Текст книги "Огненный шар"

Автор книги: Абрам Палей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

В ожидании прибытия трубы начались подготовительные работы.

На берегу бухты постепенно рос городок. Появились рабочие. Для жилья было построено несколько бараков. Выстроили небольшой домик для конторы. В этом же домике были отведены очень скромные жилые комнаты для Рошфора, Грейфера и Ирэн. Местные инженеры остались жить на своих городских квартирах и ежедневно приезжали на работу.

Испаритель, пока не очень большой, генератор, конденсатор были заказаны в городе и скоро доставлены. Там же были куплены насосы.

Работы на берегу маленькой полукруглой бухты шли днем и ночью в три смены. Строили помещение станции, ряд подсобных зданий. Рошфор был на ногах с раннего утра до поздней ночи. Рабочих поражала его неутомимость.

Он весь ушел в работу, окружающий мир перестал для него существовать. Изредка, отрываясь от дела, он смотрел в море – туда, где длинный мыс наискось врезался в водное пространство, храня бухту от сильных ударов волн. Далеко-далеко, отмечая свой путь разорванными полосами дыма, проплывали корабли.

Домой Рошфор писал не часто, но подробно и ласково. Жанна отвечала добросовестно, но немного сухо. Она присылала карточки сына. Он рос хорошо, был здоров и весел. На фотографиях он неизменно улыбался – значит, шел в жизнь легко и уверенно.

Ирэн – или это казалось ему? – избегала говорить с Рошфором о чем бы то ни было, кроме работы.

Впрочем, его беспокоило сейчас другое.

Осенью в этих краях начинались бури. Бухта защищена от волн, но большая глубина находится у выхода в открытый океан. Заниматься монтажом трубы на судне, раскачиваемом штормовыми волнами, – задача не из легких. А спуск трубы во время бури – и вовсе рискованное предприятие.

Правда, назначенный срок сдачи трубы приходился на начало лета. Но уже с весны море бушевало неоднократно. Местные жители с недоумением пожимали плечами и уверяли, что этот год какой-то особенный. Обычно весной и летом море здесь очень спокойно. Труды географов подтверждали это. Но не ждать же будущего года! Да и где гарантия, что следующий год будет лучше?

Когда начинался шторм, Рошфор в бессильной ярости бродил по берегу. Даже здесь, в бухте, мощные волны бежали к берегу, нарастали, изгибались и, мутно зеленея, обрушивались на отлогий песчаный берег с оглушительным ревом, распластываясь лохматой шипящей пеной, медленно сползавшей обратно.

Он уходил на мыс, на его узкий конец, врезавшийся в открытое море. Брызги и водяная пыль обдавали его с ног до головы. Волны неслись на узкую полосу суши без конца, ряд за рядом, словно войско на приступ, разбиваясь вдребезги, отступая и сменяясь новыми. Земля дрожала под ногами, и грохот ударяющих в нее волн был похож на залпы орудий.

Он возвращался мокрый, злой и полный решимости.

В другие дни море лежало тихое и ровное, без единой морщинки. Оно манило и обещало.

Рошфор телеграфировал на завод. Ему ответили немедленно: заказ будет готов через неделю, точно в срок.

Он по телеграфу дал распоряжение своему уполномоченному в Женеве. Уполномоченный погрузил ронскую турбину на скорый товарный поезд и в тот же день выехал в Лион. Там он зафрахтовал быстроходный теплоход, на который погрузили турбину и все секции трубы.

В ясный летний день теплоход, давая издали знать о себе резкими гудками, вошел в бухту и, осторожно разворачиваясь, остановился у причальной стены.

11

Рошфор переселился на теплоход.

Начался монтаж трубы.

Лебедка поднимала из трюма на палубу огромные секции, покрытые светло-серой тепловой изоляцией. Они были сделаны из слегка волнистой стали. Ложась на палубу, они издавали глухой звук. Диаметр их был таков, что в них свободно мог бы пройти поезд метро.

