Текст книги "Кеннаски во тьме (СИ)"

Автор книги: А Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Кокоулин А. А.
Кеннаски во тьме

(конкурсное)

Первым делом, конечно, следует пояснить, кто такой был господин Кеннаски.

В центре кластера Ландорри где-то между семидесятым и восьмидесятым этажами есть кабинет, попасть в который рядовому ику можно только в двух случаях – если господину Кеннаски что-то от вас надо или если господин Кеннаски лично хочет понаблюдать, как вы сдохнете, брызгая кровью на его светло-серый ковер.

В кабинете нет окон. Стены его отделаны фальшивыми панелями под дерево. За панелями прячутся детекторы, боевые дроны и генераторы искажений. Светло-серый ковер протянулся от дверей до массивного стола с ромбовидным узором на тумбах и матовой электронной столешницей.

Свет приглушен, и пространство кабинета кажется зыбким, слегка вибрирующим.

За столом, под нависающим колпаком нейроконтроллера, находится роскошное кожаное кресло с высокой спинкой. Господин Кеннаски, откинувшись, в белой сорочке и смокинге сидит в нем уже восемь лет. Поза его неизменна с того самого дня, как Линда Бенбауэр разрядила игломет ему в грудь.

Говорят, первый год тонкие графитовые стержни так и торчали из господина Кеннаски – он находил в них мрачную прелесть. Тело его определенно умерло, но сознание, большей частью давно уже размещенное на смарт-хэдах в "Хаплоне" и не одном десятке промежуточных сетевых накопителей, отнеслось к физической смерти как к досадному, но далеко не фатальному недоразумению.

В конце концов, выстроенная им империя не требовала наличия у создателя ни ног, ни задницы, ни сердца.

Тело господина Кеннаски накачали бальзамическими нанитами и слегка модифицировали под удаленный нейроконтроль. Сторонник минимализма, господин Кеннаски смог кивать, открывать мертвые глаза и говорить через встроенный в горло модулятор. Этого хватало, чтобы решать судьбу тех, кого он желал увидеть.

Шмерца взяли прямо в студии.

Он только вошел во вкус, копаясь в психопрофиле недалекой цыпы и мягко подправляя рисунок типических реакций, как сеть пропала начисто. Удивиться он не успел, потому что в течение следующей секунды куда-то пропало и сознание. Парни господина Кеннаски не привыкли заморачиваться и использовали банальный удар дубинкой по стриженному затылку.

Профессионалы.

Шмерц в силу особенностей своей работы мог бы перечислить с десяток более обходительных способов коррекции поведения, но вынужден был признать, что по скорости и эффективности с аккуратно приложенной к черепу пластиковой отливкой не сравнится ничто.

Он очнулся в светлом помещении кремового цвета в глубоком, утилитарной формой похожем на унитаз пластиковом кресле и в той же одежде, в которой проводил сеанс. То есть, в трусах и в майке, захватанной жирными от дешевой искусственной еды пальцами. Честно говоря, Шмерца это несколько нервировало.

Кто-то на мгновение приложил ему лед к затылку, поставил на ноги и смазанным жестом пригласил к высоким двустворчатым дверям.

– Вперед.

– Извините, – обернулся Шмерц, – можно хотя бы узнать...

Добротный пинок придал ему ускорение. В пинке имелась мудрая простота – иди, придурок, и не разговаривай.

Светло-серый ковер за дверью лизнул подошвы. Шмерц замер, лопатками чувствуя, как за спиной сошлись створки.

Где, что он натворил? Нет, он не мог...

– Господин Кеннаски!

Голос Шмерца сорвался.

– Подойди, – произнес сидящий за столом человек в смокинге.

Господина Кеннаски в Ландорри да и в ряде соседних кластеров поминали чаще Тримурти и Христа, поэтому не удивительно, что Шмерца потянуло опуститься на колени. Остановила его трезвая мысль, что охранный интеллект кабинета может расценить всякое нетривиальное действие как попытку нападения на хозяина.

