Текст книги "Даниэль"

Автор книги: Адонирам Абутбуль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

ГЛАВА 6. Затишье перед бурей

Конец сентября 1973. Учебный год начался. Мы учимся в третьем классе.

Уроки естествознания становятся все интереснее по мере того, как мы углубляемся в изучение организма человека и тайны его рождения.

Почти у каждого уже есть парень или девушка, а я все еще свободен и счастлив.

Природа – деревья, море и песок, к которым я сбегал с уроков, для меня и для таких же, как я, были лучшей компанией. Хоть мы и изучали строение человека, но еще не знали, что можно делать с нашим маленьким краником, кроме как мочиться дугой, чертить на песке или орать от боли, если нечаянно прищемил его молнией. Чертово изобретение эта молния!

Близился еврейский Новый год. В том году он выпал на 26 сентября, или на 4 элула по иудейскому календарю, который сдвигается каждый год и плавает между сентябрем и октябрем григорианского календаря.

Мы наслаждались праздником, принимали гостей, сами ходили в гости и отводили душу, наворачивая угощения. В школу мы вернулись на несколько дней, что между Новым годом и Судным днем. В классе было тихо и спокойно. Через пару дней нас ждали еще одни длинные каникулы. Сначала Судный день, потом Суккот… Так кому надо устраивать проблемы? Ничто не предвещало беды, и мы, ученики третьего класса школы «Йешурун», учились в свое удовольствие.

Никто ни в правительстве, ни в армии не предполагал и не знал, что прямо сейчас готовится массивная атака и вражеские страны копят силы, чтобы напасть на нас и уничтожить. А мы готовимся к Судному дню – самому святому празднику для евреев, который мы отмечаем 26-часовым постом.

Сам Судный день выпал на 6 октября 1973 года. И пока мы постимся, раскаиваемся, искупаем свои грехи и просим прощения в искренних молитвах, вскидываем руки и воздеваем глаза к небу, вражеские силы семи стран под предводительством Египта на юге и Сирии на севере уже подготовились и ждут сигнала, чтобы напасть на нас и уничтожить государство Израиль.

И вторглась миллионная армия солдат. Огромная армия, оснащенная самыми современными танками, артиллерией, авиацией. Противотанковые мины, РПГ и «Калашников» – лучшее оружие тех дней.

Мой папа, приехавший из Марокко, был тогда певчим в синагоге грузинских евреев, приезжавших в Израиль с 1971 года по призыву Голды Меир, тогдашнего премьер-министра Израиля. Во время визита к генеральному секретарю Советского Союза Леониду Брежневу она сказала: «Отпусти народ мой». И он приоткрыл железный занавес. И тогда в страну приехало большинство наших собратьев из Грузии, Осетии и еще немногие, кого выпустили из Советского Союза.

Судный день в тот год выпал на субботу. Мы с братом Яковом (он старше меня на полтора года) сидели в первом ряду, как и положено детям раввина, а папа стоял у молитвенной стойки перед синагогальным ковчегом и Торой в нем.

Рядом сидел пожилой грузин в большой круглой грузинской шапке, а справа от него – маленький сын, наш ровесник. И такие пары – отцы и сыновья, были рассеяны по всей синагоге.

Мальчик клевал носом и делал вид, что читает книгу, время от времени рассеянно перелистывая страницы молитвенника. Взглянув на него, отец обнаружил, что он держит молитвенник кое-как, и открыт он не на той странице. Недолго думая, он влепил своему сыну звонкую оплеуху, а потом подзатыльник. Мальчик очнулся ото сна. Так повторялось несколько раз. Его маленькая голова идеально подходила для оплеух. Вообще-то, если смотреть в профиль, голова у грузин в те годы была буквально создана для подзатыльников. Она у них была неестественно плоской сзади и казалась продолжением спины. Нам они напоминали леденцы на палочках, поэтому мы с братом называли их «леденцами».

На протяжении всей молитвы раздавались громкие оплеухи, которые отвешивались задремавшим по всей синагоге. А мы смеялись и верили, что именно в оплеухах причина их плоских затылков. Думали, что это не позволяет их мозгу раздаться и стать выпуклым.

