Текст книги "Один такой"

Автор книги: А. Миров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Наша страна как нескромно разлитый по планете океан, что так неприятно давит своей необхватностью на самомнение соседних лужиц.

– Подумаешь, просто неразумное скопище рандомных капель, – отметит про себя, а то и вслух при наличие собеседника, некий нерасположенный к мокрой мощи наблюдатель.

Ваша правда, безымянный критик, океан – это действительно всего-навсего множество крупинок воды, как и страна наша – череда упразднённых официально, но живых и здравствующих ментально уездов. Да в этом-то и вся прелесть чего-то большого и бескрайнего – в его видимых рядовому глазу составляющих. Только вот презрительному взгляду всей этой красоты не схватить. Здесь же не просто раз-два моргнул и визуально обогатился. Нет, тут сноровка и внимательность необходимы. Так просто выудить тонущие в безбрежном целом частички не получится. А ещё сложнее в несимпатичной массе узреть что-то напротив привлекательное. Как говорится, отделить краевые зёрна от сверхдержавного колоса.

– Так не бывает! – бросится на амбразуру вербальной распри помянутый ранее спорщик.

– Если мне неинтересен весь океан, – присоединится к дискуссии другой скептик, – Имеет ли смысл разменивать на его каплю своё драгоценное время?

Имеет, дорогие мои вещатели, ещё как имеет. Всё на этом свете не лишено смысла. Если не брать в контекст закон о запрете курения в, так сказать, общественных местах. Это что, курильщик не общество, что ли? Перегаром и чесноком, значит, в этих самых местах дышать можно, а курить – ни-ни. Окропившие всё вокруг авто лёгким вашим, значит, не во вред, а только белизны прибавляют, а вот, ежели, кто рядом сигаретку подожжёт – конец, впору вешаться. Ибо ничего хуже пассивного курения сатана ещё не придумал. Или это просто на слово «пассив» у населения такая нездоровая реакция?

Ладно, заговорили вы меня. Сейчас не об этом. Сей час я не в доказательство, а развлечения ради, исключительно для вас устрою литературную экскурсию. И пусть моё повествование – всего лишь сочетание знакомых слов, но именно тебе, мечтающему о хорошей книге читателю, конгломерату костей и амбиций, решать: имеет ли пресная толика право на существование в океане и можно ли найти в народе человека.

Глава 0.

Случись вам оказаться в районе реки с томным названием Койка, мой вам совет, не поленитесь: преодолейте несколько маховых саженей строго на Юг. Не пожалейте скопленных в мегаполисах калорий: разомните пыльными туфлями позвоночник не толерантной к пешеходам колее. Вашему пытливому оптимизму предстанет во всей своей первозданности природа-мать. Да не просто мать, а мать-одиночка. Брошенная мужем-благодетелем во имя инфраструктуры-профурсетки.

И, значится, идём мы с вами строго вдаль: растрескавшаяся твердь внизу, развалившаяся синь поверху, а посередине....

– Гвоздик?

– А посередине – вы! Острый гвоздь в крышку гроба моей лени и почётный гость сего рассказа. Ну и я с вами, так сказать, заодно.

Нам будто бы удалось попасть в тот интимный момент, когда Бог успел создать только землю и небо. Река Койка не в счёт. Она, положим, была уже, есть уже и, сами понимаете, двигаться надо дальше. Дальше и дальше.

Когда болтовня кучкующихся над водяной гладью стрекоз канет в безмолвие, а бездорожье покажется основой бытия, считайте, что мы уже донесли свою суть до нужного места.

– Ничего не поменялось! – стукнет обгрызенным матерью-природой каблуком умаянный путешественник. – Вокруг всё та же высушенная до порошка грязь, окаймленная плешивыми деревьями.

Да ну бросьте вы свои избалованности, любезный мажор транспортного дискомфорта. Лучше смахните с потных век разнузданную истерику и гляньте вон туда. Да-да, именно туда. Видите долговязый кованый забор с нашампуренными на его пики беспомощными облаками? Ну-с, вот мы и пришли. Осталось всего ничего: проскользить вдоль причудливого кружева металла строго налево. Для пущей решимости можно дополнить перемещение указательным пальчиком, коему будет регламентировано легонько цепляться за узорчатую изгородь. И так вплоть до самого упитанного столба, который вместе со своим братом-двойняшкой заботливо поддерживает железное полотно двери.

Заметили? Столбы именно двойняшки – не путать с близнецами!

