Текст книги "Демон по вызову (СИ)"
Автор книги: Зойка-пересмешница
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
В кульминации следует перекинуть женщину через плечо. И тут главное, не перепутать и не кидать через бедро. Девяносто девять из ста верят, это и есть любовь. Он считал.
Но в данную секунду у технической стороны алгоритма имелся сбой: демон был связан, демон был лишён чар вблизи доски Уиджи, а ощущение наготы, иногда накрывавшее его на полу, не имело никакого отношения к туго застёгнутым брюкам – без мóрока Люцифер чувствовал себя скальпированным.
И хорошо ещё, что смертные не могут узреть крылья, а то по лицу дерзилки видно, она способна ощипать его, как индюка на именины.
– Мне холодно. – Естественно, холодно. Без энергии он ближе к младенцу в этом мире, а ещё одет не по погоде.
– Потерп-ик-шь.
– Выпей воды. Бесит, что ты икаешь.
– Тебя забыла спрос-ик-ть! – Фыркнула белобрысая, но протопала к столу, на котором громоздились стаканы. Водой там не пахло, тянуло вонючим, виноградным пойлом – может вином, может коктейлями, которые вечно хлыщут такие вот девицы, обсасывая вишенки и клубнички своими жадными ртами.
Мысль о том, что ещё могут сосать губы его надзирательницы, показалась удивительно согревающей.
– Значит твоя фамилия Уокер?
– Это должен был быть мой вопрос, – прежде, чем парировать, девчонка делает не меньше десяти глотков. Удачно. Его устроит, если она станет пьяной и рассеянной.
– Выходит, мы – однофамильцы, – Люций пристально всматривается и вдруг замечает очевидное – сходство с той, у кого позаимствовал «Уокер». Да так явно, что чуть не прикусывает язык, забываясь в попытке рявкнуть «Твою мать звали Ребеккой?».
Ребекка Уокер – уникум что для Рая, что для Ада. Пакет исключений из любых правил. Единственная женщина-серафим, единственная непризнанная, покорившая серафимские высоты, а ещё, как зло, с лёгкой обидой любит добавлять его отец, «добродетельная дрянь». Потому что шутка про недотрогу Ребекку – не шутка, и более бесчувственного и непорочного ангела у них не сыскать.
Сатана тогда при нём, при Люцифере, в сердцах заклеймил Уокер-старшую фригидной, и сразу стало понятно, она даже бате не дала на каком-то там саммите.
«А ты у нас в маму? – Без зазрений совести демон облапал фигурку взором и взвыл от несправедливости – девица нарушала все его намерения вдоволь пострадать брошенкой. А ведь у него был план, он даже собирался заболеть и смотреть грустными глазками. Начать чихать, кашлять, ставить себе градусник в разные места, пока не добьётся нужных показателей, а потом писáть об этом в письмах Ости и сшибать воронов, летящих к её имению из дворца, противовирусными зельями. – Странно, что я сразу не заметил схожести. Миль пардон, не признал. Буду мысленно звать тебя Непризнанной, смертная».
– Выходит, так. – Дерзилка обратила внимание, как он поёжился в очередной, стомиллионный раз, и подошла к подоконнику. Мартовский ветер почти достиг своего пика, даруя Люцию полную иллюзию тайфунов, штормов и испытания бренного тела в аэродинамической трубе, пока аттракцион не прикрыли не дрогнувшей девичьей рукой. – Теперь не околеешь.
– М-м? – Он стал терять нить вялотекущей беседы, когда её бёдра оказались на уровне его глаз, а сама она приподнялась на цыпочках, запирая окно и демонстрируя округлости под широкими, пижамными шортами, скользнувшими вверх. Сам себе Люцифер объяснил это кладоискательством – прежде, чем разработать данный Клондайк, надо выяснить, есть ли в его приисках золото.
– Говорю, не замёрзнешь, – Уокер быстро ретировалась к столу.
– Полы ледяные, – чванливо прогундосил демон.
– Сейчас нагреются.
– Не нагреются.