– Я жду, – напомнил о себе человек.

На подгибающихся ногах Шмерца понесло к столу.

– Господин Кеннаски!

– Дальше не надо, – остановил его голос из модулятора, когда до выступающей кромки столешницы оставалось не более двух метров. – Стой.

Шмерц прижал руки к груди.

– Я понимаю, что любого человека можно обвинить в нарушении установленного порядка, – торопливо заговорил он, – но клянусь вам, господин Кеннаски, что если и есть за мной какие грехи, то сделаны они совершенно без умысла навредить вам, вашим далеко идущим планам и вашему успешному бизнесу...

– Заткнись.

– Да-да, – энергично закивал Шмерц.

Мутно-серые, слюдяные глаза господина Кеннаски открылись, всплыли из-под сизых век.

– Заткнись, – повторил он. – Мне не интересны твои грехи. Мне интересны твои умения. Сможешь отловить психовирус?

Вопрос был прост, но все, что смог Шмерц в следующие десять секунд, это не упасть в обморок.

– Вообще-то я не энперфект, – сказал Шмерц, когда его привели в белую, с голубыми переливами овальную комнату. – Вам, скорее всего, нужен энперфект, а я, как ни прискорбно это сознавать, не имею достаточной квалификации...

– Ты подходишь, – оборвал его господин Кеннаски.

Его тяжелый и мрачный голос звучал в звонкой пустоте комнаты и – дублем, через коммуникатор – у гостя под черепом так, что пальцы на ногах поджимались сами собой.

– И все же, – расставшись с трусами и майкой, Шмерц закрутился под вывинтившимися из пола ловкими манипуляторами, – я... ай... только психопаст, мой профиль – маски, коррекции поведения... ой-ей... нейромедиаторные воздействия...

Холодные полоски, облепившие его с головы до щиколоток, щекотно прорастали под кожу.

– Я знаю, – сказал господин Кеннаски. – Ложись.

Тонкостенная кювета с выдавленным на дне углублением в виде человеческой фигуры опустилась с потолка и подмигнула зеленым огоньком.

– Не смею вам перечить, – задрав ногу, Шмерц ловко опрокинулся в углубление. – Просто здесь, в Ландорри, работает энперфект Югир...

– Уже не работает, – сказал господин Кеннаски.

– Почему?

– Умер.

Слова застряли у Шмерца в горле.

Кювета с шипением принялась заполняться желтоватой пеной словно тестом для домашнего пирога. Коммуникатор под черепом пощелкал, от уха до уха прошла сквозь мозг невидимая раскаленная игла.

Шмерц сморщился.

– А что за вирус-то? – спросил он.

Потом была тьма.

Тьма колыхалась, будто штора от сквозняка, и потрескивала. Шмерц считал периоды наполнения среды. Господин Кеннаски вылепился на третьем десятке. Он был в белоснежном костюме с распустившимся розовым бутоном, приколотым к нагрудному кармашку, словно пятном крови в месте выстрела.

Может, питал слабость к эффектам, а, может, напоминал себе о бренности физического бытия.

Выглядел господин Кеннаски гораздо лучше своего тела, в это же время мертво сидящего в кабинетном кресле.

Чуть одуловатое, властное лицо с крупным носом и сросшимися у переносицы бровями надвинулось на Шмерца. Светло-серые глаза заглянули в него, как в бельевой шкаф.

– Поднимайтесь, – сказал господин Кеннаски.

Повинуясь приказу, Шмерц воплотился в среде невысоким человеком, одетым в джинсы и синюю, с узором, рубашку.

– Я, честно говоря, привык обходиться без излишней визуализации, – сказал он, щурясь от нарастающего во тьме света. – И сосредоточиться проще, и доступ, простите, к инструментарию и проблемным участкам происходит на порядок быстрее.

