Текст книги "Кристофер Марло"

Автор книги: А. Парфенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Парфенов А
Кристофер Марло

А.Парфенов

Кристофер Марло

"...защищаясь и ради спасения своей жизни, тогда и в том месте вступил в борьбу с названным Кристофером Морли {Фамилия Марло писалась его современниками не менее чем в 6 вариантах: транскрипция фамилий в Англии конца XVI в. вообще была крайне неустойчивой.}, чтобы отобрать у него упомянутый кинжал; в каковой схватке этот Ингрэм не мог уклониться от названного Кристофера Морли; и так случилось в этой схватке, что названный Ингрэм, защищая свою жизнь, нанес тогда и в том месте упомянутым ранее кинжалом, стоимостью в 12 пенсов, названному Кристоферу смертельную рану над правым глазом глубиной в два дюйма и шириной в один дюйм; от каковой смертельной раны вышеупомянутый Кристофер Морли тогда и в том месте тотчас умер".

Так коронер двора ее величества Елизаветы I излагал в докладе Канцлерскому суду на казенной судебной латыни обстоятельства смерти поэта Марло, происшедшей 30 мая 1593 года в местечке Дептфорд, близ Лондона. Меньше чем через месяц королева подписала помилование убийце.

То, что официально было признано случайностью, по мнению Томаса Бэрда, проповедника и публициста, которому выпало на долю быть школьным учителем Оливера Кромвеля, обнаруживало явственные следы перста божия.

"В атеизме и нечестии не уступая прочим, о ком шла речь, равное с ними всеми понес наказание один из наших соотечественников, на памяти многих, именуемый Марлин, по профессии – ученый, воспитанный с юных лет в университете Кембриджа, но по обычаю своему драмодел и непристойный поэт, который, дав слишком много воли своему уму и жаждая скачки с отпущенными поводьями, впал (поделом) в такую крайность и ожесточение, что отрицал бога и сына его Христа, и не только на словах кощунствовал над троицей, но также (как достоверно сообщают) писал книги противнее, утверждая, что наш спаситель – обманщик, а Моисей – фокусник и совратитель народа, что святая библия – лишь пустые и никчемные сказки, а вся религия – выдумка политиков. Но поглядите, что за кольцо господь вдел в ноздри этого пса лающего..."

Немногие, кто знал подлинную причину гибели Марло, предпочитали молчать. "Бедный покойный Кит Марло!" – вот и все, что мог сказать его товарищ по университету и по неблагодарному призванию писателя Томас Нэш.

За кулисами инсценированной агентами тайной полиции драки в таверне Дептфорда осталась человеческая трагедия, тем более значительная во всех своих эпизодах, что она была зерном трагического искусства великого предшественника Шекспира.

Обстоятельства жизни большинства английских драматургов конца XVI века известны лишь по отрывочным и скудным сведениям. Они нередко затемнены легендой, анекдотом или намеренной ложью. Марло не представляет здесь исключения. Обо многом в истории его жизни можно говорить лишь предположительно, многое неизвестно совсем.

Двадцать девять лет, которые прожил Марло, он провел в городах. Среди них самую важную роль в его жизни сыграли три города: Кентербери, где он провел свое детство, Кембридж, где было закончено его образование, и Лондон, в котором прошли семь последних лет – время его творческой деятельности. Кентербери – город большой старинной славы, в нем находятся собор и дворец архиепископа – главы национальной церкви, обладающего правом короновать английских монархов. В течение многих веков кентерберийская святыня гробница Томаса Бекета, непокорного архиепископа, убитого в церкви гонцами разъяренного Генриха II, – привлекала паломников со всех концов Англии. К середине XVI века в религиозной жизни Кентербери произошли большие изменения, отразившие перемены во всей Англии. Зависимость от римского папы была уничтожена, власть верховного руководителя церкви перешла к королю; в Кентербери, как и в других местах, были закрыты монастыри, а их имущество и земли конфискованы. Реформация тесно связала церковь с государственным аппаратом, абсолютизм – с христианской догмой. Отныне враг короля был врагом церкви, а враг церкви – врагом короля. Кроме того, Реформация принесла с собой в Кентербери еще одно нововведение: в Королевской грамматической школе за, счет церковных доходов стали обучать пятьдесят мальчиков.

