Не настраивайся против всех, Кьяра, – тихо сказал отец.

– Слишком поздно, папа.

– Твои сестры никуда не денутся. Вот увидишь.

Чичи хотелось в это верить, но она отлично знала, как устроен мир Си-Айла. Все знакомые девушки чем-то пожертвовали ради кольца с бриллиантом. Она поклялась себе, что никогда не станет одной из них.

3
Отпускная неделя по случаю Дня независимости

Capriccio[19]19
  Капричч(и)о, причудливо, капризно (ит. муз.).


[Закрыть]

Чичи и Рита отыскали лоскуток чистого серого песка под утесом на пляже Си-Айла. Этим четверговым утром народ быстро заполнял побережье – продолжалась отпускная неделя по случаю Дня независимости, и люди целыми семьями плелись по берегу мимо девушек, выбирали свободное место и заявляли свои права, втыкая в песок и немедленно раскрывая пляжные зонты на длинных шестах.

По всему берегу под сенью таких зонтов происходило одно и то же: расстилались пляжные покрывала, водружались корзины для пикников, и пляжники удобно располагались в предвкушении целого дня, посвященного загоранию, плаванию в прибое и развлечениям на променаде. Девушки не помнили, когда еще на этой праздничной неделе выдавалась настолько великолепная погода. Дни упоительно медленно тянулись под сияющим солнцем, которое торчало посреди безоблачного неба, как начищенная латунная пуговица.

– Ну ты и загорела, Чичи! – подивилась Рита, втирая в ноги кокосовое масло.

– Это все купальник, – заверила ее подруга. У Чичи он был раздельный, из белого пике. Завязанная бантом сзади на шее бретелька лифа оттеняла своей белизной блестящую загорелую кожу на плечах и спине. – Все сойдет, как только вернемся на работу.

– Ох, не напоминай.

Рита была стройная, с очаровательной улыбкой на треугольным личике. Солнце высветило золотые пряди в ее коротко подстриженных темно-каштановых волосах.

– Осталось три дня, и все – назад, к машинкам, – сказала Чичи, тщательно втирая масло в ноги. – А знаешь, что я люблю в своей работе?

– Понятия не имею. – Рита улеглась на пляжное полотенце.

– Получку. А еще больше я люблю, когда на неделе была сдельная работа и добавляется еще пара долларов. Прямо дух захватывает от такого.

– А куда ты деваешь эти лишние деньги? Те, что не спустила на купальники?

– Коплю и затем покупаю облигации государственного займа.

От удивления Рита даже села.

– Ты о чем это?

– Об облигациях государственного займа. Не сберегательные облигации – хотя те тоже неплохие, – а именно государственные. Я начала их покупать с тех пор, как поступила на фабрику четыре года назад. Получаю три процента прибыли по высокому курсу и не ниже двух процентов по низкому.

– А откуда ты знаешь, как это делается? – спросила Рита.

– Как вкладывают деньги?

– Ага. Лично меня мой папа научил держать деньги под матрацем.

– Ну и все, что тебе это даст, – плохо выспишься. Никакой прибыли. Средневековое мировоззрение. Так мыслят только что приехавшие иммигранты. – Чичи втерла в ступни еще немного масла для загара. – Лучше положи деньги в банк. Если есть возможность, а рано или поздно она у меня будет, я бы также прикупила недвижимости. С видом на океан. Прямо сейчас лучшее место для лишних денег – это банк. Там они приносят прибыль.

– Моего папу напугал обвал рынка.

– Жаль. Вкладчику не стоит принимать капризы рынка инвестиций на свой счет, – поучительно сказала Чичи.

– Откуда ты это взяла?

– Из «Уолл-стрит джорнал». Я его читаю в библиотеке.

– Да ну!

– Угу. В день получки я иду домой, расписываюсь на чеке, проверяю баланс по чековой книжке, затем мы с папой идем в банк. Там я беру наличные на неделю.

– Я тоже так делаю.

– Откладываю деньги в конверт для родителей.

Рита кивнула:

– И я.

– Проверяю свой счет. Я всегда сравниваю данные банка с моими подсчетами. Советуюсь с управляющим о состоянии рынка и текущих финансовых инструментах. А когда у меня накапливается достаточно денег, покупаю очередную облигацию государственного займа.

– Ничего себе! А я ничего из этого не делаю, – покачала головой Рита.

– Я могу тебя научить, – предложила Чичи.

– Нет, спасибо.

– Собираешься полагаться на Дэвида Озеллу? – съязвила Чичи.

– Пока что он мне даже не сделал предложения.

– Но сделает.

– Если сделает, я стану отдавать свои деньги ему. А что в этом такого? – пожала плечами Рита.

– Конечно, можешь отдавать ему свои деньги, но хорошо бы при этом знать, куда они деваются.

– А твоя-то мать знает, куда они деваются? – поинтересовалась Рита.