– Какая разница? – устало выдохнет пыль мой привередливый спутник.

Вот сразу видно, нет у вас рождённых в одно с вами время ближайших родственников. А на нет, как говорится, Басманный суд вам.

Ну, довольно витиеватых дискуссий, стучите. Да не по столбу! В дверь! Ну и что, что звонок висит?! Он вам что, работать обязан? Его сказано было повесить, так вот он и висит. Стучите, говорю.

– Пароль! – мягким басом осведомился некто за дверью.

Что вы пожимаете плечами? Пароль я знаю. И все, кто имеет хоть какое-то отношение к обнимаемому забором городу тоже знают. Да, именно: за творчеством неизвестного кузнеца находится город. И этот город, вы не поверите, кишмя кишит его жителями. У него даже на карте своя отметочка имеется. Правда, не на каждой карте: новые издания отчего-то брезгают марать себя конечным пунктом нашего путешествия. Да и сам город в долгу не остаётся. Вы же видите этот забор? А столбы-двойняшки? Дверь? Это вот ответочка снобистским выпадам молодых картографов.

А ведь раньше сей град крепко прижимал к себе за версту веющую уважением аббревиатуру «ЗАТО»: закрытое административно-территориальное образование. И на карте у сами, который с усами, знаете кого ему выдавалась почётная красная точка. Местные магазины хвастались дефицитными для всех остальных, «незатошных», городов товарами. О том, что, оказывается, существует такое явление как «преступность» население узнавало только из газет. Двадцати процентные надбавки к зарплате за то, что живёшь в ЗАТО, не оставляли ни малейшего шанса на противостояние чувству превосходства.

Однако после развала союза нерушимых республик советских у нашего героя отняли статус «закрытый». С особо секретных карт скромно населённый пункт переместился на карты общедоступные. Народ, надо сказать, даже как-то обрадовался: мол, если уж и пал режим секретности, то хотя бы простой люд из других городов о них наконец-то узнает. Но не тут-то было. Отметили наш стратегически важный в прошлом объект раз, потом другой, а на третий пропустили. Вот река Койка, вот сестра её Малая Койка, а города-то нет.

Да и чего его собственно обозначать? Наполеон там не останавливался, даже в виде торта. Гитлер и тот мимо прошёл. Я уж не говорю про памятники Владимиру Ульянову – вот ни одного не стояло. И самого населения – кот наплакал, причём не просто кот, а обезвоженная тушка скупого на эмоции хвостато-усатого животного. И чего сим недоразумением карты марать?

Государство в этом вопросе не заняло сторону рассекреченных затошников. Быть может, сознательно, а, может, у них там по кабинетам современные карты разложили. Посему чиновьи умы и слыхом не слыхивали про обиженный город. Не слыхивали и заодно не вмешивались.

А раз так, решили местные жители, то и мы к вам, неуважаемые все остальные, тоже копчиком повернёмся. Как мы были закрытыми, так теперь ещё закрытее станем! Вот вам забор, вот вам столбы-двойняшки, ещё приплюсуйте сюда дверь и слово «пароль», что требовательно озвучивает незнакомый, должный пугать голос.

Современную власть, как вы понимаете, здешние люди на дух не переносили. Причём любую. Голосовать не ходили принципиально. Правда, до них и бюллетеневоз не доезжал. Да ну, если бы и доехал, ни один человек этот отросток пропагандистской гидры и на порог бы не пустил. Но симпатизировать же кому-то надо?! Чай не в политическом вакууме живут. Ориентир же ж нужен. Двигаться-то, собственно, куда?

– Да в Европу! – лихо махнул кто-то когда-то.

– Да! В Европу! – подхватили тогда же какие-то остальные.

Эх, в Европу так в Европу. А в Европе у нас что? Какие весомые отличия? Чтоб вот обмазаться ими с ног до головы, и каждый встречный-поперечный моментально в горячем пиетете ниц грохался.

– Ну, во-первых, это свобода! – единогласно осенило жителей.

Да, свобода – это хорошо. Свобода – это точно по-европейски. Только вот здешних, вроде как, никто и не зажимает. Прав у жителей – завались. Хочешь, эти права так ешь, хочешь, на зиму маринуй. Были, конечно, мелкие потуги да вкрадчивые посягательства из центра: когда в местной Управе вежливые звонки не только раздавались, но заодно и интересовались, мол, говорят, вы там у себя забор установили. На что тутошнее вече бесцветным голосом рапортовало:

– Так это не говорят, а наговаривают. Забор, естественно, имеется, но то эстетика, а не эгида. Посему извольте нас не тревожить более подобными инсинуациями.