Другая важная черта в облике города – это то, что через Кентербери проходит большая дорога Лондон – порт Дувр. Горожанам легко было увидеть контрасты Англии, почувствовать, нем она живет. В дороге джентльмены, уезжающие в Италию и Францию путешествовать и учиться; солдаты, воевавшие на континенте не столько ради славы, сколько ради хлеба насущного; купцы с грузом из Дувра; тайные агенты правительства с поручениями и письмами – во Францию, Германию, Италию и даже Турцию. На дороге много нищих: в графстве Кент, как и в других областях Англии, в течение многих десятилетий земли, ранее принадлежавшие крестьянским общинам, насильственно "огораживались", то есть переходили в руки крупных земельных собственников, а это лишало множество крестьянских семей средств к существованию. Зато на огороженных полях густо зацвели яблоневые сады: Кент поставлял в Лондон – город с населением около двухсот тысяч человек – огромное количество фруктов.

В Кентербери, в семье мастера цеха сапожников и дубильщиков Джона Марло 26 февраля 1564 года родился сын Кристофер.

Семья Джона Марло не была богата, хотя сам он был мастером и работал вместе с подмастерьями. Средства для того, чтобы нанять учителя для маленького Кристофера, нашлись не сразу. Получив необходимые первоначальные знания, Кристофер поступил в грамматическую школу переростком (четырнадцати лет) и на церковную стипендию.

Среди его детских впечатлений, вероятно, одно из самых ярких посещение Кентербери королевой Елизаветой, когда Марло еще не было десяти лет. В городе устраивались празднества, торжественные процессии; две недели толпа пышно одетых высокомерных придворных заполняла Кентербери. Позднее в пьесах Марло триумф героев зачастую связывался с пышными процессиями и шествиями.

В его памяти остались и мрачные средневековые "достопримечательности" города: камера смертников в Западных воротах (из окна этой камеры приговоренного выталкивали с петлей на шее, и он повисал на городской стене); рассказы о казни в Кентербери монаха Стоуна (он был брошен живым в котел с кипящей водой, а затем вздернут на виселице). Зато ни в одном из сочинений Марло мы не найдем упоминания о главной "достопримечательности" города – соборе, мимо которого Кристофер в детстве проходил каждый день, направляясь в школу. Герои, созданные его воображением, склонны скорее мечтать о разрушении гордых храмов, нем любоваться ими.

Немногое известно о школьных годах Марло. Быть может, одна реплика в трагедии "Эдуард II" подсказывает, какие воспоминания Марло сохранил о них. Ученый из Оксфорда Болдок, призывая короля к смелым действиям, говорит укоризненно:

Как будто бы король еще школяр

И нужно вашу милость как ребенка

Держать и в подчинении и в страхе.

В грамматической школе Марло занимался латынью, основами греческого; в школе учили также пению и правилам стихосложения, В 1580 году Марло был среди выпускников школы. Он оказался одним из счастливцев, которым представилась возможность продолжать свое образование в Кембриджском университете. Несколько стипендий для уроженцев Кентербери, окончивших Королевскую грамматическую школу, были недавно учреждены в Кембридже архиепископом Паркером. С марта 1581 года Марло – студент кембриджского колледжа Тела Христова. По традиции, сыновья небогатых родителей готовились в университете к духовной карьере; эта же перспектива была открыта и для Марло.

В 80-е годы XVI века Кембриджский университет представлял собой в значительной мере светское учреждение; черты средневекового богословского центра, каким он был еще в первой трети века, отступили на второй план. Исчезли толпы монахов, в праздности проводящих время в alma mater; схоластическому богословию пришлось потесниться: большинство юношей из богатых и знатных семей готовились к светской деятельности и занимались главным образом латынью, риторикой, изучали античных авторов, знакомились с античной философией и астрономией. Исчезла и ничем не ограничиваемая свобода средневекового студенчества; жизнь 1300 кембриджских студентов была строго регламентирована. Вставали рано, перед началом учебного дня читалась общая молитва, лекции и подготовка к экзаменам продолжались до вечера. Нельзя было носить длинные волосы, одежду модного покроя или из шелка. Стипендия (шиллинг в неделю) выдавалась только при условии посещения занятий и выполнения университетских правил. Впрочем, суровый режим и строгие правила относились только к студентам из небогатых семей – к таким, как Марло.