Сегодня головы грузин не отличаются от остальных, а причина плоских затылков крылась в древнем грузинском обычае привязывать к затылку младенца доску, чтобы голова была плоской. Очень удобно для отцов – идеальная плоскость для раздачи оплеух задремавшим во время молитвы.

В полдень по всему Ашкелону раздались завывания первой сирены, возвестившей о начале войны. Грузины, не привыкшие к войне, выбежали из синагоги с криками: «Мама!» и оставили нас одних. Папа громко звал их вернуться и дочитать молитву, даже ругался: «Вернитесь, чтоб вас!».

Но все было бесполезно. Не вернулся никто.

Мы с отцом и с Яковом продолжали молиться до вечера, а потом пошли домой, гадая, что же случилось.

Так началась война Судного дня. Гигантская армия – около миллиона арабских солдат – хорошо подготовленная и оснащенная лучшим советским оружием, при поддержке СССР и стран Варшавского договора, вторглась в нашу страну на севере и на юге и встретилась с маленькой израильской армией, вооруженной жалким количеством устаревшего оружия. Соотношение оружия было примерно один к четырем, а на одного израильского солдата в начале войны приходилось двадцать вражеских, а после всеобщей мобилизации – трое. Многие еще молились в синагогах, и известие застало их врасплох.

Сразу же начали прибывать военные автобусы и увозить солдат. Увезли и моего брата Габи, второго по старшинству. Меир, старший брат, уже воевал на фронте. Кроме этого, почти весь гражданский транспорт был призван на нужды войны.

Израильский народ объединился и встал монолитной стеной.

Тяжелые бои первой недели были попытками сдержать наступление. Большинство наших жертв в этой войне пришлось на эту неделю. Многие погибли или были ранены.

Бывали минуты отчаяния, и только наша вера в Бога (ведь «не дремлет и не спит хранящий Израиль») придавала нам сил и позволила выиграть эту войну. А вместе с верой – отвага, смекалка, военная тактика и мудрость наших командиров. Военачальники вставали в строй и вели солдат за собой. И солдаты, и политики, и командиры понимали, что второго шанса у нас не будет. Если мы проиграем – мы перестанем существовать. И в ходе войны произошел перелом.

Историй героизма не перечесть. Кто-то стал героем по своей воле, кто-то – за неимением выбора.

Остановив врага, наша армия начала активное наступление на всех фронтах. На юге, в Синайской пустыне, мы начали окружать египетские войска. Переправившись через Суэцкий канал, две дивизии вошли в Египет и продвинулись до 101-го км. Одной из дивизий командовал Ариэль Шарон, будущий премьер-министр. А на севере мы вторглись в Сирию до границы радиуса действия артиллерии из Дамаска.

А тем временем мы, дети всех школ страны, покупали сладости, носки и майки. Мы паковали их в коробки и писали трогательные письма поддержки наши солдатам. Мы просили их вернуться домой целыми и невредимыми. Эти коробки отправляли нашим героям, воевавшим на фронтах.

Мы, дети, не понимали, что им не нужны ни шоколад, ни трусы. Гораздо важнее были слова поддержки, полученные каждым солдатом от незнакомого ребенка, за которого он, по сути, и воевал.

Сегодня я живу в своей стране и очень надеюсь, что солдат, получивший мое письмо, вернулся домой невредимым и жив до сих пор. Что он увидел своими глазами наших детей, чудесное юное поколение, и нашу процветающую страну, и знает, что воевал не зря.

Кто выиграл войну, кто проиграл – неважно.

Египтяне и сирийцы считают, что победили они. Пусть считают. Какая разница?

В любой войне проигрывают обе стороны. Никто не вернет потерь и погибших. Прочность человека зависит не от количества падений, а от того, как быстро он способен встать и оправиться после падения.

Война судного дня привела к серьезному расколу в израильском обществе. Страна долго оправлялась и приходила в себя. Кто-то не досмотрел, потерял бдительность, кто-то зазнался, не увидел проблем прямо под носом, возомнил себя великим, хотя велик только Господь. А мы, люди, рядом с ним малы. А главное, мы забыли, как обманчиво бывает затишье перед бурей.

^{Мирьям, бабушка моей мамы}

ГЛАВА 7. «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?»