И главная власть изволила. Звонки прекратились, а селектор так и не провели. Посовещавшись сами с собой, жители положили, что пришла пора обидеться окончательно. Мол, вот настолько им там, в зажравшейся нерезиновой на нас плевать. Нет, вы подумайте, даже уговаривать не стали. А раз так, то самое время переходить ко второй части европейской инициации. Что там у нас далее по списку? Чем там в Европах промышляют?

– Говорят у них не по-нашему! – выплеснул в лицо мэру один из присутствующих.

– Не по-нашему, – выдохнул согласие глава города.

Оказалось, не так-то это и легко – европейские ценности на себя натягивать. Это ж что теперь – весь люд переучивать на другой лад? А на какой другой? Их же, этих ладов, будь они не ладны, там столько, что никакой запоминалки не хватит. И чего это вообще они, ну то есть мы, должны переобуваться? Нам эти лапти испокон веков ноги жмут. Мы, в конце концов, уже к каждой грамматической мозольке привыкли. Зачем нам от этой великости и могучести отказываться?

– Нет и ещё раз нет! – мэр хлопнул себя по выдающейся грудной клетке пухлой рукой.

– А как же Европа? – пискнул неопознанный с задних рядов.

– А мы ей, Европе твоей, привет по-другому передадим! Город наш обозначим на латыни. Латинский же все понимают? Ну в Европах-то поймут? Поймут! Поймут и узнают, что есть, есть такой островок в этом океане монархических скреп, который хоть и омывается недемократическими водами, но сам себе вполне наплаву!

Громкие аплодисменты умаянного деспотично душным помещением электората поставили точку в окончательном превращении города в часть Европы. Правда, в процессе так называемого колдовства вынырнул один вопросик. Небольшой такой, но, зараза, важный: с какой конкретно буковки этого самого иноземного алфавита начинать писание? С этой вот или вот с той? Они ж, буковки эти ненашенские, обе эквивалентны одной нашенской.

Поскольку не все в бывшем ЗАТО и с родным-то языком на ты, пришлось рюкзак с инициативой, смелостью и ответственностью взваливать на себя господину мэру.

– Пиши эс, – безапелляционно заявил глава города. – Да не эту! А ту эс: эс как доллар!

Таким презательевым образом появился на территории бескрайнего, как океан, государства город с именем латинским. И, если его, городок наш, раньше не наносили на карты, то и теперь существенно ничего не изменилось. Хотя как это – ничего? А самосознание граждан? Раньше же ж они только одной ногой были в Европе, а теперь и вторую конечность уверенно подтащили в край равенств и свобод.

– Пароль? – снова вопросил страж из-за железной двери, втиснутой в семейные узы столбов-двойняшек. – Вы куда?

Окидываю тебя, мой вынужденный спутник, высокомерным взглядом и, собрав в лёгкие побольше пафоса, бойко выдаю:

– В город S, S как доллар!

Глава 1.

В городе Эс, эс как доллар, самое красивое утро. Здесь солнце не просто шлёпается на небосвод, аки плевок хулигана-прохожего, тут целая церемония переливов из уверенного пурпура в скромный бордо с венчанием претендующего на синь неба в золотистый слиток. Это вам не замызганный столичными облаками неряшливый выкидыш, что не доживает, как правило, и до полудня. Это настоящее рождение солнца. В общем, смело верьте мне на слово: утро здесь совершенно необыкновенное и необыкновенно совершенно.

Опирающее ажно на три колонны здание Управы сонно щуриться в ответ на пиршество восхода. Слегка скукоживается, потом расправляется и вдохновенно замирает, не в силах отлепить от окон солнечное пришествие. Белая двухэтажка, что часами позже затянет в себя всех самых важных чиновников, с завистью наблюдает на буйством красок. Она словно надеется, что вот именно в этот раз ей таки удастся оторвать себе хоть толику разноцветия.

А то надоел уже, ей-богу, этот бледный официоз. Высокопоставленному строению, может быть, тоже хочется имидж сменить. Вон, заместитель главы Управы по работе с населением Погремушкина Леонелла Кузьминична волосы уже пятый раз перекрашивает. И это только за последнюю неделю! А зам по вопросам здравоохранения Симона Ахилловна Паркинсон снова, поди, в новых туфлях прибудет. Только в одной паре её обувки оттенков больше, чем во всём здании местного самоуправления. А некогда бежевый двухэтажный дом культуры в день окончательного присоединения к Европе как перекрасили в молочный, как нарекли Управой, так и оставили его фасад в бледном покое.

