Текст книги "Кодекс наемника (СИ)"
Автор книги: Велимера
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)
– Это… – кашлянув, мужчина из-за шторы продолжил: – Это женщины носят на груди ради приличия.
– Но ведь уже все прикрыто одеждой, – недоумевая, я попыталась прикинуть, как это вообще надевается.
– Надо носить, короче, – смущенно пробормотал мужчина.
Странно, он взрослый, как его такое может смутить?
На небольшом кусочке плотной бумаги было изображение девушки в этом приспособлении, так что я примерно поняла, как его нацепить. Но крючки пришлись на то место между лопаток, где у меня не было возможности их увидеть и, уж тем более, соединить между собой, несмотря на зеркала.
– Я не могу! – опустив ноющие руки, я раздосадованно топнула ногой.
Почему я не могу сделать то, что делают женщины в этом отсталом мире! Чувствую себя никчемной!
Тяжело вздохнув, Егор отодвинул ткань и взялся за края лент, собираясь мне помочь. Я впервые так четко увидела лицо человека, который видит мою спину. Жадно глядя в зеркало, я подмечала тени, которые ложились на его словно начерченное лицо, голубовато-зеленый отсвет, даже отражение в его глазах было прекрасно видно. И выражение неописуемого восторга, восхищения, чуть приоткрытый рот. Отпустив ленты, он скользнул ладонями по моей спине выше, подушечками больших пальцев проводя точно по вставке. Пусть волоски давно удалены, пилоэрекция на плечах проявилась микроскопическими бугорками, и я сделала шаг вперед, разрывая контакт своей кожи с его руками.
Рвано вздохнув, Егор быстро глянул в зеркало на мое лицо, зацепил крючочки и оторвал кусочек бумаги.
– Одевайтесь, – хрипло буркнул он, отворачиваясь.
Кому другому не позволила бы касаться себя, тем более на спине. А ему можно, да? И так нравится, когда он прикасается, так тепло и ласково он это делает…
Собрав всю одежду в почти такие же шуршащие сумки, как та, что я видела у него немного ранее, только непрозрачные, Егор повел меня обратно к транспорту. Стал каким-то отстраненным, более молчаливым, избегал смотреть на меня. Видимо, стесняется своего восхищения.
– Реакция определена генетически, – тихонько сказала я.
– Нет, я просто думаю… – он задумчиво прикусил краешек ногтя, управляя транспортом одной рукой. – Вы не поймете, конечно… Вы не инопланетянин, у вас просто кость светящаяся.
– Да, и что? – я попыталась повторить его маневр с поднятием бровей, но нужна практика.
– Нет, нет, ничего… – сильно сжимая губы, явно чтобы спрятать улыбку, Егор отмахнулся. – Сейчас приедем и спать ляжем.
Пожав плечами, я стала смотреть на освещенные здания. Наверное, что-то специфическое, местное.
Мягкая поверхность в выделенном мне помещении показалась родной и любимой, стоило только лечь. Столько дел за день – непривычно и очень утомительно. Да и отойти ко сну нужно было давно, наверное, уже скоро подьем.
– А душ? – спросил Егор, поразительно бодрый.
– Какой еще душ? – наверное, я не совсем правильно произнесла это слово, но меня все же поманили. Поборов разочарованный стон, я встала и пошла за ним.
Еще и эта штука на груди неудобная…
– Что, просто вода? – возмутилась я когда мужчина объяснил как чем пользоваться. – Она ведь не очищает!
– Вот этот гель, – он дал мне голубой флакон, – надо немного вылить на руки и растереть по коже до пены.
– Он химический? – с подозрением понюхав содержимое, я даже удивилась сильному приятному запаху. Егор кивнул. – А у меня ожога не будет?
– Ожога не будет, а вот раздражение… – пробормотал он под нос. – Ну попробуйте, завтра посмотрим.
Что за варварский мир с его эмпирическим путем познания! Будет хоть малейшее покраснение на моей нежной коже – Егор будет пить эту субстанцию вместо воды!
Даже вода с какими-то примесями. Кошмар, кошма-ар! С удовольствием втягивая носом воздух с витающим в нем ароматом, я думала, что даже в этом мире найдется место вкусным запахам. Удивительно.
Надев новую одежду, я решила, что уж спать в этом жутком нагрудном приспособлении точно не буду. Забравшись на свою мягкую поверхность, я устроила голову на мягком параллелепипеде, весьма приятно легшем под шею, но не так, конечно, как удобная анатомическая кушетка в рекреационных капсулах.
– Отдыхайте, – Егор накрыл меня большим куском ткани и выключил освещение.
