Текст книги "Подвиг во имя любви (СИ)"

Автор книги: werebat2406

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

На широкую и не сильно чистую столешницу массивного дубового стола спикировала очередная пивная кружка. Пенная шапка покачнулась, но устояла, трактирщик же, работающий в столь ранний час в гордом одиночестве, неторопливо вернулся за стойку, прихлопнув по пути особо наглого таракана. В немытое со дня постройки здания окно безуспешно пытался пробиться робкий свет хмурого зимнего утра, создавая внутри трактира атмосферу хандры и уныния, по мере сил поддерживаемую традиционным эльфийским менестрелем. Спутанные и не отличающиеся чистотой блондинистые волосы барда свешивались ему на лицо, но сие прискорбное обстоятельство совершенно не мешало звукам лютни разносить его похмельное настроение по всему помещению.

Посетителей в трактире было не просто мало, а очень мало – лишь крутилась у стойки парочка кобольдов*, пытающихся обменять добытые ими где-то мелкие поделочные камешки на жидкую, зато универсальную валюту.

Сидевший у окна юноша грустно отхлебнул пиво и прислушался к пению, прикидывая, вынесет он утренний репертуар «перворожденного», или ему вполне хватит собственной хандры. Менестрель не подвел и приступил к исполнению «Пэлла хисиа», что еще было хоть как-то, но терпимо, ибо исполнялось на эльфийском и понималось в лучшем случае через слово. Хуже было другое – за этой песней неизменно следовал «Даэрон», слова которого подобно изящному серебристому клинку неизменно оставляли незаживающие кровоточащие раны на и без того измученном сердце Тордвара – именно так звали нашего страдальца. Кружка была почти полна, уходить с насиженного местечка не хотелось, дома никто его не ждал, кроме все тех же тяжких раздумий, так что, покорившись неизбежному, юноша предался размышлениям и воспоминаниям. Звучащая негромко, но на редкость въедливо «Пэлла хисиа» задавала тему.

За …, в земле чужой

Тщетно ищет душа покой…**

О, да… Кто бы знал, насколько страстно желал Тордвар, гордое имя которого являлось, пожалуй, самым ценным его имуществом, покинуть родные пенаты. Но покинуть не просто так, не уйти в подмастерья в другой клан, не основать собственную мастерскую в любом из городов людей, а совершить что-то выдающееся, дабы вернуться овеянным славой и c чем-нибудь уникальным и бесценным в мешке.

До корней ее, до …

Ты – огонь, страдание, боль…**

Да он на все готов был пойти, вот только природное здравомыслие мгновенно осуждало «души прекрасные порывы». Умеют же эти остроухие слова подбирать, хоть бросай все и учи эльфийский… Так, продолжим о грустном. С возможностями для подвига было откровенно плохо.

Мглистый кряж, в торговом городке у подножия которого и находился данный трактир с громким названием «Удачная сделка», точно не являлся краем мироздания. Через него проходило несколько трактов, неподалеку располагались как эльфийские и дриадские леса, так и довольно крупные города людей. Хватало и поселений других рас, причем не только наземных – многие осваивали подземные горизонты, залежей полезных ископаемых хватало на всех. Но все были до отвращения мирными.

С тех пор как во главе самых воинственных разумных существ – людей – встали представители торговой гильдии, количество вооруженных конфликтов очень быстро устремилось к нулю. Война вредит торговле, знаете ли…

Классический вариант с убиением дракона не выдерживал никакой критики. Огнедышащего ящера найти было несложно, мало того, пещера одной драконицы располагалась прямо в горе Семи Ветров, пешего ходу до которой было часов пять, не больше. Вот только даже за мысли об ее убиении на Тордвара ополчился бы его собственный клан в полном составе. Время драконицы было расписано поминутно, ибо ее участие являлось необходимым звеном при производстве оружия и инструментов. Договор о мирном сотрудничестве был взаимовыгоден: оружие, закаленное в драконьем пламени, высоко ценилось, а сокровищница в пещере рептилии регулярно пополнялась редкими самоцветами. И все были довольны таким положением дел. Ну разве что кроме несчастного искателя подвигов, который был вынужден с сожалением отбрасывать такую соблазнительную возможность.

