Текст книги "Наставник"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Аделаида Котовщикова
Наставник

На большой перемене у стены, где была вывешена «Школьная правда», толпились ребята. Внимание их привлекал фельетон Саши Мятликова, героем его был восьмиклассник Тема Гагарин.

Мальчики и девочки смеялись, читая фельетон. А в восьмом «а» классе стоял шум. Со всех сторон неслись крики.

– Прав Мятликов! Гага весь класс позорит!

– Не надо было в общешкольную писать!

– Мятликову честь класса не дорога, – негодовала остроносенькая Кудрявцева. – Критикуй, пожалуйста, сделай милость! Но зачем же сор из избы выносить?

На нее обрушились:

– Отсталая поговорка!

– Ну и радуйся, передовой человек! Проходу теперь не будет от восьмого «в».

Какой-то девятиклассник приоткрыл дверь и с веселым любопытством стал прислушиваться. Его живо вытолкали в коридор.

– Тебе чего? Проваливай!

– Дураки! – возмутился девятиклассник. – Чего толкаетесь?

– А если у нас свои внутренние противоречия? Так что извольте от ворот поворот!

Только виновники происшествия не участвовали в спорах. Саша Мятликов сидел на своей парте и, подперев кулаком русую голову, хладнокровно учил на завтра историю. Возле него сидел Тема Гагарин, по прозвищу Гага, красивый темноволосый мальчик со смуглым лицом и большими, немного выпуклыми глазами. Выпятив полные красные губы, он бормотал:

– Саш, ну зачем ты так? Не по-товарищески это. Хоть бы предупредил…

Мятликов поднял голову. В глубине его серых глаз заискрилась усмешка.

– Разве я не говорил с тобой, деточка! Не раз и не два говорил… Вспомни-ка!

– Ну, говорил. Так то не в газете…

– Сперва так. Потом в газете.

Гага отвернулся и вздохнул. Ему хотелось есть. Но в буфет нужно было идти по коридору, где висела стенгазета…

После пятого урока комсомольцы остались на внеочередное собрание. Секретарь комсомольского бюро класса Игорь Веретенников поправил очки на широком добродушном носу и попросил:

– Ну, выкладывайте, ребята, все, что думаете.

То обстоятельство, что двойки Гагарина достойны порицания, ни у кого не вызывало сомнений. Спор опять поднялся о том, прав ли Мятликов, написав в «Школьную правду», а не в классную газету «Голос восьмиклассника».

– Говорим, говорим о чести класса, – заявила Кудрявцева, – а Мятликов наш класс, можно сказать… опозорил!

Все засмеялись. Веретенников постучал карандашом по столу.

– Комсомолец где угодно имеет право выступать с критикой, – сказал Миша Голиков. – Даже в «Комсомольскую правду» мог Мятликов написать, а не то что в «Школьную»!

– Про Гагу в «Комсомолку»? Чести много!

Опять послышался смех. Но тут же все притихли.

С места встал взлохмаченный верзила Виталий Петров. Лицо его было мрачно.

– Жалости у Мятликова нет к товарищам, вот что я скажу. О самом Мятликове давно пора поговорить. Вечно он всех высмеивает. Подумаешь, судья нашелся!.. Да, он отличник, занимается хорошо, но вечные эти насмешки… О людях он ни капли не думает.

Воспитательница восьмого «а» Марина Васильевна подняла голову. Она проверяла на задней парте тетради и ни во что не вмешивалась – пусть ребята сами разбираются.

В тишине раздался насмешливый голос Саши Мятликова:

– Не волнуйся, Виталя, о тебе подумали. В следующем номере стенновки увидишь карикатуру. Троечки за тобой так и ползут.

Петров покраснел. Глаза его яростно округлились.

– Это месть с твоей стороны! За мою критику. Учти! А… в какой стенновке? В нашей или?.. – спросил он с тревогой.

Все снова расхохотались.

– Не захвораешь заранее от огорчения, так скоро увидишь, – ответил Саша.

– Мятликов, прекрати свои шуточки! – Веретенников поправил очки и посмотрел на Петрова. – Но я не пойму… ты что же, двойки Гагарина оправдываешь?

– Двойки я не оправдываю. Тем более, что он комсомолец. Но чуткий подход к человеку нужен. Ты помоги, а высмеять – дело нехитрое! Спроси-ка Гагарина, каково ему сейчас? Об этом Мятликов, конечно, не думает. Ему лишь бы покритиковать, а там хоть пропади пропадом его товарищ.

