Текст книги "Три стрелы"
Автор книги: Воль
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
Воль
Три стрелы
Три стрелы
Часть 1
Десятки племён раскинулись по этой земле. Жили одни годами, кочевали, разрабатывали землю. Воевали, делились, захватывали друг друга и объединялись. Старейшины превращались в князей, передавали власть от отца к сыну, вели своих людей к процветанию, к славе и богатству. Лучшие имели самое лучшее: тёплые хоромы, лучших мужей и жён, оружие и плодородные поля. Худшие – жили на отшибе и работали на лучших. И так поколение за поколением.
Пировать эти вольные люди любили под небом, перед общим костром, кидая в него всё, чем были богаты. Когда побеждали – зарезали барана, свинью или корову, когда проигрывали – проливали вино на землю и обещали отомстить за смерть брата. И были у них нравы простые. За воровство и предательство не прощали. За преданность – награждали. Порицали за ложь, за правду любили и уважали.
Каждый мужчина рос воином храбрым, с младенчества учился сидеть на лошади и пахать землю, чинить, строить хоромы. Самый умный шёл в мастерские да в ремесленные. Самый уважаемый руководил племенем, что разрасталось в большой город. А самый мудрый, посвящённый в таинство природы и обрядов, грамоты и врачевание знающий, руководил почестями для богов и богинь совершаемых. Не забывал про духов лесных да небес, земли, подземелья и всего простора этого мира.
Эх, хорошо было времечко, простое, воинствующее. Бабки любили рассказывать, как они леших, ведьм встречали, как обходили болота, чтобы не разгневать водяных и болотных существ, знакомили молодняк с тем, что им скоро предстояло узнать и принять глубоко в сердце.
Мир огромен, разнообразен, един. И каждая его часть важна. И каждое существо важно. И к каждому нужно иметь уважение. Всему этому учили бабки да деды. О, прекрасное время!
И не было безземелья на этих просторах, реки не высыхали, пожары не сжигали леса, плодоносила почва. И всё было так, пока человек был един с природой, любил её и чтил.
Время идёт. Нравы меняются. Жизнь усложняется. Самому уважаемому недостаточно просто уважение, с помощью страха, силы и власти он стремиться подчинить более сильных, пускаясь на всякие хитрости. Начинает делить людей на своих и чужих, прибирает всё к своим рукам. Города растут. Люди размножаются. Племена борются за богов, богинь и духов, начиная забывать о единстве этого мира. И начинаются распри, чужие и свои.
Скачут по полям, мимо озёр и рек, холмов волнистых, под ярким солнышком, подгоняемые ветром, бравые воины. Торопятся домой. Лучшие воины везут с собою пленных, красивых женщин и молодняк, тележки с данью, со шкурами и зерном, медовухой да изделиями из кожи, стекла, металла, злата и серебра. Возвращаются они с победой. Поднимают выше знамя, чтобы сторожевые с башен их увидали да порадовались. Воинствующее войско, окроплённое кровью собратьев по Земле, возглавляло три княжеских сына. Первого звали Боримир.
Ох, славный был мужчина, справный, высокий, здоровьем не жаловался. Мог завалить одними руками медведя, был вынослив, задорен. Своею силой славился, как и вспыльчивым, огненным характером, также боевым духом, щедростью к своим людям, за что и был любим частью воинов. Однако огненность и желание славы, что было у него велико, взрастили тайно жестокость к людям и неуступчивость, поэтому и заросли его брови, скрыли светло-серые глаза, оставив только тёмную полоску, через которую в сердце не заглянешь. Это спасало от волнений и ужаса. Старший сын княжеский готовился засесть в Славграде и объединить все племена под одно имя.
Среднего сына назвали Горисветом. Этот воин был похуже старшего, более мягкий, продавленный авторитетом старшего. Его не сильно волновали государственные дела, больше любил звать гостей, пировать, да на охоту ездить. Он имел хорошее здоровье, мог побороться с Боримиром, а его более мягкие черты сглаживали суровость Боримира, чей гнев мог погубить много жизней. Он был высок, но сутулился. Был широкоплеч, но сжимался, словно его сдавливали со всех сторон. Его любили те, кто ничего не мог добиться сам, ибо сжатый человек, неуверенный в себе и выбирающий друга лишь для веселья, был подвержен чужому мнению. Его внутренняя слабость порождала внешнюю, оттого и большая часть бояр, те, что верой и не верой, правдой и ложью служившие Великому князю, выбрала его в наследники Славградского княжества.
