Текст книги "Человек-ферма"

Автор книги: Абдельхамид Бенхедуга

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Бенхедуга Абдельхамид
Человек-ферма

АБДЕЛЬХАМИД БЕНХЕДУГА

Человек-ферма

Перевод С. Иванова

Читать я умею, но не очень хорошо – в детстве я пас коров, а в юности пахал землю. Маленькая жизнь в маленьком мирке. Вся дорога – из деревни на пастбище или в поле и обратно. Деревня, ферма, пастбище, люди, скот – все это находилось на земле мсье Леонарда, и он считал, что и люди, и скот, и земля составляют то, что называется ФЕРМОЙ.

Я понял это однажды вечером, когда жена дяди Ахмеда, жившего по соседству, собралась рожать. Здоровье у нее было слабое, и мы пошли навестить ее всей семьей: я. отец с матерью и младшие брат и сестра. Дядя Ахмед боялся, что назавтра не сможет выйти на работу – ведь не оставишь роженицу одну! – и послал меня предупредить об этом мсье Леонарда.

Было около десяти часов вечера. Мсье Леонард жил один, жены у него не было. Я постучал в дверь и сразу вошел. Мы все так делаем, никогда не ждем, пока разрешат.

Первое, что я увидел, – это задранные на стол ноги и между ними бутылку вина! Я подошел к широкому креслу, в котором развалился мсье Леонард. Лицо его было наполовину закрыто шляпой. Он недовольно спросил меня:

– Ты почему до сих пор не спишь? Как будешь завтра с коровами управляться?

– Там роды, и мы ходили...

Он не дал мне договорить и спросил как-то удивленно и радостно, выпрямляясь в кресле:

– Роды сегодня ночью?

–Да.

– Твой отец сейчас у нее?

– Мы все ходили туда.

– Я тоже пойду, – заявил месье Леонард, вставая. – Ну-ка, возьми вот это... – Он указал на скатерть, лежавшую в старом, без дверей шкафу. Затем повернулся ко мне и спросил: – Кто родился?

– Она еще не родила.

– А... еще не родила. А как она сейчас?

– Я не видел.

– Как это не видел? – сердито переспросил он. – Ты же сказал, что вы все туда ходили?!

– У нее в комнате была только мама, а мы все были в другой.

– В какой?

– У мужчин.

Наш разговор шел по двум линиям, отдалявшимся одна от другой все больше и больше. По правде говоря. я очень удивился, с чего' это вдруг мсье Леонард так интересуется женой дяди Ахмеда и почему мои ответы. простые и ясные, сбивают его с толку. И тут, видно, у него мелькнула догадка.

– Кто же рожает? Разве не корова?

Не в силах скрыть изумление, я, улыбаясь, ответил:

– Да нет. Жена дяди Ахмеда.

В припадке безудержного смеха он рухнул в кресло. Смеялся он беззвучно, только его живот раздувался и трясся.

– Я пришел сказать... Дядя Ахмед послал меня... – начал было я.

– Чего он хочет для своей коровы – масла или муки?

– Он думает, что завтра не сможет выйти на работу. Уж очень плохо его жене.

Голосом, полным гнева, мсье Леонард произнес:

– Мне нужны на ферме работники, а не грудные младенцы.

Он встал с кресла, сделал несколько шагов, затем сказал, глядя на дверь:

– Завтра же установлю на ферме правило, ограничивающее рождаемость, иначе ребятни здесь будет больше, чем кур.

Сделав еще несколько энергичных шагов, словно пытаясь утвердить за собой это право, он вернулся к столу, на котором стояла бутылка вина, наполнил стакан и залпом выпил его. Затем взглянул на меня и развел руками:

– Твой дядя Ахмед только и умеет, что плодить детей. У меня. например, вообще нет детей, а у него что ни год новый появляется!

Я был еще мал и не стал размышлять над словами мсье Леонарда, а он снова сел в кресло, вылил в стакан все, что оставалось в бутылке, и сказал:

– Я один отвечаю за ферму, за детей и за кур, за женщин и за коров, за мужчин и за мулов – за все. А ферма сейчас под угрозой.