– Конечно нагреются, – фыркнули в ответ. – У нас кондиционер на шестидесяти девяти градусах по Фаренгейту. Площадь комнаты двести семьдесят пять футов квадратных. Один киловатт мощности согревает сто семь квадратных футов помещения за тридцать две минуты. Мощность нашего кондея два с половиной киловатта…
– Окей-окей, я понял! Парня у тебя нет.
– Что-о-о?!
– Что?
– Пф-ф! – Только и выдала девчонка. Слегка покраснев, она посмотрела на дверь и прислушалась, но в коридоре стояла мёртвая тишина. – Если не нравится на полу, можешь встать и допрыгать до кресла. Но учти! – Ладонями она вцепилась в доску Уиджи, как в оружие, – шаг влево, шаг вправо будут истолкованы, как попытка убеж… ай, блин! – Могущественный артефакт, попавший в такие сомнительные руки, с грохотом полетел на пол. – Какого чёрта?! – Уокер начала дуть на пальцы и не заметила глумливой ухмылки пленника.
«Съела, тютя?! Чужая магия сейчас удерживает мою энергию, поэтому твоя блядская игрушка раскалена».
– Это свечнóй воск, – он бросает своё примечание легко, как бы пóходя, и рассчитывает только на «прокатит – не прокатит». – Пока вы нарушали мои гражданские права и свободы, им всю доску залило. Убери в коробку. – Ведь у доски есть коробка? Коробка с мощными, запирающими чарами обязательно должна быть, иначе вокруг этой Непризнанной стаями крутились бы сотни Бессмертных, которых водоворот втянул также, как его.
– Угу, – неожиданно, но она согласилась. Полезла в шкаф, выуживая деревянный короб, и пропустила ликование на лице гостя.
Как только крышка захлопнулась, брюнет еле сдержался, чтобы не сбросить с себя богомерзкие верёвки и не разразиться сардонически-демоническим хохотом. Но это как раз может подождать, а её подружки – нет.
Чувствуя привычный прилив сил и наслаждаясь регенерацией носа, Люций мысленно заскользил по коридорам общаги, пока не наткнулся на всю честнýю компанию. Удивительно, но девицы до сих пор топтались внизу в бесплодных попытках переиграть какого-то старикана.
«Ого!», – он прощупал его энергию, чтобы убедиться – ошибки быть не могло. Ссыльный демон, наказанный смертной жизнью и доживающий здесь, в этой помойной яме, свой сильно укоротившийся век, чью память тщательно стёрли.
Всё было сделано быстро: бывшему Бессмертному сатанинский сын послал самый крепкий сон, а на разномастную бабскую стайку наложил забвение о последних часах и одарил неконтролируемой похотью, требующей немедленно идти туда, куда шли, и напрочь забыть о хорошенькой подружке и его обществе.
– Ой, ладно! – Прямо перед носом возник обнажённый уокерский пупок, подмигнувший из фалд пижамы. – На тебя смотреть холодно, однофамилец, только поэтому я помогу. – И, совершенно неожиданно для Люцифера, девчонка присела на корточки и закинула его связанные руки себе на шею. – Вставай давай!
– Что ты делаешь?! – Он настолько опешил, что не успел воспрепятствовать инерции, которая дёрнула его вверх.
– Хочу пересадить тебя в кресло. – Теперь, в полный рост, она оказалась ниже почти на целую голову и вынужденно задрала подбородок. – У нас комендант – тот ещё чёрт, – какое внезапное попадание десять из десяти – ах, если б дерзилка только знала! – Возможно, нам тут целый час куковать. Так что, если ты никакой не преступник, не хочу лишать будущую жёнушку наследников твоими отмороженными яй…
– Я тебя услышал, – у неё прекрасная шея. Тонкая и сильная, с молочной кожей и мягкими волосками на загривке. Такая, какую небесные поэты любят воспевать в формулировках «смычку волшебному послушна». По счастью, Люций равнодушен к поэзии. И, спустя тринадцать мысленных нервных срывов, он оправдывает себя тем, что Уокер просто очень тёплая, и что о его позоре прыгать со связанными ступнями следом всё равно никто не узнает. А, уж коли держать эту шею можно только с путами на руках и ногах, он готов ещё самую капельку потерпеть тяготы.