– Требования безопасности, – сказал господин Кеннаски. – Именно из-за простоты доступа. Садитесь.

Свет схлынул, и Шмерц обнаружил себя на берегу. Небо было белесо-голубым. Море – чуть зеленоватым. Солнце висело мутным пятном над головой. Дешевый пластиковый столик под выцветшим зонтом белел на приподнятой смотровой площадке, огороженной гнутыми перилами. Волны с шипением лизали бетонное основание.

– Это Коста-Маратто, – сказал господин Кеннаски, когда Шмерц опасливо угнездился рядом с ним на стуле под зонтом. – Я был там три или четыре раза.

– Пустынный вид.

Господин Кеннаски тяжело двинул челюстью, но ничего не сказал.

Некоторое время они молча созерцали море, гнилой зуб скалы метрах в двухстах от берега и одинокую птицу, парящую в вышине.

На песке лежали водоросли и медуза. Бриз теребил тент.

– Когда-то мне здесь было хорошо, – сказал господин Кеннаски.

– Понимаю, психоактивное воспоминание, – сказал Шмерц.

Господин Кеннаски стукнул пальцем по пластику, словно пригвоздил муху.

– Я держу под собой три кластера, – сквозь зубы произнес он, глядя на психопаста. – Кроме того, мое слово кое-что значит еще в четырех. Это большая игра и большие деньги. Серьезные дела. Люди, которые соперничают со мной, и свора молодых пижонов, которые точат зубы на все, что плохо лежит, должны быть уверены, что я стою твердо...

Щуря глаза, он переждал порыв ветра.

– Но стоит с моей стороны проявиться слабости, пожалеть одного, не достаточно строго наказать второго, отсрочить выплаты долга третьему, как это порождает сомнения в моей способности контролировать жизненное пространство и решать дела. А это чревато проблемами как для меня, так и для любого из ин-комьюнити, потому что я отождествляю собой для них и закон, и порядок, и работодателя, и Господа Бога.

– То есть, вы проявляете слабость? – уточнил Шмерц.

– Спонтанную. И не я.

– А кто?

– Вирус.

– Я не знаю, как он появился во мне, – сказал господин Кеннаски угрюмо.

– Давно?

– Возможно, со дня физической смерти.

– Когда Линда Бенбауэр...

Господин Кеннаски соединил пальцы в щепоть, и Шмерц онемел.

– Это имя здесь не произносится.

Светло-серые глаза посмотрели так, что Шмерц понял: обострять, если он хочет остаться в живых, нельзя.

– Теперь говорите, – разлепил пальцы господин Кеннаски.

– Может так быть, что он был внесен заранее? – осторожно спросил Шмерц.

– Да. Через меня проходят петабайты трафика. Около десяти процентов составляют шпионские, рекламные или деструктивные модули. Еще двадцать процентов могут содержать вредоносные вложения.

– Это именно психовирус?

– Да. Он влияет на принятие решений и сидит глубоко во мне. Ваша задача – найти его ядро и вырезать из меня ко всем чертям.

Несколько секунд Шмерц молчал.

– А энперфект Югир, он занимался вашей проблемой?

Господин Кеннаски кивнул.

– Занимался. А потом почему-то решил, что ему совсем не хочется жить и выпал с сорок третьего этажа.

– Сам?

Господин Кеннаски позволил себе короткую улыбку.

– Конечно, нет. Такие люди, как Югир, почему-то очень часто начинают считать себя умнее других. Видимо, копание в чужих мозгах как-то возвышает собственные.

Он наставил палец на солнце и сдвинул его вниз.

Стало темно. Под зонтом зажглись разноцветные лампочки. Над пляжем поплыла тихая музыка, словно где-то, невидимый, притаился ресторанчик с музыкантами, играющими по вечерам. Две гитары и маракасы.

Что-то испанское, древнее, давно забытое.

– Он пытался утаить информацию? – спросил Шмерц.