Несколько человек сразу предложили:

– Пусть Гагарин сам скажет.

– Дайте ему слово!

– Тема Гагарин, собрание интересуется твоим мнением, – сказал Игорь.

Гагарин встал. Он был смущен и красен.

– Я свою вину сознаю… Постараюсь исправить.

– Не в первый раз обещаешь! – вздохнул Власов.

Тема повел глазами по сторонам, тщательно избегая парты у окна, где сидела Верочка Кузина. И все-таки нечаянно покосился в ее сторону. Ровный пробор. Крендельки кос над ушами. Серые глаза смотрят ка него, в них жалость и недоумение.

От прихлынувшей к щекам крови Теме стало жарко.

– Я буду лучше учиться…

Полные яркие губы его обиженно надулись.

– Но что уж так привязался ко мне Мятликов? Трогаю я его, что ли?

– Конечно, трогаешь, – спокойно сказал Саша. – Надоел ты мне хуже горькой редьки.

Веретенников постучал карандашом:

– Выражайся вежливее!

– Вон как Мятликов разговаривает! Вон какой у него подход к человеку! – закричал Виталий Петров.

Гагарин опешил от Сашиных слов, постоял, наклонив голову, точно бодаться собрался, потом заговорил растерянно, заикаясь от обиды:

– Чем я тебе надоел? Какое тебе дело, в конце концов? Мои двойки, а не твои!

– Оказывается, он еще и собственник, – раздался невозмутимый голос Саши.

Комсомольцы расхохотались.

У Гагарина задрожали губы и подбородок. Сквозь слезы, защипавшие веки, он все же заметил, как от смеха сверкнули белые зубы на Верочкином порозовевшем лице. Встретив его взгляд, она нахмурилась и опустила глаза. Но этого Тема уже не видел, так же, как не видел и смущенных улыбок товарищей.

Гагарина любили в классе за добродушный, приветливый нрав, за то, что он никогда не обижался на шутки, и многим стало его жаль.

– Издевается Мятликов над человеком, а мы терпим! – мрачно сказал Петров.

– Какое же это издевательство? – Мятликов повернулся к нему. – Ведь Гагарин меня непрерывно обижает.

– Я тебя обижаю? Я? – крикнул Тема. Он махнул рукой, сел и низко опустил голову.

– Будешь говорить, Мятликов? – после небольшой паузы спросил Игорь.

Саша Мятликов встал и одернул пиджак.

– Скажу, конечно. Так вот, Гагарин меня в самом деле сильно обижает. Ведь может заниматься. О рабовладельческом обществе, помните, так рассказывал, что все заслушались. В учебнике этого и в помине нет.

– Так он много книг прочел про всякие раскопки, – перебила Верочка Кузина, и Тема вздрогнул.

– Почему у Гагарина такое собственническое отношение к отметкам? – продолжал Саша. – «Мои двойки!» Но ведь твои двойки получены в нашем классе, значит, хочешь не хочешь, а твои двойки – это и мои, хоть отчасти. А я двоек иметь не желаю! Понятно?

Тема Гагарин, который поднял голову и красными глазами беспомощно смотрел на Мятликова, кивнул.

Демина подняла руку:

– У меня предложение! Петров помощи Гагарину требует. Так пусть Мятликов и поможет…

– Что ж, дельно, – сказал Веретенников. – Согласен, Мятликов?

– Не возражаю. Вот как сам уважаемый Артем на это смотрит? Будешь, Гагарин, заниматься?

– Буду, – угрюмо сказал Тема.

– Итак, договор подписан! Держись, Гага!

– Хватит тебе, Сашка! – укоризненно сказал Игорь.

«Ох, не выйдет у них ничего, – подумала Марина Васильевна, откладывая тетради. – Не кончилось бы дело боксом». Всей душой она была расположена к Мятликову: умница, работяга, светлая голова. Но некоторая доля истины была в упреках Петрова. Требовательность Саши, непримиримость к недостаткам товарищей часто носила такой резкий, ядовито-насмешливый характер, что ребята на него обижались. И хотя большинство учащихся горой стояло за Сашу, было у него в разных классах и немало врагов, вроде Виталия Петрова. «Повзрослеет и смягчится, – думала учительница. – А Тема не только способный, а даже талантливый мальчишка. В историческом кружке, говорят, делает блестящие доклады. Историчка на него не нарадуется. Но – кисель, настойчивости никакой. Нет, ничего у них не получится».