– Как тебя зовут?
***
Едва мужчина приземлился в кресло, Виктория скинула его ладони и устроилась на своей кровати напротив. Села по-турецки, сдвигая в сторону конспекты, с грустью посмотрела на открытый ноут, где сиротливо и девственно белел титульный лист диплома (только он и ничего более!), а потом закрыла крышку Мака, чтоб не мозолил глаза, взывая к стыду с видом проповедника.
Способ проверенный, она так уже два месяца работу «пишет».
– Имя у мистера Уокера есть? – Студентка повторила вопрос и поняла, что ей смешно произносить свою фамилию в адрес того, кто ей не родственник. Смех без причины – признак… дешёвого, порошкового рислинга, вот это что.
– Твоего имени я тоже не знаю.
– Меня столько раз назвали «Виктóром», что не трудно догадаться, что зовут меня Виктория, – она развела руками, мол, никаких неожиданностей. – Вики. Вики Уокер.
– И на кого ты учишься, Уокер? – Визави проигнорировал имя, как класс.
– Ха! – Покумекав, что было бы неплохо заставить этого красавчика угадывать, старшекурсница тут же с ужасом подумала «А почему, собственно говоря, я вообще о таком думаю?!». – На генного инженера.
– Звучит солидно, – нет, каждое слово по отдельности было знакомо демону, но в чём заключался смысл её дальнейшей профессиональной карьеры, терялся в декольте каждый раз, когда «Вики. Вики Уокер» елозила на постели. – Будешь клонировать овечек Долли? – Он родил что-то внятное, известное со школьных заданий.
– Планирую специализироваться на пернатых! – Она снова наклонилась и дотянулась до бутылки вина, отхлёбывая прямо из горлышка. – Преступникам не предлагаю.
– Не пью такую бормотуху.
– Простите, ваше величество!
– Высочество!
– В смысле?
– В коромысле.
– Вот и поговорили.
– Что значит «на пернатых»? – Ладно, она ему интересна, вот и оживился. Уж слишком странный, но складный разговор у них происходит, будто перед ним смертная, которая самую малость Бессмертная.
– Когда я училась в школе, – Виктория предусмотрительно зажала пятками рислинг и взмахнула руками, чертя в воздухе непонятные круги, – то всем учёным мужам в учебниках крылья рисовала. Однажды отцу это надоело, и он наказал меня за мародёрство. Две недели домашнего ареста и никаких тостов с клубничным джемом.
– Тост без джема – завтрак на ветер, – с сознанием дела кивнул Люцифер. У них на Первом Круге так пытают на Страстную неделю и по нечётным четвергам зимних месяцев.
– ДА! – Она аж подпрыгнула и хлопнула в ладоши, хмельно радуясь негаданному взаимопониманию. – Пришлось идти с повинной и бубнить, что всё это ради будущей карьеры художницы. Тогда папа сказал, что художник – это не профессия, потому что художнику нужно быть голодным. А хуже голодной меня, только я, которая натёрла мозоль. И ещё я всегда любила математику. – Девчонка опьянела и растеряла всю свою педантичную сухость, становясь живой, звонкой, совершенно чудесной. Он прикинул, что надо сделать, чтобы отвести от неё взгляд, и понял – ничего. Ничего Люций не станет делать, всё его устраивает. – К концу старших классов кто-то пошутил про одну лишнюю хромосому. Ну, ты наверняка слышал, всего одна дополнительная хромосома, и мы были бы дельфинами. А я запомнила. Подумала тогда, хочу клонировать человека, но с крыльями. Если христианство дозрело до ЦЕРНа, до клонирования тоже снизойдёт.
Про дельфинов, конечно, неправда. Его дед, учредитель всего сущего по имени Шепфа, создавал дельфинов, как доминирующий, титульный вид на Земле, пока второй его дед, тёмный брат-близнец Шепфамалум, не внёс свои коррективы и не населил планету людьми. Шепфа тогда знатно матерился и даже наделил дельфинов ногами для прямохождения. Очень быстро выяснилось, что вид рыб, выходящих из воды и праздно разгуливающих на суше, шокирует остальных. Динозавры с их и без того слабой, нервной системой, вздрагивающей от каждого метеорита, вообще разом вымерли.