На борту судна работы велись круглые сутки, в три смены. Работали и по праздничным дням. Рошфор не жалел денег, стремясь выиграть время до наступления штормового сезона. Синеватое автогенное пламя, ослепительно яркое и днем, то и дело вспыхивало на палубе, и сварщики в темных очках, сосредоточенные и молчаливые, соединяли разрозненные секции в крепкое целое. Труба быстро росла. Ее первый горизонтальный кусок должен был достигнуть длины тысяча триста метров. В мелкой части бухты на якорях расставили понтоны и, наращивая трубу, делали из нее как бы мост между понтонами, как бы гигантский плавучий тоннель. Ее мощное тело, похожее на туловище невиданного морского чудовища, росло с каждым днем.

Все эти дни стояла ясная штилевая погода.

Но когда уже было готово около половины горизонтальной части трубы, разразилась буря. Понтоны прыгали как бешеные. Злобные волны перехлестывали через гигантскую стальную змею, они толкали ее со страшной силой, и она, как живая, металась по воде, то опускаясь, то поднимаясь. Теплоход ушел к берегу и там бросил якорь: он спасался не столько от волн, сколько от возможного удара этой стальной змеи. Ее четыреста тонн в мгновение превратили бы его в металлический лом.

Рошфор стоял на берегу, прижав к глазам сильный бинокль.

Бухта кипела, как огромная чаша. Понтоны держались долго. Но вот один из них ушел слишком далеко от своего места. Волны гонят его к берегу. Видно, не выдержал якорный трос.

Какие же чудовищные валы должны бушевать в открытом океане, если здесь, в бухте, все бурлит и грохочет!

Еще один понтон сорвался и скачет по волнам вслед за первым.

Буря бушевала до заката, а затем море долго успокаивалось. Ночью, при ярком свете прожекторов, подсчитали потери. Они были не страшны. Труба не повреждена. Волнами сорвано всего четыре понтона. Но кто может поручиться за завтрашний, за послезавтрашний день?

В ту же ночь на борту теплохода состоялось совещание.

Инженер металлургического завода, прибывший с грузом и участвовавший в сварочных работах, невысокий, полный француз с красивым, если бы не нервный тик, лицом, высказал неожиданное мнение. Раньше он был за сварку на месте, чтобы избегнуть сложной транспортировки готовой трубы туда, где ее полагалось погрузить. Теперь, однако, он видит, что это опасно. Сегодня сорвало четыре понтона, а завтра может снести все.

– Что же вы предлагаете? – задумчиво спросил Рошфор.

Француз ответил не сразу.

– Собрать ее на суше? – как бы спрашивал он себя. – Потом тащить по земле – слишком велика тяжесть. Труба к тому же будет слишком длинна, чтобы ее на чем-нибудь можно было везти, а если волоком – это для нее не очень полезно... – Он подумал, тик на мгновение исказил его лицо. – Я не знаю этой местности. Если бы неподалеку была река...

– Есть река, – быстро сказал на ломаном французском языке молодой местный инженер.

Все обернулись к нему.

– Есть река, – повторил он и продолжал, запинаясь, подыскивая слова: – Она впадает в эту самую бухту в шести километрах отсюда.

– В самом деле, – вспомнил Рошфор, – есть река, правда, не судоходная, но близ устья она довольно широка...

– И глубока? – спросил француз.

Все взоры опять обратились на молодого инженера.

– О нет, – сказал он, – ее даже при самом впадении в бухту свободно переходят вброд.

– Необходимо посмотреть на месте. – Француз с грохотом отодвинул стул и встал, словно собирался отправиться туда немедленно.

Однако это пришлось отложить до утра.

Утром Рошфор вместе с инженерами, Карлом и Ирэн отправился к устью реки. Она действительно оказалась очень мелкой. Но дно покрывал толстый слой чистого песка. Медленно протекавшая по слабому уклону река столетиями откладывала его здесь. Француз обрадовался – его предположение подтверждалось. Вычерпать этот песок до нужной глубины обойдется не слишком дорого. На реке можно будет установить понтоны и здесь произвести сборку, а потом пробуксировать смонтированную трубу в бухту.