– Дома у нас не то чтобы валяются лишние деньги, – признала Чичи.

– Но вы с сестрами прилежные работницы.

– И Ма тоже. Ну да, мы справляемся. Но четыре женщины не способны заработать, сколько может один мужчина. И мы это понимаем, нетрудно ведь подсчитать. Иногда я думаю: как же так – я не знаю ни одного мужчины, способного успеть все, что удается моей матери, – она готовит, убирает в доме, шьет на дому, и все это помимо работы на фабричном конвейере. Заботится о нас, о папе, о своих родителях. Просто делает свое дело. Жаль, что у нее не родилось хотя бы пары сыновей. Думаю, они бы послужили ей подмогой.

– Иногда сыновья только портят дело. Они женятся, жены уводят их из семьи, и после этого они вроде привидений, – посетовала Рита. – На мальчиков рассчитывать нельзя.

– Если бы моей матери довелось вырастить сыновей, уж на них-то можно было бы положиться. У нас очень сплоченная семья.

– Кстати, Джим Ламарка спрашивал, как у тебя дела.

– Как мило с его стороны.

Рита резко села:

– Мило? Ты с ума сошла, что ли? Он же учится в колледже. И сам из себя высокий и ужасно красивый – по мне, настоящий шейх. И еще он богатый или будет богатым, когда унаследует семейное дело. Лучшей партии тебе не найти.

– А как насчет «ему не найти лучшей партии, чем я»? – сощурилась Чичи.

– Это само собой!

– А где он с тобой говорил?

– В павильоне. Он собирается в летнюю школу, чтобы заработать еще кредитов, так что здесь его не будет. Вернется на Рождество. Может, напишет тебе письмо.

– Буду дежурить у почтового ящика, как bombolone[20]20
  Вид пончика со сладкой начинкой (ит.).


[Закрыть].

– А может, и стоит, – рассмеялась Рита. – Пойдем окунемся? Я вся горю.

– Ты переборщила с маслом и теперь поджариваешься, как zeppole[21]21
  Zeppole (ед. ч. – zeppola) – другой вид пончика (ит.).


[Закрыть].

– В общем, я пошла купаться. – Рита поднялась на ноги, поправила купальник и двинулась к воде. Она медленно вошла в прибой и бросилась в пенистые волны. Чичи наблюдала, как подруга доплыла до пирса, где около защитной сетки патрулировал на водном велосипеде спасатель. Она открыла свою соломенную пляжную корзинку, достала маникюрный набор и стала подпиливать ногти.

– Да вы настоящая праздная барышня! – раздался рядом голос. Перед ней стоял, заслоняя солнце, какой-то молодой человек.

Чичи подняла голову:

– Мистер Армандонада!

– Вы позволите?

– Позволю что?

– Сесть рядом?

Чичи подвинулась на покрывале, освобождая для парня место.

Саверио уселся и оглядел ее с ног до головы.

– Вот так загар у вас!

– Он долго не продержится, – сказала Чичи, смахивая песок со ступни.

– Теперь всего лишь июль. Лета осталось еще много.

– Не для меня. На следующей неделе я возвращаюсь на работу.

– Куда?

– На блузочную фабрику. Тягомотина, но мы не жалуемся. Впрочем, откуда вам знать, каково это – стоять у конвейера.

– Вы так думаете? – Саверио вгляделся в океанский простор, где отдыхающие качались на волнах, как резиновые игрушки. Длинными мичиганскими зимами он мечтал о таком жарком лете. – Действительно, откуда мне знать о фабричной жизни?

– Вы ничего не теряете. Считайте, что вам повезло. – Отполировав каждый ноготок, Чичи собралась было вернуть маникюрный набор на место, но сначала взяла правую руку Саверио в свою. – Ваши ногти ужасно выглядят. Хотите, я приведу их в порядок? – предложила она.

– Давайте, – кивнул он.

Чичи достала пилочку и начала бережно подпиливать ногти Саверио.

– У вас красивые руки, – сказала она.

– У вас тоже.

– Тогда почему же вы глядите на океан? – кокетливо спросила она.

– Потому что все не могу на него наглядеться. Я вырос около Великих озер, и они потрясающие, но ничего сравнимого вот с этим.

– Вы впервые видите Атлантический океан?

– Нет. Мы исколесили Восточное побережье вдоль и поперек, и я любовался океаном везде, от Флориды до Мэна. Но никогда от него не устаю. Он всегда другой.

– А я только на побережье и жила.

– Тогда вам повезло.

– Летом тут здорово, но зима в прибрежном городе похожа на зиму везде.

– А какая здесь зима?

– Падает снег. Все серое, горизонта от воды не отличить. А солнце пропадает за тучами на целые месяцы. Если честно, на меня это наводит жуткую тоску.

– Озеро Гурон и озеро Мичиган зимой просто бушуют, волны высоченные.

– На озерах?

– Ага. Но они… не знаю, как их описать.

