Текст книги "Сага вереска"

Автор книги: Виктория Старкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Глава 2. Бломме

Ночью во дворе горели костры, гудел праздничный пир. Кругом были расставлены деревянные скамьи, а сидевшие на небольших сидениях скальды наперебой состязались в умении складывать висы и играть на своих инструментах. Столы ломились от блюд, в основном это было жареное мясо, да рыба, а кувшинов со сладким хмельным медом и котлов с пивом – и вовсе приносили не счесть!

Гости были уже порядком навеселе, молодые юноши и девушки с веселыми криками водили хороводы вокруг костров, а после кое-кто затеял прыгать через огонь. Смельчаки разбегались и сигали сквозь пламя, сжигая свои прошлые неудачи, болезни, невзгоды. Сам же конунг сидел во главе стола, рядом с матерью, кюной Ингрид и знатными ярлами. Только принца Олафа не было рядом, да и понятно, танцует где-то с молодежью, чего взять с юнца!

– За богов, которые подарили нам столь славную победу! – крикнул немолодой уже Сигурд-ярла, приходившийся конунгу двоюродным братом и снова все наполнили чаши, а кто-то выкрикнул:

– За нашего конунга! За Онна, не ведающего поражений!

Тот хлопнул крикнувшего по плечу, опрокинул еще одну чашу с медом и с беспокойством огляделся. Куда подевался брат? Почему его нет рядом? Не слишком ли увлечен танцами, разве не интересны ему речи воинов, побывавших в походах!

Бломме отправили на кухню, принести еще меда, который заканчивался на удивление быстро: служанки бегали туда-сюда, – и, в полной темноте, разыскав наконец тяжелый кувшин и подхватив его, девушка медленно двинулась по коридору к выходу, ориентируясь на отблески костров, да на гомон веселых голосов. Только бы не споткнуться и не разбить, строгая кюна ей спасибо не скажет! Так отчитает, что мало не покажется! Чья-то тень возникла на пути, кто-то преградил дорогу, и девушка испуганно вскрикнула, чуть не расплескав медовый напиток.

– Не бойся, – раздался тихий ласковой голос, и она к своему удивлению узнала принца Олафа.  – Не бойся, моя Бломме!

Тот явно перебрал хмельного и теперь плохо владел собой: в его движениях появилась излишняя оживленность, а голос звучал иначе, как если бы слова давались с трудом.

– Я ничего тебе не сделаю.

– Принц Олаф? – девушка уже оправилась от первоначального испуга, и ее голос звучал теперь спокойно и даже немного дерзко, – Что ты делаешь здесь в темноте, один?

– Искал тебя.

– Зачем?

– Хочешь танцевать? – он протянул ей руку, – Я возьму тебя в наш круг!

– Как смешно будет выглядеть служанка, танцующая со знатью, – рассмеялась Бломме, но ее смех звучал невесело.

– Бломме, почему ты упрямишься? – вдруг неожиданно тихо спросил он, опуская руку, – Почему все время отказываешь мне? Взгляни во двор! Слышишь, как дружина горланит песни? Они выпили не так уж мало сегодня, празднуя свою победу! Хочешь отказать в благосклонности принцу и подарить ее кому-то из этих пьяных мужланов?

– Один из них назовет меня женой однажды, тот, кого выберу сама, – твердо ответила девушка. – А то, что предлагаешь ты, недостойно честной девушки, принц.

– Почему же? – нахмурился он, – Или принц плохая пара для тебя? Ты найдешь в лучшем случае земледельца, как твой отец. А скорее всего, достанешься на таком же празднике какому-то подвыпившему воину, который заметит твое хорошенькое личико. Вряд ли можешь рассчитывать на кого-то получше!

– Если я кому и достанусь, то лишь смелому воину! – резко перебила девушка. В темноте ее глаз не было видно, но можно было догадаться, что в них загорелся гнев.

– А я не такой? – спросил Олаф, вдруг резко хмелея от меда, выпитого ранее.