– Он пытался ей поделиться, – сказал господин Кеннаски.

– А мое будущее?

– Зависит от твоих успехов. Но память я тебе в любом случае обнулю. Это не обсуждается.

– Энперфект Югир что-то успел выявить?

– Да, он определил несколько эпизодов, где вирус проявил себя явным образом. К сожалению, на этом мы и расстались.

Шмерц вздохнул.

– В сущности, я готов начать.

– Прекрасно, – сказал господин Кеннаски. – Посидим еще чуть-чуть.

Шмерц подумал, что если вирус находится в памяти господина Кеннаски, он мог прорасти глубоко в его прошлое. Странно, что он пробрался на смарт-хэды «Хаплона» незамеченным. Разве что существовал в господине Кеннаски как множество латентных модулей. А инициация и сборка произошли вместе с физической смертью.

Такое вполне возможно.

Солнце упало в море. Погасли лампочки под тентом. Какое-то время господин Кеннаски и Шмерц сидели в темноте, слушая, как затухает перебор гитарных струн.

– Моя память – не самое приятное место, – сказал господин Кеннаски. – А выбранные эпизоды показывают неприглядную сторону моей работы.

– Я – психопаст, – сказал Шмерц. – Мне приходилось править психику разных людей. Хоть я и предпочитаю избегать визуализации, в некоторых случаях это было необходимо. Поверьте, я видел всякое и один раз даже чистился.

– Как это?

– Удалял из памяти то, что увидел.

Господин Кеннаски хмыкнул.

– У меня все проще.

Первый эпизод произошел в обшарпанном гостиничном номере где-то на окраине кластера.

Гостиницы такого типа служили убежищем для разного рода мутных личностей, переселенцев, искателей лучшей жизни, опустившихся иков, фриков-трэшеров, любителей "клубнички" и геномодификантов без работы.

В памяти господина Кеннаски номер был выстроен с изощренной точностью.

Помещение имело размеры три на пять метров, желтоватый пластик формировал пол, стены и потолок, информационный экран занимал часть стены. Три стула, стол, вспененные диван и кресло числились мебелью. Один из дальних углов занимал округлый модуль санузла. В другом белело продавленное ложе для выхода в сеть.

– Пока ничего не вижу, – сказал, оглядевшись, Шмерц.

– Запускаю действие, – сказал господин Кеннаски.

Свет мигнул, и в номере объявились трое.

Один ик, худой, небритый, в черном свитере и узких брюках, видимо, только что получивший чувствительный удар, без движения лежал на полу. Двое других, одетых в комбинезоны, стояли над ним с каменными лицами.

– Я могу? – спросил Шмерц.

Господин Кеннаски кивнул, и психопаст пошел вокруг дивана, разбивая пространство на эмоционально теплые и холодные тона.

Дальняя стена оказалась не интересна, почти стерильный, глубоко-синий окрас. Легкой желтоватой гаммой были тронуты стол и предметы на нем – бутылка дешевой водки, стакан, голорамка и несколько раскинувшихся веером кредитных карточек "чек-линкей".

Самые сильные чувства, как и положено, в памяти господина Кеннаски вызывал человек без сознания. Фон четкий, алый.

– Чуть вперед, если можно, – попросил Шмерц.

– Пожалуйста, – ответил господин Кеннаски.

Один из мордоворотов сгреб в кулак свитер на груди лежащего и без какого-либо усилия придал тому сидячее положение. Второй зарядил кулаком с оббитыми костяшками в подставленную челюсть. Действовали они будто одно целое.

Х-хэк!

Голова ика безвольно мотнулась. Брызнула кровью расплющенная губа.

– Вы контролировали обоих? – спросил Шмерц.

– В какой-то мере, – сказал господин Кеннаски. – Они слышали мои команды. Я видел то, что видели они.

Шмерц остановился напротив дивана, пристально вглядываясь в просветы между спинами и руками.