– Обидно, – шмыгнет форточкой важное здание, прозванное в народе Койкой.

Да-да, по имени той самой реки, от которой мы с вами принялись путешествовать.

– Очень обидно, – подтвердит распахнутая с торца дверь.

Это сторож и по совместительству дворник Искандер Лопаткин направился эффективно поражать окружающие загрязнения. Едва первый лучик мягко поскребётся в окошко подсобки, как без трёх годиков сорокалетний паренёк уж на ногах. Пока солнышко аккуратно отодвигает серую шторку, дабы упасть на закатанный временем палас, Искандер уже доедает омлет из четырёх яиц и одной помидорки. Поправив чёрные с вкраплениями седины усы ровно двумя пальцами: указательным и средним, Лопаткин выдвигается к месту свершений.

Казалось бы, всего лишь ночка прошла, а прилегающий к Койке двор совсем пал в неприличие. Нечёсан, неубран, одним словом – оскверняет важность Управы по самое не балуй. Но Искандер засучит рукава да как открыто нанесёт метлой высокоточный удар по разбросанным фантикам и потерянным окуркам. Вот, совсем другое дело. Теперь тут и главе этой самой Койки пройти не стыдно. О, а вот собственно и он: на кровно-заработанном джипе подруливает к зданию.

Таких машин в городе ровно две: у главы Управы и у главмилиционера. Или в простонародье: у начальника Койки и у главмента. Как вы понимаете, реформу МВД, наградившую милиционеров режущим слух именем «полицейские», жители Эски прогнали, не успела она о себе до конца заявить. Поэтому охранять европейский городок продолжила родная отечественному сердцу милиция. Но не одна, а под управлением генерал-майора Паркинсон-Кубышкина Мстислава Игнатовича. Да-да, мужа той самой модницы от медицины Симоны Ахилловны Паркинсон.

В своё время пышная леди Симона по причине острой непереносимости фамилии Кубышкина недвусмысленно намекала тогдашнему просто майору о том, что при заключении брака хорошо бы молодой семье зваться Паркинсонами. Эту фамилию, в конце концов, ещё её прадед носил – заслуженный акушер советского союза. На вялые претензии Мстислава, что и его прадед носил фамилию, правда, не Паркинсон, а Кубышкин, Симона предупреждающе склоняла голову к правому плечу. Влюблённому по самые погоны офицеру ничего не оставалось, как смириться. Но только на половину! Дабы на своей службе, что опасна и трудна, окончательно не прослыть подкаблучником. А уж страсть зама по медицине к разноцветным туфлям на шпильках-небоскрёбах давала коллегам Мстислава Игнатовича ой какие соблазнительные поводы для шуток. Сюда же приплюсуйте разницу в росте и весе на тридцать сантиметров-килограммов в пользу мадам Паркинсон. Чувствуете, какая большая любовь у главного милиционера?

– Доброе утречко, Ися, – вывалилось из окна джипа под ноги закончившему мести дворнику. – Смотри, как я могу! – радостно и одновременно колеблясь оповестил своего единственного зрителя глава Койки, приступая к маневрированию меж каменных клумб.

Искандер безучастно наблюдал за низкоскоростным передвижением высокого начальства. А чего переживать? Клумба чай не из стекла – устоит, а за автомобиль пусть сам начинающий водитель тревожится.

– Чайник заварочный! – как снисходительно ласково поминал своего давнего товарища товарищ главмент Паркинсон-Кубышкин.

Между прочим Мстислав Игнатович вызвался собственной головой отвечать за обучение городского главы водительским навыкам. Посему начальник Койки сдавал на права честно и самолично. Вам, наверное, этот способ незнаком, но вот в Эске подобная метода сохранилась как единственно возможная. Будь ты хоть мэром, хоть его женой – изволь таки усадить свою великосветскую персону за руль автомобиля с механической коробкой передач.

– Ися! Смотри! – глава Управы с ребяческим восторгом тянул внимание из дворника Лопаткина. – Ой!