– Назови мне сражения, которые выиграл? – Бломме наклонила голову и взглянула на него с вызовом, в ее голосе отчетливо прозвучала насмешка, и тут Олаф ни на шутку разозлился – она попала в самое больное место. Да, он не был в сражениях. И пусть он принц, пусть красив, как сам Бальдр, но уступает любому из тех пьяных вояк, изуродованных шрамами, что сидят за столом, потому и не хочет быть среди них!

– Что ж, иди! – юноша, покраснев от досады, посторонился, давая дорогу, – Я посмотрю, где ты его найдешь, замарашка!

– Посмотрим, принц! – с не меньшей досадой крикнула ему Бломме, а после вышла на улицу и отнесла кувшин на стол. Несколько парней-хирдманов подбежали к ней, пытаясь затащить в круг танцующих, но девушка вырвалась и спряталась в тени. После неожиданной стычки ей не хотелось ни танцевать, ни праздновать. Хотелось пойти спать, но кто-то же должен потом убрать остатки еды…

И она продолжала тихо стоять в стороне, наблюдая за веселившимися сородичами. На вертелах жарились туши баранов, их жир стекал прямо в костер, от чего повсюду раздавался веселый треск, а аромат жареного мяса был так силен, что его почувствовали и горные тролли по ту сторону перевала! Бломме вздохнула. Ей не хотелось ни пить, ни есть, ни танцевать, ее лихорадило, а щеки горели. Значит, вот как она ощущается, первая любовь? Но нет, он не для нее, это же ясно, он развлечется и забудет, а вот она – не забудет никогда. А может, проще сделать так, как он просит? Прийти ночью к дубу? А после – прыгнуть с утеса, в Сванфьорд, и пусть морские великаны примут ее в свои чертоги… Зачем мир так жесток? Почему в нем есть принцы и служанки? Почему есть такие, как он? Его род идет от темных альвов, это видно. Неспроста его неземная красота. Неспроста чудесные победы и неуязвимость его брата! Да и кюна Ингрид, наверняка не из обычных людей, есть что-то такое в ее глазах…

Была уже глубокая ночь, когда служанки закончили работать и скрылись в доме. Бломме осталась последней, она привыкла задерживаться позже других, всегда ей казалось, что можно убрать еще лучше, вымыть еще чище! Наконец, с удовлетворением оглядев двор, она отправилась внутрь. Смятение после пережитого этим вечером не оставило ее, сон бежал прочь, и девушка задумчиво остановилась у темных ступеней. Она закусила губу, с досадой воспоминая сегодняшний разговор с Олафом и грубости, что тот сказал ей. Он бы не посмел так говорить, не будь она простой служанкой! С другой стороны, надо признать, что и она проявила мало почтения и была слишком дерзка с принцем. Не был бы он так великодушен, ей бы несдобровать! Но что еще сделать, чтобы Олаф перестал мучить ее? Она нервничала, сердилась на себя, на него, потом, не в силах пойти в девичью, долго смотрела на бледно-желтую луну, а после отправилась в кухню, набрать воды.

Выпив холодной воды и умывшись, девушка, наконец, почувствовала себя лучше, начала успокаиваться и уже шла к девичьей, где ночевали служанки и рабыни, когда дверь рядом вдруг распахнулась, и в темноте Бломме увидела конунга. Он стоял со свечой в руке, в простой белой рубахе, и недовольно щурился: шаги привлекли его внимание.

– Кто разгуливает так поздно? – мрачновато спросил Онн, освещая ее лицо.

Однако, когда он увидел девушку, жесткая складка вдоль его губ смягчилась, на них мелькнуло даже подобие улыбки, а льдинки в глазах растаяли. Девушка, потеряв дар речи, молчала, она боялась конунга, трепетала перед ним.

– Куда спешишь, красавица? – усмехнулся тот. – Уж не к любимому ли?

– Я ходила попить воды, – тихо ответила она, отступая, – Извини, что потревожила… Спать пойду.

Она попыталась пройти мимо, но железная рука конунга сжала ее плечо.

– Погоди-ка. Иди сюда.

С этими словами он потянул ее в спальный покой, где всего-то и были, что кровать да скамья, закрыл за собой дверь и жестом велел сесть на скамью. Бломме, испуганная, подчинилась. В спальном покое было очень тесно, но лишь конунг мог занимать его один, остальные, воины и женщины, спали в больших помещениях, все вместе, женщины на женской половине дома, мужчины – на мужской.