– Грандиозные?

Саверио широко улыбнулся:

– Именно! Грандиозные. А знаете, ведь вы умеете подбирать правильные слова.

– Ну да, ну да, – рассмеялась она.

– Я серьезно. Это признак прирожденного сочинителя. Во всяком случае, так считает Род Роккаразо. Ему то и дело предлагают песни для нашего ансамбля, и он говорит, что хороший песенник способен написать о девушке, которой никогда не встречал, в месте, в котором он никогда не был, в память о разбитом сердце, которое у него пока уцелело, но однажды наверняка тоже пострадает.

– Надо запомнить.

– Надо.

– Мне нравится писать об обычных, повседневных вещах, – сказала Чичи.

– Например?

– Любовь. Семья. Дом. Вещи, которых люди хотят, – ну, чего все хотят, собственно. Все хотят любви, когда ее у них нет. Все скучают по дому, когда они вдали от него.

– А я нет.

– Вы мужчина суровый, хоть мамочка и сопровождает вас везде, – ухмыльнулась Чичи.

– Должно быть, я вам нравлюсь, раз вы так язвите.

Чичи наклонила зонт, чтобы попасть в его тень.

– Да я просто вас поддразниваю. И вы мне действительно нравитесь. Но у вас есть девушка. Я об этом не забываю.

Саверио заполз под зонт, чтобы попасть в тень вместе с Чичи.

– В тот вечер… на днях, когда вы на нас набрели, вышло… неловко.

Он осторожно произнес последнее слово, как будто приноравливаясь к нему.

– Я везде совала свой нос, пытаясь разыскать мистера Роккаразо, чтобы представиться ему от имени «Сестер Донателли». Вот в чем, среди прочего, выгода жизни на побережье. Здесь проезжает множество ансамблей, и каждый раз я стараюсь воспользоваться их присутствием.

– Чтобы пробиться в шоу-бизнес?

– Ну да.

– Значит, вы навидались разных ансамблей?

– О да. С некоторыми исполнителями даже познакомилась. У меня есть автограф Арти Шоу, например. Но это так, для развлечения. Обычно я стараюсь свести знакомство с администраторами. Итак… я побывала на выступлениях оркестров Уэйна Кинга, Гаса Арнхейма, Теда Блейда, Джека Хилтона и Джимми Гриера.

– Ух ты. Известные ансамбли.

– Ваш рядом с ними не проигрывает.

– А я просил вас сравнивать? – почти с возмущением сказал Саверио.

– Не просили, – признала Чичи. – Однако я еще не встречала мужчины, которому не хотелось бы стать лучшим. Все вы мечтаете выиграть, и неважно, в игру в стеклянные шарики или первое место в «Музыкальном хит-параде». Можете расслабиться. Вы достигли успеха.

– Благодарю. А где вы берете храбрость, чтобы просто так к ним подойти?

– А я хожу перед концертом. Если идти после концерта, то разговор уже не деловой, если вы понимаете, о чем я. Это я быстро усвоила. Слишком много поклонниц, и у гастролеров уже не музыка на уме.

– Просто мы тогда снимаем напряжение.

– Называйте как хотите. Во всяком случае, если в такой момент девушка подходит к руководителю ансамбля, это выглядит странно. Да, мой отец переживает, но я перестала ему рассказывать. И держу себя профессионально.

– Да уж, отваги вам не занимать.

– Когда очень сильно чего-то хочешь, находишь в себе храбрость. Или она сама откуда-то берется, можно и так посмотреть.

– Расскажите о ваших выступлениях.

– Мы с сестрами поем вместе. Начинали с пения в церковном хоре, во время мессы, а там уже нас стали приглашать петь на свадьбах, так что мы разработали стандартный репертуар. А теперь я сама пишу для нас песни.

– Вы все симпатичные, это помогает.

– Когда поёшь, на красоте дальше первой строчки не уедешь.

– На красоте можно и весь вечер продержаться, – авторитетно заявил Саверио.

– Не могу с вами согласиться. Первые десять секунд нужно хорошо выглядеть, а дальше надо хорошо звучать, иначе ты не заслуживаешь места на сцене. Вот у вас голос ого-го.

– Ну еще бы, при такой-то практике. Я ведь выступаю каждый день.

– Здорово, мне бы так! А мне все не удается заставить сестер сосредоточиться. Я уверена, что мы бы добились успеха, если бы только они были повнимательнее.

– А почему они не хотят стараться?

– Наверное, мечтают о чем-то о другом.

– А сами вы почему хотите выступать?

– Я обожаю петь. И ровно так же обожаю сочинять песни.

– Мне бы хотелось однажды послушать вас с сестрами.

– Это можно устроить. Правда, мы не настолько искрометные, как «Смешливые Сестрички», и такими нам не стать, даже если покрыть нас золотом с головы до ног.

– А я уверен, что лично у вас вполне получилось бы, – игриво сказал Саверио.