* * *

Чуть светало, когда Саша поднялся с постели. В темноте он нащупал не успевший зазвонить будильник и перевел звонок – пускай себе трещит в одиннадцать, услаждая трехлетнего Никиту.

Так бывало почти каждое утро. Будильник заводили на семь часов, но Саша просыпался раньше, вместе с отцом.

В соседней комнате уже раздавались грузные шаги отца, которому тридцатилетняя привычка рано вставать заменяла будильник. Отец старался передвигаться тихо, но, как всегда, это ему плохо удавалось. Вот зацепил стул, кашлянул, громыхнул чем-то деревянным, должно быть, наступил на Никитин грузовик.

«Эх, батя! – с ласковым, снисходительным укором подумал Саша. – Разбудишь мальца, пропал тогда у Лены отдых».

Но и сам Саша оказался не удачливее. Не смог впотьмах нашарить под кроватью ботинки, пришлось зажечь настольную лампу. И хотя он живо загородил ее раскрытой книгой, тотчас же на одной из кроватей, стоявших в комнате, поднялась возня, высунулась из-под одеяла взлохмаченная головенка.

– Маня, Саша за молоком идет! – сказал Вася так звонко, словно колокольчик затренькал в сонной квартире.

– Тише ты! Все равно я вас не возьму с собой. Стужа на дворе.

Саша очень редко брал на рынок малышей, но Вася каждое утро пытался увязаться за ним.

– Сколько градусов? – спросил он деловито, соскочив с кровати, и зашлепал босиком к окну посмотреть на градусник.

Стекло обмерзло, и Вася ничего не увидел.

– Ну, чего вскочил? – сказал Саша. – Пусть все поспят. У мамы вчера голова болела.

– И сердце, – добавил Вася, натягивая чулки.

– Вот именно. А ты шумишь.

– И не шумлю вовсе. Сделаешь мне, Саш, пушечку, чтобы стреляла?

– Не будешь о матери заботиться, станешь Кита дразнить, ничего не сделаю.

– Никитушечка, где твоя игрушечка? – под нос себе пробормотал Вася, путаясь в рукавах рубашки.

– Дразнилку репетируешь? – усмехнулся Саша. – Через два года в школу, а маленького задираешь. И рубаху задом наперед не носят. – Саша подошел к брату и помог ему справиться с рубашкой.

– Сашенька, который час? – окликнул через стенку грудной женский голос.

– Без десяти семь, – громко ответил Саша. Уже не нужно было шептаться. Раз Лена проснулась, больше она не уснет, а остальным членам «колхоза», как называл токарь Иван Демьянович свое обширное семейство, все равно через полчасика подниматься. А Виктору не во вторую ли смену сегодня?

– Как ты себя чувствуешь, Лена?

– Ничего, Сашенька, разбуди Витю. Ему – в утро…

Пока Саша тряс за плечо старшего брата Виктора, который спал в столовой, отец уже загремел в кухне чайником и чайными чашками. Смеялись и болтали о чем-то своем близнецы. Вася был старше сестренки на полчаса, однако всегда верховодил и не давал ей лишней минуты поспать. Только Никита сладко сопел во сне. День начался.

На рынок за молоком идти было недалеко, но Саша успел продрогнуть. Ветер швырял в лицо мелкую колючую крупу. Дважды Саша поскользнулся на наледи. Было приятно вскочить в теплое светлое здание рынка.

Молочница приветливо улыбнулась.

– С добрым утром, ранняя пташечка. Близняток-то не взял с собой? И то – куда в такую погоду?

На улице, отворачивая лицо от пронзительного ветра и ступая осторожно, чтобы не расплескать молоко, Саша привычно прикинул в уме, какие дела ему сегодня предстоят: «В три часа заседание редколлегии. Провернем побыстрее – еще успеем в спортивном зале в волейбол поиграть. Не забыть на перемене вытянуть наконец заметку у седьмого „г“. Жалуются без конца, что их в комсомол не готовят, заждались, мол, а заметку целую неделю не сдают. Вторую часть „Трех мушкетеров“ Савельев обещал принести – знатно! Но начать сочинение все равно надо сегодня, хоть план составить… Да! Сегодня вечером явится почтенный Гага! Ух ты! Чуть не забыл…»

Когда Саша вернулся с молоком, Лена одевала Никитку. Малыш капризничал, брыкался, вырывался из рук матери. Вася подскочил и наградил его увесистым шлепком. Никита подумал-подумал и разревелся.