– Я ведь уже видел тебя сегодня! – заметил вдруг Онн, – И даже сравнил с Фрейей. Как тебя зовут, девушка?

– Бломмеман.

– Цветущая луна… Чья ты?

– Я – дочь Хельги, земледельца с Каменного мыса. Отец прислал меня сюда, потому что самому большую семью ему не прокормить. Я служанка здесь.

– Откуда такое имя у дочери бедняка? И красота… Смотрю на тебя и кажется, будто ты валькирия, что пришла за мной по велению Одина… – его глаза слишком откровенно разглядывали девушку, взгляд обжигал, и она, почувствовав волнение, граничащее с паникой, порывисто поднялась со скамьи.

– Я не должна быть здесь, уже поздно, – в замешательстве прошептала она. – Прости, я пойду!

– Почему же? – Онн усмехнулся. – Останься со мной сегодня. Хочешь, подарю тебе золотое ожерелье, каких нет и у знатных красавиц? Я привез такое из дальней земли.

Ну вот, опять! Бломме вздохнула. Два раза за один день – пожалуй, что и слишком!

– Я честная девушка, – она опустила голову, – Хочу быть женой воина и матерью его детей. А подарков мне не надо.

– Не беда, – конунг усмехнулся. – Выдам тебя замуж за доблестного воина, дам тебе хорошее приданое. Не бойся меня, красавица. Так долго я был в походе, стосковался по женской любви.

С этими словами он двинулся вперед, потом сжал девушку в объятиях, прижимая ее к своему сильному телу, так крепко, что она едва могла дышать. Бломме сделала попытку вырваться, но конунг схватил ее еще крепче, так, что она не могла даже пошевелиться, наклонился к ее уху и медленно произнес:

– Я – Онн-победитель, девушка. И привык брать все, чего хочу. Ты поняла меня? Не думай, что с тобой будет иначе!

Испуганная жесткостью его тона, Бломме слабо кивнула и вдруг словно обмякла, и Онну не стоило никакого труда положить ее на кровать, тем более, что она была легонькой, как пушинка. Никогда она не думала, что все произойдет вот так! Думала, будет тинг, как положено, она выберет мужа себе, спросит позволения у отца… А что теперь, что будет дальше! Да помогут ей боги!

Ночью Бломме была все так же растеряна, хотя и лежала тихо, положив голову ему на плечо, а конунг обнял ее одной рукой и вдруг несколько удивленно спросил:

– Ты не похожа на других служанок. Я ждал, что будешь отбиваться до последнего… Почему не стала?

Девушка помолчала, не зная, как ответить. Но обманывать она не умела и потому решила сказать правду.

– Потому что мне нужен был человек сильный и смелый, – ответила она не сразу, – Настоящий воин…

На его лице мелькнула довольная усмешка, ему было приятны ее слова, потянувшись, он коснулся губами ее лба.

– И зачем же тебе был нужен настоящий воин?

– Потому что не хотела, чтобы надо мной снова посмеялся… – она помедлила, – Один шутник.

– Что? – голос Онна стал суровым, и конунг приподнялся на локте, вглядываясь в лицо девушки, – Кто посмел насмехаться над тобой? Я отрублю ему голову своим мечом!

– Не выйдет, – улыбнулась в темноту Бломме.

– Разве есть воин, которому я не смогу срубить голову?

– Не сможешь.

– И почему же? Он что, сам могучий Тор? – Онн нахмурился.

– Нет, – Бломме снова тихонько рассмеялась. – Он совсем не могуч и вовсе не похож на великого Тора… Просто его голова тебе дороже собственной.

Но конунг уже не слышал ее слов, уставший, он крепко спал, а Бломме, взволнованная, не могла уснуть до рассвета, лежала напряженная, словно натянутая струна, и все прислушивалась к его дыханию, пока над горизонтом не показались первые солнечные лучи.