* * *

В самом деле, все мы – лнцщ, скот, земля – составляли то, что называется ФЕРМОЙ, а ФЕРМА – это мсье Леонард. Он без конца говорил об этом. Мы, дети, вообще не чувствовали разницы между мсье Леонардом и фермой. Представить его мы могли только на ферме а ферму – только с его широкополой шляпой. '

Я, мой отец, соседские дети, их отцы, скот... Это мсье Леонард думал о нашей жизни, о том, что нам надо есть и пить, как нам надо работать. А мы не думали ни о чем. Если он уезжал, мы ждали, когда он вернется, если спал, ждали, когда проснется, если напивался, ждали, когда протрезвеет. Мы ждали его приказа, чтобы тотчас же его выполнить. Он жил, а мы ждали...

Годы, прошедшие с тех пор, наложили свою печать на ферму, на ее жителей. Повзрослели дети, поседели взрослые, умерли старики... Народились новые животные, подохли старые, выросли новые деревья... Но не изменились две вещи: земля и мсье Леонард. Земля осталась такой же, какой и была. и мсье Леонард с его шляпой, пьянством и холостяцкой жизнью тоже. Он не умер и не поседел, словно годы не коснулись его. Таким, во всяком случае, мы, жители фермы, его видели, так о нем думали.

Странно, но мы ни разу не заметили, что мсье Леонард ничем не отличается от остальных! Заметь мы это, то поднялись бы против него еще до революции...

Обыкновенный человек, думали мы, должен пахать землю, пасти коров и овец. растить хлеб, ухаживать за деревьями, быть худым, с темной кожей и простым, как земля, лицом.

Мсье Леонард был толстый, с большим животом, лысый, с красноватой кожей. Лицо его не было сродни земле, наоборот – он старался землю уподобить себе. Нам и в голову не могло прийти, что он такой же, как мы, испытывает страх и беспокойство, голод и жажду, может даже заболеть или умереть... Да, нам это в голову не приходило, пока не совершилась революция. Тогда-то все и переменилось, даже мсье Леонард. Он стал каким-то другим, старался сблизиться с нами. Собрал он нас всех, чего еще никогда не бывало, и сказал:

– В первый и последний раз я говорю с вами как ответственный за вашу судьбу, за ферму. Мы все здесь равны. Мы неотделимы от фермы, как ферма от нас. Мы друг без друга не можем существовать. У каждого из нас своя работа, своя жизнь, свой долг. Моя работа, моя жизнь, мой долг – это заботиться о всех вас, потому что вы для меня ~ это часть фермы. Благодаря вам я не чувствую себя одиноким. Найдись среди вас кто-нибудь способный управлять фермой, я не задумываясь передал бы ему свои дела, а сам стал бы выполнять его работу. Но я знаю, что никто из вас не способен на это. Потому каждый останется на своем месте и будет защищать ферму, как собственную жизнь. А уж я о вас позабочусь. Может быть, кто-то хочет присоединиться к бандитам-феллагам1, так пусть уходит сейчас, но прежде, чем уйти, пусть подумает о своей семье. ферма не допустит, чтобы здесь жили бандиты. Так что выбирайте!

Все молчали. На том и закончилось это первое на ферме собрание.

Мы тогда не поняли, куда клонит мсье Леонард. Но очень удивились, когда он сказал, что готов, как все, работать на ферме! Я попытался представить себя на месте мсье Леонарда, но из этого ничего не вышло. Разве могу я, такой тощий, стать таким толстым, как он, и откуда мне взять такую большую, как у него, голову? А шляпа... Разве смогу я носить шляпу? Нет, сравнивать нас бесполезно, даже при очень богатом воображении. Мне никогда не стать таким, как мсье Леонард.

* * *

Если бы мсье Леонард на мгновение задумался о том, что любой человек, независимо от его умственного развития, хотя бы раз в жизни должен почувствовать себя общественным существом, ему бы и в голову не пришло устраивать собрание и произносить речь. Но абсолютное господство, которое он установил на ферме за много лет, внушило ему, что работники фермы всего лишь одна из ее материальных частей. Однако его слова пробудили, встряхнули их, они ощутили, что у них есть родина и ее границы шире границ фермы, на которой они прожили в тяжком труде всю свою жизнь. В тот вечер феллахи долго обсуждали случившееся. Кто-то спросил:

– От кого мы должны защищать ферму?

–От тех, кто работает на другой ферме!-язвительно ответил Иса, потерявший ногу на второй мировой войне.

– Самый лютый враг фермы – наш хозяин, – сказал другой феллах.

Кто-то стал говорить, что на ферме нет никого, кто бы смог ею управлять так, как мсье Леонард.

