Текст книги "Ползи, тень!"

Автор книги: Абрахам Грэйс Меррит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

19. «ПОЛЗИ, ТЕНЬ!»

Я не чувствовал своего тела, но мозг мой был жив. У меня как будто не было тела. Мне показалось, что холодный яд от клыков теневых собак все еще грызет меня. Но мозг от него очистился. Я мог слышать и видеть.

Но видел я только зеленую полумглу, как будто лежу на дне океанской бездны и смотрю вверх сквозь бесконечно толстый слой неподвижной, кристально прозрачной зеленой воды. Я плыл глубоко в неподвижном море, но слышал, как надо мной шепчут и вздыхают волны.

Я начал подниматься, плыть вверх сквозь глубины к шепчущим вздыхающим волнам. Их голоса становились все яснее. Они пели странную старинную песню, морскую песню, которая старше человека… пели ее под размеренный ритм крошечных колокольчиков, медленно бьющих под поверхностью моря… мягко звучали струны морских арф, розовато-лиловые, фиолетовые, желтые.

Я поднимался вверх, пока звуки колокольчиков и арф не слились в один…

Голос Дахут.

Она была рядом и пела, но я ее не видел. Не видел ничего, кроме зеленой полумглы, и она быстро темнела. Голос Дахут звучал сладко и жестоко, и песня ее была бессловесной… но тяжелой…

– Ползи, тень! Жаждай, тень! Голодай, тень! Ползи, Тень, ползи!

Я попытался заговорить и не смог. Попытался шевельнуться и не смог. А песня ее продолжалась… и ясной была только тяжесть.

– Ползи, тень! Голодай, тень!.. кормись только там и тогда, где и когда я прикажу. Жаждай, Тень!.. Пей только там и тогда, где и когда я прикажу. Ползи, тень… ползи!

Неожиданно я ощутил свое тело. Сначала легкое, потом свинцово тяжелое, а потом – как страшную боль. Я был вне своего тела. Оно лежало на низкой широкой кровати и в комнате, увешанной шпалерами, залитой розовым светом. Свет не проникал в то место, где я находился, скорчившись у ног своего тела. На лице моего тела виднелись три алые полоски – следы хлыста Дахут, и Дахут стояла у головы моего тела, нагая, две толстые пряди волос спускались меж белых грудей. Я знал, что мое тело не мертво, но Дахут не смотрела на него. Она смотрела на меня… кем бы я ни был… а я сидел скорчившись у ног своего тела.

– Ползи, тень… ползи… ползи… ползи, тень… ползи…

Комната, мое тело и Дахут исчезли именно в такой последовательности. Я полз, полз сквозь тьму. Как будто ползешь сквозь туннель, потому что вверху, внизу и по обе стороны от меня было нечто твердое. И наконец, как в конце туннеля, чернота передо мной начала светлеть. Я выполз из черноты.

Я находился на самом краю стоячих камней, на пороге монолитов.

Луна спустилась низко, и монолиты на ее фоне были черными.

Ветер не ослабевал и понес меня, как листок, среди камней. Я подумал: «Кто я такой, если ветер несет меня, как листок?» Я чувствовал негодование, гнев. И подумал: «Гнев тени!»

Я был возле одного из стоячих камней. Хоть он и черен, но тень, прислонившаяся к нему, еще чернее. Это тень человека, хотя никакое тело ее не отбрасывает. У других монолитов тоже тени… и каждая по колено в земле. Ближайшая ко мне тень задрожала, как будто отброшенная пламенем свечи на ветру. Она склонилась ко мне и прошептала:

– У тебя есть жизнь. Живи, тень… и спаси нас!

Я прошептал:

– Я тень… тень, как и вы… как я могу спасти вас?

Тень у камня раскачивалась.

– У тебя есть жизнь… убей… убей ее… убей его.

Тень у камня за мной прошептала:

– Убей… ее… первой.