Этот план был единогласно одобрен. Наступала осень. Вторая осень с тех пор, как Рошфор взялся за реализацию своей идеи. Он нервничал. Все чаще бушевало море, все меньше становилось спокойных дней. Он торопил работы.

Ирэн пришла к нему проститься: ее работа здесь закончилась, гидрографические исследования давно завершены. Она оставалась некоторое время ради Карла, но теперь трудно было сказать, как долго он еще пробудет здесь. Он решил идти со своим учителем до конца трудного пути.

Ирэн была взволнована, ее глубокие темные глаза блестели. Она радовалась скорой встрече с Жанной, с родителями, жившими в Женеве. В то же время ее тревожила неизвестность: где и когда она снова встретится с Карлом? И где она будет продолжать работу по своей специальности? Все это пока оставалось неясным.

Карл пришел вместе с ней, они втроем сидели в номере Рошфора. Рошфор был грустен. Он думал о своей семье, о том, когда кончится для него бурная походная жизнь. Ирэн смотрела на него: он осунулся, редкая короткая улыбка по временам открывала его блестящие белые зубы, но воспаленные глаза не улыбались. Она не решилась произнести приготовленный упрек, крепко пожала его руку, сказала:

– Я передам Жанне, что все идет хорошо, что скоро вы будете вместе, я поцелую за вас вашего сына.

Он молча пожал ее маленькую руку и благодарно улыбнулся.

12

Реку нужно было очистить от наносов на два километра от устья. На этом отрезке она текла почти прямо – значит, буксировать смонтированную трубу будет сравнительно легко.

Землечерпалки работали день и ночь без перерыва. Натужно пыхтели паровые машины, отхаркивая черный дым и белый пар, бесконечной цепью бежали вверх и вниз черпаки, чавкая, поднимая обильно струящийся водой песок и выплевывая его на баржи. Однообразно, медлительно, ритмично бежали конвейеры с черпаками. Когда широкая плоскодонная баржа наполнялась, ее зачаливал буксирный пароходик и утаскивал вверх по реке с тяжелым, насыщенным влагой грузом.

Ночами ярко светили прожекторы.

Порой разражались бури, и грохот прибоя, доносясь сюда, заглушал пыхтение паровиков и чавканье черпаков.

А затем опять взялись за дело сварщики. Небольшая часть их работы была сделана уже раньше, в бухте. Сваренный кусок трубы с большим трудом выгрузили на берег.

Теперь нужно было сварить все секции, включая этот, уже готовый, доставленный на реку кусок, в две прямых трубы неодинаковой длины – тысячу триста и семьсот метров – и один небольшой коленчатый отрезок. Этим коленом водолазы уже в воде соединят вертикальную и горизонтальную трубы в одно целое.

Для удобства буксировки концы обеих готовых труб заделали широкими дисками, диаметром равными сечению труб. Крайние секции их имели на концах винтовые нарезы. Диски плотно ввинтили в трубы, которые оказались как бы закрытыми крышками. Пустые внутри, они приобрели огромную плавучесть. Три непропорционально маленьких буксирных парохода уже стояли впереди них наготове.

Однако приходилось ждать: в эти дни море опять бушевало, бухта кипела и пенилась. Рошфор запрашивал бюро погоды. Ответы были неутешительны: вряд ли на ближайшее время можно ожидать штиля.

Рисковать?

Чем дальше, чем глубже в осень, тем все меньше шансов на хорошую погоду.

В первый же день, когда волнение стало немного ослабевать, Рошфор, посоветовавшись с инженерами, распорядился приступить к буксировке.

Буксиры зачалили трубы. Несколько минут пароходики пыхтели, не сдвигаясь с места, а затем, натянув тросы, дымясь и звонко покрикивая, медленно-медленно поволокли трубы к морю.

Рошфор наблюдал с берега. Теперь обе трубы напоминали чудовищных змей, вытянувшихся на речной поверхности. Сходство довершалось буксирами, которые сбоку были похожи на маленькие змеиные головы. У большей змеи было две головы, у меньшей – одна.

Вот буксиры уже вышли в бухту, и высокие волны стали сильно подбрасывать и опускать их.