– У нас на войне, – ответил ему со своей обычной язвительностью Иса, был генерал, которого солдаты прозвали "Краснощекий". Говорили, что никто не может командовать так, как он. Но когда начинали грохотать пушки, у всех солдат появлялся румянец а самого Краснощекого никто и в глаза не видал!'

– Воевать – не пахать, – сказал один из преданных Леонарду работников. – На войне либо ты убьешь либо тебя убьют, а когда пашешь...

– Когда трудишься, – перебил его Иса, – неизвестно для кого, ты как безмозглый вол. Но вол хоть с рогами, а ты к тому же еще и безрогий.

После недолгого молчания заговорил шейх Муса, самый старый и самый мудрый:

– Дети мои, я думаю, что хозяин нас боится. А ведь боятся обычно воры.

– Не иначе как он тебя обокрал, – сказал шейху какой-то феллах.

– Да, – спокойно ответил шейх Муса, – обокрал меня, обокрал тебя... Он украл у нас эту землю.

– Чепуха! – сказал тот, кто защищал Леонарда. – Ты что, не знаешь, что ферма – его собственность?

– Его собственность?! – возмутился шейх Муса. – Он что, из Франции привез сюда эту землю?

Разговоры и споры все продолжались, а меня бросило в жар. Я чувствовал, что-то во мне изменилось. словно вся моя жизнь пошла под уклон. Ведь тот, кто защищал мсье Леонарда, был отцом Ракии... Девушки прекрасной, как пшеничное поле! У нее единственной были светлые волосы и голубые глаза.

* * *

Вечером отец решил, что мы уедем.

– Завтра солнце не застанет нас на этой ферме. Так ответил он матери, когда она попросила его подождать до утра и потом уже ехать. Отец понял из речи мсье Леонарда то, чего я не сумел понять, и не разрешил мне сбегать к соседям и сказать, что мы уезжаем.

– Не надо, они же были на собрании и, если не поняли, что замышляет этот нечестивец, только навредят, узнав, что мы уезжаем.

Я сначала не боялся ни уезжать, ни оставаться, не хотел ни того, ни другого, а мать была в странном волнении. Задыхаясь, она повторяла тот же самый вопрос, который задала, когда отец сказал нам об отъезде:

– Куда же мы поедем?

– Далеко, туда, где нас никто не знает. Где нас никто не знает! Но для этого не надо далеко уходить! Впрочем, мы и не собирались уезжать далеко. Просто у отца "далеко" означало не расстояние, а цель.

– А ты хоть кого-нибудь знаешь там, куда мы поедем?

Мама очень волнуется, это бесспорно, и ни о чем не может говорить, кроме отъезда, который несет нам опасность и страх.

– Я никого там не знаю, зато знаю людей и они знают меня.

В то время я не понимал отца, он говорил туманно, противоречиво, и лишь позднее я понял смысл его слов.

Мы должны были покинуть ферму поздно вечером, ничего не сказав соседям. Так решил отец, а мое мнение... Кто его спрашивает? Что подумает обо мне Ракия, узнав о нашем отъезде? Она ничего не скажет, но подумает про себя: "Он совсем еще ребенок". А я разве ребенок? Под Новый год мне исполнится восемнадцать. Я не боялся ни уехать, ни остаться, но меня огорчило решение отца никому не говорить о нашем отъезде. Огорчило, что Ракия узнает об этом завтра...

Если бы ее отец решил тайно уехать, сказала бы она мне об этом?

Пожалуй, нет. Ведь это было бы проявлением любви ко мне. А она никогда не говорит о своей любви. Как и остальные жители фермы. Здесь не принято говорить о любви.

Когда укладывали вещи, мать задала отцу вопрос, который вдруг открыл мне глубину пропасти, в которую мы добровольно собираемся броситься:

– Мы вернемся?

– Пока Леонард на ферме – нет!

– Значит, не вернемся.

– Кто это тебе сказал?

– Леонард никогда не уйдет с фермы...

– Хватит болтать, надо торопиться, скоро полночь,

Скоро мы покинем ферму и не вернемся, пока не уйдет Леонард. И никого из соседей не предупредим. Выйдем отсюда тайком, в темноте. Выйдем из дома и пойдем неизвестно куда...