– Не знаю, – сказал он. – Не чувствую перебоев.

Господин Кеннаски дождался, пока парни в комбинезонах, покачивая плечами и морща низкие лбы, выйдут в двери.

– Тем не менее, – проговорил он, – этого идиота я должен был убить. По своим собственным правилам. Но не убил. Почему-то.

Второй эпизод случился в глухом переулке нижнего яруса.

Шестеро против одного. Тусклый свет лампочки под железной лестницей. Кирпичная стена. Над головами – потрескивающая вывеска: "Королевы звериного эмотанца". Несколько заваренных дверей, мусорный контейнер и арка, забранная решеткой.

Худой парень с тату, превратившим половину его лица в холодный металлический череп, отступил к стене.

– Его тоже должны были убить? – спросил Шмерц.

– Да, – ответил господин Кеннаски.

– Почему?

– Он пошел против своего босса. Босс этот через ряд ступенек, конечно, но подчиняется мне. Как ты понимаешь, урон его имиджу – урон мне.

Они стояли сбоку, наблюдая, как шестеро иков из уличной банды обступают бывшего собрата полукругом. Здесь тоже были тату. Лисы, волки, механические шкатулки. Странная и тупая мода, на взгляд Шмерца, приживалась на нижних этажах кластера.

– Вы присутствовали через одного из парней? – спросил Шмерц.

– Нет, – господин Кеннаски поправил розу. – Не мой уровень. Глупо и непродуктивно иметь армию электронных зависимых болванчиков. Это умаляет инициативу и естественный отбор. Я следил через дрона.

Он поднял глаза.

Шмерц запрокинул за ним голову, и в темноте уходящих вверх перекрытий, надстроек и переходов наткнулся на угловатый силуэт робота-наблюдателя.

– Понятно.

Раскладка была привычная.

Господин Кеннаски видел в шестерке преданность и готовность к исполнению приказов. Одновременно он присматривался к бойцам, оценивая их физический и умственный потенциал. К тому же кровь и схватка его будоражили. Насилие он любил и считал одним из самых действенных инструментов в достижении необходимого результата.

Что еще?

Шмерц взглянул пристальней. Похоже, господин Кеннаски в некоторой степени еще и отдыхал, наблюдая за схваткой.

Ровные тона. Тонкая струйка скуки. Легкий насмешливый интерес к нескольким человеческим силуэтам, прячущимися за окнами своих квартирок и за решеткой арки. Обыватели. Крысы. Вас тоже волнует, когда кто-то дохнет?

Смерть Шмерц ощутил как нечто непреложное. Она должна была произойти. Да. Это было холодное, острое, как язык пламени, движение души.

Дзон-н!

Шмерц вздрогнул от звона обрезков железных прутьев. Парень не собирался сдаваться. Припертый к стене, он яростно отбивался от осторожничающих иков.

Дин-н! Донг! Дан-н!

Железо било о железо. Коротко вспыхивали искры. Тени нагибались и отскакивали. Татуировки щерили пасти и сверкали глазами. Душа господина Кеннаски пела от возбуждения. Шмерц чувствовал исходящие от него жаркие волны нетерпения.

Дзон-н!

Парень пропустил удар и согнулся. Один из нападающих тут же обрушил прут на выставленное плечо. Раздался хруст. Парень, вскрикнув, отмахнулся вслепую, и ближний убийца рухнул с разбитым коленом.

– С-сука-а!

Шмерца, казалось, приподняло на волне ярости от господина Кеннаски. Защищающийся, улыбаясь окровавленным ртом, отбил еще несколько ударов, едва не выколол кому-то глаз, но, в конце концов, раскрылся и поучил удар тяжелым ботинком в живот.

Его железка выпала из руки.

– Бей!