Затем очень медленно стали вытягиваться из устья на простор трубы.

Волны подхватили их и стали швырять из стороны в сторону, вверх и вниз. Их огромные полые тела представляли собой великолепные мишени для яростных ударов волн. Трубы глухо гудели, жалуясь и сопротивляясь.

А ветер усиливался. Громады валов росли, опрокидывались и вновь вставали, бесчисленные и неудержимые. Пушечным грохотом и ревом они старались заглушить металлический стон труб.

Буксиры по очереди скрывались за мощными грядами волн и попеременно возносились на их вершины.

Меньшая труба продолжала вытягиваться в бухту, и та часть ее, которая оставалась в реке, двигалась сначала спокойно. Потом и она начала раскачиваться медленно и плавно, а вышедшая в бухту часть трубы металась, словно ища спасения от крепнущих беспощадных ударов.

Большая труба выползала дольше.

И вот они уже обе в бухте.

Рошфор стоял, окруженный сотрудниками. Ветер орошал их дождем брызг и рвал плащи, унес шляпу Рошфора, но тот не заметил. Он пристально смотрел в бинокль на трубы. Еще недолго...

Кажется, волнение немного слабеет... Нет, наоборот, скорее усиливается.

Налетел бешеный порыв ветра, люди невольно пригнулись. Рошфор вскрикнул, но голос его утонул в реве прибоя: трубы несло на берег, и меньшая, более далекая от него, догоняла большую.

Буксиры отчаянно дымят, они напрягают все силы, танцуя на гребнях волн. Выдержат ли тросы?

Тросы держат.

Но трубы – слишком большая мишень для ветра и волн. Теперь трубы тянут за собой буксиры и все сильнее жмутся к берегу.

Рошфор невольно кричит, вытянув руки. Он слышит рядом с собой испуганные, взволнованные голоса. Но он смотрит, не отрываясь, туда, в море.

И вдруг страшный грохот потряс окрестность, пересилив даже вой ветра и орудийную пальбу волн: меньшая труба ударилась в большую, а та боком, во всю свою длину, грохнулась о берег. Трубы застонали, и берег ответил им чудовищным громом и стоном.

На палубах буксиров засуетились люди, скидывая тросы.

Теперь обе трубы метались по волнам, наклоняясь и стремительно уходя в воду.

Рошфор не мог оторваться от этого зрелища.

Он отчетливо видел огромные исковерканные тела труб. Страшный удар сломал их, смял, и сотни тонн морской воды хлынули в образовавшиеся огромные отверстия. Это уже были не трубы, а почти бесформенные груды металла. Они быстро потеряли плавучесть, ушли на дно, и на поверхности воды не оставалось ничего. Только кипели яростные волны и боролись с ними маленькие буксиры, пробираясь обратно в устье реки.

13

Вечером в номере Рошфора опять собрались основные работники строительства океанской станции.

Рошфор был молчалив. Плечи его опустились. Он не успел побриться. На щеках и подбородке вылезла неопрятная черная щетина, перебивавшаяся седыми и рыжими кустиками. Свет падал прямо на него. Он был некрасив: лысина, левая щека толще правой, в углах глаз мелкая сетка морщин.

Он случайно взглянул в большое стенное зеркало и пересел в тень.

Инженеры и Карл выглядели растерянными.

Долго никто не прерывал молчания. Все смотрели на Рошфора. Он, казалось, глубоко ушел в себя.

Наконец француз не выдержал.

– Я во всем виноват, мой план провалился, – глухо произнес он, и тик передернул его лицо.

Рошфор вскочил. Оцепенения как не бывало.

– Вы не виноваты, господин Карре, – громко сказал он, – не вы один, мы все не смогли предусмотреть того, что произошло.

– Господин Рошфор, – осторожно подбирая слова, сказал местный инженер, – вы понесли большие материальные потери. Думаете ли вы продолжать?..

– Обязательно! – воскликнул Рошфор, быстро поворачиваясь к нему. Игра только начинается!