Да, наверное, я сегодня заслужила отдых.
========== Часть 3 ==========
Проснулась я не намного позже рассвета ─ ритм одной полубессонной ночью не сбить. Недолго посмотрев на стену с покрытием из какой-то зеленой плотной бумаги с узором из пересекающихся кругов, я повернулась на спину. Так странно спать на чем-то просто прямом, ровном, даже двигаться во сне начала. Стало интересно ─ как спит Егор, привыкший к этим мягким поверхностям?
Егор спал на животе, согнув одну ногу и обеими руками обхватив мягкий параллелепипед. Он до колен был накрыт смявшейся тканью, точно такой же, какой вчера накрыл меня. Интересно, для чего она, если он под ней не спит? Может, для удержания тепла?
Вставать не слишком хотелось ─ я не отдохнула как следует, но засну теперь уже вряд ли, при свете это не так просто сделать. Хотя его немного приглушала полупрозрачная ткань, висевшая на перекладине, наверное, в этом и есть ее предназначение.
Когда раздался непонятный шум, я посмотрела в сторону недовольно застонавшего мужчины, сунувшего руку под параллелепипед и доставшего вчерашний аппарат связи. Посторонние звуки стали разнообразнее, к ним прибавились слова, нелепо растянутые в странных местах. Несмотря на то, что я поняла значение, они явно звучали на другом языке, а это значит, что Егор его знает: “И что, если я псих всех психов, и что, если я больнее больного, и что, если я не контролирую себя, может, мне нравится быть таким”, ─ причем интонации вопросительной не было, несмотря на то, что текст ее требовал. Еще немного шума ─ и снова отрывистые слова, но Егор прервал это и приложил прибор к щеке:
─ Ты обалдела звонить утром? ─ его фраза позволила сравнить голоса. Конечно, голос на записи был явно мужской и тоже немного хрипловатый, но у моего телохранителя ниже и немного раскатистый, как гром, больше не с чем сравнить. Какой странный язык вообще в этом мире, с рычащими звуками, совсем не похоже на наш певучий и плавный. Какой мир, угловатый и дикий, такой и язык… ─ Ну соскучилась, ага, но я на работе, ─ продолжил диалог Егор, пока я анализировала, ─ поверь, был бы после пьянки, ты бы узнала о себе много нового, ─ перевернувшись на спину и сев, он чуть согнул ноги и потер лицо свободной рукой, ─ да, у меня новый контракт, по идее, на четыре месяца. Нет, я в городе, но занят все время. Ой, говори уже, чего надо, хорош юлить, маленький манипулятор. Попроси отца. Ну сказал же, я не могу. Тогда сама разбирайся, я работаю, ─ бросив аппарат через плечо на мягкую поверхность, мужчина глянул в мою сторону, ─ извините, забыл, что не один. Разбудил вас?
─ Нет, я давно проснулась, ─ тоже устроившись сидя, я потянулась и тихо спросила: ─ а что это были за звуки?
─ Какие? ─ Егор вытянул руки к потолку и весь потянулся за ними, напрягаясь всем своим чудовищно развитым телом, такой прекрасный в своей грубой красоте и варварской мощи, будто и правда древний человек, выросший в необходимости добывать пищу и выживать только благодаря ей одной. Интересно, ум у него тоже на уровне пещерного человека? Да не похоже…
─ Вот эти, ─ я указала на снова начавший с самого начала аппарат.
─ Это? ─ выключив аппарат, он повертел в его руках. ─ Ну, рингтон. Сигнал о входящем вызове, песня такая.
─ Пьесна? ─ с трудом повторила я, хмурясь. ─ Что это такое?
─ Это… ─ вздохнув, мужчина изобразил неясный жест. ─ Это стихи, слова с определенным ритмом и рифмой, которые человек с красивым голосом исполняет под музыку. Музыку на специальных инструментах исполняют, это ритмичные такие звуки разной тональности.
─ Зачем это нужно? ─ заинтересовавшись, я села поудобнее, жадно слушая.
─ Для развлечения, ─ пожал плечами Егор, проводя ладонью по совсем коротким волосам на макушке, ─ эта песня, которая на сигнале стоит, моя любимая. Они разные бывают, и стили разные.
─ Для развлечения, ─ повторила я, потирая подбородок, ─ это так странно. Литература тоже для развлечения?