От всех монолитов слышался шепот:

– Убей… убей… убей…

Ветер подул сильнее и понес меня, как листок, к основанию Пирамиды. Шепот теней, прикованных к монолитам, стал резким, он сражался с ветром, увлекающим меня в Пирамиду… создавал барьер между мной и Пирамидой… оттягивал меня назад, дальше от монолитов.

Пирамида и монолиты исчезли. Луна исчезла, и исчезла знакомая земля. Я был тенью… в земле теней…

Здесь нет ни звезд, ни луны, ни солнца. Только слабо светящаяся полумгла заполняет этот мир, и все в этом мире тусклое, пепельное и черное. Я один стою на обширной равнине. Нет ни перспективы, ни горизонта. Всюду я как будто смотрю на обширный экран.

Но я знаю, что в этом странном мире есть и глубины, и расстояния. Я тень, смутная, нематериальная. Но могу видеть и слышать, могу осязать. Я знаю это, потому что сжал руки и ощутил их, а во рту у меня горький вкус пепла.

Передо мной теневые горы, нарезанные, как гигантские ломти черного гагата, они отличаются друг от друга только степенью черноты.

Кажется, я могу протянуть руку и коснуться их, но я знаю, что они очень далеко. Мои глаза… мое зрение… то, что служит зрением в этом теневом мире… обострилось. Я по колено в мрачной серой траве, усеянной цветами, которые должны бы быть небесно-голубыми, но которые на самом деле печально серые. Теневые лилии, которые должны быть алыми и золотыми, раскачиваются на ветру, которого я не ощущаю.

Я слышу над собой тонкий жалобный крик. Теневые птицы летят к далеким горам.

Они пролетают, но крик остается… он становится голосом… голосом Дахут:

– Ползи, тень! Голодай… тень!

Мой путь лежит к горам, теневые птицы указали мне его. У меня мятежный порыв:

– Я не послушаюсь. Это иллюзия. Останусь на месте…

Безжалостный голос Дахут:

– Ползи, тень! Узнай, реален ли это мир.

И я иду по сумрачной траве к черным горам.

За мной послышался приглушенный топот копыт. Я обернулся. Теневая лошадь скачет ко мне, большой боевой конь. На нем вооруженная тень, тень рослого мужчины, широкоплечего, с мощным телом, лицо у него открытое, но все тело от шеи до ног в кольчуге; на поясе боевой топор, а за спиной длинный обоюдоострый меч. Конь близко, но его топот по-прежнему звучит глухо, как отдаленный гром.

Я увидел, что за вооруженным человеком скачут другие теневые всадники, прижав головы к теням низкорослых лошадей.

Вооруженный человек остановил около меня коня, посмотрел, на его теневом лице слабо блестели карие глаза.

– Незнакомец! Клянусь нашей госпожой, я не оставляю отставшего солдата волкам! Садись, тень… садись!

Он протянул руку и поднял меня, усадил на спину лошади за собой.

– Держись крепче! – крикнул он и пришпорил своего серого коня. Мы быстро поскакали.

И скоро оказались вблизи черных гор.

Открылось ущелье. У входа в него он остановился, оглянулся, сделал презрительный жест и рассмеялся:

– Теперь они нас не догонят.

Прошептал:

– Не знаю, почему моя лошадь так устала.

Он обратил ко мне свое теневое лицо.

– Знаю… в тебе слишком много жизни, тень. Тот, кто отбрасывает тебя… не мертв. Но тогда что ты здесь делаешь?

Он повернулся, снял меня с лошади и поставил на землю.