Свет электрической лампочки блеснул в стеклах его пенсне, ослепительная улыбка осветила лицо. Он стал строен, молод, мешковатость исчезла, он был почти красив. Карл с восторгом смотрел на него.

– Прежде всего обсудим, стоит ли организовывать подъем затонувшей трубы.

Общее мнение было: не стоит. Она разбита вся, вряд ли хоть несколько секций уцелело. Трубы, собственно говоря, уже не существует, а подъем ее обломков труден и дорог, он не оправдает расходов.

Что же дальше?

– Дальше, – говорит Рошфор (он уже опять по-деловому спокоен и напорист), – трубу, очевидно, придется монтировать на суше.

И в ответ на недоумевающие взгляды продолжает:

– Ее не надо будет тянуть волоком. Мы проложим перпендикулярно берегу узкоколейку и будем собирать новую трубу прямо на двухкилометровой цепи железнодорожных платформ. Когда труба будет готова, сзади платформ поставим паровоз, и он подтолкнет поезд к берегу. Тут трубу зачалят буксиры и потащат на место.

Наступило долгое молчание. Затем слово взял Грейфер.

– Это остроумно, – сказал он. – Во-первых, за счет времени монтажа сокращается опасное время пребывания трубы на воде, во-вторых, не придется тянуть ее волоком. Но ведь буксировка все же остается.

– Ну, этого, конечно, не избежать, – возразил Рошфор, – некоторый риск неминуем. Но зато мы сможем сделать это в более спокойное время будущей весной. Нынешний сезон все равно потерян – дело идет к зиме.

Инженеры нашли, что Рошфор предложил единственно правильный выход.

Тому же заводу был передан повторный заказ. Ввиду того что Рошфор оказался очень крупным заказчиком, завод на этот раз счел возможным сделать скидку в двадцать процентов. Администрация сообщила также, что в случае надобности срок сдачи секций может быть еще сокращен. Однако этого не требовалось – теперь спешить было некуда. Рошфор уведомил завод, что заказ должен быть сдан весной будущего года.

14

В тот же самый вечерний час, когда у Рошфора обсуждался новый план монтажа трубы, в самом комфортабельном номере той же гостиницы, находившемся двумя этажами выше над номером Рошфора, происходило другое совещание: заседал совет треста электростанций, обслуживающих остров.

Заседание было неофициальным, точнее, строго конспиративным. Не было ни секретаря, ни стенографисток. Прения не фиксировались. Да и не весь совет треста был налицо. Присутствовали лишь четыре человека – фактические вершители дел. Пятый участник сидел в углу у двери.

– Ну, как дела нашего друга Рошфора? – прямо приступая к делу, спросил председатель треста Гомец, сухопарый, высокий человек лет сорока.

– Дела его неплохи, – отозвался тучный член совета, прихлебывавший ликер из стройной узкой рюмки, – он сейчас обсуждает новый план.

– Вы гений, Педро, – фамильярно похвалил его Гомец, – ваша разведка работает образцово.

– Даже лучше, чем вы думаете, – самодовольно ответил Педро.

– Может быть, вы даже знаете, что он решит? – улыбнулся Гомец.

– Конечно, знаю.

Все взоры с удивлением обратились на него.

– Ого! – не унимался Гомец. – Я знал, что вы блестящий организатор и разведчик, но не подозревал, что вы обладаете даром предвидения.

Педро пожал плечами:

– Немножко психологии, вот и все. Зная характер человека, легко сообразить, что он сделает при данных обстоятельствах.

– Ну что же сделает Рошфор?

– Он еще не выдохся. Он будет продолжать.

– И что же дальше?

– Нас много, а он один. Мы его уничтожим с такой же неизбежностью, как огонь уничтожает брошенные в костер дрова.

Гомец презрительно усмехнулся:

– Пока что не мы его уничтожаем, а природа. Но слепая стихия не преследует обязательно наши интересы. Она может благоприятствовать и ему. Что же касается Переса, то он очень быстро утихомирился после маленькой истории с первым заводом. Дальше у Рошфора все пошло беспрепятственно.

Встал невысокий стройный человек и сел поближе к столу.