─ Ну, она бывает и научная, где факты излагаются, а бывает художественная, которая придуманная, ─ кажется, ему было не так просто объяснить мне это. Наверное, это просто настолько элементарные понятия, что он никогда не задумывался об их дефиниции, ─ по художественной литературе делают постановки, когда актеры, ─ я чуть приподняла брови, и он тут же пояснил, ─ люди, которые принимают роль персонажа из литературы, передают содержание, а если это снять, получится фильм.
─ А фьилм это что? ─ наверное, его уже достали мои вопросы, но мне ведь интересно!
─ Ну, это когда действия актеров записывают на видео, ─ взяв свой аппарат, он пробормотал: ─ никогда не думал, что буду гуглить определение фильма.
─ О, у вас есть видео, ─ оживилась я, ─ а фьилмы тоже для развлечения? ─ Егор с облегчением кивнул. ─ Странно, у вас так много всего для развлечения… Когда же вы работаете?
─ Рабочий день обычно около восьми часов, остальным временем человек вправе сам распоряжаться, ─ пожал плечами он.
─ Что такое тчасов? ─ наклонив голову к плечу, я узрела на его подвижном лице смесь безысходности и обреченности. ─ Временная единица?
─ Да, ─ потерев лоб, он встал, взял свой аппарат и сел рядом со мной. На экране отобразился круг с делениями и двумя чертами посередине. Ну, по крайней мере, здесь уже дошли до сенсора… – сутки делятся на двадцать четыре части, каждая часть называется час. Примерно в середине ночи есть такая точка, называется полночь, с нее сутки обнуляются.
– У нас сутки делятся на восемь айат, – поделилась ответной информацией я, – обнуление происходит утром. И я не понимаю, почему вы так мало работаете.
– В смысле? – как-то оскорбленно переспросил Егор.
– Ну, один айат это, – быстро подсчитав, я продолжила, – это три тчасов, так?
– Три часа, – поправил, соглашаясь, мужчина.
– Три часа, – послушно повторила я, – в сутках выделяется три айат на сон, один айат распределен на утренний прием пищи и общение с близкими, обеденный прием пищи и вечерний прием пищи и общение с близкими. И четыре айат человек должен работать или учиться, иначе продуктивность его деятельности очень резко снизится.
– Двенадцать часов пахать?! – возмутился он. – Как вообще такое может быть?
– Один айат у взрослого человека отводится на обучение новому, – терпеливо продолжила объяснять я, – два репра, то есть две четверти айат необходимо совершать прогулку или медитировать. И два с половиной айат нужно работать. Порядок может быть любой, как захочет сам человек, необходимые фазы дня можно разбивать на части, – скептически-недовольное выражение его лица так и не сменилось другим, – такие нормы выработаны на основе медицинских и деятельностных показателей, они самые гармоничные. Лучше расскажи мне дальше про единицы, – я постучала кончиком пальца по краю его аппарата, – мне интересно.
– Ну, один час состоит из шестидесяти минут, а каждая минута – из шестидесяти секунд, – пожав плечами, Егор встал, – то есть и вы работали в таком режиме?
– Моя работа выполнялась круглосуточно, – тихонько рассмеялась я, – в нашем мире создана сеть из телепатов, благодаря чему давно не существует ничего похожего на язык. Мое дело – жить в доме, состоящем из… – запнувшись, я все же решила опустить название, пусть Егор и вряд ли мог его знать. – Из особого материала, резонирующего исходящие из моего мозга волны на… – закатив глаза, я подумала, что не хочу лекцию еще и о единицах измерения расстояний, всего должно быть понемногу. – В общем, приблизительно в сто раз, так что мое телепатическое поле накрывало большую часть города. И благодаря этому люди, запомнившие какие-то звуки из детства и не знающие языка по-настоящему, понимают друг друга.
– То есть, ты тоже произносишь всякую шляпу, вкладывая в нее значения? – перефразировал мужчина, неторопливо расхаживая по комнате.
– Я одна из немногих, кто получал лингвистическое образование, так что я говорю, по большей части, правильно, – смерив усомнившегося во мне нахала грозным взглядом, я поджала губы – едва ли он понял ошибку и поспешит исправиться или хоть извиниться, – но, на самом деле, в этом нет необходимости.
– Прикольненько… – пробормотал Егор, поглаживая свои коротенькие волосы. – То есть, если тут будет человек, владеющий каким-то языком, который я не знаю и никогда не слышал, мы будем говорить каждый на своем и…
– И понимать друг друга, да, – раздраженно вздохнула я.
Ну элементарно же, ну как можно! Не настолько же отсталый мир!
– А какие еще бывают Избранные? – я совершенно не ожидала такого вопроса и уж тем более не думала увидеть такой интерес в его глазах.