Но в одном наставники – а вместе с ними и добрая сотня проповедников при университете – ни для кого не делали послаблений: это – чистота веры воспитанников. Ересь и самое страшное зло – католицизм – выслеживались с полицейской зоркостью.

Правда, продуманная система религиозного воспитания иногда "давала осечку"; почти одновременно с Марло в Кембридже учился Френсис Кетт, который еще в университете или несколько позже стал приверженцем секты унитарианцев и был сожжен за ересь в Нориче в 1589 году.

Начиная с марта 1581 года, когда Марло был внесен в списки студентов Кембриджа, его имя стало чаще встречаться в официальных и неофициальных документах; неизмеримо больший след годы, проведенные в университете, оставили и в его произведениях.

Доктор Фауст, персонаж трагедии Марло, изображен воспитанником университета в немецком городке Виттенберг. Однако, присмотревшись внимательнее к Виттенбергу Марло, мы увидим в нем Кембридж с его аудиторией для диспутов (Schooles) и студенческим жаргоном, В "Эдуарде II" Марло, предвосхищая английских эссеистов начала XVII века, рисует иронический и точный в бытовом и психологическом отношении портрет типичного университетского ученого: черная одежда, расчетливая скромность, потупленный взор и никому не нужная тонкость в употреблении вместо propterea quod союза quandoquidem {Вследствие чего... учитывая сие (лат.).}.

В диалоге герцога Гиза и Рамуса в пьесе "Парижская резня" Марло обнаруживает осведомленность в основных положениях философии Рамуса и даже в его терминологии; в этом сказывается особенность кембриджской научной жизни: система логики Рамуса и сама личность ученого-протестанта, погибшего от руки католического убийцы, вызывали в университете сочувственный интерес,

В университете Марло основательно изучил классические языки. Если Бен Джонсон мог с чувством превосходства сказать о Шекспире, никогда не учившемся в университете: "Он слабо знал латынь, а греческий еще слабее", о Марло никто бы этого не сказал.

Античные авторы и среди них любимейший – Овидий – составляли постоянный круг чтения Марло; он приобрел способность использовать миф и античный сюжет для выражения его собственных поэтических переживаний, еще в Кембридже он перевел на английский язык "Любовные элегии" Овидия (после первой же публикации в 1599 году этот перевод был сожжен по приказу архиепископа Кентерберийского за "безнравственность" содержания) и первую книгу эпической поэмы Марка Аннея Лукана "Фарсалия" Сюжет поэмы "Геро и Леандр", трагедии "Дидона, царица Карфагена", частые мифологические ссылки и сравнения, цитаты из "Метаморфоз" Овидия, трагедий Сенеки, из Аристотеля вот самый беглый перечень классического арсенала творчества Марло. Университет впервые познакомил Марло с глубинами теологии; в них рождалось и знание "священного" текста, и истолкование его, и сомнение в его истинности. В "Тамерлане Великом", "Мальтийском еврее" и в особенности в "Трагической истории доктора Фауста" богословские вопросы – "специальность" Марло зачастую становятся предметом обсуждения; в этих пьесах находят выход мучавшие Марло религиозные сомнения.

Наиболее глубокое воздействие на молодого поэта университет оказал тем, что приобщил его к могучему и многообразному идейному течению эпохи гуманизму. В XVI веке образование, культурное самовоспитание в несравненно большей мере, чем в наше время, было делом индивидуальным, предпринимаемым "на свой страх и риск". Трудно сказать поэтому, когда именно и с какого автора началось знакомство Марло с этим общеевропейским культурным движением, которое зародилось в Италии в XIV веке и к концу XVI века прошло уже много стадий развития.