– Во-первых, – сказал Перес, пристально глядя на Гомеца холодными серыми глазами, – не так уж беспрепятственно шло дело у Рошфора. Ему пришлось потерять некоторое количество времени и нервов, прежде чем он снова устроил свой заказ. Расходы его несколько возросли при этом. Но главное – даже небольшая задержка увеличила надежды на помощь нам природы. Здесь мы не прогадали. Наконец, он почувствовал враждебную руку, получил моральный удар. А для подготовки поражения это весьма существенно...

– Но почему же вы оставили в покое второй завод? – грубовато перебил Гомец.

– Потому, – ответил Перес, – что такая игра была бы бесконечно длительной и утомительной для нас. Кто знает Рошфора, тот не усомнится, что он объехал бы весь мир, а добился бы принятия и выполнения заказа. Нет, его надо бить на более поздних стадиях его предприятия, бить по его нервам и по капиталу сразу. И то и другое имеет границы.

– Я согласен с вами, – уже вежливее возразил Гомец, – что буря очень удачно уничтожила трубу в момент ее спуска, после того как на нее была затрачена большая сумма денег. Но ведь не вы же устроили эту бурю.

– Нет, не я, – ответил Перес, раскрывая в быстрой улыбке широкий рот, – но я устроил нечто другое. Если бы и не было бури, то трубу в последний момент постигла бы не лучшая участь. Но я забочусь о разнообразии впечатлений Рошфора. Если ему угодно будет пережить гибель трубы хоть десять раз, то каждый раз она будет гибнуть по-другому.

– Ну, насчет десяти раз можно быть спокойными, – заметил один из молчавших до сих пор членов совета, – средства Рошфора иссякнут гораздо раньше.

15

На постройке океанской станции наступил период длительного бездействия. И Рошфор, поручив инженерам строительство узкоколейки, закупку подвижного состава и приемку трубы, решил вместе с Карлом вернуться домой. Он хотел провести зиму в домашнем кругу.

Жанна встретила его тепло, но сдержанно. Сын радовал его: он сильно вырос за эти месяцы, был по-прежнему здоров и почти всегда весел. Его личико стало выразительным. Рошфор многие часы проводил с ним, всматриваясь в его улыбающееся, лукавое лицо, в его живые, карие с ореховым оттенком глазенки.

Но Жанна ревновала сына к нему. Странно, Рошфор чувствовал, что не он теперь самый близкий для нее человек, а вот этот крошечный, которого она исступленно любила. Часто она деликатно забирала его у отца, под каким-либо предлогом уносила в детскую – и Рошфор чувствовал себя брошенным.

Однажды вечером, после того как маленького уложили, Рошфор подробно рассказал Жанне о всех перипетиях борьбы за океанскую станцию. Она слушала внимательно. Потом спросила:

– Что же дальше?

– Все то же, – с улыбкой ответил он, – будем бороться до полной победы!

– Хватит ли у тебя денег?

Его болезненно покоробило, что она сказала "у тебя", а не "у нас", но он сдержался. На вопрос он ответил не сразу, немного подумав:

– Полагаю, что да. Полагаю, что таких катастроф больше не будет.

– А если будут? – настаивала она.

– На одну еще хватит, – полушутливо ответил он.

– А на две?

Эмиль замолчал, потом встал, легко положил ей руку на плечи, заглянул в ее милые темно-синие глаза.

– Жанна, – сказал он, – а если даже так! Если мне суждено долго еще бороться, может быть, потерпеть поражение? Ведь я все равно не сдамся. Разве ты не была все эти годы моим верным и самоотверженным другом? Разве еще недавно ты не сказала мне, что любишь меня именно за храбрость, за верность идее, за умение рисковать? Ну, я точно не помню, как ты выразилась, но смысл твоих слов был такой.

– Это правда, – тихо сказала Жанна, – но я говорила так за себя и за тебя. А за него (кивок в сторону детской) я ничего сказать не могу, и он, маленький, еще долго сам ничего не сможет ни сказать ни сделать.

И после коротенькой паузы:

– Мне за него страшно, за него, Эмиль!

Затем, неслышно ступая по ковру, она вышла из комнаты.