– Леночка, надавай ты им всем хорошенько, – посоветовал Виктор, торопясь допить чай и пуститься вдогонку за отцом, который уже минут пять как ушел на завод. – Больно ты с ними мягка. А они рады тебе на голову сесть.

Бледная худенькая Лена в домашнем халате с цветочками, с косой, наспех обернутой вокруг головы, казалась подростком. Она улыбнулась:

– Вот Саша пришел. Сейчас наведет порядок.

* * *

Родная мать Саши умерла, когда ему было пять лет. Через год отец женился на работнице своего цеха. Впервые оставшись вдвоем с мачехой, Саша спросил, прямо глядя ей в лицо:

– Ты кто? Ты не мама. А кто?

Молоденькая, до крайности застенчивая женщина смутилась под пристальным детским взглядом. Не сразу нашла ответ.

– Я Лена, – порозовев, ответила она. – Давай с тобой играть. Сегодня мне не идти на работу.

– Да, ты просто Лена, – согласился Саша. И они стали играть.

– Это просто Лена, – сообщил Саша отцу, когда тот пришел с работы. – Она хорошая.

О пасынках Лена заботилась от всей души, но старшего, Витю, уже подростка, она немного стеснялась, а с Сашей чувствовала себя просто, возилась с ним все свободное время, обожала его и баловала неудержимо.

Она могла бы в конец избаловать мальчика, но вскоре пошли у нее свои дети. И заботы о малышах они делили с Сашей: вместе купали ребят, укладывали спать, учили ходить. Слабая здоровьем, Лена часто болела, и постепенно Саша взял на себя изрядную долю хлопот. Он привык относиться к мачехе, как к старшей сестре: по-товарищески и даже слегка покровительственно. Младшие дети слушались Сашу больше, чем мать. Он умел быть требовательным, а Лена не умела.

* * *

Вечер. Тема Гагарин лежит на диване, закинув руки за голову. Невеселые мысли рассеянно бродят в Теминой голове.

…В «Титане» новая картина. Зайти бы сейчас за Виталькой Петровым и махнуть в кино. Но надо идти к Мятликову. К чему это? Сам он, что ли, не может приналечь на алгебру? Безо всякого толкача. А не пойти, так Сашка опять в газете опозорит.

Тема повернулся на бок, тоскливо прижался щекой к шелковой лилии, вышитой на диванной подушке.

Сейчас и о Верочке думать трудно. А он любит о ней думать, даже не думать, а просто представлять себе ее лицо, пробор, косы крендельками. Все застилает Сашкина насмешливая физиономия.

Тема зажмурился.

Морщинистая мягкая рука легла на Темин лоб.

– Светик, головка болит?

Бабушкин голос встревожен.

Тема открыл один глаз. Бабушка склонилась над ним, высокая, полная, в темно-вишневом до полу платье из какой-то тяжелой шелковой ткани. Черные, слегка припорошенные сединой косы коронкой возвышаются на голове. В молодости бабушка была красавицей, «звездой Еревана», как назвал ее однажды кто-то из знакомых.

– Который час, бабушка?

– Начало седьмого. Чаю хочешь? Выпей с малиновым вареньем.

– Не хочу! – Тема безнадежно вздохнул: «Не идти, что ли, к Саше? Скажу, не мог – и все…»

– Мы с мамой идем в театр. Ужинай с папой без нас. Голова как будто не горячая…

Бабушка уплывает из комнаты.

«Идти или не идти?» Размышления Темы прервал испуганный возглас:

– Ты не заболел? Щеки у тебя красные!

Теперь над ним шуршат черные шелка. И что-то сверкает перед глазами: брошка, серьги… Большие темные глаза матери с нежным беспокойством вглядываются в лицо Темы. Мать – та же бабушка, только моложе лет на двадцать. «Звезда Еревана номер два», – мелькает у Темы непочтительная мысль.

От надушенной руки, трогающей его лоб, Тема дергается в сторону.

– Пристали! Щупают меня каждую секунду.