– Смотри! – он указал мне на грудь. Здесь была нить блестящего серебра, тонкая, как паутинка, она отходила от груди… тянулась в ущелье… указывала путь, по которому я должен идти… она исходила будто из моего сердца…

– Ты не мертв! – Теневая жалость была в его взгляде – Значит, ты должен голодать, должен жаждать; пока не наешься и не напьешься там, куда приведет тебя нить. Полутень, меня послала сюда ведьма – Беренис де Азле из Лангедока. Но тело мое давно превратилось в прах, и я давно уже смирился с участью тени. Давно, говорю я… но здесь никто не знает времени. Мой год был годом 1346 нашего Господа. А каков твой год?

– Почти шесть столетий спустя, – сказал я.

– Как долго… как долго… – прошептал он. – Кто послал тебя сюда?

– Дахут из Иса.

– Царица теней! Ну, она многих сюда послала. Прости, полутень, но дальше я не смогу тебя везти.

Неожиданно он хлопнул себя по бокам и захохотал:

– Шестьсот лет, а у меня по-прежнему есть возлюбленные. Теневые, правда, но я и сам тень. И я все еще могу сражаться. Беренис, спасибо тебе. Святой Франциск, пусть Беренис не так жарко придется в аду, где она, несомненно, находится.

Он наклонился и хлопнул меня по плечу.

– Но убей свою ведьму, полубрат, если сможешь!

Он въехал в ущелье. Я направился за ним пешком. Вскоре он исчез из вида. Не знаю, долго ли я шел. В этом мире действительно нет времени. Я вышел из ущелья.

Черные горы окружали сад, полный бледных лилий. В центре его глубокий черный пруд, в котором плавали другие лилии, черные, серебристые и ржаво-черные. Пруд окружен черным гагатом.

Здесь я ощутил первый укус ужасного голода, первую боль ужасной жажды.

На широком гагатовом парапете лежали семь девушек, тускло-серебристых теней… изысканно прекрасных. Обнаженные… одна опиралась головой на туманные руки, на ее теневом лице блестели глубоким сапфиром глаза… другая сидела, опустив стройные ноги в черный пруд, и волосы ее были чернее его вод, черной пены еще более черных волн… и из черного тумана ее волос на меня смотрели глаза, зеленые, как изумруды, но мягкие, как обещание.

Они встали, все семь, и подплыли ко мне.

Одна сказала:

– В нем слишком много жизни.

Другая:

– Слишком много, но – недостаточно.

А третья:

– Он должен поесть и напиться, а когда он вернется, посмотрим.

Девушка с сапфирово-голубыми глазами спросила:

– Кто послал тебя сюда, тень?

Я ответил:

– Дахут Белая. Дахут из Иса.

Они отпрянули от меня.

– Тебя послала Дахут? Тень, ты не для нас. Тень, проходи.

Ползи, тень!..

Я сказал:

– Я устал. Позвольте мне немного отдохнуть здесь.

Зеленоглазая девушка сказала:

– В тебе слишком много жизни. Если бы у тебя ее совсем не было бы, ты бы не уставал. Только жизнь утомляет.

Голубоглазая девушка прошептала:

– Жизнь – это только усталость.

– Я все равно отдохну. Я проголодался и хочу пить.

– Тень, в которой слишком много жизни. Здесь тебе нечего есть, здесь тебе нечего пить.

Я указал на пруд.

– Я выпью это.

Они рассмеялись.

– Попробуй, тень.

Я лег на живот и перегнулся лицом к черной воде. Поверхность пруда отступила от меня. Она отступила от моих губ… это была всего лишь тень воды… и я не мог ее пить.

Жаждай, тень… пей только там и тогда, где и когда я тебе прикажу…

Голос Дахут!

Я сказал девушкам:

– Позвольте мне отдохнуть.

Они ответили:

– Отдыхай.

Я присел на черный гагат. Девушки отодвинулись от меня, стеснились, переплели теневые руки, шептались. Хорошо было отдыхать, хотя спать мне не хотелось. Я сидел, сжимая руками колени, опустив голову на грудь. Одиночество опустилось на меня, как одеяние, накрыло меня. Девушка с сапфирными глазами скользнула ко мне. Обняла меня за плечи, прижалась ко мне.