Больше они к этой теме не возвращались. Они разговаривали между собой о самых разных вещах, порой вполне безразличных для них, но, словно по молчаливому уговору, не говорили о том, что было главным содержанием жизни Рошфора за последнее время. Это было неестественно и тяготило их.

Внешне их отношения оставались прежними – они были внимательны и нежны друг к другу. И все же оба чувствовали какую-то неуловимую взаимную отчужденность, мучились ею, но ничего не могли поделать. Это тяготило их. Рошфор никогда бы не подумал, что дома, с Жанной, после столь долгой разлуки, он будет чувствовать себя так...

И он даже сократил срок своего пребывания дома, сославшись на то, что лучше вернуться на место работ пораньше, хотя можно было бы не спешить.

Он уехал ранней весной.

16

Приехав на остров, Рошфор убедился, что инженеры выполнили все порученное им весьма добросовестно. Узкоколейка была готова, путь доходил до низкого отлогого берега. Подвижной состав – платформы и паровоз – стоял в полной готовности под легким навесом для предохранения от тропических дождей.

Расходы по предприятию непредвиденно росли: аренда землечерпалок, барж, железнодорожное полотно, платформы, паровоз – все это, не говоря уже о новой трубе, стоило немалых денег.

Сменив зимние проливные дожди, весна наступила в этом году рано, обильная жарой и светом, полная ясных, безветренных дней. Бюро погоды обещало их много, на неопределенно долгий промежуток времени. Поэтому Рошфор запросил завод, нельзя ли ускорить срок изготовления трубы. Ему ответили, что все секции давно готовы и не отгружаются лишь потому, что назначенный Рошфором срок сдачи заказа еще не наступил. Если ему угодно, труба может быть погружена в любое время.

Он по телеграфу просил сделать это немедленно.

Через две недели теплоход, тот же, что и в прошлом году, доставил точно такой же груз, как и в прошлый раз.

Среди людей, приглашенных для монтажа труб, было большинство прошлогодних рабочих. Найти их оказалось нетрудно – на острове была безработица.

Навес над поездом платформ сняли. Сидя на них, рабочие приваривали секцию за секцией к уже готовой части трубы. С каждым днем уменьшалось число пустых платформ, с каждым днем труба росла от хвоста поезда.

Когда она была готова вся (это были опять-таки два отрезка неравной длины, наглухо закрытые с концов привинченными крышками), к заднему концу необычайно длинного поезда, со стороны суши, подошел паровоз, подавая сигнальные гудки. Лязгнули буфера, зазвенела сцепка. Оба отрезка трубы были прикреплены друг к другу коротким тросом. Коленчатый отрезок уже лежал на борту одного из буксиров. Рошфор поднял руку, машинист дал свисток, паровоз запыхтел и двинулся, подталкивая платформы. Они дрогнули, опять звучно залязгали буфера, поезд медленно пошел. Когда он остановился у воды, к берегу подошли счаленные между собой гуськом три буксира, зацепили обе трубы и стали тихо отползать от берега. Труба по наклонной, очень пологой плоскости, опущенной с передней платформы, стала съезжать в море, и через минуту под ее передним концом забурлила вода. Очень медленно, друг за дружкой, шли буксиры. Долго сползала труба. Вот уже вытянулся на воде более короткий отрезок, предназначавшийся для погружения в глубину. Затем прошел пустой промежуток: трос повис, его не видно в воде. Промежуток уменьшается, на воду сползает длинная часть трубы. Не стукнутся ли обе трубы друг о друга?

Нет! Люди на буксирах работают внимательно и умело. И уже оба отрезка плывут один за другим.

Рошфор глядел, нервно потирая руки, но теперь все шло совсем по-другому. Море было спокойно. Буксиры плыли друг за другом как по линейке, и за ними двигалось нескончаемое, в одном месте разделенное промежутком туловище трубы.

Еще несколько минут, и буксиры без всяких приключений дошли до семисотметровой глубины. Здесь отвинтили крышку с переднего конца более короткой трубы, и лебедка стала медленно, осторожно спускать ее вертикально вглубь.