Война закончилась. Страна еще зализывала раны. Похороны, потерявшие близких семьи, пропавшие без вести солдаты, следственные комиссии, извлеченные из войны уроки, общественные дебаты, комиссия Аграната на тему «кто знал, но молчал», кто прав, кто виноват, и кого в конце концов сделать козлом отпущения… Все это не волновало моих одноклассников. Не волновало и мою семью, озабоченную поисками Меира, моего старшего брата, служившего пехотинцем в бригаде «Нахаль», который пропал во время войны и не пришел после ее окончания.

В доме словно свет погас, и всех нас охватила подавленность и неизвестность.

Папа искал своего старшего сына повсюду. Каждый день он ездил к коменданту города узнать, есть ли новости, возвращался опустошенный и замкнутый и ни с кем не разговаривал. Мама, снедаемая тревогой, сидела молча, глотая слезы.

Мамина бабушка Мирьям приезжала каждый день. Меир был ее первым правнуком. Он родился еще в Марокко и вырос у нее на руках. Каждый день она ехала к нам на автобусе, садилась на низенькую скамеечку и с надеждой ждала новостей. Папа перестал заводить большие часы с кукушкой в гостиной. Часы замерли. И вместе с ними остановилось время.

Спустя месяц после окончания войны к нам в дверь постучали вестники: врач и два офицера – мужчина и женщина. Вестники приносят либо счастье, либо горе. Они сообщают «кому жить, а кому умереть». Было страшно. Они постучали, папа открыл и сразу упал без сознания.

Врач привел папу в чувство, а офицер сообщил, что все в порядке. Михаэля (второе имя Меира) нашли. И он пообещал, что скоро его отпустят домой в увольнительную.

В день его возвращения, мы все – братья, родители, соседи – ждали его с нетерпением. Люди стояли у входа и выглядывали изо всех окон, встречая нашего старшего брата. Соседи с нашей площадки постарались и накрыли на стол.

На следующее утро весь дом очнулся и вернулся к жизни. Зажегся свет, часы опять затикали, кукушка начала куковать каждый час, и радость вернулась в наш маленький дом. Мы пришли в себя, и жизнь вошла в свою колею и в школе, и дома.

Учительница Нурит в дни войны и немного после старалась сдерживаться как могла, хотя в руках у нее чего-то не хватало, и они явно чесались.

Утром она пришла в класс в приподнятом настроении и рассказала о планах на сегодня.

Мы встали, приветствуя ее, и снова сели для переклички. Сразу после этого мы подняли с пола портфели и стали готовиться к уроку по расписанию.

Учительница ждала и ласково улыбалась, а потом сказала: «Положите ранцы на место. Сегодня у нас другие планы». И написала на доске голубым мелом: «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?»

Все начали рассказывать, кто кем хочет стать.

Кто медсестрой, кто полицейским, кто секретарем, кто военным офицером… А я задумал стать врачом, чтобы быть поближе к будущей медсестре. И еще примерно полкласса – медсестры и пожарные.

И вот мы все сидим в классе, довольные и счастливые. На лицах сияют улыбки, грудь – колесом, и будущее светло и безоблачно.

Учительница слушала с полуулыбкой и немного грустными глазами и думала, как же мы наивны. Она понимала, что никому не нужно такое количество медсестер и пожарных. А этот, у которого кипа постоянно в стирке и который все время теряет ранец… Как он сможет помогать больным, если стетоскоп все время будет в стирке, а аптечка и инструменты потеряются? А мы думали: «Почему никто… ну никто не хочет стать учителем?»

Да, мы не хотели быть учителями. Да и как можно хотеть быть учителем?

Учителя дети с ума сводят. Бумажки швыряют, на голове ходят. Бросаются листками, пускают газы. По очереди, а иногда и все сразу. Порою напор слишком мощным бывает. Тогда по частям его выпускают. Напрягся, расслабился, все тихо и гладко. И продолжаешь писать в тетрадке. Никто и не знает, не подозревает, какая буря в тебе назревает. Чтобы жонглировать газами ловко, как в деле любом, здесь важна тренировка. Бумажными пульками плюются в девчонок. А те потом галдят возмущенно: «А он в меня плюнул! Украл карандаш! Я все расскажу, если ты не отдашь!». И педагог наконец устает и палку из шкафа свою достает. А этот, что пялится вечно на грудь, и пишет контрольные как-нибудь, и изучает свой пенис от скуки – всыпать ему так и чешутся руки.