– Когда поешь и напьешься, возвращайся ко мне.

Не знаю, долго ли я лежал у черного пруда. Но когда наконец встал, серебристых девушек не было. Вооруженный мужчина сказал, что в этой земле нет времени. Он мне понравился, этот воин. Я хотел бы, чтобы его лошадь была достаточно сильна, чтобы нести меня вместе с ним. Голод мой усилился, жажда тоже. Снова я нагнулся и попытался захватить воды из пруда. Теневая вода не для меня.

Что-то тянуло меня, тащило дальше. Серебряная нить, она сверкала, как нить живого света. Я пошел за ней.

Горы остались позади. Теперь я шел по обширному болоту. Призрачные кусты росли по сторонам опасной тропы, в них прятались теневые фигуры, невидимые, но ужасные. Они смотрели на меня, и я знал, что должен идти осторожно: неверный шаг может погубить меня.

Над болотом навис туман, серый мертвый туман, который сгущался, когда прятавшиеся существа высовывались… или устремлялись вперед по тропе, чтобы ждать моего приближения. Я чувствовал на себе их взгляды, холодные, мертвые, злобные.

Показалось небольшое возвышение, поросшее призрачными папоротниками, в них скрывались другие теневые фигуры, они толкали друг друга, теснились и следовали за мной, а я продолжал свой путь мимо призрачных кустарников. И с каждым шагом все сильнее становилось чувство одиночества, мучительнее голод и жажда.

Я миновал ворота и вышел на тропу, которая быстро расширилась, превратившись в большую дорогу. Эта дорога, извиваясь, тянулась по безграничной облачной равнине. По дороге двигались другие тени, тени мужчин и женщин, старых и молодых, тени детей и животных… но ни одной тени нечеловеческой или неземной.

Они напоминали фигуры, состоящие из густого тумана, замерзшего тумана. Они шли быстро и медленно, стояли и бежали, группами и в одиночку. Когда они обгоняли меня или я обгонял их, я чувствовал на себе их взгляды.

Казалось, они представители всех времен и народов, эти теневые люди. Тут и худой египетский жрец, на плече которого сидела теневая кошка; при виде меня она изогнула спину и беззвучно зашипела… три римских легионера, на их головах более темным туманом круглые, тесно прилегающие шлемы; проходя мимо, они подняли теневые руки в древнем приветствии.

Греческие воины в шлемах с теневыми плюмажами, теневые женщина, которых несли в носилках теневые рабы… однажды мимо прошла группа маленьких людей на волосатых маленьких пони; на спинах у людей призрачные луки, раскосые глаза смотрят на меня… а вот и тень ребенка, которая долго шла рядом со мной, протягивая руки к огненной лини, которая вела меня… тащила меня… куда?

Дорога шла все дальше и дальше. Она все более заполнялась тенями людей, и я увидел, что многие идут и навстречу мне. Потом справа от меня, на туманной равнине, начал разгораться тусклый свет… как сверкание огней святого Эльма, огней мертвых… среди монолитов.

Свет превратился в ущербную луну, которая лежала на равнине, как огромные ворота. Она бросала на равнину дорожку пепельного света, и теневые люди с дороги устремились на эту дорожку. Не все. Одна тень остановилась возле меня; с мощным телом; в конической шапке с плюмажем, с плащом, который развевался на ветру, не ощутимом для меня; этот ветер будто стремился разорвать большое тело в клочья. Человек прошептал:

– Пожиратель теней ест много.

Я повторил:

– Пожиратель теней?