Связываться с представителями других рас тоже представлялось довольно сомнительным мероприятием, даже если отбросить героику и сосредоточиться на материальном. У людей все самое ценное произведено его же кланом – этим никого не удивишь и ничьего расположения не завоюешь. Соваться к эльфам просто глупо – кроме стрелы в мягкое место от них все равно ничего не добьешься, а наиболее вероятным трофеем станет томик размышлений о тщете всего сущего какого-нибудь Асморидиона Лирнейского. Низшие расы вроде орков и кобольдов на то и низшие, что в лучшем случае добудешь у них мешок неограненных самоцветов, а этого добра и у него самого хватает. Оставался интересный вариант с темными эльфами…

Дроу проживали в пещерах под Паучьим отрогом, который, к счастью остальных рас, располагался с самого краю Мглистого кряжа. Об этих существах – жестоких и нелюдимых – ходили легенды одна кровавее другой. Торговать с ними решались очень немногие, и никто из купцов даже не думал соваться под землю, ибо существовал довольно ощутимый риск попасть на праздник, посвященный их паучьей Богине. Темные эльфы, являясь существами редкой богобоязненности, никогда не упускали случая ее порадовать жертвоприношением, причем чем кровавее, тем больше было счастья.

Тордвар и так, и этак крутил в голове данный вариант. С одной стороны, возвращение из подземных лабиринтов дроу с трофеем любой ценности автоматически тянуло на подвиг, с другой – подобного рода героизм определенно граничил с идиотизмом. Вероятность закончить свою недолгую пятидесятилетнюю жизнь в жвалах тамошних пауков либо на алтаре была весьма велика. Выпитых пяти кружек пива было явно недостаточно для более решительных действий, нежели обдумывание, и юноша утешал себя тем, что, в крайнем случае, визит к данной разновидности остроухих можно использовать в качестве самоубийства. До которого, вообще говоря, было не так уж и далеко.

Полное отсутствие надежды, сырая и хмурая зима, любимый молот, расколотый самим же Тордваром в приступе отчаяния… Тени великих предков, клубящиеся в углах спальни и пробирающиеся в сны недостойного потомка, не способного совершить хоть что-то выдающееся… И ведь далеко не факт, что цель была бы достигнута, даже если он и совершил бы подвиг… И это обстоятельство больше всего способствовало непрекращающейся уже который месяц депрессии нашего страдальца.

«Пэлла хисиа», судя по всему, подходила к концу. Бард, чей взгляд теперь был прикован к монументальному бочонку пива, из последних сил посыпал солью сердечные раны Тордвара:

Услышь мое последнее слово.

Проникает … взгляд

Сквозь … и моря плен.

Дева, разума сон больного! **

Воистину все зло от баб, мужчины всех мало-мальски разумных рас были в этом солидарны. Именно некая дева и являлась первопричиной душевных метаний и поиска героизма бедного юноши. И не сном она являлась, увы, а любимой дочерью вождя.

О волоокая Шеанедд... Кудри твои словно белое злато, глаза – что сапфиры чистой воды, голос подобен журчанию подземной реки, а стан – величавой колонне главного зала. Шелковые ленты твои оттенка заката, в белокурой бороде твоей сорок три косички – ровно по числу лет. Не расстаешься ты с книгой и любимой сковородкой, секира же, вопреки обычаю, не отягощает твой узорчатый пояс.

И что мог предложить этому чуду красоты безвестный гном, не отличавшийся ни талантом, ни богатством, ни особыми заслугами перед кланом? Только и оставалось, что чахнуть и наблюдать за попытками более достойных соперников похитить прекрасную друзу*** сердца юной девы.

Однажды Тордвар все же рискнул приблизиться к златокудрой Шеанедд. На протяжении недели практически круглосуточно он ковал чудесную секиру, в мечтах, что именно это оружие окажется достойным пояса красавицы. А потом, явившись к комнатам вождя одновременно с Сигбьёрном – известным воителем, в одиночку победившим последнего инеистого великана, – с изумленным потрясением впечатляющей встречей геройского лба со стеной коридора. Судя по мелодичному звону и специфической формы вмятинам на доспехах незадачливого поклонника, неприступная Шеанедд в секире не нуждалась – ей вполне хватало любимой сковородки...