Третий, младший и последний сын князя от жены его второй, имел худшее здоровье для воина, защитника своих земель. Для каждого мужчины того времени нужно было ездить верхом, сражаться, руководить войском, знать тактики, хорошо стрелять и переговариваться, но из-за здоровья многие надежды на этого сына не возлагали. Где-то поучили, кое-что показали, да и пустили с миром ездить по княжеству с его немногочисленными сторонниками. Был гораздо трусливей чем Горисвет, тоньше и белей, чем Боримир, того тело было всё украшено шрамами, которыми он гордился, а третий был светел, чист, зато пел хорошо, любил волю вольную, улыбаться и хохотать. Часто он болтал со знахарями, волхвами, за что получил прозвище Тёмный. Пока братья бились, расширяли территории, распространяли славу о княжестве, он слушал предания от бабок, пугался рассказов тех, кто общался с таинственными обитателями мира. Пригожий юноша, со светлыми глазами и чистыми руками, был не любим старшим братом, сам не любил среднего, поэтому с трудом держался в военном походе, чтобы не сбежать с войны и не посрамить своего отца, ждущего хоть какого-нибудь успеха у младшего. Звали этого сына Творимир. Многие из бояр, видя, каким растёт младший сын Великого князя, смеялись над значением имени «создающий мир», травили им Тёмного и никак не могли понять, что нашёл в нём старый волхв, лишь раз кинув взгляд на младенца. Да и кто поймёт колдуна Гневомира, говорящего на мёртвых языках, лечащего словами и травами и призывающего не гневить духов? Такие люди сами себе на уме.
Боримир, Горисвет и Творимир вошли в Славград с пением, со звуками труб и женскими радостными возгласами. Живых встречали, вели к Великому князю, зовущего на вечернюю тризну, затем с них снимали кольчугу, шлемы, вели в бани и начинали смывать грязь, пот, кровь. До самого заката солнца считали пришедшее, оплакивали мёртвых, зажигали волхвы костры по тем, кто не вернётся никогда на землю родную, кто к матери и отцу не поклонится, баяны слагали новые песни, а знахари лечили раны.
Девки молодые наряжались, отглаживали свои лучшие наряды, вили венки из цветов, тёрли щёки, чтобы порозовели они, готовились к гуляньям, песням и танцам, к прыжкам через костры. Им же помогали мамки, няньки, чесали им косы, наставляли на путь истинный.
Отгремел сбор урожая, наступала пора праздновать конец посевного года. Крестьяне могли выдохнуть и больше не ходить с плугом по полям, не подгибаться к земле, горожане же могли отложить ремёсла.
Славград наполнился шумом. Потащили к месту тризны столы да лавки, настелили на них полотенца да понесли кушанья со всех дворов. А пока шумели люди, Великий князь награждал отличившихся, ругал провинившихся, разговаривал с сыновьями своими. После разговоров долгих пошли они на тризну – оплакивать ушедших и пировать за вернувшихся. И длился пир три дня и три ночи. Видели люди князя хмурость на его лице, как он смотрел на сыновей одиноких и вольных, смотрел на забавы и танцы девок. И ни одна не завлекла его сынка, отчего хмурость полностью завладела его ликом.
– Мои сынки, годы всё идут и идут, а вы всё в войне да на пирах, – говорил старый князь, собрав сыновей после тризны, – но жизнь – не только военные сборы да тризны и обряды, не только сбор налогов, и охота. Пора вам остепениться, семью завести да детей воспитать.
– О, отче, ты опять за своё? – недовольно перебил Боримир, глядя на седеющего старика, чей трон захотелось прибрать поскорей.
– Не перебивай. Жизнь имеет конец, чтобы её продолжить. Не только слава нужна, но и дети. Подайте мне стрелы, – приказ Великий князь и ему в руки подали три стрелы. Первая имела ленточку красную, вторая – белую, третья – синюю. – Каждый из вас возьмёт по стреле и завтра на заре выйдет на холм и пустит её в небеса. В чей двор она попадёт, та дочь и выйдет за вас замуж. Это моя воля.