Пришлось откатить обновление до старой версии, хотя нет-нет, но археологи потом ещё долгое время находили рыбьи скелеты с дополнительными конечностями. А «Русалочка» – это уже гораздо позднее какой-то датчанин напридумывал, хоть и переврал от и до.
Не женщина с рыбьим хвостом, а рыба с человеческими ногами.
– А ты? Ты учишься или работаешь?
– Студент, – хмыкнул Люцифер, оставляя ей пространство для воображения. Пусть сама додумает, где его альма-матер. Он же нашёл в себе силы додумать, что у Уокер под пижамой. Благо, та не претендовала на победу в конкурсе монашеских роб.
– Зачем ты залез в наше окно?
– Я уже говорил.
– Я тебе не верю.
– У тебя проблемы с доверием.
– Ага! Попался! Я тебя раскусила!
«Как бы не так, даже до начинки не добралась! – Смертных не только убивать, их и трахать запрещено. – Фуфуфу, она же с Земли, о чём ты думаешь?! – Уточнил основной, предельно высокомерный внутренний голос. – О ней, – сказал другой, совершенно ему незнакомый».
– Пояснишь?
– Ты – будущий психоаналитик! – Вероятно, в мире точных наук Вики Уокер мозгоправы разговаривали именно так.
– Какая прозорливая. – Почти. Люций – сын Сатаны, а значит будущий монарх. Все монархи – немного душевные пастыри. – Ты говорила про отца. А мать?
– Её нет. Мне было пять, когда она погибла в аварии, – сообщили спокойным, давно примирившимся тоном, напрочь лишая демона остатков сомнений.
Он знает её фамилию, он знает её происхождение, он знает, где она учится, и ещё знает, что на её груди темнеет родинка, а под пижамой нет белья. Ужасно захотелось попробовать на зуб и убедиться воочию.
– Понятно.
– Ого!
– Что «ого»?
– Обычно в ответ на это я слышу «Мне очень жаль» или «Примите мои самые искренние соболезнования», где из искренности только елейный тон, которым мягко стелют, но жёстко спать.
– Тебе не нужны соболезнования.
– С чего ты взял?
– Ты – странная.
– Мне говорили.
– Напоминаешь жидкость в сосуде.
– А может ты никакой не психолог, а химик?
– В стекле жидкость заперта, но если сосуд разбить, куда та потечёт и какую примет форму, неизвестно.
Девица напротив оглушительно икает. Снова. И заливается краской с головы до пят.
– Непредсказуе-ик-мая! – Пальцами она впивается в бутыль и щедро, залпом хлещет мутную жижу. – Мне так мать говорила. Или я так помню.
– А ты умеешь испортить момент своими родственниками, Уокер! – Он даже гоготнул. У них тут только-только намёк на интим проклюнулся, и «здравствуйте, серафим Ребекка».
– Она была жёсткой тёткой, – словно не расслышав и уняв спазм, Вики продолжает заплетающимся языком. – Но очень любила путешествовать. Отец, наоборот, ленивый и не пьющий, к путешествиям по Европе он не приспособлен, но в медовый месяц пожертвовал собой во благо материнского счастья. Он и сейчас любит вспоминать, как мечтал только о диване и бургере, пока она фотографировала очередной зáмок и зудела «Потерпи до Валенсии, там паэлья и устрицы». А он вырос в Индиане, его кормили коровами, зажаренными целиком. Устрица для него – это слово из семи букв по горизонтали. И мать вечно злилась «Не порть своим нытьём мою Испанию». Иначе, говорила, кастрирую. Прямо щипцами для разделки лангуста кастрирую.
«Вынужден признать, по слухам она не сильно изменилась», – если пьяная Непризнанная сейчас разрыдается в приступе ностальгии, он почти согласен выдать ей свою рубашку вместо платка.