Отхлебнув еще и с грустью отставив пустую кружку, Тордвар встретился взглядом с мутной синевой чуть раскосых глаз барда. Тот уже успел слегка опохмелиться и сейчас явно прикидывал – стоит ли ему продолжать музицировать. Мысленно застонав, юноша приготовился к пытке «Даэроном» – в данном образце эльфийской поэзии повествовалось о любви (без взаимности, разумеется) безумного певца к юной принцессе. Оптимизмом баллада не страдала и отличалась на редкость пагубным влиянием на и без того не самое радужное в последнее время настроение гнома.

К невероятному облегчению Тордвара, менестрель, видимо, рассудил, что единственный, пусть и постоянный, слушатель уже достаточно проникся и вполне способен провести полчасика в тишине. Трактир к этому времени опустел еще больше – даже кобольды убрались, поэтому гнома не сильно удивило то, что очередную кружку пива остроухий ему принес самолично, себя при этом, разумеется, тоже не обидев.

– Благодарю. Тордвар из клана Арнстен, – коротко представился гном, аккуратно пожимая узкую ладонь барда.

– Знакомство с моим постоянным слушателем – предел мечтаний в это унылое утро. Сигилион Амалирский. – Эльф вольготно расположился на скамье напротив, бережно положив рядом с собой лютню. – Вижу печали печать на челе твоем скорбном. Прими мой совет: если горе излить собеседнику мудрому – на душе полегчает... – И, глянув на недоуменно взирающего на него гнома, добавил: – Короче, рассказывай, что у тебя такого стряслось, из-за чего ты чуть ли не каждый день мрачно наливаешься пивом в этом клоповнике. Никогда бы не заподозрил в тебе любителя эльфийской поэзии.

Тордвар неспешно приложился к кружке и, поразмыслив, решил, что вреда точно не будет. По мере рассказа, бард неторопливо перебирал струны лютни, как бы аккомпанируя. Мотивчик при этом подозрительно походил на даэроновский… Глаза эльфа подернулись мечтательной дымкой, а интерес к повествованию выдавали лишь кончики ушей, с любопытством высовывавшиеся из-под волос.

Когда гном, наконец, закончил, менестрель торжественно продекламировал:

И в светлой земле, что не ведает зла,

Истает ли тень, что на сердце легла?

Исчезнет ли боль, что – как в сердце игла... ****

Тордвара заметно перекосило.

– Не в подвиге дело, мой юный друг. Точнее, не в том подвиге, о котором ты так усердно думаешь. Какие, говоришь, волосы у твоей неприступной красавицы? А глаза? А бантики в бороде не розовые, случаем?

– Розовые… А как ты?..

– Я просто неплохо знаю женщин. А теперь слушай и запоминай…

 

**********************************************

…И раскололась гора. И хлынуло живое пламя. И поглотило оно прекрасный Шавиаль-на-Иэрне. И факелами стояли дубы да осины священной рощи. И хохотали Темные, сидючи на вивернах и глядючи на гибель последнего оплота Света…

Острые зубки нервно откусили кусок бутерброда. Белая ручка потянулась за некогда чистым платком. Прозрачные бриллианты слез крупными каплями потекли по пухленьким щечкам. Сердце замерло в предчувствии и ожидании, ведь конец уже так близок...

– Прощай, моя любимая Андариэль! Не плачь, мы встретимся с тобой на другом берегу Вечности. Там, где сияет ласковое солнце, где текут меж зеленых холмов прозрачные реки, где цветут ромашки и лютики. Там мы будем стоять под звездами, слушая пение цикад и шелест травы. Там принесем мы клятвы в вечной любви…

И тьма застлала небо. И солнце померкло. И пала она на грудь возлюбленному, но сердце того уже не билось. И возопила она в горе, и припала к устам его хладным. И пламя текло, огибая их. И Тень не могла к ним прорваться.