Английский гуманизм, в истории которого Марло принадлежит выдающееся место, именно в XVI веке стал мощной плодоносящей ветвью европейской гуманистической культуры. Процесс разрушения средневекового общественного уклада и созревания новых, буржуазных социально-экономических форм – главный источник развития идеологии гуманизма – в Англии начался позднее, нем в таких странах, как Италия и Нидерланды. Английский гуманизм воспринял идейное богатство и художественный опыт итальянского и французского, нидерландского и испанского Возрождения, пафос борьбы передовых европейских гуманистов против идеологической диктатуры церкви, против кастовости феодального мировоззрения, запиравшего человека в клетку сословия, профессии. Была воспринята новая система ценностей: идеал гармонической, физически и духовно совершенной личности; открытие для искусства красоты реального внешнего мира и сложного мира человеческих переживаний; интерес и доверие к точному знанию в противовес "потусторонней" направленности средневековой философии и ее схоластическому методу; наконец, глубокое освоение различных сторон культуры античного мира.

Но решающую роль в выработке собственной гуманистической культуры в Англии сыграли особенности исторического развития страны.

В XVI веке переживает период расцвета английский абсолютизм, который защищал не только интересы господствовавшего феодального дворянства, но и интересы буржуазных и буржуазно-дворянских кругов. С классической четкостью идет в стране процесс первоначального накопления капитала, затрагивая судьбы масс населения, неся социальным низам множество бедствий. Английское общество начинает осознавать свою национальную общность. Однако даже в самом конце XVI века Англия экономически была в гораздо большей мере феодальной, чем буржуазной страной. Еще одна характерная черта английской действительности XVI века заключается в относительной демократизации общества, в снижении межсословных барьеров. Это было вызвано, главным образом, тем, что капиталистической деятельностью были заняты не только часть горожан, но и многие дворяне, а правительство охотно повышало социальный ранг удачливых предпринимателей.

В связи со спецификой английской истории гуманизм в Англии, являясь реакцией на средневековье, в то же время тесно связан с его традициями. Как и в других странах, английское гуманистическое искусство богато социальными оттенками, но наибольшего расцвета и величайшей художественной силы в Англии достигла драма – искусство, доступное всем. В многообразном единстве ее форм и тем отражалось крепнущее национальное общество, которое сменяло пестрый конгломерат средневековых общин; лучшие произведения гуманистической драмы были близки интересам и художественному мышлению народа.

Интерес и сочувствие к сильной индивидуальности, характерные для гуманизма в целом, разделялись и английскими гуманистами. Их представление о человеке начиналось с отдельной личности, наделенной безграничными, еще не испытанными силами и возможностями, "...эпоха, которая нуждалась в титанах и которая породила титанов по силе мысли, страстности и характеру, по многосторонности и учености" {"К. Маркс и Ф. Энгельс об искусстве", М. 1957, т. 15 стр. 346.}, нуждалась также и в искусстве, которому была бы свойственна высокая романтика. Английская драма XVI века в особенности тяготеет к исключительным, острым положениям, страстным, титаническим характерам, к эмоционально напряженному стилю речи. В редких случаях гуманистическая романтика сочетается с отходом от конкретной действительности в фантастический, утопический мир; в тесной связи с общей материалистической тенденцией английского гуманизма в искусстве и прежде всего в драме развиваются реалистические черты, тенденция к многосторонности в изображении человека, к психологической мотивировке действий персонажей, конкретности языка; при этом получают новую жизнь, бесконечно варьируясь, старые – античные и средневековые – формы, рождаются новые.

Рядом с ярко выраженным устремлением к идеалу в английском гуманистическом искусстве живет острое ощущение трагического. Идеалы гуманистов подвергались жестоким испытаниям. Развитие буржуазных отношений раскрывало перед гуманистами не только реакционность средневековых форм жизни, но и противоречия общественного прогресса: кровавые войны, деградация личности в суровом и жестоком мире, утрата гуманистами оптимизма – все это получает художественное воплощение в гуманистической драме.

Марло разделил с гуманистами и любовь к античности, и ненависть к средневековым авторитетам, и титанизм идеала. Он был хорошо знаком с философскими системами, возникшими в эпоху античности, а впоследствии воспринятыми и переработанными гуманистами: платонизмом, учением стоиков, с гедонистическим эпикуреизмом Лоренцо Баллы; в его произведениях ясно различимы следы изучения поэзии итальянских гуманистов школы Петрарки, "Неистового Роланда" Ариосто, поэмы английского гуманиста XVI века Эдмунда Спенсера "Королева фей". Возможно, в пересказе он познакомился с идеями итальянского гуманиста Никколо Макиавелли. Марло в высшей мере было свойственно сознание глубоких, а иногда и неразрешимых противоречий, окружающих человека эпохи Возрождения.