Бойцы, исключая получившего по колену воющего ика, сомкнулись над упавшим врагом. Прут вверх, прут вниз. Выдох: х-хэк! Парень сворачивался эмбрионом и как мог прикрывал голову. Ни хрена это не помогало.

– Хватит!

– Стоп! – сказал Шмерц.

Действие остановилось. В свете лампочки вздернутый прут кровожадно засиял алым.

– Это вы сказали "Хватит!"? – обернулся Шмерц к господину Кеннаски.

– Я, – признал тот.

– Почему?

– Это ты и должен выяснить.

– Вы пожалели парня?

Господин Кеннаски рассмеялся.

– Я? Ты уверен? У меня не было никаких причин его жалеть. Что мне какой-то дохлый ик?

– Но я не вижу...

– Не разочаровывай меня, психопаст. Это вирус.

– Мне нужно забраться поглубже в вас, господин Кеннаски, – заявил Шмерц.

– Потому что ты ни черта не видишь? – спросил господин Кеннаски.

– Возможно, вирус мимикрирует. Запускает нейронные реакции, встраиваясь и тут же видоизменяя мотивационные нейропептидные цепочки.

Они подошли ближе к замершей группе членов уличной банды. Господин Кеннаски, поддернув белоснежные брюки, опустился на корточки.

– Смотри, психопаст, – ухватив за рукав, он заставил Шмерца сесть рядом. – Погляди-погляди.

Кровь текла по асфальту ручейком.

Парень еще прикрывал голову локтем, но, кажется, делал это из последних сил. Удачный удар разбил ему челюсть. Порванная губа висела долькой грейпфрута. Волосы на лбу торчали липким ершиком, портя впечатление от тату.

– Думаешь, мне его жалко? – спросил господин Кеннаски.

– Вы можете отмотать эпизод к моменту перед криком? – спросил Шмерц.

– Конечно.

Ики судорожно задвигали телами, отклоняясь и в обратном порядке нелепо взмахивая прутьями. Парень подтянул ногу к животу, вобрал в себя кровь и залечил челюсть.

– Все! – сказал Шмерц.

Действие снова остановилось. Прогоняя массивы параметров и чередуя меняющиеся графики психопрофиля, Шмерц сдвинул руки. Господин Кеннаски недовольно сморщился.

– Куда ты лезешь?

– Извините, если это неприятно, – сказал Шмерц.

– У меня такое ощущение, будто мне засунули палец в задницу, – сказал господин Кеннаски. – Я еще помню, что она у меня была.

– Можно третий эпизод?

Третий эпизод был наполнен шуршанием и стрекотом.

Собственно, насколько понял Шмерц, человек, который предстал перед ними, в свое время также полностью переселился на смарт-хэды, как и господин Кеннаски. Лицо он имел испуганное и худое. Нос его почему-то был простужено-красен. Странное желание иметь насморк в виртуальной среде.

– Здравствуйте, господин Кеннаски, – сказал человек печальным голосом.

Шмерц повернулся и увидел, что господин Кеннасски раздвоился. Прежний господин Кеннаски в белом костюме, наклонив голову, остался стоять на белом, неясной фактуры полу, а из-за спины его вышел господин Кеннаски номер два – темно-синий костюм, мокасины и ковбойская шляпа.

– Итак, мой дорогой Ривчейз...

Господин Кеннаски номер два развел руки в стороны. Он явно был доволен.

– Я смотрю, ты внял моим словам.

– Да, господин Кеннаски. Я теперь почти не трачу ваши ресурсы.

– Тратишь, по нижней шкале, но тратишь. И не отрабатываешь, Ривчейз.

– Я стараюсь, – произнес человек с насморком.

– Думаю, я был слишком добр к тебе, – господин Кеннаски номер два погрозил пальцем. – Как ты знаешь, моя доброта оплачивается отдельно.

– Вы хотите стереть меня? – спросил Ривчейз.

Глаза его влажно заблестели.