Левая фара начальственного джипа, не выдержав столь тесного контакта с вазоном, ничего лучше не придумала, как треснуть. Начинающий водитель, пытаясь исправить ситуацию, как это часто бывает, своё положение только усугубил. Фара, склонённая к ещё более интимной встрече с клумбой, огорчённо осыпалась на ранее выметенную до последней грязной молекулы дорожку.

– Вы в порядке? – равнодушно осведомился Искандер, приблизившись к умолкшему джипу.

– Да, – неохотно отозвался автолюбитель. – Только Кубышкину ничего не говори! И, это, отгони его, – он погладил пострадавшего по кожаному рулю, – Куда подальше, чтоб жена не увидела.

Дверь внедорожника открылась, и на усеянную пластмассками тропу спрыгнул полноватый мужчина сорока пяти лет от роду. Знакомьтесь, Погремушкин Эразм Эразмович – глава Управы города Эс, честно избранный мэр, образцовый супруг зама по работе с населением Леонеллы Кузьминичны и по совместительству закадычный приятель главмента Мстислава Паркинсон-Кубышкина.

Завидев жёлтую иномарку, что, подобно сытому лебедю, величаво втюхивала свою блестящую тушку на территорию, пытавшийся храбриться перед подчинённым Эразм вжал голову в плечи и с неожиданной для его мэрской комплекции скоростью устремился в Койку. Лопаткин устало закатил глаза. Закрыв дверь травмированного джипа, Ися ничтоже сумняшеся принялся подметать то, что когда-то было фарой.

Из припаркованного в противоположном углу канареечного авто показалась голубая туфля. Потом вторая. Минутой позже окружающее пространство украсила целая Симона Паркинсон. Совершенно ничего не замечая вокруг, зам по медицине неспешно приводила в порядок алую юбку. У шёлковой одёжки во время езды словно затекли мышцы, и теперь ткань, покрывшись судорогами, никак не хотела распрямляться.

Взглянув на себя в блестящий бок иномарки, Симона пришла к выводу, что она и так хороша. Надо признать, к данной словесной конструкции Паркинсон приходила ежедневно, но сей факт совсем не означал, что мысленный путь проделан зря. Тут, собственно, ради этого, так сказать, и шли.

– Не горбись! – на глаза заму по медицине случайно попался выпадающий из общей картины прекрасного дворник тире сторож.

Лопаткин, опершись подбородком о черенок метлы, засмотрелся на пестрящую солнечными бликами кучку пластмассовых осколков. Услышав требовательный совет Симоны, Искандер неторопливо выпрямился и ещё с меньшим энтузиазмом пожелал плывущей к зданию Управы даме здравствовать.

Сёме, как называла Паркинсон супруга мэра, перечить было абсолютно невозможно. Это вам и главмент Мстислав Игнатович подтвердит. А вот сама Леонелла Погремушкина это дело бесконечно обожала, что, откровенно говоря, носило взаимный характер. Ни один день не имел шанса пройти вне препирательств Сёмы и Лёни.

Симона Ахилловна же в долгу оставаться не любила, именно поэтому не справившийся с управлением глава Управы поспешил ретироваться, едва колёса жёлтой иномарки Паркинсон коснулись периметра Койки. Ведь, если уж у тебя не получается примирить свою жену с женой друга, то в таком случае, будь добр, не давать повод последней для излишних насмешек над первой.

А вот, кстати, она – та самая первая: первая и единственная красавица Управы, по искреннему убеждению самой Погремушкиной. Стройная, аки метла Искандера, Леонелла бодро чеканила асфальт не менее стройными каблуками. В отличие от мужа сдать на права у неё так и не получилось. Что, вне сомнений, было целиком и полностью на остатках совести Сёмы. Завидев ненавистное авто цвета мерзкого желтка, Погремушкина впилась когтями в ладони. Однако, как и в прошлые разы, поцарапать имущество Паркинсон она так и не решилась.

Лопаткин проводил апатичным взглядом сосредоточенную на своей обворожительной персоне Леонеллу Кузьминичну и резким движением смёл бывшую фару на совок. Прилипшие к осколкам солнечные лучи разом потухли в недрах жестяной урны. Прислонив метлу к пестрящей астрами клумбе, Искандер направился к спящему джипу. Пора уже сей уличающий мэра в криворукости элемент отогнать куда подальше. Как говорится, долой с глаз любопытных чиновников и вон с языка ехидной Паркинсон. Да и время сейчас такое: ещё минут двадцать, и набежавшая толпа страждущих поработать на благо города Эс разорвёт умиротворяющую тишину на утомительные лоскуты.