И почувствовал на себе его внимательный взгляд. Он ответил голосом, в котором слышался шорох гниющих ядовитых листьев:

– Хе-хе-хе… девственник! Новорожденный в этом восхитительном мире! Ты ничего не знаешь о Пожирателе теней? Хе-хе-хе.. но это единственная форма смерти в этом мире, и те, кто устал от него, идут туда. Ты этого еще не понимаешь, потому что он еще не проявил себя полностью. Глупцы! – прошептал он яростно. – Они должны были научиться, как научился я, получать пищу в том мире, откуда пришли. Не теневую пищу… нет, нет, нет… настоящую плоть, тело и душу… душу, хе-хе-хе!

Теневая рука ухватилась за сверкающую нить и отдернулась, как обожженная… большая тень скорчилась от боли. Шелестящий голос стал злобным высоким воем.

– Ты идешь на свой брачный пир… у своей брачной постели… прекрасный стол из плоти, тела и души… из жизни. Возьми меня с собой, новобрачный; возьми меня с собой. Я многому могу научить тебя! А цена – несколько крошек с твоего стола… лишь малая доля твоей невесты.

Что-то собиралось в воротах ущербной луны; что-то сгущалось на ее сверкающей поверхности… бездонные черные тени собирались в гигантское, лишенное черт лицо. Нет, не лишенное черт: виднелись два отверстия глаз, сквозь которые пробивалось тусклое сияние. Бесформенный разинутый рот, и дергающаяся лента мертвого света высовывалась изо рта, как язык. Язык слизывал тени и уносил их в рот, и губы закрывались за ними… затем снова открывались, и снова высовывался язык…

– О мой голод! О моя жажда и мой голод! Возьми меня с собой, новобрачный… к твоей невесте. Я многому смогу научить тебя… за такую малую плату…

Я ударил бормочущую тень и бежал от ее смертоносного шепота; бежал, закрыв теневыми руками глаза, чтобы не видеть это ужасное лицо…

– Голодай, тень… кормись только там и тогда, где и когда я прикажу. Жаждай, тень… пей только там и тогда, где и когда я прикажу…

Теперь я знал. Знал, куда тянет меня серебряная нить, я рвал ее теневыми руками, но не мог разорвать. Пытался бежать назад, сопротивлялся, но она поворачивала меня и неумолимо тащила вперед.

Я знал… что нахожусь на пути к еде и питью… к своему брачному пиру… к моей невесте – Элен!

Ее тело, ее кровь, ее жизнь должны утолить мой голод и мою жажду.

К Элен!

В теневом мире посветлело. Он стал прозрачнее. В нем появились более тяжелые, темные тени. Они уплотнялись, и земля теней исчезла.

Я был в старом доме. Здесь же Элен, и Билл, и Мак Канн, и человек, которого я не знаю; смуглый худой человек с тонким аскетическим лицом и белоснежными волосами. Но погоди… это ведь Рикори…

Сколько времени пробыл я в теневом мире?

Голоса доносились до меня негромким гудением, слов я не различал. Меня не интересовало, о чем они говорят. Все мое существо было сосредоточено на Элен. Я умирал с голоду от нее, жаждал ее… я должен есть и пить…

Я подумал: «Если я это сделаю… она умрет!» Потом подумал: «Пусть умирает. Я хочу есть и пить».

Она резко подняла голову. Я знал, что она почувствовала мое присутствие. Обернулась и посмотрела прямо на меня. Увидела меня… Я знал, что она меня видит. Лицо ее побледнело… на нем отразилась жалость. Золото ее глаз потемнело от гнева, в котором светилось полное понимание… потом стало нежным. Маленький круглый подбородок затвердел, красный рот с оттенком древности стал загадочным. Она встала и что-то сказала остальным. Я увидел, как они недоверчиво смотрят на нее, потом осматривают комнату. Кроме Рикори, который смотрел только на нее, его строгое лицо смягчилось. Теперь я стал понимать слова. Элен сказала:

– Я сражусь с Дахут. Дайте мне час. Я знаю, что делаю. – Волна краски залила ее лицо. – Поверьте, я знаю.

Я увидел, как Рикори склонился и поцеловал ее руку; он поднял голову, и на лице его была железная уверенность.