– Но ты лежишь, Темочка! – жалобно говорит мать. – V тебя что-нибудь болит? Прими на всякий случай аспирин.

Тема вскакивает и начинает торопливо зашнуровывать ботинки.

– Еще аспирин! Техника на грани фантастики!

Мать стоит и смотрит ка него обожающим взглядом.

– Идите вы поскорей в театр, – говорит Тема. – Мы с папой как-нибудь сумеем поужинать без вас.

Не замечая иронии в его голосе, мать сокрушенно вздыхает:

– У папы заседание в институте. Он придет очень поздно. Эти заседания! Как они его утомляют! Если ты уйдешь, не возвращайся позже десяти.

«Вечные два пунктика! Не болен ли я и – слишком много работает папа. Всегда то же самое! Хоть бы правда заболеть хорошенько. Вот сейчас, сию минуту! Лишь бы не тащиться к Мятликову! К несчастью, я здоров, как бык!» – с досадой думает Тема.

Он одергивает смятую рубашку, засовывает в карман тетрадь и карандаш и, мимоходом щелкнув по носу статуэтку какой-то греко-римской дамы в тунике, стоящую в столовой на круглом столике, идет в переднюю.

* * *

Саши не оказалось дома. Вот так номер! А Тема был уверен, что Мятликов подстерегает его, как леопард свою жертву.

– Он просил, чтобы вы подождали. Он сейчас придет. В аптеку побежал.

Миловидная женщина в синем фланелевом платье и белом вязаном платке, накинутом на плечи, стояла перед ним, приветливо улыбаясь. Малыш лет трех выглянул из-за ее подола и опять спрятался.

– Садитесь, пожалуйста.

Женщина опустилась на стул у швейной машинки и взяла в руки шитье. Малыш, топоча, убежал из комнаты.

Тема сел у стола и с любопытством огляделся. Ему ни разу не случалось бывать у Мятликова.

На окнах – цветы в горшках, кружевные занавески. На чистом крашеном полу валяются волчок и кукла.

«Это того малыша, – подумал Тема. – Странно, что у мальчика кукла. А это, должно быть, Сашина старшая сестра, – поглядел он на женщину, склонившуюся над шитьем. – Не похожа. У Сашки выражение такое, точно он вот-вот кого-нибудь отругает или поднимет на смех, а у этой… В общем, красивое лицо. Впрочем, женщина и должна быть красивее мужчины».

– Я просила Сашу не ходить в аптеку, раз к нему должен товарищ прийти. – Голос у женщины был мягкий, довольно низкий.

«Добрая, должно быть», – подумал Тема.

– Вы с Сашей в одном классе учитесь? А то к нему, случается, и из других классов заходят товарищи.

Вдруг в комнату ворвался мальчуган, очень похожий на давешнего малыша, но постарше.

– Мама! Генька не умеет делать трубочку!

Увидев незнакомого, он замолк, с ходу остановился и уставил на Тему любопытные глаза.

– Мама, Геня не умеет! – с таким же криком вбежала девочка, беленькая, с крошечными косичками, тоже замолкла и уставилась на гостя.

– Саша придет и покажет Гене, как делать трубочку, – спокойно сказала женщина.

– Какую трубочку? – спросил Тема.

Ребятишки молча смотрели на него. Девочка, пухленькая, в передничке, с ясными глазами, носом-пуговкой и словно надутыми губами, переступила с ноги на ногу. Такая маленькая, она была удивительно похожа на мать, и это показалось Теме забавным: разобрать по чертам – совсем другое лицо, а сразу взглянешь – такое же, только ребячье, а не взрослое. Тема улыбнулся девочке, и ответная улыбка сейчас же заиграла на ее лице.

Мальчуган еще некоторое время изучал Тему, потом решительно подошел и взял его за руку:

– Пошли, сделаешь трубочку. Ты тоже большой.

– Вася, мальчику некогда, наверное. Что ему твоя трубочка? – слабо запротестовала мать им вслед.

Вернувшись из аптеки, Саша застал в кухне шумное общество: Васю, Маню, Никитку и соседнего восьмилетнего Геню. Тема сидел на полу рядом с мыльницей, наполненной пеной, и бумажной трубочкой пускал разноцветные пузыри. Каждый пузырь вызывал крики восторга.

– Ты извини, что я так задержался, – сказал Саша. – Очередь была.