– Но, отче, как же так? Разве сватовство уже не нужно? – усмехнулся средний сын.
– Столько девок за вас сватали и ни одна вам не приглянулась. Видел я всё, поэтому и поступаю так.
– Но, если эта будет крестьянская дочь? – не унялся Горисвет.
– Такова судьба твоя. Коль боярская дочь, коль купеческая – всё судьба ваша, – и не стал больше говорить Великий князь, отдал каждому по стреле и объявил указ, чтобы на заре все сидели дома и ждали, пока на землю ни упадёт три стрелы.
Не могли сыновья пойти против отца. Ушли они по своим палатам, что по граду были раскинуты, потужили, повертели стрелы да спать легли.
Часть 2
Ранним утром три княжеских сына на своих верных конях добрались до холма, а вместе с ними некоторые бояре, дружинники, чтобы проследить за исполнением княжеского указа. Взяли сыновья по луку, вставили стрелу, натянули тетиву. Двое старших запустили стрелы так, чтобы они точно попали в богатые дворы. «Если не любовь в браке, то хотя бы стабильность» – вот были их помыслы. А третий сын маялся, натягивал тетиву, ещё больше всех сомневался. И снова со всех сторон шёпот поднялся. Скалился старший пуще всех, хотел уже и на невесту посмотреть, да только Тёмный мешкался и вертелся вокруг камня одинокого.
– Пускай стрелу! – требовали от меньшого. И так он испугался за себя, что руки задрожали; завертелся во все стороны, пытался понять, откуда доносился смех. Смеха, внезапного, громкого и злого, не выдержал конь и заржал. И пустилась стрела наискось, прямиком в тёмную чащу. Вывалился из груди Творимира печальный возглас.
– Да ему только утопленницы в жёны не хватало! – хохотали люди.
– Хотел живую бабу, а получит кабана в жёны, – не унимались люди.
– А без стрелы тебя во двор не пустят. Иди, ищи! – и ушли все за старшими сыновьями Великого князя, пустившихся в град. Уж сильно жаждали поглядеть на краснощёких баб. Оставили младшего наедине с собой, напуганного, присмиренного.
Долго он решался пойти в лес, но всё же пересилил себя и пошёл в густую чащу. Трещали под его ножками сучки, перекатывались камешки, ползли змеи и жуки, слышались в глубинах фырканье медведей, кабанов, волков и лис. Шёл он и не знал, куда угодила стрела. Шёл и понимал, вернуться на княжеский двор ему так просто не дадут. Всюду лишний, жалкий князь, над которым потешалась вся знать. Одинокий в своём слабом теле и духе. Шёл он, ощущая сквозь белую льняную рубаху холод, ветерок, льющийся между толстыми древами; переступал Тёмный поваленные деревья, смотря в синее далёкое небо, заговаривал свой путь, просил помочь лесных духов, отчаянно пытаясь спрятать дрожь и страх, которые не очень-то жаловали таинственные существа, обитавшие повсюду.
Верный конь давно был позади. Дорога стала извилистой и трудной, медленно молодой князь подступал к болотам. Уже стоял погожий день. Вероятно, его братья уже привели невест к Великому князю на поклон, а он всё ищет стрелу, петляет, боится.
– Ай, ладно, – и сел он в отчаянии на пень возле болот. – Нет стрелы, ну и что же, пусть отче даст другую. Не велико дело, – бурчал под нос, запрокинув голову. – Всё равно это плохая затея. По стреле невесту искать, – и долго бы он сетовал на судьбу, пока луч солнца не пронзил крону деревьев и не упал в самое сердце болота. А там, на большой кувшинке сидела большая жаба. Увидев её, князь вздрогнул от отвращения и хотел отвернуться, но заметил наказ отца, что находился под лапами зелёного существа. Его огромные чёрные глаза были непривычно эмоциональны и мудры, словно знали все тайны на планете. И сидела оно, не двигаясь, наблюдая со своего места над неудачливым женихом. – Это всего лишь жаба… Всего лишь жаба, – говорил Творимир и пошёл в обход болота, чтобы забрать стрелу. А глаза жабы внимательно следили за юношей. – Всего лишь…
И в этой глуши, сквозь тысячи звуков, Творимир услышал ещё один голос, помимо своего. Немного урчащий, сдавленный, женский.