– Ты странно смотришь, – видимо она и правда непредсказуемая, потому что истерики не случается. Вместо ожидаемого потока слёз её голос становится глухим, утробным, он такое на раз-два сечёт.
– Как?
– Словно убить хочешь.
– И тебе страшно?
– Ну не убьёшь же ты меня, в самом деле?! – Уокер отмахивается то ли от вопроса, то ли от собственных мыслей, – ты не похож на убийцу, зато на грабителя, да, похож!
А он убил бы, вот в чём соль. Пока лицо не посинеет, не захрустят позвонки, из горла не вырвется последний, сиплый писк, он бы сжимал её шею… Да какого ляда ему столько думается про эту шею?!
В общем, прикончить девицу Люцифер готов, просто не сегодня. Слишком много процессуальных хлопот с этими земными смертями вне Книги Судеб.
И отец, конечно, отмажет, но и из Школы выпнут с волчьим билетом, как пить дать.
– Так что я пришёл красть? – В целом, она близка к истине. Впрочем, просто свистнуть трусы́ из комода он не может, это будет не по-спортивному.
– М-м-м… моё сердце? – Ляпнула и расхохоталась. – Ладно-ладно, тушé, я шучу! Всего лишь вспомнила, как эффектно ты появился с этими красными линзами и мрачными татухами, и подумала, что будь я истинной христианкой, не усомнилась бы в словах раба Божьего Кристобальда, написавшего в монастыре Святого Себастьяна в 1582-ом году: «Когда вы решите, что, наконец-то, поймали дьявола в капкан, вы увидите, что он сидит в вашем собственном кресле и прикрывается вашим именем».
– Уокер.
– Да?
– У тебя проблемы.
– Я пьяна? Это ненадолго, у меня хороший обмен вещес…
– Ты сказала, что тёмные силы могут украсть твоё сердце.
– Не дёргайся, гнусный воришка, – хватаясь за скрученный в тубу конспект, девица вскочила, делая пару шагов навстречу, и выставила свиток, целясь в мужское горло. – Ты ж не демон, а, значит, в безопасности!
– Уверена? – Он оскалился, обнажая идеально белые, хищные зубы. – Твои подруги пропали, мы вдвоём уже больше часа, в коридоре гробовая тишина.
– Они ушли всего… – зыркнув на часы, студентка охнула и быстро-быстро захлопала ресницами, стараясь прогнать хмель. – Странные дела, мне казалось, прошло совсем немного времени. – Она дикой кошкой пересекла комнату по диагонали, явно что-то прикидывая, и вдруг решилась. – Значит так. Я тебя развязываю, мистер Уокер, и ты просто валишь, куда собирался. Или врал, что собирался. Как выбраться из кампуса, не подскажу, в холле мы держим своего личного цербера, но раз залез, значит сможешь и сле…
– Согласен, – Люцифер являл собой суть дружелюбия и покорно дёрнул связанными руками. Последние минут двадцать ладони успешно скрывали эрекцию, о которой он не желал думать, и теперь демон прикидывал, как завоевать искомый элемент гардероба в честном «бою» и не грехопасть до смертных девок.
Вики кивнула, а потом ещё раз кивнула и приблизилась, ставя колено на огромный, мягкий подлокотник того синего монстра, в котором утопал пленник.
– Развязывать их я буду… – от потуг она крякнула, цепляясь за петлю, – …дольше, чем завязывала.
***
У Карла Густава Юнга в арсенале есть метод направленных ассоциаций, но едва Виктория касается чужой, изящно расписанной чернилами кожи, к ассоциациям добавляется электрический разряд.
Второй-седьмой-одиннадцатый.
С сомнением она смотрит на кондиционер, точно зная, током не бьёт по воздуху. Потом на одежду своего гостя – ткань у той слишком дорогая и натуральная. В конце концов девушка грешит на свою пижаму: в этот шёлк подмешали синтетику?
– Что-то не так? – Она нависает над мужчиной, и он запрокидывает голову вверх, а ещё ухмыляется по-котски. В смысле, по-скотски!
– Всё так, – приходит к выводу Вики и принимает самое верное решение.