– Саша! Саша! – закричали дети, бросаясь к брату. – Тема умеет пузыри какие пускать!

– Подряд семеро штук! – округляя глаза, баском сообщил Вася.

– Цепочкой летят! – радостно говорил Геня.

– Вот он покажет тебе! Покажи, Тема! – подпрыгивала и хлопала в ладоши Маня.

– Подружились, я вижу, – сказал Саша. – В другой раз, ребята, он с вами поиграет. Нам надо заниматься. – Он снял с гвоздя полотенце и подал его поднявшемуся с пола, несколько смущенному Теме. – Вымой руки и пойдем.

* * *

– Чего тебе в конце концов от меня надо? – Тема смотрел на Сашу исподлобья, нахмурив густые брови. В глазах горело возмущение. Полные губы Темы дрогнули, как у обиженного ребенка. – Уже полторы недели у меня не было ни одной двойки.

– Тебя это огорчает? – прищурился Саша. Он сидел с подчеркнуто хладнокровным видом, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди. Лишь в уголках рта да где-то в глубине глаз бродила затаенная усмешка.

Тема отвернулся с досадой. Взгляд его наткнулся на чисто выбеленную стену. Тема чуть не показал стене язык. В эту минуту он ненавидел и стену, и аккуратный листок расписания уроков на ней, и карты, висевшие справа и слева от стола, и стопки учебников, и даже настольную лампу под абажуром из зеленой гофрированной бумаги.

Скоро три недели, как он вынужден через два вечера на третий любоваться невыносимым порядком на Сашином письменном столе. Они сидят в этой белоснежной кладовке без окон, превращенной Сашкой в «кабинет», отрезанные от всего мира с его радостями. И он, Тема, обливаясь потом, выкарабкивается из лабиринта задач и примеров. Саша старательно выбирает самые трудные задачи и задает ему на дом столько, сколько никогда в жизни не задавал ни один школьный учитель.

– К следующему разу снова все повтори о квадратном уравнении!

В невозмутимо спокойном голосе Саши Теме слышится издевательская нотка, и ему хочется пнуть ногой стол.

– Следующего раза не будет! – гордо заявляет Тема. – Ты деспот проклятый!

За дверью, на которую накинут крючок, послышался шорох, какая-то стукотня, точно кто-то нетерпеливо притопывал каблуком об пол, потом явственно донесся вздох, и в замочную скважину раздалось протяжное:

– Те-ема-а!

– Вася, уходи от двери! – строго сказал Саша. – Иначе Тема никогда больше не придет!

За дверью утихло. Тема пробубнил, не глядя на Сашу:

– Замашки у тебя самые тиранские. Как все равно у… Бирона какого-нибудь. Дышать не даешь.

– Историей ты занимаешься самостоятельно, и, я бы сказал, превосходно, – отозвался Саша. – Тем не менее твое мнение о Бироне меня не интересует. Зато представление об органах дыхания у тебя самое неопределенное.

Вчера, когда Георгий Иванович тебя вызвал, ты спутал бронхи с трахеей.

– Ах, трахея? – Тема засмеялся деланным, каким-то дрожащим смехом. Он и сам почувствовал, что язвительность ему в свой смех не удалось вложить, и от этого еще больше обозлился ка Сашу. Ноздри у Темы раздулись.

– Если говорить с анатомической точки зрения, то у меня уже зрачок выгнулся и зрительный нерв заболел на тебя смотреть!

Саша усмехнулся.

– Зрачок – это просто дырка. А если к завтрашнему уроку физики ты не выучишь на отлично все законы Ньютона, то…

– Случится землетрясение или в городе остановятся все трамваи, – насмешливо перебил Тема.

– На транспорте твое невежество в области физики безусловно отразится… Только не на городском.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Подумай и догадайся. Напрасно и пушечку я тебе разрешил отдать, и поросенка этого. Словом, если у тебя не будет пятерки по физике, Вася не получит паровоза.

Тема побагровел.

– Какое тебе дело? – закричал он сдавленным голосом; от негодования у него перехватило горло. – Это совершенно тебя не касается! Я обещал, мы уговорились! Он… ждет паровоза!

– Еще как ждет-то! Но он его не получит, если… и так далее. Играй сам с этим паровозом.

– Дурак! Я… я пожалуюсь Елене Петровне!