Маленький секрет для тех, кто, возвращаясь с перемены, обнаруживал пропавшие карандаши. Я редко покупал карандаши, но почему-то, кто знает почему… в моем пустом ранце обнаруживались тетради, учебники, богатейшая коллекция карандашей, точилок, линеек и фломастеров.

Это тот самый ранец, который постоянно терялся, а назавтра находился. Тот ранец, который я сберег, и в котором до сих пор хранятся все письменные принадлежности, которые я спер у вас в классе. И я пользуюсь ими и сейчас, когда пишу эту книгу. Поэтому можно сказать, что я пишу ее благодаря вам.

Девочки, которые пришли в класс после меня… Я хотел вам рассказать, что очень скучал по своим друзьям из «Йешурун», когда перешел в другую школу неподалеку. А в другой школе были свои профессионалы по краже ручек, и вскоре мне нечем стало писать.

Ностальгия и тоска одолевали, и меня тянуло к вам – побыть немного со старыми друзьями и разведать, какие сюрпризы кроются в ранцах новеньких девочек. Так что в моем старом ранце есть несколько сувениров и от вас.

Да, полицейская Гила, прошло уже больше сорока лет и, если не ошибаюсь, срок исковой давности уже истек, те времена минули. Почти полвека прошло. И почти никто из одноклассников не выбрал профессию, о которой мечтал тогда, в школе «Йешурун», в городе Ашкелоне, на берегу Средиземного моря.

Я вырос, женился. У меня два сына – Шломи и Ярдэн, для которых двадцать пять лет назад я написал детский рассказ. Но он адресован и взрослым.

«У Даниэля был Мячик. Звали его Мячо. Даниэль его очень любил.

Каждый день, придя из школы, Даниэль быстро делал уроки, хватал свой мяч, катал, бил по нему ногой и несся с ним играть на площадку.

Там его уже ждали друзья, которые тоже любили играть с Мячо.

И мяч Мячо обожал играть с детьми. И не столько потому, что любил игры, а скорее потому, что дети были счастливы. Они смеялись, бегали и играли во все игры, которые Мячо мог им предложить.

Однажды в школе Даниэль с воодушевлением рассказывал друзьям о мячике Мячо – во что играли, сколько голов забили вчера и во что играть сегодня, а Мячо лежал в коробке и думал о том, как ему надоело, что его бьют, катают, вертят, пока голова не закружится, швыряют в грязь. И совершенно не считаются с ним и его согласия не спрашивают.

Мячик Мячо решил, что больше не хочет быть шестеркой.

После обеда Даниэль пришел из школы, довольный и взволнованный, помчался к ящику с игрушками и обнаружил, что Мячо сдулся. А без воздуха его лицо казалось обвисшим и помятым, глаза выглядели грустными, а улыбка исчезла.

Даниэль вышел к друзьям, ожидавшим его во дворе, и рассказал им, что мячик Мячо заболел и не сможет играть с ними сегодня.

И на следующий день наш Мячо не изменил своего решения и оставался сдутым.

С грустью Даниэль перенес его в другой ящик. Так шел день за днем.

На пятый день мячик Мячо почувствовал, что скучно ему в коробке со сломанными, печальными игрушками. Коробка напоминала кладбище бесполезных, никому не нужных вещей.

У одной машинки не хватало колеса, у другой – обоих. У экскаватора сломан грейфер, роботы без рук и ног. Был даже один робот без головы.

Эту коробку не посещала радость, в ней не звучал смех. В ней царили тоска и скорбь.

Мячо подождал еще день. Но больше он не мог там оставаться. Не выдержал.

И на следующий день Даниэль обнаружил мячик Мячо накачанным и круглолицым. Глаза его сияли, а рот широко улыбался.

Даниэль обрадовался. Мячо был счастлив. И они радостно побежали на площадку играть с детьми.

И Мячо снова радовался, слыша смех детей, по которым он так соскучился. Особенно он радовался тому, что не стал ждать еще дольше. Ведь если бы он задержался там, его забыли бы и потеряли к нему интерес. А он остался бы лежать в коробке, мятый и несчастный.

Мячик Мячо понял, что у каждого в этом мире свои задачи. И выполнять их надо с любовью, с радостью и наилучшим образом.

И в жизни так.