И закрыла она глаза любимого, невидящие более. И сняла медальон с его шеи, некогда ею подаренный. И направилась она к морю. И пламя преклонилось перед ней. И расцветали голубые ирисы там, где она ступала. И стала она на скалистый утес. И ветер, завывая, трепал ее темные кудри.

И закричала она, перебивая шум стихии:

– Я иду к тебе, Белегион! Встречай меня, любимый!

И бросилась вниз. И окрасились кровью грани камней. И морская пучина поглотила последнюю из рода Лаэранидов.

Слезы хлынули неудержимым потоком. Они так и не признались друг другу! Они так и не поцеловались! И все-все погибли... Зато как любили... Они ведь встретятся, обязательно встретятся! Ну не может же иначе быть, не могли такие чувства и навсегда погибнуть!

Шмыгнув носом, волоокая Шеанедд отбросила в сторону насквозь промокший платок и нежно погладила уже изрядно потрепанный томик. Ах, какая же бывает на свете любовь, не то что… Взгляд красавицы упал на гору железа, возвышающуюся неподалеку от двери. При виде сваленных в кучу деталей доспехов и оружия, нежная ручка девушки инстинктивно потянулась за любимой сковородкой. Гномы… Только и умеют, что бахвалиться своими железяками и якобы подвигами, от описания которых просто тошнит. А некоторые додумываются даже доказательства своего героизма притащить, от которых кошмары потом снятся. Неотесанные болваны – так можно было охарактеризовать всех без исключения претендентов на ее руку и сердце.

А душа металась и требовала чего-то неведомого и возвышенного. И хотелось куда-то бежать, нет, лететь – высоко-высоко! Главное – подальше от этих пещер с их темными и до отвращения практичными жителями, ничего не смыслящими ни в поэзии, ни просто в умении красиво ухаживать. И совершенно точно неспособными на великую любовь, а разве не достойна такая красавица, как она, самых пылких чувств? Таких, чтобы замирало сердце, а душа пела, глаза наслаждались, и слух радовался. Ну почему ее угораздило родиться гномихой?!

 

**********************************************

В день середины зимы в городе Халладаре, расположенном у подножия Мглистого кряжа, традиционно проводилась Большая Ярмарка Девяти Народов. Споры о том, какие именно народы входят в оную девятку, длились примерно столько же, сколько проводилась эта самая ярмарка, но согласие ни разу так и не было достигнуто. Однозначно признавались лишь люди, эльфы и гномы, а вот с остальными дело обстояло намного хуже… Дриады и орки, тролли и кентавры, дроу и кобольды, низушки***** и вампиры – представители каких только рас не съезжались в зимний Халладар в преддверии этого дня.

Для страдающего же Тордвара ярмарка означала шанс. У него появлялась возможность приблизиться к волоокой Шеанедд, причем не с каким-то топором, а с дарами, которые, по уверению эльфийского менестреля, обязательно растопят сердце неприступной красавицы.

Готовиться к этому дню влюбленный гном начал заранее. Первым делом он покопался в своих запасах и отобрал нужные камни. Затем посетил ювелира, выбрал эскиз и заказал роскошную золотую диадему. Далее были произведены: забег по лавкам города и модернизация пылящейся в углу секиры. Не обошел стороной Тордвар и магов – у них была приобретена некая изящная вещица, генерирующая иллюзии по вкусу заказчика. А в книжной лавке эльфа Синдариэля юноша прикупил томик любовной лирики и красиво свернутый свиток чистого пергамента.

Вот тут и началось самое сложное. Тщательно изучив первоисточник, все еще несчастный, но теперь слегка обнадеженный влюбленный приступил к написанию собственной поэмы. Не мудрствуя лукаво, он решил попросту переделать под гномские реалии стих покороче и попроще. Оригинал отбивался всеми силами, но в конечном счете был схвачен, препарирован и подогнан. Результатом вполне можно было доводить остроухих до истерики, но Тордвар остался собой доволен.

И вот настал долгожданный день открытия ярмарки. Гном с раннего утра занял стратегическую высоту рядом с огромным самоваром низушка, торгующего сдобой и чаем, откуда открывался прекрасный обзор на проход, где располагались крытые лотки Синдариэля и его коллег. За время ожидания Тордвар успел внимательно изучить и снять пробу с предлагаемой выпечки, оглядеть товары ближайших лавок и двадцать восемь раз расчесать бороду – от волнения он постоянно нервно ее трепал, а перед дамой сердца хотелось предстать во всем возможном блеске.