С той ночи Онн изредка звал Бломме к себе, и она приходила, всегда оставаясь тихой и послушной, подчинялась его приказам. Обычно девушка молчала, они редко говорили друг с другом. Да и о чем конунгу говорить со служанкой, которая не видела ничего, кроме отцовского дома на Каменном мысу, да усадьбы, где обитала теперь.

Онн не задумывался над своими чувствами к девушке: она была молода и очень хороша собой, вот все, что он знал. Как и Бломме не могла понять, что чувствовала к нему, понимала лишь, что он – правитель их земель, ему подчиняется их род, а значит – и она должна подчиняться тоже. А таких воинов, говорят, не рождалось со времен героев древних сказаний, со времен Сигурда и Атле! Это честь для любой девушки, даже знатной, что уж говорить о служанке! А что до того, что конунг никогда не назовет ее женой – это она отлично понимала. Не потому что она служанка, вон, его отец взял в жены и рабыню. А она-то, Бломме, хоть свободна. А потому что – и она чувствовала это –  не было в его душе ничего, что выделило бы ее среди других хорошеньких женщин. Она была для него лишь таким же трофеем, как те сокровища, что привозят его драккары из дальних странствий. Красивая игрушка. И скоро она наскучит ему, как наскучили другие до нее.

Спустя время, принц Олаф, не оставлявший девушку своим вниманием, узнал о случившемся. Произошло это на одной из прогулок, когда они с братом молнией летели на лошадях через поле, а после вдоль утесов, пригнувшись к самой конской шее, соревнуясь друг с другом. Внезапно, уже у края обрыва, конунг осадил своего крепкого гнедого жеребца, от чего тот поднялся на дыбы, а Олаф встал рядом, пытаясь отдышаться после бешеной скачки.

– Ты молодец, брат, – похвалил Онн, – Скачешь отлично. Я хочу, чтобы ты сопровождал меня в будущих походах!

– Спасибо! – с чувством воскликнул младший брат, – Я так мечтал об этом! Хотел просить тебя. Ведь я уже взрослый мужчина, но не воин! И какая же девушка посмотрит на меня!

В его словах было столько горечи, что конунг не выдержал и рассмеялся. Подъехав ближе, он потрепал брата по плечу.

– Ну, конечно! Никто и не посмотрит! То-то гляжу, все девицы глаз с тебя не сводят, а после шепчутся часами, стоит лишь тебе пройти по двору! Брось, да ты и сам знаешь. Даже я, хоть и конунг, со всеми своими победами, не имею такой власти над женскими сердцами! Им подавай твою красивую физиономию! Но я заметил, что ты и не смотришь на них. Изменился в последнее время. Прежде ты был другим! Веселее, спокойнее, а теперь тебя все время обуревают волнения, тайные мысли. Откройся своему брату и господину. Кто она?

– Одна бедная служанка, – поколебавшись, махнул рукой Олаф. – Но хороша, будто богиня! И гордая, как валькирия.  Она и знать меня не хочет!

– И как же ее зовут? Твою валькирию? Я знаю ее?

– Бломме.

При этих словах конунг вдруг нахмурился, улыбка сбежала с его лица, а брови сдвинулись к переносице, но он ничего не сказал, и принц, не заметив реакции брата, продолжил.

– А сколько я ходил за ней! Чего только не предлагал! И все нет, да нет. Не из тех она девушек, кто уступит кому-то…

– Почему же? – мрачновато хмыкнул Онн, отвернувшись.

– Зачем ты так говоришь? – Олаф взглянул на брата с беспокойством. – Зачем так о ней?

– Знаю.

Несколько мгновений они смотрели в глаза друг другу, и этого было достаточно, чтобы Олаф успел догадаться: он весь вспыхнул, а потом с горечью воскликнул:

– Так вот откуда у нее золотой пояс! И новое платье! Да чтоб его тролли взяли!

С этими словами он развернулся и помчался прочь, оставив брата смотреть ему вслед. Подобная выходка хоть и казалась конунгу мальчишеством, но искренне огорчила его, он никак уж не хотел ссориться с братом из-за какой-то служанки, пусть и очень хорошенькой. Хотя в глубине души, ему льстило, что девушка выбрала его, будучи столь неуступчивой с другими поклонниками. А с другой стороны: как бы посмела она отказать?