– Творимир, я твоя невеста.
– Да, это всё вина болота. Может, водяного разгневал. Простите меня духи лесные, но мне нужна эта стрела! – взмолился Творимир; на него надвигалось отчаяние.
– Я твоя невеста, – этот голос не замолкал, слышался с кувшинки, медленно подплывающей прямиком к ногам молодого жениха. Творимир вскрикнул, отбежал и прижался к дереву. Доселе он видел такую огромную жабу! А та ещё и держала стрелу. Его.
– Ты? Ты говоришь? Жаба говорит?
– Да, Творимир. Веди меня к Великому князю на поклон.
– Ты что, сдурела? Ты – жаба, а я – человек, – взревел он, а лицо кривилось в недоумении. Зубы показывались.
– Судьба у тебя такая, – остудила жаба пыл молодца; открывала мерзкую склизкую пасть, закрывала её на ужас жениху неудачливому.
– Надо мной и так потешается весь мир. В невесты жабу, и она про судьбу говорит?!
– Ты стрелу пустил? Пустил. Она попала в моё болото. И я её подняла. Или хочешь без невесты домой возвратиться? Ты должен взять на себя ответственность.
Смотрел стеклянными глазами князь на жабу и не хотел верить ни своим ушам, ни глазам, ни рукам. Взяли они жабу сами, склизкую и противную, холодную, стрелу подобрали и понесли прочь из болота.
Сквозь слёзы жених вёл невесту через лес. Предчувствовал сколько зла ему придётся стерпеть от людей.
Никогда так Славград не потешался над людьми, как над меньшим сыном Великого князя. Вести о том, что он привёл на поклон к отцу не девушку, а жирную жабу, что с трудом умещалась в ладонях, распространились по всему миру по всем вольным ветрам. Смеялись все. Улюлюкали в след Творимира. И даже старый князь, видя серьёзность и жабы, и помня свой указ, разрешил этот брак, еле скрывая потешную улыбку. Говорящая жаба удивила двор, но не так сильно, как свадебный мешковатый наряд жениха, сгорбленного и синего от ужаса. Только богам известно, как он решился связать жизнь с земноводным, обрекая тем самым себя на вечный позор. А как плакала вторая жена Великого князя, узнав, кем будет её невестка. Слегла в постель от ужаса и не могла встать даже на свадьбу. И только мудрый волхв, что должен был скрепить узами брака троих княжеских братьев, вёл себя спокойно и примерно.
Великий князь позаботился о свадьбах, пока в поход сыновья ходили да славу завоёвывали, поэтому же на следующее утро женихи отправились выкупать невесты, проходить испытания и выводить невест к священному камню у широкой реки, где волхв перенимал детей в руки свои от рук мамок, бабок, дедов и отцов, обязывал красными нитями длань, заговоры молвил. А после их увозили в хоромы княжеских, где Великий князь уже поздравлял молодожёнов, скрепивших узы брака клятвой перед небом, ветром, на земле. Только Творимир стоял на всех обрядах столбом, покорно принимая насмешки. Ни одной улыбки, ни одной светлой мысли не промелькнуло в его челе. Представлял ужасы супружеской жизни, как и родню жабы, тех, что находились в болотах и ворчали, как пели. Ни выкупов, ни песен, ни плакальщиц или мальчишников – ничего. Только смех да насмешки.
Так и состоялось три пышных свадьбы.
Старшего женили на боярской дочери.
Среднего – на купеческой.
А младшего – на жабе.
К ночи всех молодых провели до их теремов и оставили. Смельчаки продолжали судачить о жене Творимира, подглядывали за ними в окошко и продолжали смеяться. И всё им было любопытно. Но как ночь наступала, так их клонило в сон, безвольно.
А в горнице младший сын князя горевал и не знал куда деть глаза, ведь огромная жаба теперь являлась его женой. Она сидела на столе и смотрела на Творимира, разочарованно и прохладно.
– Ну что же ты, княже, голову повесил?
– Да как тут голову не весить, если весь люд над нами потешается, надо мной, над тобой! – вскрикнул он, запуская пальцы в русую голову.
– А ты, княже? Неужели тебе так важно, что о тебе судачат?
– Конечно, важно, я же тут живу.