Рошфор бросил бинокль, сел в моторный катер и подплыл к месту спуска.

Там, где вошла труба, море забурлило и сейчас же успокоилось. Оно принимало ее молча, доброжелательно, и труба входила в него медленно, но безостановочно, метр за метром, секция за секцией.

Все.

Семьсот метров.

Спуск кончился, лебедка остановилась.

Вертикальная часть трубы на месте.

Местный инженер, находившийся на заднем, ближайшем к трубе буксире, распорядился продолжать работу – приступить к погружению горизонтальной части, пока еще плававшей на поверхности. К ней подошли несколько моторных катеров, в разных местах с обеих сторон ее зачалили стальными тросами, открыли крышку, и в трубу, бурля и завиваясь водоворотами, хлынула зеленоватая вода.

У Рошфора отчаянно билось сердце, он стоял, вытягивая плечи, обняв кистью правой руки сжатый кулак левой и делая такое движение, словно силился и не мог открыть кулак.

Все шло отлично.

Катера суетились по бухте, подтягивали горизонтальную часть трубы на тросах к тому месту, где она должна была прочно улечься.

Внезапно странный звук металлический, звенящий, оглушительный раздался в тишине.

Никто не понял сразу, откуда он.

И вдруг все катера врассыпную бросились в стороны.

С горизонтальной частью трубы что-то творилось. Она сильно вздрагивала, волнуя и пеня воду, а затем сразу рухнула в воду, вытолкнув высокие разбегающиеся волны.

Все это произошло быстрее, чем люди могли сообразить, в чем дело.

Потом поняли: потеряв равновесие, вертикальная часть трубы наклонилась и обрушилась в семисотметровую бездну, увлекая за собой связанную с ней горизонтальную часть. Прошли немногие минуты, и вся двухкилометровая труба лежала – на этот раз очевидно, целая и невредимая на такой глубине, откуда ее нечего было и думать достать.

Море долго волновалось в том месте, где оно так неожиданно поглотило гигантское сооружение.

На катерах, на буксирах люди стояли в оцепенении. Все взгляды были обращены на Рошфора: что он сделает теперь, после второй катастрофы?

Долгие месяцы вынашивания зародившейся идеи – размышления, расчеты, лабораторные опыты. Месяцы подготовки к экспедиции. Детальное изучение местности. Упорная борьба за заказ трубы. Монтаж ее. Первая катастрофа, миллионы франков, ушедшие на дно моря. Вторая попытка. В общей сложности годы напряженного труда, затрата большей части крупного состояния. И в одно мгновение бездна опять поглотила все.

Если есть предел человеческим силам...

Нет, этот предел для Рошфора еще не наступил.

Он почувствовал на себе пристальные, пытливые взгляды, подтянулся, улыбнулся и ровным, лишенным интонаций голосом бросил два слова мотористу. Тот направил катер к берегу. Сев в такси, Рошфор уехал в гостиницу. Там он принял ванну, надел выходной костюм, пообедал за общим столом: он крепко завинчивал себя. Он повторял про себя лозунг, который усвоил в самом начале своей жизненной карьеры и которому всегда неуклонно следовал: если хочешь победы, то не сдавайся и не отступай!

Он мерил свой номер по диагонали большими шагами и, забывшись, повторял вслух:

– Не сдавайся и не отступай!

В это время в дверь постучали.

– Да!

Дверь тихо открылась. Вошел мулат лет тридцати, с утомленным желтоватым лицом. Рошфор всматривался в него. Он не сразу узнал в нем одного из своих рабочих-сварщиков. Узнав, попросил сесть. Но рабочий не садился: он подошел к столу и положил на него кусочек блестящей стали. Рошфор посмотрел: что это? Рабочий, объясняясь на плохом французском языке, просил посмотреть внимательнее. Рошфор увидел: это был кусок одного из тросов, поддерживавших трубу во время спуска. С одной стороны кусок был отрезан – явно ацетиленовой горелкой. С другой – в половину своей толщины ровно разрезан каким-то орудием, может быть напильником, а наполовину разорван.