Бесстрашно закрывает глаза и рушится в чужие губы, всего лишь раз одарив себя порцией отборных эпитетов, самое вежливое из которых было «ведёшь себя, как Бонни!». А потом забывает и про них, потому что осознаёт – никогда раньше она не целовалась.
В смысле, целовалась десятки раз, просто не так.
А так она никогда не целовалась.
У неё точная, похожая на заученную формулу техника: коснуться, прижаться, чуть приоткрыть рот, провести языком по губам, словно варенье слизываешь, подцепить им верхний ряд зубов, скользнуть по дёснам, отклониться, давая каждому момент для выдоха, – вся эта техника летит к чертям.
Разбивается о чужую жадность.
Крошится под нахрапом влажного, подвижного языка.
И теперь поцелýю подойдёт определение «текуче», «глубоко» или даже «размашисто», но у процесса нет единого алгоритма – в этом весь алгоритм.
– Что ты сказал? – Когда они прерываются, Виктория вполне отчётливо слышит «я не должен».
– Я молчал, – у него осоловелые, в хорошем смысле воспалённые зрачки, расширенные от возбуждения. Всё он ей должен теперь, звиняйте! – Рот, знаешь ли, был занят, Уокер!
– Никогда так не делала, – а теперь, когда шорты липнут к взмокшему лобку, как-то глупо давать заднюю. Потом спишет всё на алкоголь и на красноглазое обаяние; залакирует мыслью, что под выбившейся рубашкой отнюдь не пряжка размером с якорь пряталась; и будет жить дальше.
– Честно говоря, – однофамилец не просто впечатлён, он в восхищении, – я тоже.
– Тогда я разденусь.
– Не стóит.
– Стои́т, – недвусмысленный взгляд в район его паха.
– У меня могут быть проблемы.
– Из-за твоей подружки?
– В некотором смысле.
– Что ж, – Вики молниеносно дёрнулась к ширинке и потянула молнию. А потом так резво дёрнула его джинсы вниз, что те сползли вместе с бельём. – Когда узнает, можешь соврать ей, что я связала тебя и изнасиловала.
Последняя ниточка здравости, за которую держался демон, рухнула именно в этот момент: «Когда узнают? Как бы не так! Если узнают…».
– Виктория.
– Да?.. – От собственного имени девушку ведёт и, в попытках удержать равновесие, она впивается в мужское плечо и смотрит. Нет, пялится. Забывает всё, что слышала про активное согласие. – Отказы не прини…
– Замолчи-и-и…
И чуть раньше, чем Уокер договаривает, ей нахально, подавшись вверх, затыкают рот.
***
Свои пижамные шорты девица стягивает кокетливо. Точнее, думает, что так. Потому что сам Люций полагает, этот номер можно показывать в цирке, в перебивке между юмореской и клоунами. И находит натуралистичность крайне вдохновляющей.
В принципе его вдохновение достигло своего пика уже давно.
Теперь девчонке придётся постараться, чтобы отогнуть то от пупка.
Но раз справилась с резинкой, выуженной из сумки – «это даже не моя сумка, чтоб ты понимал, но у Бонни тут круглосуточная аптека на все случаи жизни!», – то потенциал в наличии.
Когда Уокер залезает на мягкие подлокотники кресла, задевая его торчащими, возбуждёнными сосками, у него обостряются все органы чувств. Даже те, про которые Люцифер не догадывался. Ну надо же, он настолько привык доминировать, что сейчас, якобы связанный, ловит особый кайф.
– Я присяду? – На его член она смотрит с тем восторгом, с каким дети смотрят на рождественскую ёлку. И, если очень себе льстить, размеры тоже совпадают.
– Располагайся. – Почти королевский кивок. – Тут не занято. – Самая странная смертная девушка в его жизни. Первая смертная девушка, с которой он вот ка-а-ак возьмёт и ка-а-ак переспит.
Дерьмо драконье, а ведь он даже не разрешал ей такого!
«Хватит заниматься самообманом, королевич! Это она тебя трахнет! – Почему-то внутренний голос звучит насмешливым тоном Мими. – Какой позор!».