– Не поможет, ты ведь знаешь… Завтра тебя вызовут по физике. Александр Кузьмич никогда не забывает своих обещаний. Выучи хорошенько, и все будет в порядке. Сейчас же отправляйся зубрить!

– Ты не имеешь никакого права вмешиваться в мою личную жизнь! – глухо сказал Тема.

Саша пожал плечами и молча пошел к двери.

– Захочу и принесу паровоз! Ну, что ты сделаешь?

Саша остановился у двери и, немного помедлив, отчеканил:

– Отниму!

Тема вскочил:

– Да как ты смеешь? Осел! В конце концов…

Саша повернулся к нему, поднял руку:

– Кончено! Выходим на нейтральную территорию.

Едва стукнула дверь «кабинета», как по коридору затопали малыши, мигом окружили мальчиков. Вася схватил Тему за руку:

– Я тебе что-то скажу. Важное!

В дверях столовой, улыбаясь, стояла Лена:

– Тема, Саша, идите чай пить!

– Теме сегодня некогда, – хладнокровно сказал Саша.

– Да, я очень спешу, – торопливо сказал Тема, про себя выговаривая: «Мерзавец! Скот!»

Вася встал на цыпочки, тщетно пытаясь дотянуться рукой до Теминой головы. Тема нагнулся. Круглые, серые, как у Саши, но не насмешливые, а доверчивые глаза мальчика светились возле самого Теминого лица.

– Ты отыщи, не забудь… паровозик-то!

«Ну, как тут быть?» – подумал Тема с отчаянием и погладил Васю по мягким волосам.

* * *

В столовой гремели тарелки, звякали стаканы. Сквозь закрытые двери долетали веселые голоса и смех. Именно сегодня черт принес кучу гостей – теток, двоюродных сестер. С полчаса назад в комнату впорхнула Аня-стрекоза, как называл ее Темин отец. Потряхивая темными кудрями, подвижная, легкая, ока остановилась у стола.

– Что это значит, Тема? Не только твоя мама, а и я испугалась, не заболел ли ты?

– Мне некогда. – Он пригнул голову к столу, лбом уперся в раскрытый учебник физики.

– Но поужинать все-таки можно бы. На двадцать минут оторвешься, как раз голова отдохнет.

Знает он эти двадцать минут! И телевизор. Скоро начнется первый акт «Демона»…

– Отстань!

Девочка помолчала. Потом прошептала участливо:

– Двойка, да? Надо исправить?

– Кому я говорю: отвяжись!

– Фу, как ты безобразно груб! Наши семиклассницы презирают таких грубиянов. Человек обязан быть вежливым.

– Пользуешься тем, что я не бью девчонок. Но на дверь я их выставляю.

Тема с грохотом отодвинул стул.

– Попробуй тронь! – Аня вызывающе вздернула подбородок и проворно отскочила в сторону. Тема схватил ее за плечи и потащил к двери.

– Темка! Ты с ума сошел! Зубрила несчастная!

Испуганные крики вперемежку со смехом за дверью прекратились внезапно, точно ток выключили. Тема услышал шепот:

– Не идет… не знаю… Должно быть, очень скверная какая-то двойка…

– Но он же не ел с обеда! – Это уже горестный возглас матери.

«Завтра приделаю к двери крючок, – подумал Тема. – Как у Саши, – и весь дернулся от досады. – Только не думать об этом тиране! Эксплуататор!»

– «Действия двух тел друг на друга всегда равны по величине и противоположны по направлениям», – прочел он вслух. – Так. Это, значит, третий закон Ньютона.

Тема задумался. «На основании многовекового опыта, – так сказано в книге, – Ньютон вывел этот закон». Но как его понимать? Саша – тьфу! – всегда говорит, что главное – понять, а запомнить уже ничего не стоит. Итак, вникаем… «Действия двух тел всегда равны…»

Тема остолбенело уставился на чернильницу, рот у него беспомощно приоткрылся. «В сущности, какая чушь здесь написана! Почему действия двух тел равны? А когда я одним толчком свалил вчера на перемене Петьку Васильева, то действие моего тела было куда больше. А когда я даю „свечу“ до второго этажа высотой, то чья сила больше – мяча или моей ноги? Так почему же „действия двух тел всегда равны“?»