Но мысли о брате не оставляли, конунг видел, что тот еще совсем молод, а потому страдает не на шутку. И Онн решил поговорить с девушкой, а потому вошел в девичью, даже не удосужившись постучать – просто распахнул дверь. Он делал так всегда – не думал о других, как если бы их и не было. С громким визгом девушки бросились врассыпную, едва увидев конунга, благо хоть все были в платьях и выглядели прилично. И лишь одна Бломме даже не пошевелилась – не заметила его, не услышала визга подруг. Она сидела у окна, склонившись над каким-то листком, и более: что-то выводила на нем палочкой, которую обмакнула в краску! Онн, приблизившись, с удивлением увидел, что то были буквы!

– Ты знаешь грамоту?! – с изумлением воскликнул конунг. Даже если бы сам одноглазый Один возник перед ним сейчас, явившись из сумрачного дыма, и то он не удивился бы больше! Служанка, которая знает грамоту! Да где такое видано!

Наконец, она заметила его, вздрогнув, подняла свои прекрасные синие глаза, холодные и прозрачные, словно воды фьорда – в таких можно утонуть! Испуганная, вскочила, поклонившись своему господину.

– И что ты пишешь? – поинтересовался он. – Какие-то заклинания? Ты что, ведьма?

Вместо ответа она протянула ему листок, конунг разобрал слова, что были там написаны, и удивился еще сильнее.

– Красивые висы, – похвалил он. – Откуда они? Кто тебе их напел?

– Из моей головы, – рассмеялась девушка.

Тот лишь недоверчиво взглянул на нее, покачав головой, а после нахмурился. Воистину, дерзкая девица лжет! Но Бломме продолжала смотреть ему прямо в глаза и улыбаться.

– Не верю, что женщина, да еще простолюдинка, может быть скальдом и слагать такие строки! – решительно произнес конунг. Она лишь пожала плечами, давая ему право на сомнения, а Онн смотрел на нее теперь совсем другими глазами. Не только красавица, но и скальд! А что если она не просто служанка, что если мать родила ее от альва? Или того больше, от одного из асов? И Бломме покраснела, угадав его мысли.

Конунг хотел что-то сказать, но никак не мог подобрать слов. Он не знал, что следует говорить в таких случаях, и тут – оглушительный грохот набата прорезал тишину.

Онн опрометью бросился прочь из девичьей, выбежал во двор, где и столкнулся с Виле и Свеном, молодыми дружинниками, что несли дневной дозор сегодня. Оба выглядели встревоженными, чтобы не сказать испуганными. Хотя, разве может викинг быть испуганным!

– Закрывайте ворота! – завопил Виле, что было сил, – Северяне с Каменных склонов идут сюда! Две дружины, не меньше!

И тут же поднялась суета, ворота закрыли, женщины и дети попрятались в землянках, воины схватились за оружие, а Онн бросился готовить оборону.

– Лучники, на стены! – распорядился конунг, – Остальные со мной, – встретим их у ворот! И подготовьте воду, они будут поджигать дома!

Онн пригляделся: вдали показался вражеский отряд, небольшой, не более пяти десятков хорошо вооруженных воинов, но все конные, с мечами, луками и арбалетами. Да, с такими пощады не жди. Северяне умеют драться!  В военном деле смыслят мало, но отважны и свирепы. Ничего. И сами не вчера родились!

Не успев подойти, противники издали принялись атаковать, забрасывая деревянную крепость огненными стрелами, отчего вспыхнули дома, на крышах которых трава от солнца успела пожухнуть. У остальных травяной покров оставался свежим и потому не загорался быстро. Хорошо, что здесь не крыли соломой, как на юге! Онну пришлось отправить несколько человек тушить пожар, пока лучники стреляли в нападающих, пусть те были хорошо защищены шлемами, а кое-где кожаными латами с железными накладками. И все-таки, нескольких удалось поразить, но некоторые уже подобрались ближе, спешились и крушили топорами ворота. Долго не выдержат, хоть и прочные. Северяне войдут в крепость, это уж как пить дать! Значит, нужно принять их со всеми почестями!