Три года, необходимые для подготовки к получению степени бакалавра, были посвящены наукам – богословию, философии, риторике, логике – и друзьям. Марло близко сошелся со студентом Кембриджа и будущим литератором Томасом Нэшем. Нэш принадлежал к тому же социальному кругу, что и Марло; обладая даром острой наблюдательности и ироническим складом ума, он стал в дальнейшем первоклассным сатириком. Другое знакомство университетских лет сыграло дурную роль в жизни Марло; он сблизился с Томасом Уолсингемом, племянником сэра Френсиса Уолсингема, фаворита королевы, члена важнейшего органа королевской власти – Тайного совета и руководителя английской тайной полиции.

В 1583 году Марло получил первую ученую степень и продолжал занятия, готовясь к экзаменам на степень магистра. Но уже с середины следующего года в университетских ведомостях отмечаются частые и продолжительные отлучки Марло из Кембриджа. В одну из таких отлучек он побывал на родине, в Кентербери. В других случаях цель и место назначения его поездок неизвестны. Постепенно в университете начали распространяться странные слухи: Марло католик, он намеревается бежать в Реймс, где иезуиты готовят в своей семинарии обращенных в католицизм англичан к деятельности тайных миссионеров, а вернее – обучают ремеслу соглядатаев и заговорщиков против протестантской королевы.

Слухи эти, очевидно, дошли до магистра колледжа, потому; что, когда Марло направил ему прошение о допуске к магистерским экзаменам, оно было отклонено под благовидным предлогом: бакалавр Марло провел слишком много времени в отлучках. Однако спустя некоторое время корпорация колледжа неожиданно получила предписание Тайного совета. В нем строго указывалось, что слухи о переходе Марло в католицизм ложны и распускаются неосведомленными людьми; что Марло оказал услуги ее величеству; и колледж не должен чинить ему препятствий в получении степени. Хотя университет и пользовался самоуправлением, вступать в конфликт с грозным Советом колледж, конечно, не решился.

Возможно, что своими связями с Тайным советом Марло обязан Томасу Уолсингему. Будущий пэр Англии в эти годы сам регулярно выполнял тайные поручения правительства, получая за это вознаграждение, В царствование Елизаветы сеть тайных агентов в стране и за ее пределами непрерывно расширялась. Нельзя сказать с уверенностью, какие именно "услуги" оказывал Марло; возможно, они были связаны с поездками на континент, где Англия поддерживала борьбу протестантов против католиков.

Итак, автономия университета попрана, Марло признан политически благонадежным членом общества. Он магистр искусств.

Но следующий шаг, предпринятый Марло, как бы зачеркивает все предыдущее. Марло не принимает духовного сана, он едет в Лондон, чтобы начать жизнь профессионального драматурга.

До 70-х годов XVI века в Англии не было писателей, для которых литературный труд был бы единственным источником средств к существованию. Словесным искусством занимались на досуге люди, обладавшие известным состоянием или получавшие средства на государственной службе или еще от какого-либо рода деятельности. Среди английских писателей и поэтов XVI века мы встретим богатых дворян, юристов, секретарей знатных лиц, университетских преподавателей и т. д. Эти люди считали для себя зазорным продавать издателям плоды своего вдохновения и хоть в какой-то мере уподобляться безвестным сочинителям уличных баллад – пожалуй, единственным в то время представителям профессионального творчества. Кроме того, плата, которую могли предложить издатели, была ничтожной.

Профессиональный труд литератора стал возможен в ту пору, когда невиданную раньше популярность приобрели светские театральные представления, отличные от отживающих свой век средневековых мистерии и моралите, и в Лондоне стали один за другим строиться постоянные народные, или публичные, театры. В 1576 году первый такой театр был выстроен Джемсом Бербеджем, за ним последовали другие. К началу XVII века в Лондоне насчитывалось около двадцати театров – количество внушительное и для столичного города XX века.