Тему охватило странное чувство, все равно как если бы он, считая, что сидит на стуле, вдруг увидел бы себя сидящим в луже посреди улицы. Да не только себя, а еще кучу людей. Например, учительницу английского языка Серафиму Ивановну. Англичанка у них завитая, нарядная – сидеть в луже такой расфуфыре совсем не пристало…

«Что-то такое Исаак Ньютон загнул, – думал мальчик в тяжелом недоумении. – А люди учат эти нелепости уже… сколько лет подряд?»

Тема не поленился полистать учебник и найти дату. «Ну, так и есть: почти триста лет известны эти законы. Ньютон описал их в своей знаменитой книге „Математические начала натуральной философии“ в 1687 году. Но что же это? Помешаться можно! Не может быть, чтобы в течение трехсот лет люди – сколько-то миллионов людей – занимались белибердой и не замечали этого. Но… футбольный мяч… Да вот толкну хорошенько стул – живо упадет, где же тут равные силы?»

Тихонько отворилась дверь. Маленькими осторожными шажками вошла Аня, держа в одной руке тарелку, в другой – блюдце со стаканом чая. Лицо девочки дышало кроткой сдержанностью. На Тему она не смотрела. Поставив на стол посуду, обронила:

– Сладкое помогает мозговой деятельности, – и, не оглядываясь, выскользнула из комнаты.

От Аниной кротости Теме стало очень жаль себя. «Все там веселятся, „Демона“ слушают, а я как… узник за решеткой. Сашка вместе с Ньютоном посадили меня в темницу».

Большой кусок торта, пирожное и конфеты заметно скрасили Темино одиночество. Крем таял во рту. Тема с наслаждением запивал его горячим чаем.

«Здорово вкусно! Оказывается, я умираю с голоду. Вот до чего довел меня этот Сашка! В столовую из-за гостей не пойдешь – не уйти будет. И у себя не дал чайку попить, сухарь бессовестный…»

Там, у Мятликовых, ребята давно спят, а взрослые, поужинав, должно быть, еще сидят за столом. Иван Демьянович читает газету, Саша – книгу, а то играет в шахматы с Виктором. Лена шьет или вяжет. А может быть, никто не читает, а просто все разговаривают. Это самое интересное.

Оставаясь у Мятликовых после занятий пить чай, Тема всегда с любопытством прислушивался к разговорам за столом.

Между Иваном Демьяновичем и Виктором неизбежно возникал спор. Самым мирным тоном Иван Демьянович говорил:

– Опять сегодня на пятиминутке поминали, что «сборка» на слесарный участок жалуется.

Виктор сразу повышал голос:

– А она когда-нибудь бывает довольна, твоя сборка?

Уж эти мне сборщики! Все у них виноваты. Твою сборку по слушать, так…

– Почему она моя, когда я в первом механическом работаю? – отпивая из стакана крепкий чай, спокойно усмехался Иван Демьянович.

Он часто ругал какого-то Леньку, а Виктор его яростно защищал, крича, что к Леньке «подхода настоящего нет».

– Какой к нему еще подход? Парню восемнадцать лет, – хмурился Иван Демьянович. – Просто нескладный какой-то. А вал тот я ему никогда не прощу.

– Н-да, вал запороть – не шуточка! – покачав головой, говорил Саша.

Попросту он вставлял свои замечания, спрашивая отца:

– На скольких оборотах сейчас работает этот Квасков, вот что к тебе пришел из ремесленного?

А услышав, что молодому рабочему впервые поручили очень сложную и тонкую работу, кивал одобрительно:

– Ничего, пусть половит сотки.

О заводских делах Саша беседовал со старшими, как равный. Это удивляло Тему и вызывало зависть. До него суть вопросов не доходила, его просто развлекали смена выражений на лицах, энергичные жесты Виктора, покойная усмешливость Ивана Демьяновича. Ему и любопытно было бы узнать, как это «вал запороть» и кто и за что жалуется на слесарей, но спросить он не решался, боясь показаться смешным.

Как-то наедине он попытался расспросить Сашу:

– Послушай, откуда ты все знаешь? Вот какие-то там «сотки»…

– Сотки? – искренне удивился Саша. – Да это просто сотые доли миллиметра. У нас отец с Витькой вечно спорят, – сказал он, помолчав. – Но они это так… У Виктора характер задиристый. А вообще они дружат, ты не думай!

– Я и не думаю. Ты вот про все про заводское знаешь… Откуда?