– И птицы судачат, и рыбы судачат, и люди – это обыкновенное дело. Так что не печалься, княже, лучше спать ступай. Утро вечера мудреней, – сказала жаба и повернула голову на толстой шеи в сторону кровати для новобрачных. – А я пойду мошек пособираю, – и спрыгнула со стола на пол и ускакала из хором, а муж, стянув красные сапоги да рубаху праздничную, лёг в приготовленную постель и забылся сном.
Часть 3
Много времени прошло или мало, но подступала зима на бескрайние просторы. Закоптили мясо, засолили овощи и рыбу, заполнили доверху погреба, бочки с мёдом наготовили, и принялись работать на следующий год, отдыхать, праздновать, свадьбы справлять, да приданное готовить. Все находились в хлопотах, и княжеские сынки, что недавно свадебку сыграли.
Первый сын был недоволен своею женой, ни внешностью, ни голосом не очарован, только за приданным и женился, да за укрепление положения своего, поэтому ходил по дворам да поглядывал в окошки, искал себе вторую, более милую и ряженую бабу, благо жён можно было брать много – боги позволяли. Хмурился он, стоя и отцовского трона, сидел с боярами, вёл политику с заморскими гостями, летописи читал, стрелял и бился на мечах да на руках, чтобы не сбивать с себя спесь. Жена у Боримира была такой же, как и он сам, гневливая, сварливая, властная и хваткая до чужого. Сколько было радости, когда стрела с красной лентой попала в её двор. Она тут же представила себя Великой княгиней, расхаживающей по ухоженным дорожкам в соболиных шубах, в бусах жемчужных, носящей лучшие ткани и сокровища, привезённые с севера, по великим путям, а вокруг неё пресмыкающиеся людишки пряники да мёд сующие, которые рады и за объедки служить, лишь бы слепнуть в злате, серебре и парче. Была старшая жена богата и образованна. Знала и грамоту, и языки, да только чёрное сердце, жадное, не давало ей порадоваться жизни, только мечтать умела завистливо. Сама же была бела, высока и в тазу широка – чем не жена, да только не любимой оказалась.
Их супружеская жизнь была похожа на лодку, кинутую в бурливый океан – не знаешь, когда перевернут её волны.
Властная жена не желала видеть своего мужа с другой, всячески умасливала Боримира своею женской хитростью, взятую от маминой, взращённой мощной государственной фигурой – отца; она толкала его к власти, становилась полезной, подкупая, наговаривая и хитря, и этим примеряла его крутой нрав.
Второй сын боялся свою жену. Купеческая дочь хорошо разбиралась в счётах и деньгах, её семья занималась добычей соли, поэтому и приданное его было так велико, что Горисвет почувствовал себя ничтожным человеком. Он любил пиршества, но пировать на деньги жены не желал. Он боялся её точной оценки, пренебрежительности и холодности, которую она проявила после брачной ночи. Ей был не нужен Горисвет для самоутверждения, для приведения семьи к престолу, – её самой хватало с лихвой, умная, проворная, более деятельная чем новоиспечённый муженёк, который по долгу решался какую рубаху надеть.
С такой женой дом Горисвета расцвёл. Был тёплым, пригожим, и еда вкусная подавалась, и мёд вкуснейший пился, и слуги, не смотря на нрав хозяйки, были довольны. Так как кроме денег, счётов, собственного тела и души жены князя не было дела, то и слуги получили относительную волю. Мало помогала жена в делах мужа, да и муж не хотел двигаться вперёд и представать перед старшим братом, чтобы его жизнь не затряслась. Пресмыкался. Не мог подняться до уровня жены, вот и получал за это холодную ненависть и равнодушие. Хотя для всех остальных, в том числе и для Великого князя, их семья выглядела счастливой и крепкой.
Над младшим сыном Великого князя продолжали потешаться, но уже злобы не было у народа – привык к жабе, что квакала и урчала в палатах молодого человека.
Злоба и привыкание переливались в едкое, ещё не осознанное сочувствие; не обозлённое сердце, полное горечи и разочарования, отозвалось в Творимире приказом: «Выройте ей пруд за домом, в теньке». «Над младшим сыном итак природа поиздевалась, что мы, нелюди, что ли, чтобы гневить на него», заговорили простые люди тогда. Хоть и посмеивались, подначивали, да шутили в разгульных домах, но границы, как приближённые к Великому князю, не переступали.