Люций попытался реабилитироваться, представляя, что Непризнанная – его рабыня, и он просто изъявил свою волю, приказав попрыгать сверху и отработать бёдрами сверхурочно.
А как они встретились? Пусть будет что-то простое, как её пижама, расхристанная по полу. Пусть девчонка идёт по саду Адама и Евы поздно ночью, Школа спит, а он – нет. Шастать среди деревьев с ладной фигуркой и смазливым личиком – нарываться.
Но ей определённо повезло, она нарвалась на его член.
– Ты сядешь?
– Нет, постою. – Она хмыкнула и прикинула, как выглядит с его ракурса, – точнее, повишу.
– Ты буквально стекаешь на меня, Уокер.
– Это издержки угла позиции.
От неё пахнет виноградной бурдой, которая вот-вот начнёт бродить в желудке, превращаясь в кислоту, но сейчас, в эту минуту, аромат ещё тёплый. Поэтому везде, где её голое тело и нетрезвое дыхание соприкасаются с чужой кожей, демону приятно.
– Так у тебя парень есть? – Допустим, оба они хороши в номинации «Как испоганить момент». Допустим, заслужили.
– Ты серьёзно? – Уокер так и стои́т. Сидит? В общем, пребывает. Широко раздвинутые ноги, грудь и лицо – прямо над ним. Приподняв ладони Люцифер ведёт пальцами по чуть запущенному лобку. – Извини, секс не планировался. С бывшим мы разошлись ещё до Нового года, а в пандемию даже с доставками проблемы. Кто же знал, что вызов демона!.. – Она нежно, смешливо улыбается, – …привлечёт в нашу келью трах.
– Пока это какой-то недотра… мать твою!
Оказывается, она быстрая. Быстрая, тугая, мокрая. Сама хватается за ствол у основания и направляет тот в себя, опускаясь размеренно и плотно, чуть закатив глаза и прикусив губы.
Плевать уже на верёвки эти и игрульки в поддавки, пора взять ситуацию в свои руки, решает Люций, и тут же чувствует, это она сжимает ладони на его запястьях и задирает те высоко над головой, придавливая к стене.
– Можешь не дёргаться, – темнеющий, серый взгляд. Влажные ресницы. Шёпот. Трение. – Если изнасилование неизбежно, расслабься и получай удовольствие.
У неё сильные пальцы, что совсем не клеится с хрупкостью телосложения. Но когда Уокер начинает двигать бёдрами, скользя вверх-вниз, и хватает ртом воздух, он задаётся одним-разъединственным вопросом «Почему ты, сын Сатаны, раньше не клеил земных девок?».
Рефлексировать на тему доминации некогда. Его губы угождают в шею, прикусывают там синюю жилку, скользят ниже, языком выжигают подключичную ямку, а когда она снова, лихо и развязно, подпрыгивает, то ли удерживая его за руки, то ли удерживаясь с их помощью, он ловит ртом сосóк и оттягивает на себя, вызывая негромкий, утробный стон.
Всё закончится в постели, едва её спина станет полностью взмокшей:
– Теперь сменим диспозицию! – Люцифер рычит это в кромку ушка и мгновенно освобождает запястья из плена.
– Ах ты!.. – Опешившая, разморенная, она оказывается на кровати и, пока соображает, нужно ли возмутиться как следует или и так сойдёт, уже стоит на коленях, заполненная сзади.
Они особо не говорят, если не считать беседой бессвязные мявки и жаркие всхлипы. Но даже эти звуки с лихвой перекрывает надрывно бьющееся изголовье.
А когда кончают, почти одномоментно, Люций давится стоном с мыслью, он – ебанный космополит, хотя до этого спуска на землю считал себя «истинным сыном нации».
И теперь, кроме её трусов, у него есть ещё парочка заветных желаний: как заполучить Вики Уокер на Небеса и как заставить Фенцио покрасить патлы в розовый.
***
– Только взгляни, кто здесь. – Ости разрезает воздух во внутреннем дворе Школы, как заправский мясник. Но вдруг замечает, что Мими, прилипшая к их своре с самого начала года, интенсивно машет рукой, – якшаешься с непризнанными, дочь Мамона?