– В смысле, с каким даром? – все же решила уточнить я. Он активно кивнул и сел на свою мягкую поверхность, упираясь локтями в бедра и сцепив пальцы. Даже не по себе стало под его прямым любопытным взглядом. – Пирокинез еще бывает, – пробормотала я, не зная, куда деть руки и беспомощно теребя краешек ткани. На меня никто так не смотрел никогда, люди слишком уважают, всегда опускают глаза в пол, а Избранные не смотрят так долго… – левитация, управление силовыми полями. Всего четыре дара.
– Это все очень интересно, правда, – поднявшись, он как-то нервно дернул головой, – но нам нужно показать вас медикам, это на целый день, так что пока приводите себя в порядок, а я схожу за едой.
– Но я и так в порядке, – возразила я, испытывая некоторое облегчение из-за свободы от этого взгляда и жгучий стыд вперемешку с раздражением из-за этого облегчения.
– Вам нужно принять душ, – вздохнул Егор, присев у дверей на корточки и втискивая стопы в обувь, – и помыть волосы так же, как кожу, иначе они скоро станут жирными. Потом я приду и покажу, как ухаживать за зубами в нашем нетехнологичном мире.
Снисходительный и насмешливый тон разозлил меня настолько, что я кинула мягкий прямоугольник в стену и обиженно скрестила руки на груди. Неужели он не испытывает трепета? Совсем никакого? Я ведь из другого мира, я знаю больше, чем все местные ученые, я видела такое, что ему и не снилось, ну неужели все равно?!
Другой вопрос – почему мне не все равно? Почему я хочу видеть этого мужчину обожающим и уважающим меня? Какая мне разница? Просто человек, да еще и с отвратительным характером, издевается надо мной. Только потому, что он так красив? Или я хочу самоутверждения за счет покорения кого-то столь сильного и непокорного?
========== Часть 4 ==========
Ощутив легкое похлопывание по щеке, я попыталась отмахнуться и возмущенно промямлила:
– Как ты смеешь?
Ругаться совсем желания не было, гудело в голове и ужасно звенело в ушах.
– Дзио, – кое-как пробилось через этот звон мое имя, произнесенное низким голосом с ужасным акцентом, – слышите меня?
Вяло кивнув, я вдруг осознала, что мокрые холодные волосы липнут к шее, и поежилась.
– Как это могло произойти? – холодно поинтересовался смутно знакомый голос.
– Откройте глаза, – попросил Егор. Я хотела было сначала пренебречь просьбами всяких нахалов, но потом все же решила побаловать его послушанием. И он был так близко… – голова не кружится? – я отрицательно отреагировала, и встревоженное выражение его лица стало более спокойным. – Вы поскользнулись?
Я вспомнила, как пошла в душ, вспомнила, как постыдно упала на ровном месте, и кивнула, постаравшись скрыть смущение.
– Мы положим резиновый коврик, чтобы этого больше не повторилось, – заверил меня… О, это Кон! А я-то думала, чей голос… – и вас больше не будут оставлять одну во время приема водных процедур, – с нажимом пообещал мужчина, сурово глядя на Егора.
Я осознала, что лежу на своей мягкой поверхности, накрытая тканью с ощутимым мягким ворсом. И никакой одежды. Если я здесь… Егор… Видел меня…
– Какой стыд… – шепнула я, закрывая лицо ладонями.
Это ведь за гранью приличия – показывать обнаженное тело постороннему человеку! Кошмар! Просто невозможно! Пусть я и была без сознания, как смел этот наглый человек входить в помещение, где я без одежды находилась! Он нарушил все мыслимые нормы приличия!
– Извините, но я должен был убедиться…
– Просыпайся, – стянув с девушки одеяло, я встал перед зеркалом, чтобы аккуратно застегнуть воротничок рубашки и завязать галстук, – двадцать минут тебя добудиться не могу.
– Можно было будить поцелуем, – лукаво улыбнулась явно крашеная рыжая, потому что такого естественного оттенка ну не может быть, – а как же завтрак в постель?
– Завтрак в постель только не для бревен, – сосредоточенно занимаясь галстуком, я краем глаза увидел в отражении, как она приподнялась на локтях и возмущенно нахмурилась, – мне ночью пришлось приложить немало усилий, чтобы хоть самому кончить, ты могла бы хоть немного поимитировать. Давай, собирай шмотки, мне уже пора.
– Может, дело было не во мне? – желчно осведомилась девушка, натягивая трусики.