Наиболее популярной фигурой в народном театре стал актер. Драматурги занимали гораздо более скромное место. Когда через сорок лет после открытия первого лондонского театра крупнейший английский комедиограф Бен Джонсон издал свои сочинения, назвав их "Труды", нашлось немало весельчаков, покатывавшихся со смеху над серьезностью этого заглавия. В начале же этого сорокалетия, когда репертуарный запас был беден, а пьесы держались на сцене не дольше недели, труды драматургов были поневоле поспешны, им не хватало опыта, знания сценических возможностей; еще не было крупных мастеров, которые смогли бы выразить многообразные интересы поистине универсальной аудитории театра, где встречались все сословия английского общества. Драматургам приходилось зачастую перелицовывать старые пьесы или работать группой – один создает сюжет, другой разрабатывает интригу, третий пишет диалоги. Оплата их труда была очень скромной: достаточно сказать, что пятиактная трагедия обходилась театру во столько же, а то и дешевле выходного актерского костюма для этой же трагедии. Драматурги-профессионалы жили тяжелой, часто – полуголодной жизнью. Многие из них искали покровителей среди аристократов, писали почтительные посвящения в надежде получить денежный "подарок".

Одновременно с ростом популярности театральных зрелищ росло количество влиятельных врагов театра и его создателей. Сторонники разнообразных протестантских сект, стремившихся очистить английскую церковь от остатков католицизма – пуритане, – видели в театральных зрелищах пагубу для христианских душ. Считалось, это актеры нарушали библейское запрещение носить платье противоположного пола (дело заключалось не только в том, что в пьесах по ходу действия происходили маскарадные переодевания, – все женские роли исполнялись юношами); театральные зрелища обвинялись в непристойности; кроме того, скопление народа в театральных зданиях способствовало распространению эпидемических болезней. При вспышках эпидемий холеры или чумы театры немедленно закрывались по распоряжению городских властей.

Для пуритан – торговцев и предпринимателей, представители которых занимали господствующее положение в лондонском муниципалитете, – одной из самых досадных сторон театрального "соблазна" было то, что театр внушал подмастерьям и наемным рабочим чувства и мысли, неподобающие их сословию,

Театры, пьесы и их сочинители подвергались ожесточенным нападкам в памфлетах пуританских проповедников. Лондонский совет, пользовавшийся в черте города полнотой власти (королевский двор находился в Вестминстере, тогда еще самостоятельном городе), изгнал театры за пределы Лондона, на южный берег Темзы. Театрам удалось закрепиться лишь в нескольких "вольных территориях" внутри города, на которые власть городского совета не распространялась.

У драматического искусства были и свои защитники. Крупнейший авторитет в области эстетики поэт сэр Филипп Сидней выступил с трактатом в защиту поэзии и драмы, но, однако, он высокомерно отозвался о пьесах, идущих на сценах лондонских театров: низкопробное шутовство в неподобающих местах, пестрота и неправдоподобие действия претили вкусу гуманиста-аристократа.

Королевские чиновники подвергали театральный репертуар строгой предварительной цензуре; за литераторами же, как людьми общественного дна, был учрежден особо бдительный надзор. Нашлось немало критиков пьес, о которых саркастически упоминает Бен Джонсон в прологе к комедии "Варфоломеевская ярмарка", – "...присяжных толкователей, действующих в качестве этакой политической отмычки, субъектов, которые с курьезной торжественностью распознают, кого автор разумел под торговкой пряниками... какое "зерцало для правителей" дано в образе судьи, или какая знатная дама изображена под видом торговки свининой, или какой государственный муж – под видом торговца мышеловками, и прочее, и прочее".

Надзор и "критика" упомянутого выше рода велись так серьезно, что редкий из драматургов мог похвастать тем, что не побывал в тюрьме и на допросе, чаще всего – по подозрению в политической или религиозной неблагонадежности.

Судьбы и даже имена английских драматургов 70-х годов остались неизвестными. Что касается группы литераторов, пришедших в народные театры вместе с Марло в конце 80-х годов, то биография большинства из них заканчивается печально, Роберт Кид умер, по преданию, на лондонской улице от истощения, сломленный тюрьмой и пытками; Роберт Грин окончил жизнь в отчаянной нищете, отрекшись от своего творчества и друзей; Томас Нэш был принужден некоторое время скрываться от судебного преследования; трагична судьба самого Марло.