– Копья готовить! – крикнул Онн, и вся его дружина, сгрудившись у ворот, мгновенно ощетинилась крепкими копьями, а бонды и слуги, у кого не было оружия, подхватили деревянные пики и просто заостренные колья, тоже готовые встретить нападавших.

Наконец, ворота поддались, вооруженные топорами северяне вбежали во двор, а за ними по проторенному пути последовали оставшиеся конные, туда, где их поджидали дружинники конунга. Несколько лошадей напоролись на копья, и движение замедлилось, возникла неразбериха. Всадники спешно спрыгивали на землю, завязалось ожесточенное сражение, сопровождающееся отчаянными женскими криками, лязгом железа, лошадиным ржанием, а между тем все вокруг уже заволакивало едким дымом: стало трудно дышать, и нельзя было разглядеть ничего дальше собственного носа! Единственным, кто радовался происходящему, был, наверное, принц Олаф, которому наконец-то выпал долгожданный шанс проявить себя в битве.

Каким-то неведомым образом, повинуясь чутью, что дано лишь влюбленным, он увидел Бломме, выскочившую из загоревшегося дома. В отчаянии девушка заметалась по двору, не помня себя от ужаса, и тут же северяне окружили ее, а один даже схватил за руку. Олаф кинулся к ним, не раздумывая, пронзил мечом грудь противника, а после остальные накинулись все сразу, но принц уверенно отражал их атаки, и в глазах отбежавшей в сторону девушки, несмотря на испуг, вспыхнуло восхищение. Нападавших оставалось лишь двое, когда один из них, зайдя со спины, пронзил левое плечо принца насквозь. Лезвие к счастью не задело сердца, хотя рана и была серьезной. Олаф рухнул на землю, как подкошенный, и вражеский меч взметнулся в воздух, чтобы добить противника. Бломме громко вскрикнула. Но могучий северянин, высокий воин с заплетенной в косу уже седеющей бородой, не успел ударить. Прыжком Онн очутился рядом, сжимая по тяжелому мечу в каждой руке, он одновременно поразил обоих, а после склонился над братом, и тут же отбросил оружие, подхватил тело на руки и внес в дом. Бломме бросилась за ним.

– Позаботься о нем! – приказал он девушке, уложив Олафа на постель, и Бломме, растерянная, совершенно ослепшая от слез и дыма, кивнула.  Конунг не заметил ее ответа: он снова кинулся в гущу сражения.

И поздней ночью Онн оставался на ногах: вместе со своими людьми готовил высокие погребальные костры для павших: своих и чужих. Крепость потеряла немногих, северян куда больше, почти все пали, да десяток удалось захватить. После можно будет обменять на ценности или же оставить в крепости, служить и приносить пользу. Онн не любил казнить без разбору, считая, что живой раб полезнее мертвого тела. Некоторые пленники со временем становились преданными дружинниками, что тоже было совсем неплохо.

Не спала и Бломме: она перевязала рану принца, напоила его целебными травяными отварами, прочла нужные заклинания – лечить девушка умела с детства, этому ее учила мать. И теперь преданно сидела у постели больного, прислушиваясь к тяжелому, прерывистому дыханию. У него начинался жар, но возможно к утру станет легче. Только бы дотянул до утра! Олаф застонал, попросил воды, и она протянула ему чашу, одновременно укрыв шерстяным одеялом поплотнее, чтобы холодный воздух не застудил раненого.

– Тебе лучше? – тихо спросила девушка.

– Я буду жить. Благодаря тому, что ты заботишься обо мне.

– Ты спас меня, – она восхищенно покачала головой. – Ты храбрый воин, сражался как сам бог Тор!

Олаф слабо улыбнулся, и девушка улыбнулась в ответ. Улыбка была робкой, как если бы она и вовсе боялась говорить с принцем. От ее недавней дерзости не и осталось следа.

– Брат приходил, когда ты пошла за травами. Сказал, что умеешь складывать песни.

Бломме кивнула.

– Да, умею.

– Спой мне что-нибудь, – попросил он. Поколебавшись, девушка напела ему свои любимые строчки:

Дорог огонь

тому, кто с дороги,

чьи застыли колени;

в еде и одежде

нуждается странник

средь холода горного.