Дорога была окутана мглой. Брат и сестра, одиннадцатилетний Ахмед и восьмилетняя Сальва, ехали на ослице, на которую мы сложили и все наши вещи. Я и отец с матерью шли пешком. Мы прошли километра три, как вдруг из-за дерева на самом краю дороги выскочил человек.

– Вы здесь умрете! – крикнул он. – Вы думали, я сплю или пьян? Леонард не спит! Вы здесь умрете! А я думал, что ты больше всех предан мне и ферме... Но ты – феллага!

– Я испугался за детей, мсье Леонард, я не бросил работу...

– Заткнись, подлец! Ступай вперед!

И мы пошли, понурив головы, под дулом винтовки Леонарда. Убьет он нас или отправит в тюрьму? Кто сказал ему о нашем уходе? Дядя Ахмед? Раскаяние жгло мне душу, это ведь я причина такого поворота судьбы. Не проболтайся я, ничего бы этого не случилось. Мы шли к дому Леонарда, безмолвная мгла скрывала дорогу, и только собаки лаяли, когда мы проходили мимо домов. В доме дяди Ахмеда я увидел свет. Значит, это он выдал нас и теперь радуется, что Леонард нас накажет. Предатель! Вот наш дом. В нем темно. Сердца наши сжимаются от боли.

– Мсье Леонард, – говорит отец, – прошу вас, разрешите моей семье вернуться домой, а со мной делайте что хотите, я один за все в ответе, это я решил уехать.

– Иди... иди... У вас тут больше нет дома. Все вы головорезы, феллаги.

Мы прошли мимо родного дома как чужие. Глядя на дома феллахов, едва видневшиеся во мраке, я думал: "Все они тут чужаки. И если бы ушли, их постигла бы та же участь, что и нас! Почему мсье Леонард всем владеет? Не мы ли сделали тут все своими руками? Ведь он даже корову пасти не способен. Куда же мы идем? В дом Леонарда? Что нам там делать?"

Мать шла впереди, я-за ней, за мной шел отец, а позади всех – Леонард, чтобы не выпускать нас из поля зрения, как пастух, который идет за стадом коров. Да, мы были словно скотина, а Леонард был человеком и даже больше нашим господом на земле. Я невольно обернулся, чтобы понять, чем же он отличается от нас, но не смог его рассмотреть, так как между нами шел отец. Вдруг я споткнулся и упал.

– Что ты плетешься как слепой, – закричал отец, – смотри под ноги!

Отец поднял меня, и я занял его место перед мсье Леонардом. До его дома было всего метров сто. У меня в кармане лежал нож, который отец купил в Бусааде.

Меня отделял от Леонарда какой-нибудь шаг, я был уверен, что он не успеет пустить в ход винтовку. Я вытащил нож из чехла и, не колеблясь, вонзил его ему в грудь. Решение это созрело само собой, когда Леонард сказал, что не позволит нам вернуться домой.

Странно, но он даже не пытался защищаться. Сделал несколько шагов и грохнулся на землю. Из его горла вырывались прерывистые стоны, похожие на чахоточный кашель, который мучил его всю жизнь. Я думал, отец обрадуется, обнимет меня, похвалит за то, что я спас семью от Леонарда. Возьмет меня за дрожащую руку, и мы вместе пойдем по дороге, но он в страхе и гневе вскричал:

– О горе! Что ты наделал?!

Леденящий холод пронзил мое тело.

Отец склонился над Леонардом, стал хлопотать, пытаясь перевязать ему рану, бормотал ругательства и осыпал меня бранью, охая и ахая над Леонардом...

Господи! Кто же прав – отец или я!

– Отец!

– Замолчи! Ты угробил ферму, погубил Леонарда... Давай перенесем его в дом.

– Отец, уйдем отсюда, пока нас никто не увидел, скорее!

– Помоги мне – или убирайся!

– Мама!

– Ты отрезал нам путь жизни, спасай себя, если можешь.

Не знаю, сколько времени я простоял, растерянный, изумленный. Что делать? Спасать ли себя, как сказала мать, или помогать отцу?..

Отрезал путь жизни...

Как хотелось мне знать, что такое путь жизни, какого он цвета.

Отец с матерью подняли Леонарда и положили его на ослицу, согнав Ахмеда и Сальву. Дети подошли ко мне. И в этот момент я решил идти иным путем, не тем, которым шли мои родители. Мгла обволокла ферму, скрыла и их путь, и мой. Мы расстались во мгле...