Однако именно эти драматурги, известные под именем "университетских умов" (к их числу относятся также Джон Лили, Томас Лодж и Джордж Пиль), оказали плодотворное воздействие на развитие английского театра XVI века. В пьесах этих драматургов произошло слияние двух культурных традиций, ранее мало соприкасавшихся: традиции средневекового народного театра и ученой гуманистической драмы.

Почти все "университетские умы" действительно учились в Кембриджском или Оксфордском университете; все без исключения были разносторонне образованны и начитанны в античной и современной литературе. Незнатное происхождение облегчило им путь к демократическому зрителю. В народный театр они пришли с опытом школьных постановок комедий Плавта и трагедий Сенеки на латинском языке и английских подражаний этим авторам, основательно изучив образцы красноречия и шедевры европейской гуманистической лирики. Эта традиция определила гуманистическую проблематику, пьес "университетских умов", подсказала формы для создания драматических характеров, несла в себе необходимый "строительный материал" драматических монологов.

Вместе с тем, они восприняли многие особенности средневекового театра, который был рассчитан на массовую аудиторию; в этом театре было свойственно вводить в действие большое количество персонажей, свободно обращаться со сценическим временем и местом действия, чередовать серьезное и смешное в одном и том же спектакле.

Переплетение и слияние этих разнородных элементов в творчестве "университетских умов" сообщило ему гибкость и богатство способов воплощения художественных замыслов. Общенародный характер аудитории и интенсивность развития общества, к которому обращался с подмостков английский гуманистический театр XVI века, определили его необычайный динамизм.

С 1587 года Марло начинает свою театральную деятельность. В Лондоне он поселился в районе Нортон Фольгейт – поближе к театрам. У него завязывается дружба с Робертом Грином – талантливым драматургом и прозаиком, воспитанником Кембриджского университета. В это же время совместно с Томасом Нэшем Марло была написана трагедия "Дидона, царица Карфагена". Сюжет ее следовал одному из самых драматических эпизодов "Энеиды" Вергилия – истории любви карфагенской царицы к Энею, корабля которого буря забросила к берегам Северной Африки. Эней, повинуясь божественному приказу, покинул Карфаген и направился со своими спутниками в Италию; Дидона же в отчаянии покончила с собой. Пьеса не пользовалась большим успехом; диалоги в ней вялы, схематично изображен неверный возлюбленный Дидоны. Лишь в монологах самой Дидоны, в которых использован поэтический материал послания Дидоны из "Героинь" Овидия, угадывается страстный, насыщенный хорошо продуманными гиперболами стиль Марло. Дидона – один из немногих психологически углубленных женских образов в его творчестве. Страсть, охватившая ее целиком, – это вызов богам, трагическая попытка перебороть силой одного чувства сверхчеловеческую волю. В отличие от мягких, уступчивых и несамостоятельных женских характеров, которые создал Марло впоследствии, Дидона обладает чертами сильной, бунтующей личности, она сродни центральным героям его трагедий.

Подлинным дебютом Марло на лондонской сцене была постановка в сезоне 1587-1588 года огромной десятиактной трагедии "Тамерлан Великий". Первую ее часть Марло, возможно, написал еще в Кембридже. "Тамерлан" определил первенство Марло среди современных английских драматургов; эта пьеса имела громкий и продолжительный успех.

Сила воздействия "Тамерлана Великого" на современников и прежде всего на народного зрителя заключалась в силе мечты о сказочно грандиозном возвышении человека, вооруженного лишь верой в свою судьбу и презрением к земным и небесным авторитетам.

Зрелище было одновременно и заманчивым и устрашающим. Мир, изображенный Марло, представал в зареве пожаров, а беспрерывных столкновениях огромных и безликих человеческих масс, залитым кровью невинных жертв. Поток перечислений племен и армий, экзотически звучащих названий областей Азии и Африки создавал почти зрительное впечатление огромных пространств, на которых управляет множествами людей воля полководца Тамерлана.