Чем бы ты ни занимался – будь ты врачом, уборщиком, инженером, фармацевтом, кассиром, риелтором, бухгалтером или парикмахером – главное, радовать людей и следовать своему призванию, к которому ты шел всю жизнь. Главное, чтобы это призвание было твоим, и от него тепло становилось на душе. И то, что делаете, – делайте хорошо. И неважно, что вы сказали, когда в детстве вас спрашивали, кем вы хотите стать».

ГЛАВА 8. Чудеса

Я сижу, перебираю воспоминания из начальных классов школы «Йешурун», и вспоминаются долгие праздники и каникулы, которых мы всегда так ждали! Мы дни считали до них дни и говорили так: Песах – три недели школы нет, Суккот (Праздник кущей) – десять дней школы нет, и так далее. А учительница Нурит поправляла: «Школа есть. Занятий нет».

Темой уроков перед праздниками в основном были праздники. На Хануку мы узнавали про героизм Маккавеев и про чудо лампады. В Суккот – смотрели, как учительница строит зеленую, светлую сукку. Про чудо появления дерева и досок, с помощью которых она воспитывала нас. На Песах – про то, как разверзлось Красное море и как насылать казни, пока не добьешься своего.

Пока учительница рассказывала о бесконечных чудесах, посещавших наших предков в далеком прошлом, головы учеников уже были заняты другим. Мы уносились мыслями вдаль и мечтали с тоской о пончиках и оладьях, которые мама посыплет сахаром, и о волчках, которые будут крутиться быстрее и дольше, чем у товарищей.

На Пурим мы переоденемся в красочные костюмы, и для наших постоянно навостренных ушей наступит облегчение и избавление, потому что добрый злодей Аман предоставил детям свои уши.

Жаль, что нас больше не таскают за уши. Могли бы бесплатно подтянуть кожу, и мы остались бы молодыми навеки и с радостью отказались бы от услуг пластических хирургов.

Мы катаемся без билета на облачке по небу, смотрим вниз и видим людей – крохотных, как муравьи, которые суетятся, делая покупки и готовясь к празднику, и наша милая учительница замечает, что мы спим наяву, а она разговаривает сама с собой и со стенами.

Молниеносно она вытаскивает розгу и, всыпав каждому, кто находится в радиусе досягаемости, возвращает в класс стадо, блуждающее по далеким полям. И прямо перед каникулами отправляет нас домой с кипой рабочих тетрадей, чтобы напомнить, что праздники когда-нибудь заканчиваются, школа существует и после каникул и вместе с ней ждет нас, готовая к занятиям. А волшебство существует только в Танахе и в сказках о феях.

Меня часто спрашивают: как это возможно, что в школе нас били? Положа руку на сердце, били везде: и в школе «Йешурун», и во всех религиозных школах тех дней – и учителя, и маленький нервный завуч Бен Шахар. Директор Эфраим Фоссет руки на нас не поднимал, но с его ведома поднимали другие. Как и директора других школ, в которых я учился. Можно было получить даже от преподавателя другого класса, которому ты просто не приглянулся.

Били разными способами: длинной деревянной линейкой, палкой из бука, удары которой были особенно сильными и болезненными. В приступе гнева, по чему придется. Тягали за уши, пока ты не вытягивался на носочках в струнку и, казалось, уши вот-вот оторвутся. Заламывали пальцы так, что еще немного, и сломаются. А ты стоишь, извиваешься от боли и приплясываешь, как испанская танцовщица.

По требованию воспитателя и по его настроению, нам приходилось стоять с вытянутой рукой и открытой ладонью, по которой гуляла линейка. Или с вытянутой рукой и сжатыми пальцами, что, кстати, было еще больнее. И это еще ничего.

Бывали дни, когда на наши спины обрушивалась вся боль разочарований, принесенная учителем из дома, и он терял контроль над собой и месил без жалости первую попавшуюся жертву.

Не все учителя были жестокими. Некоторые никогда нас не били. Некоторые нас почти не наказывали. А учительница Рина из четвертого класса легонько хлопала нас по лицу, как во время массажа, только чтобы не забывали, кто здесь учитель.

Били нас не только в школе. Дома тоже доставалось: от родителей, от старших братьев. И на улице мог попасться какой-нибудь драчун. Другого мы не знали. Не раз я приходил домой весь в синяках. Таким было воспитание, образ жизни и культурные нормы.