Наконец в толпе мелькнула знакомая золотистая макушка, обладательницу которой явно влекло к эльфийским поэзии и прозе. Спешно отбросив недоеденный пирожок, гном быстро направился к своей возлюбленной, надеясь, что та окажется без подружек. Но переходить в наступление Тордвар не спешил, а тихо подождал в сторонке, пока долгожданная Шеанедд закончит осмотр и приобретение новинок. Судя по доносившимся до него обрывкам разговора, закупаемая литература была все больше романтического плана. И вот когда нагруженная, но неимоверно счастливая красавица отошла-таки от последнего прилавка с книгами, настал черед ее терпеливого воздыхателя.

Улучив момент, чтобы вокруг не толпилось уж очень много народа, гном рысцой обогнул группу увлеченно выбиравших ткани дриад и пал на одно колено перед объектом своих мечтаний, не обращая внимания на такую мелочь, как грязный полурастаявший снег.

– О, прекрасная Шеанедд! – После мук стихосложения с написанием пылкой речи у бедного Тордвара особых проблем не возникло. – Глаза твои сияют сапфирами, словно звезды в ночи, твои волосы подобны солнца лучам, что танцуют в снегу на горной вершине, румянец же краше лепестков алых роз, растущих в садах Нимрадилль! – с последними словами гном включил добытую у мага вещицу и вручил ее своей возлюбленной, восхищенно ахнувшей при виде не пойми откуда возникшего огромного букета совершенно фантастических розово-лиловых цветов.

Влюбленный гном же продолжил:

– Эта поделка не стоит и взмаха твоих ресниц, подобных легкокрылым горлицам в лесу Эльмарнн, но позволь провозгласить твоему преданному слуге тебя своей королевой. Пусть я не достоин касаться даже края твоей одежды – я готов целовать следы твоих ног! – И, низко склонившись, Тордвар преподнес уже порядком ошарашенной красавице золотую диадему, усыпанную прекрасно обработанными камнями розового кварца. Украшение лежало на розовой же подушечке, оперативно извлеченной гномом под прикрытием букета.

Чуть дрогнувшие пальчики Шеанедд коснулись короны, и под восхищенные ахи и вздохи дриад девушка водрузила ее себе на голову.

Шокированно она глядела на Тордвара, а тот продолжал:

– Позволь же доставить радость твоему слуху и принести заслуженные хвалы и признания! – Настал черед для свитка, который был извлечен из-за пазухи, развернут и зачитан. Во время декламации гном не отрывал влюбленного взгляда от своей мечты, с трепетом в сердце оценивая ее реакцию.

Синие глазки неверяще распахнулись, губки раскрылись, а неизменные розовые бантики в бороде устроили пляску.

Ободренный результатом Тордвар, осознавший, что дожать осталось еще совсем чуть-чуть, аккуратно положил свиток на отброшенную ранее подушечку, достал из заплечного мешка что-то длинное и в розовом чехле и вручил это уже действительно волоокой Шеанедд.

– Я делал ее с мечтами, что когда-нибудь это творение моих недостойных рук украсит пояс прекраснейшей из прекраснейших…

Выпустив из рук сумку с книгами и сунув в карман волшебную безделушку с букетом, гномиха с нетерпением сорвала ткань и на солнце засверкала остро заточенная секира. Но это был не простой топор, подобный тем, которые десятками валялись у девушки в комнате и при первой же возможности летели вслед незадачливым ухажерам. Этим произведением оружейного искусства хотелось любоваться и хвалиться, камни на его рукояти так и манили к себе нежные пальчики, а вставки из эмали и перламутра по цвету дивно сочетались с бантиками в бороде несравненной Шеанедд…

 

**********************************************

– Ну и где ты шлялся?! – Тон, которым были произнесены эти так хорошо знакомые представителям мужского пола слова, не сулил ничего хорошего адресату.