– Не твоё дело!
Не помирись королевич с этой стервеллой, ноги́ Мими в их тусовке не было бы. Но она – заинтересованная сторона, и ей нужно как-то узнавать сплетни раньше прочих. Впрочем, с последними совсем тухло, все ужасно скучные – никакого участия крупных домашних животных в оргиях, никакого Вагата с пирсингом в интимных зонах. В общем, и близко не Ади с Сэми.
Демоница припомнила, с каких пор эти зубры золотой молодёжи успели так сильно сдать. Выходило, что как раз на весенних каникулах, когда Люцифер проиграл ей задание.
– Держи, – пока она ждала его в таверне, она напилась, поэтому на розовые трусы, полетевшие на стол, посмотрела с непониманием. Явно силилась вспомнить, зачем ей эта тряпка.
– А, ой! – Дочь Мамона хлопнула себя по лбу, но промазала. – Не поверю, если не покажешь воспоминание, что тебе их подарили!
– Валяй, – он странно лыбится, словно пребывает здесь, но не здесь, пока нетрезвая Мими лезет в голову наследника.
Саму девчонку он не показывает, демон и на Уокер наложил забвение, прежде, чем прыгнуть в водоворот, а сейчас фокусировка нацелена на декольте – то венчает пижама и родинка: «У тебя кровь из носа… это старая… на, возьми, не знаю, куда делись платки… твои трусы?.. они чистые!.. теперь уже нет… тогда дарю, ха-ха, так сказать на память!».
– Не понимаю, зачем убогих допускают в Школу? Вы только посмотрите на неё! – Не унимается Ости, сканируя новую, непризнанную соседку Мими сверху донизу, цепляясь словами и цепляя пальцами чужие волосы.
– Руки убери, – огрызается Вики в ответ.
– Свои детские когти демонстрируй в другом месте!
– Иначе что? Боишься, что расцарапаю тебе морду?
Пока идёт перепалка, дочь Мамона переводит взгляд с одного участника конфликта на другого и вдруг замирает, прикипая глазами к Люциферу: он стоит чуть в стороне, буквально на пару шагов позади девушек, с таким грандиозным лицом, что сразу понятно – ни чертá непонятно!
В поисках ответов она снова и снова анализирует ситуацию, прослеживает его взор, сверлящий Непризнанную, проходится по простецким девичьим джинсам, по белому топу, с летящим на груди воланом, и внезапно видит её – родинку!
«Совпадение?..», – шальная мысль бурлит в демонической крови.
«Не думаю, – сам того не ведая, продолжает Люций. – Не думаю, что я всё сделал правильно, но ты того стóишь».
Пришлось подкупить несколько человек в хранилище Цитадели, залезть в Книгу Судеб, выяснить предначертание Виктории Уокер, раскрыть тягу профессора Фенцио к каминам и тёмным, развоплощённым духам и поторопить того с нарушением законов бытия, ускорив доставку Волшебного Зеркала для пацанёнка из башни.
Видите ли, этот седовласый хмырь вбил себе в голову, что пока артефакта не будет на руках, он не спустится на Землю, чтобы грохнуть Непризнанную. Ишь каков!
– Пойдём, Ости. Оставь их. – Он говорит это мурчаще, урчаще, точно за спиной новенькой, и видит, как на загривке девицы приподнимаются волоски. – Убогим следует держаться вместе.
Сам себе Люцифер объяснил весь проделанный труд актом реваншизма, но, честности ради, в вопросах Уокер сам себе он нихуя не доверял. Столько приёмов, ухищрений, подставных писем, подсечек, работы с энергией Ци ради ещё одного траха?..
«Драконий помёт, просто признайся, тебе было мало и нужно больше этой Непризнанной!», – как можно больше. Какие бы неприятности это не сулило в будущем.
А где-то в ванной комнате Фенцио ждал своего часа шампунь «Благословение вереска» для сухих и ломких волос, ловко смешанный с зельем окрашивания…