А Творимир… не имел он семейного счастья. Творимир послушно служил у отца по дням, иногда заглядывал в мастерские, ходил к волхвам и жаловался на свою судьбу. И каждый вечер возвращался домой поникшим, а жаба спокойным тоном приказывала подавать еду и новую одежду. Только муж этого не ценил, ни тёплый дом, ни вкусную еду, ни искусную вышивку на его рубахах, ни тихих послушливых слуг, которым жилось вольготно в тереме у Творимира, они служили с особым удовольствием, что было поразительно для горожан. Днём жена спала и только к вечеру открывала глаза и принималась за работу, хотя никто не видел, что творилось в её горнице. Сквозь крепкий сон, настилавшийся каждой ночью, слуги слышали звуки прялки, ниток, нежное хрупкое постукивание. Почти не говорили друг с другом муж и жена, и оттого были их беды.
Когда снег полностью застелил бескрайние земли, пригласил старый князь своих сыновей и сказал:
– Ну что, сынки, прошло некоторое время, ваши характеры притерпелись, друг другу привыкли, теперь можно ваших жёнушек и испытать, – улыбался князь, смотрел своим мудрым взором на взрослых сыновей, оценивал их вид и поведение. Старший тут же встал на дыбы, взъерошился и запротивился. – Ты-то, Боримир, успокойся. Как отец хочу проверить, какие жёны вам достались, какими талантами будут дом держать, – средний сын смутился, а третий голову повесил. – Будет три испытания. И первое сразу скажу. Пусть каждая из ваших жён хлеб испечёт, одна, без помощи мам и нянек, – улыбался князь, щурился. Видел, как успокаивались старший и средний сыны, как блёк Творимир, чья жена оставалась огромной жабой. Сказал всё это и отпустил отец детей.
Старший пришёл и тут же позвал жену да передал всё слово в слово. Усмехнулась первая невестка, почувствовала в себе уверенность и пошла спрашивать у мамки и бабки тайные рецепты хлебного мастерства; расспрашивала у отца о вкусах свёкра, пускала слухи и сплетни, чтобы потопить купеческую дочь и противную жабу, ведь было ясно – через жён Великий князь проверял своих сыновей. И даже такая мелочь как хлеб могла стоить желанного трона.
Средняя жена приняла новость спокойнее. Тут же пошла в погреба и стала считать, сколько ингредиентов понадобится для хлеба, обдумывать, что испечёт, как. Она бы с радостью занялась своими делами, да только муженька стало жалко, уж больно бледным он пришёл от отца. Боялся он и трона, и брата, не хотел побеждать, но желал отыграться за всё, что натворил Боримир в прошлом.
Творимир только в сумерках добрался до дома. Вся столица уже знала о пекарском состязании, разделилась на две стороны, а на третью ладошкой махнули да забыли.
– Не печалься, муженёк, я исполню желание твоего батюшки, – сказала за ужином жена, видя, в каком расстройстве находился муж. Даже к квасу не притронулся. Горечь запивал простой водой. Не помогал хмель забыться ему.
– Да как ты своими лапки тесто месить будешь!? – буркнул на неё Творимир. Чуть ли ни с злобой.
– А ты не смотри на мои руки, лучше погляди на результат, – и показалось, что жаба усмехнулась, сидя по центру стола.
– Я прикажу тебе помочь.
– Ты настолько не веришь своей жене? – и снова огорчили её слова мужа. Жаба посмотрела на Творимира, вздохнула и печально продолжила. – Не переживай обо мне, муженёк, просто занимайся своими делами, а на заре четвёртого дня приходи в приспешню11
Приспешня -1. Кухня, поварня. 2. Перегородка в избе (1), примыкающая к печи и отделяющая пространство для стряпни.
[Закрыть] и посмотри, на что гожусь я. Спокойных снов, – и ускакала она в свои палаты.
Слуги с печалью смотрели на господина, но против него и хозяйки не пошли, принялись с содроганием ожидать исход третьего дня.
Все три дня никто не видел, чтобы жаба спускалась в приспешню, только ночью шорохи слышались да стук в ступе. Все спали дремучим сном. А жаба одна-одинёшенька выполняла всю работу, изнывала от тяжести мешков сахара, муки; месила она лапками тесто, не жаловалась.