– И я знаю… вы победите, мадонна… а если проиграете, будьте уверены, что я отомщу.

Она вышла из комнаты. Тень, которой был я, поползла за ней.

Она поднялась по лестнице и оказалась в другой комнате. Включила свет, поколебалась, потом закрыла за собой дверь на ключ. Подошла к окну и опустила занавес. Протянула ко мне руки.

– Ты меня слышишь, Алан? Я тебя вижу… еле-еле, но более ясно, чем внизу. Если слышишь, подойди ко мне.

Я дрожал от желания… есть и пить ее. Но голос Дахут звучал в моих ушах, и я не мог не повиноваться:

– Ешь и пей… когда я прикажу тебе.

Я знал, что голод должен стать гораздо сильнее, жажда более поглощающей. Чтобы только вся жизнь Элен могла утолить этот голод и эту жажду. Чтобы, питаясь, я убил ее.

Я прошептал:

– Я слышу тебя.

– И я тебя слышу, дорогой. Иди ко мне.

– Не могу… пока не могу. Мой голод и моя жажда тебя должны стать сильнее… и когда я приду к тебе, ты умрешь.

Она погасила огни, подняла руки и распустила волосы, так что они сверкающими прядями окутали ее до талии. Спросила:

– Что удерживает тебя от меня? От меня, которая тебя любит… от меня, которую ты любишь?

– Дахут… ты знаешь.

– Любимый, я этого не знаю. Это неправда. Никто не может удержать, если ты меня любишь и если я люблю тебя. Это правда… и я говорю тебе: приди ко мне, любимый… возьми меня.

Я не ответил, не мог. И подойти к ней не мог. И все более сильным становился голод, все более безумной жажда.

Она сказала:

– Алан, думай только об одном. Думай только о том, что мы любим друг друга. И никто не удержит нас друг от друга. Думай только об этом. Ты меня понял?

Я прошептал:

– Да. – И постарался думать только об этом, а голод и жажда ее, как два огромных пса, старались сорваться с поводка.

Она сказала:

– Дорогой, ты меня видишь? Ты хорошо меня видишь?

Я прошептал:

– Да.

– Тогда смотри – и иди ко мне.

Я пытался разорвать кандалы, удерживавшие меня, напрягался, как напрягалась бы душа, которую уводят из ада в к воротам рая, как она пыталась бы разорвать свои путы и войти.

– У нее нет над тобой власти. Ничто не разделит нас… иди ко мне, любимый.

Кандалы лопнули… Я был в ее объятиях.

Тень, я ощущал вокруг себя ее мягкие руки… чувствовал тепло ее дыхания… ощущал ее поцелуи на своих теневых губах. Я ели и пил ее… ел ее жизнь… чувствовал, как эта жизнь устремляется в меня… растапливает ядовитый холод теневых собак…

Освобождает меня от теневого рабства…

Освобождает от Дахут!

Я стоял у кровати и смотрел на Элен. Она лежала, бледная и истощенная, полуприкрытая своими красно-золотыми волосами… она умерла? Дахут победила?

Я прижался теневой головой к ее сердцу, прислушался, но не услышал его биения. Любовь и нежность, каких я никогда не испытывал раньше, исходили от меня, накрывая ее. Я подумал: «Эта любовь сильнее смерти… она вернет ей жизнь, которую я отобрал…»

Но я по-прежнему не слышал ее сердцебиения.

Вместе с любовью пульсировало отчаяние. А за ним гнев, более холодный, чем яд теневых собак.

Ненависть к Дахут.

Ненависть к колдуну, называющему себя ее отцом.

Ненависть к обоим, неумолимая, безжалостная, непримиримая.

Ненависть росла. Она смешивалась с жизнью, взятой мной у Элен. Она поднимала меня. На ее крыльях я полетел… прочь от Элен… назад в теневой мир…

И проснулся… уже не тенью.