– А что мне остается делать? – вздохнул господин Кеннаски номер два. – Зазывала из тебя плохой, маркер никудышный, фильтр и сторож дерьмовые, а со всем остальным программные модули справляются на порядок лучше. Были бы у тебя деньги, я смог бы продлить тебе аренду моего пространства...

– Я могу работать консультантом.

– Не смеши меня, Ривчейз.

– Оценщиком, аналитиком, курьером, менеджером, гидом, напарником в "Трешоне" или другом каком игровом мире. Могу толкать вирусную дурь!

Господин Кеннаски номер два усмехнулся.

– Желающих толкать дурь у меня – пять нижних этажей кластера. Тем более, ты и так засвечен, Ривчейз.

– Господин Кеннаски!

Человек упал на колени. Его лицо вдруг потеряло черты, сделалось нечетким, одежда утратила фактуру и детали.

– Я могу быть низкополигональным или даже пиксельным! Я ужмусь в памяти и в базе данных! Я ограничусь в траффике!

Господин Кеннаски номер два кивнул.

– Правильно. А я тебе помогу.

Он воздел правую руку, и над Ривчейзом появилось простенькое меню.

– Не надо!

– Ну почему же? – господин Кеннаски номер два посмотрел на человека с удивлением. – Я тебя просто оптимизирую.

Из меню выпал ворох связанных файлов. За ним – еще один. Они повисли в воздухе множеством полупрозрачных иконок. Будто шарики с гелием.

– Зачем вот тебе старые, прижизненные архивы? – спросил господин Кеннаски номер два. – К чему они тебе, человеку без тела, без семьи, упорядоченному скопищу нолей и единичек? Они лишь занимают место.

Он сжал кулак, и файлы со звуком сминаемой бумаги исчезли.

– Видишь, как просто? Что у нас еще?

Шмерц и господин Кеннаски номер один наблюдали, как над Ривчейзом, так и не поднявшимся с колен, появляются и пропадают файлы. Господин Кеннаски номер два, взмахивая рукой, походил на дирижера оркестра, играющего симфонию разрушения.

– А это что? Видео виртуальных девчонок? Ривчейз, я не знал за тобой такой удивительной особенности. Давай-ка мы их...

Он выбросил в воздух ленты медиафайлов. Стейси. Рэнди. Кларисса. Чжан. Девушки возникали в воздухе и начинали, кружась, медленно освобождаться от одежд.

– Знаешь... – господин Кеннаски номер два так и не сомкнул пальцы, чтобы их уничтожить. – Пожалуй, на этом я сегодня и остановлюсь. Надеюсь, это послужит хорошим стимулом к нашему дальнейшему сотрудничеству. Прячь своих шлюх, Ривчейз.

– Я нашел, – сказал Шмерц.

Море штормило. Скала вдали захлебывалась серой пеной. Брызги от волн долетали до площадки с одиноким столиком, сыпали мелко и мерзостно. Зонт стоял набекрень. Нет, Шмерц не ощущал в Коста-Маратто никакого очарования.

– Я слушаю, – сказал господин Кеннаски.

– Простите меня, – произнес Шмерц, – это связано с той, которую мне запрещено называть.

Господин Кеннаски помолчал.

– Почему? – спросил он наконец, и голос его был похож на волну, с грохотом обрушивающуюся на берег.

– Я отследил начало, – сказал, сглотнув, Шмерц.

– Она мертва, ее нет, – господин Кеннаски тяжело посмотрел на психопаста. – Я ничего не смог сделать, чтобы...

Лицо его смялось, когда он зажмурился.

– Все идет отсюда, – сказал Шмерц. – Господин Кеннаски...

– Заткнись.

– Вы сами просили...

Господин Кеннаски сложил пальцы щепотью.

Шторм разросся. Загудели перила. Вода дошла до основания смотровой площадки и отхлынула.