Другого мы не знали и считали, что это нормально – тебя бьют, и ты бьешь.

Вскоре и я поднаторел в уличных боях. Хоть росточком и не вышел, но я был дерзким и сильным, и немногие могли меня одолеть, даже среди тех, кто старше года на два. И сам иногда возвращался с синяками, шрамами и порезами на теле. Иногда с искусанными руками.

Пока однажды, подростком, устроив засаду другим, не поймал одного парнишку. Резким движением я уложил его на лопатки головой в песок и запрыгнул сверху, готовый пустить в ход кулаки. Вдруг он сжал мои руки и сказал спокойно, без страха: «Знаешь, почему ты дерешься?». И сам ответил: «Потому что не умеешь говорить».

Его слова потрясли меня. Я встал и протянул ему руку. И сказал: «Извини» и «Спасибо». И с тех пор я учусь говорить.

Конечно, я дрался еще не раз. Но только когда не было выбора и только в целях самообороны. Потому что было еще много таких, кто не умел говорить и разговаривал только кулаками.

Тот парнишка был моим ровесником, и для меня он стал настоящим героем, Человек часто бьет из страха, что его назовут трусом. Возможно он не хочет ссориться, а предпочел бы подойти и сказать: «Давай будем друзьями». Но страх «что скажут другие?» сильнее, и мы ссоримся, спасая свое эго и теряя друзей.

Мудрецы говорили: «Мужчина – тот, кто сумел побороть свои инстинкты». То есть тот, кто сумел справиться с ними, не развязывая войны – словами и переговорами.

Сегодня ни в Ашкелоне, ни во всем Израиле уже не бьют детей в школах. Дети получили свободу и уважение. А я считал тогда и считаю сегодня, что каждый учитель желал лучшего для своих учеников. Не понимаю и не одобряю родителей, выступающих против учителей. Тех, что проявляют к учителю неуважение при детях. К учителю, отдающему детям все свои силы и способности.

Учитель заслуживает уважения. Так должно быть. Почитая учителя, ребенок может учиться, усваивать материал и вести себя достойно. Все начинается с дома. Учитель учит. А воспитывают родители.

Все эти годы я относился с уважением к своим учителям. И даже когда стал студентом, и уже можно было звать преподавателей просто по имени, я ставил перед именем уважительное «учитель». Так же как ставят «доктор» перед именем, обращаясь к врачу. Даже если я захотел бы называть их просто по имени, не смог бы. Так я отдаю дань уважения тем, кто посвящает нам свои жизни.

Я часто спрашиваю себя: «Почему?». Почему наш хваленый директор, кладезь идей Эфраим Фоссет, не догадался раздавать нам по «железному куполу» у входа каждое утро в начале учебного дня?

Это избавило бы меня от лишнего позора и множества глупых, нелогичных ответов на вопросы учителей. «Почему не пришел на молитву?» «Где домашнее задание?» «И вообще, почему тебя несколько дней не было в школе?».

Обычно я отвечал, что кипу постирали. А если пропускал несколько дней, то кипа еще и сохла. Хотя ее никогда не стирали и уж тем более – не сушили. А в дни, когда воображение выходило из берегов, я удивлял учителей вестью, что кипу унес ветер, что она упала, что я не нашел ее или ранец, который по размеру был больше меня. А назавтра и то, и другое вдруг находилось.

На самом деле, «железный купол» надежно защищает от ракет и снарядов, что выпускаются по нашей стране врагами. В основном ХАМАСом из сектора Газы, что обстреливает ракетами мирных граждан. Обстреливаются прилежащие к Газе районы, города Сдерот и Ашкелон.

Господин директор, если бы тогда, в начале 70-х, вы изобрели прототип системы «Железный купол», вы бы уже получили Нобелевскую премию мира, а мы, ученики и учителя, заслужили бы мировую славу и встали в один ряд с величайшими учеными мира, а не учились бы в дурацких школах.

Разве я не был для вас веским поводом сделать открытие века? Видимо, для великих и добрых дел мало воображения, дальновидности и таланта. Нужно еще кое-что. Например, Бог, который сотворит для нас чудо.

^{«Классная фотография 4 класс»}