– О, роза души моей! О, жена моя, мать моего сына – чистота твоего сердца подобна друзе кристаллов горного хрусталя! Неужели твоя прекрасная ручка опустится…

Баммм!

Нежная ручка и поднялась, и опустилась. Любимая сковородка встретилась с объектом своего приложения. За прошедшие девять лет прекрасная Шеанедд сильно подрастеряла волоокость, но рука ее была все так же тверда.

Вождь, который уже отчаялся выдать замуж любимую дочку, ее выбору хоть и удивился, но был слишком рад самому факту грядущей свадьбы и к Тордвару отнесся с доброжелательным сочувствием. Тогда влюбленный гном на это внимания не обратил и, как показало время, напрасно.

Когда схлынул романтический угар медового месяца, растянувшегося до года, семейной паре пришлось столкнуться с банальными бытовыми проблемами. Для Шеанедд перемена статуса означала лишь то, что в перерывах между совместным чтением любовных романов и эльфийской поэзии муж был обязан воздавать ей хвалу, осыпать цветами и драгоценностями, а также носить на руках. К чести же Тордвара надо отметить, что со своими обязанностями он справлялся довольно охотно и изрядно подкачал в результате мускулатуру, поскольку еще ни одна гномиха не была замечена в субтильном телосложении. Но кроме духовного существует еще и материальное, и именно с ним возникли трудности.

Златокудрая Шеанедд к насущным вопросам готовки и уборки относилась с презрением, достойным эльфийских принцесс – питаться можно и бутербродами, а пол просто не стоит того, чтобы на него смотреть лишний раз. Молодой муж честно пытался приспособиться, но периодически не выдерживал и навещал любимый трактир, питание в котором было, конечно, далеко от здорового, но казалось амброзией после бутербродной диеты. Супруга же пребывала в твердом убеждении, что круглосуточное местонахождение возлюбленного рядом с ней является высшим проявлением любви, и была решительно против отлучек Торварда.

Совсем тяжело стало, когда в семье наметилось пополнение. Волоокая Шеанедд, глаза которой стали походить своим выражением на кусочки льда, разрывалась на части: ей и хотелось всего и побольше, и муж должен был возможно быстрее исполнять ее желания, но при этом не отходя от нее. Реализовать все это было делом непосильным даже для влюбленного гнома, и в жилище Тордвара регулярно бушевала белокурая и синеглазая стихия.

После рождения наследника счастью гнома не было предела, да и радости материнства оказались не чужды его любимой, но чем старше становился маленький Гунтер, тем больше портился и так непростой характер Шеанедд. Так что забота о сыне в конечном счете легла на широкие плечи Тордвара, с радостью подарившего тому первый молот на седьмой год его жизни. И каким же рыжим солнышком носился малыш с ним вокруг отцовской наковальни! К отлучкам мужа, пусть трижды деловым и оправданным, супруга до сих пор относилась резко отрицательно, а уж если она выясняла, что ее любимый был замечен в трактире…

Уже падая, гном в очередной раз отметил со смешанным чувством тоски и гордости висящий на поясе у драгоценной супруги, завоевание и семейная жизнь с которой были воистину подобны подвигу, топор, сделанный его руками. Секиру с розовой ручкой.

_________________________________________

* В Средневековье их определяли как самых маленьких из подгорного народа – не больше двухлетнего ребенка. Кобольды не добывают ничего, они лишь вредят людям – могут обрушить шахту, запутать шахтеров, перерезать веревки.

Кобольды появились уже в первой редакции D&D как низкорослая, похожая на гоблинов раса. Здесь кобольды слабы, агрессивны (садисты и ксенофобы), живут под землей обширными племенами, где правит сильный. Внешне они описываются как карлики с собачьими головами и небольшими рожками, предпочитающие носить красное и оранжевое тряпье.

** Перевод с эльфийского стихотворения «Pella hisia» Хатуля. Песню исполняют Айрэ и Саруман.

*** Друза – группа сросшихся кристаллов.

**** «Черная книга Арды» Натальи Васильевой и Натальи Некрасовой. Песню исполняют Хелависа, Саруман.

***** Низушки – те же хоббиты.