Какое-то время господин Кеннаски сидел, прижав сцепленные в замок пальцы ко лбу. Шмерц, лишенный голоса, с ужасом смотрел, как вздымается вдалеке, примешиваясь к небу, мутный водяной вал.

– Хорошо, – открыв глаза, неожиданно сказал господин Кеннаски, – покажите.

Шмерц замычал.

– Ах, да, – господин Кеннаски растопырил пальцы, – прошу.

– У вас тут потоп, – выдавил Шмерц.

– Страшно?

Господин Кеннаски уловил кивок, вздохнул и смазал пальцем гребень волны.

– В общем, – покашляв, сказал Шмерц, – я позволил себе выделить ключевой эпизод в вашей памяти. Он находится глубоко в детстве. Вот, смотрите.

В стороне от площадки на песчаном берегу возникли босые мальчик и девочка лет шести или семи. Девочка была в синем платьице с пояском. Мальчик был одет в песочного цвета костюмчик. Интерес мальчика составляла рыба, выброшенная волной на берег. С искаженным лицом он топил ее в мокром песке. Рыба пыталась выскользнуть и била его хвостом по рукам.

– Что ты делаешь с рыбкой? – спросила девочка.

– Она должна умереть, – сказал мальчик.

– Немедленно отпусти ее, Лео! – потребовала девочка.

– Лео Кеннаски никого не отпускает!

– Дурак!

Девочка шлепнула мальчика ладошкой.

– Отстань, Линда, – оттолкнул ее маленький рыбный душитель.

Девочка упала и заплакала.

– Она всегда лезла, куда ее не просят, – сказал господин Кеннаски.

Он со странной улыбкой смотрел, как мальчик, забросив рыбу в море, неуклюже утешает девочку: "Линда, ну, хватит, ну, пожалуйста", а потом стоически сносит ее щипки, пока она приговаривает: "Рыбке так же больно".

– Все, – сказал Шмерц.

И мальчик с девочкой пропали с берега.

– Я слишком многое позволял ей, – грустно произнес господин Кеннаски.

– Именно воспоминания о ней и останавливали вас, – сказал Шмерц. – В первом эпизоде вы увидели голорамку на столе с женщиной, отдаленно похожей на...

– Линду.

– Да, во втором случае за решеткой арки пряталась девчонка, которая переживала за избиваемого парня. Вы уловили это.

– А в третьем случае?

– В третьем случае, с Ривчейзом, вы наткнулись на видеофайл под именем...

– Линда.

– Да, – подтвердил Шмерц.

– И как это выковырять из меня?

– А это не вирус.

– Не понял.

– Не вирус. Чувство вины. Совесть. Тоска. Нечто, что составляет часть вашей души.

Господин Кеннаски усмехнулся.

– У меня есть душа... Впрочем, людям моего уровня даже желательно иметь некую экстравагантную особенность. Ох, Линда, Линда моя, как глубоко ты застряла во мне. Значит, ее нельзя удалить?

– Я могу подавить чувство или избирательно заблокировать участок памяти, – сказал Шмерц и посмотрел на господина Кеннаски. – Но хотите ли вы этого?

– Я?

Господин Кеннаски обратил взгляд к успокоившемуся морю.

– Нет, – сказал он, – нет.

Очнулся Шмерц в своей студии. В его голове отсутствовали восемь последних часов жизни и небольшой чип перезаписи. Собственно, он был уверен, что во время последнего сеанса его попыталась взломать какая-то сволочь, и защитный блок просто выключил сознание. Но, кажется, он ничего не потерял.

Шмерц запустил диагностику через виртуальную среду. Норма. Норма. Норма. Кое-что сгорело. Есть несколько любопытных лакун. Но в целом...

Бип! Личное сообщение толкнулось в висок, и Шмерц развернул его, как бумагу перед глазами.

"Спасибо за оказанные услуги, – прочитал он, хмурясь. – Я буду вас помнить". Идентификационной подписи у адресата не было, имелось лишь имя.

Линда.