Молчанье – как горы,

если мудрец

будет молчать —

не грозит ему горе,

ибо нет на земле

надежнее друга.

чем мудрость житейская11
  Использован измененный отрывок из «Старшей Эдды».


[Закрыть].

Олаф слушал внимательно, сосредоточенно закрыв глаза. А когда она замолчала, медленно поднял руку и накрыл ладонь девушки своей.

– Я хочу, чтобы ты была моей женой, Бломме, – сказал он серьезно, вглядываясь в ее синие глаза.

– Что?! – воскликнула девушка, не помня себя от изумления, – Что ты говоришь, принц? Или жар тебя не оставил, и ты все еще бредишь?! Помни, кто ты, и кто я!

– Я захочу – и ты станешь моей женой, – упрямо повторил он. – Если, конечно, захочешь ты. Насильно принуждать не буду. Когда придет время твоего тинга – назови мое имя! И я скажу, что возьму тебя в свой дом. И пошлю твоему отцу свадебные дары.

Она всматривалась в его лицо, пытаясь угадать тень насмешки, но не заметила и, опустив голову, покраснела.

– Я не могу быть твоей женой, – тихо сказала девушка, вдруг смутившись.

– Почему так говоришь? – нахмурился Олаф, – Из-за брата? Из-за него?

В глазах Бломме появился испуг, она побледнела, белыми стали даже ее губы, сердце, казалось, остановилось, ушло куда-то вниз, как если бы его и вовсе не было, а потом она еле слышно выдохнула, проклиная все на свете и свою жизнь, сейчас ей хотелось провалиться от стыда прямо в Хель:

– Ты знал?! Знал, да? О, светлая Фригг, как это страшно… какой позор, – она закрыла лицо руками, но раненый потянулся и заставил ее убрать ладони.

– Почему ты сделала это? – сурово спросил Олаф, глядя ей прямо в глаза, чтобы она не могла обмануть или промолчать. – Или люб тебе мой брат? Понимаю тогда, он лучший из воителей и наш конунг…

– Думала, что так не позволю тебе смеяться надо мной, – наконец, испуганно прошептала она.

– Но я никогда не смеялся! Я всегда любил тебя! – Олаф даже приподнялся на постели от негодования и тут же со стоном рухнул обратно.

– Лежи-лежи, тебе нельзя шевелиться, может открыться рана, – кинулась к нему девушка. – А что могла подумать я, простая бедная служанка, когда принц, да еще и самый красивый воин на всех северных землях, уделяет ей внимание? Что он хочет поиграть, а потом найти другую, ту, которую сможет взять в жены, разве нет? А я не могла так…  С другими – может быть. Но с тобой не хотела… Слишком больно, не смогла б потом жить! Для меня все всерьез, принц Олаф. Потому еще раз прошу, не нужно играть со мной.

– И для меня всерьез! – горячо заверил юноша, пусть и слабым голосом, – Дай мне только окрепнуть, и клянусь, я возьму тебя в жены! Мне нужна только ты, я понял это сейчас, когда ты пела свою песню… Ты ведь тоже хочешь этого?

– И всегда хотела, – кивнула она, снова покраснев, – Ругала тебя, смеялась над тобой с подружками… Потому что любила…

– Иди сюда, – позвал Олаф, она приблизилась, наклонилась, и он осторожно приобнял ее здоровой рукой, а потом нежно поцеловал. От жара у него были горячие, сухие губы, и Бломме ласково улыбнулась, положив голову Олафу на плечо. Ему сейчас нужно отдыхать, а не девушек обнимать!

Как же быть с братом? Эта мысль не давала теперь покоя. Олаф догадывался, что конунг не очень-то интересовался девушкой, она и вовсе не нужна ему, но захочет ли отдавать свое? Даже родному брату? А если нет? Принц не осуждал Бломме, она не могла не подчиниться Онну. Ему подчиняются все вокруг, что уж говорить о девчонке в услужении! А сможет ли он сам? Сможет ли противостоять конунгу даже во имя своей любви? Олаф вздохнул.