В ночь третьего дня по дому Творимира начал разноситься прекрасный аромат хлеба. Жители терема вдыхали эти ароматы, наслаждаясь, а труба печи передавал запах белого хлеба по всему Славграду. И каково было удивление, когда Творимир спустился на бабскую сторону, на самой заре, перед отъездом, и увидел по центру стола белоснежное полотенце, расшитое искусными узорами снежных цветов, а на нём невиданной красоты хлеб, мягкий, сладкий, пышный. Настоящий каравай. Мужчина, увидев работу жены, удивился, растормошил слуг, стоявших у него за спиной и, как и княже, не верившим глазам своим, и побежал в хоромы супруги, надеясь на чудо, но оно не произошло. Жаба осталась жабой, склизкой и противной. Спала в низкой люльке у стены. Мужчина спустился вновь в приспешню, завернул хлеб в несколько широких полотенец, сел в повозку и поехал ко двору отца. Там его уже ждали братья и бояре, пожелавшие посмотреть на изделия княжеских жён.
Первый хлеб был и пышным, и красивым, да только жёстким, каким и являлось сердце старшей невестки. Старый князь поджал губы, когда пришлось его испробовать.
Второй хлеб ему не понравился из-за того, что ни сын, ни невестка не смогли сохранить тепло драгоценного хлеба: тот немого почерствел и был холодным.
Третий хлеб Великий князь попросил попробовать всех и оценить, насколько он мягок, лёгок и сладок, как детские приятные воспоминания, окрашивающие в зрелом возрасте серость будней; они не давали забыться в жестоком мире, где властвовали распри, междусобицы, войны, открывали путь к чудесам и добру. Вспомнил старый человек вольготную жизнь, освящённую пламенным солнцем, великие походы свои, битвы с кочевникам и влажные поцелуи матушки, сующей под сердце сынку буйному кулёчек с землице родной. «Пусть легка будет дорога твоя… Не забывай старуху-мать и дом родной», благословляла княгиня и отправляла на новые сечи. Вспомнил Великий князь и хороводы с девками красные, поиски светящегося чертополоха и леденцы, делающие стариком Благомиром, самые сладкие и яблочные. Воровал ребёнком он леденцы, за это били его, но как был доволен, укрывшись от мамок, облизать его! Аромат хлеба… Вспомнил правитель Славграда свой победный каравай – отбил с дружиной небольшой поход другого княжества на него; погиб его отец, погиб и брат, остался он один и вкушал со слезами на глазах родимый хлеб, состряпанный седеющей матерью, чьи очи блистали аки две медные лазури. Дребезжащие руки вдовы месили тесто, выдавливала украшения, а слёзы солёные добавляли в сладость горечь. Представлял это новый Великий князь, смотрел на пригревающее солнце и слышал тихое роптание дружины; не пели они, не трубили о победе. А каравай всё же был хорош… Будто бы мамиными младыми ручками сделан был.
– Вот это и жаба! Погородиться можно женой, Творимир, – усмехнулся подобревший к невестке отец. Слёзы смахнул редкие. – Не знаю, она пекла и ли нет, но её умения похвальны.
– Жаба не может ничего испечь. Я протестую, – возразил старший сын.
– Твоя жена, по-видимому, тоже, – ответил в той же манере отец и посмотрел на боярина, чья дочь стала его невесткой. И тот человек смутился. – Больше всех мне по нраву хлеб жабы… жабоньки твоей, Творимир. Ну что же… Приступим ко второму испытанию. Есть у меня три белые рубахи. Я хочу, чтобы ваши жёны расшили их по своему усмотрению, даю на это три полных дня, – и в зал внесли три золочёных подноса и дали каждому молодому князю. И Великий князь отпустил сыновей.
Кто бы мог подумать, что младшая невестка сможет обойти богатых, воспитанных и образованных барышень, которые с детства учились и вышивать, и печь, и домашними делами заниматься, и вести хозяйства различные да людьми управлять? Откуда у простой, но говорящей жабы могут быть таланты? Да к тому же у такого мужа, что стеснялся выйти на улицу с жёнушкой, пренебрегающей ею, не допускающий даже мысли, что они могут быть близки. Но как бы того ни было, младший сын победил в первом состязании и мог с гордостью вернуться домой.