– На мои умения женщины никогда не жаловались, – усмехнулся я, опуская воротничок и прикалывая галстук примерно посередине серебряной заколкой, – так что, скорее всего, дело в том, что нехрен понижать градус и трахаться с одним, когда хочешь другого, – сняв крышку с флакона одеколона, я несколько раз распылил его над головой, наблюдая, как запашистый туманчик оседает на мой ежик, который пора бы уже укоротить немного, – да еще и ныть в уши ебырю по пути к нему домой, как любишь парня, которого бросила по своей же тупости.
Оставив ее сидеть с открытым ртом и вспоминать свои пьяные речи, я отправился на кухню допивать кофе и ждать, когда она соизволит одеться. По крайней мере, до встречи с отцом у меня еще час, должен успеть.
Егор, коснувшийся было моего плеча, отскочил, как получивший разряд, и упал на копчик, запутавшись в собственных ногах.
– Не прикасайся ко мне без разрешения! – гневно фыркнула я, скрестив руки на груди.
– Не опоздайте в клинику, – предупредил бесстрастный Кон, перекрыв невнятный хрип мужчины на полу.
– Константин… – позвал Егор, когда уполномоченный уже открыл дверь. – Я хотел… Ох… – с трудом поднявшись на ноги, он потряс головой. – Я, конечно, не совсем тупой, но в некоторых вопросах без консультации не обойтись. Если что-то в инете не найду, можно будет через вас с какими-нибудь учеными связаться?
– Конечно, вечером присылай мне список вопросов, – невозмутимо кивнув, Тин аккуратно прикрыл за собой дверь.
– Дзио, послушайте, я должен вас защищать, поэтому и… – вздохнув, мужчина присел на край своей мягкой поверхности и потер дрожащие руки друг о друга. – А если бы вы захлебнулись? Или нужна была бы помощь врача? Поверьте, мне было не до разглядывания ваших прелестей.
Прелестей? Это он так назвал… Мое тело? Прелестями? То есть… Ему нравится, как я выгляжу?..
Я молча встала, старательно пытаясь прикрыть тканью максимум, и вернулась обратно, потому что успела только намокнуть перед падением.
Когда я закончила, чудом сумев уберечь глаза от попадания химической пены, с волос текло так, что ни о каком одевании не могло идти и речи. Белая ткань, которой я прикрывалась, хорошо впитывала, поэтому я несколько раз промокнула ей волосы, чтобы хоть немного уберечь верхнюю часть одежды от воды.
Самостоятельно, пусть и с трудом, застегнув это жуткое нагрудное приспособление, я оделась, повернулась, чтобы выйти, и с ужасом осознала, что дверь открыта. И, наверное, все это время была открыта! Возмущенно топнув, я заметила, что повязки на ногах тоже совсем промокли.
Егор сидел на краю своей мягкой поверхности и возился с настоящими, настоящими продуктами! От радости и удивления все раздражение как рукой сняло!
– Я, конечно, Избранная, – медленно начала я, недоверчиво приближаясь, – но ведь это не повод кормить меня… Так.
– Вы не любите что-то из этого? – приподнял брови мужчина, нарезая колечками огурец.
– Нет, просто… Просто… – не зная, как объяснить, я всплеснула руками. – Настоящие овощи – это ведь такая ценность!
– Не сказал бы, – пожав плечами, он протянул мне кусочек огурца, – у нас в мире они относительно дешевы и очень даже доступны всем подряд. А у вас как?
– Ну, у нас все питаются белковой пастой, получают в виде таблеток все необходимые элементы, жиры, углеводы, витамины, – понюхав предложенный деликатес, я ощутила стойкий и сильный огуречный аромат, – а в день рождения получают по одной штуке каждого овоща, фрукта, каждой ягоды в мире, потому что искусственные витамины не совершенны, организму нужно натуральное.
– У нас все питаются натуральным, если у них есть деньги, – я поежилась от этого ужасного слова, – если нет – натуральным с химическими добавками.
– Еду нужно… Покупать? – не поверила я. – А если денег нет совсем? Что тогда?
– Тогда появляются такие социальные явления, как нищета, массовый голод, повышается смертность, – равнодушно ответил Егор.
В ужасе прикрыв рот ладонью, я попятилась и села на свою мягкую поверхность, разглядывая лежащую в моей руке салатовую мякоть в обрамлении более темной шкурки. Кто-то в этом мире даже столько за весь день не может съесть? Умирает от истощения в полном ресурсов мире?
– Неужели эти ваши деньги так важны, что нельзя выделить хоть немного, чтобы самым дешевым способом накормить всех в мире? – голос дрожал. Деньги – это отвратительно. – Ведь есть же люди, у которых много денег? Больше, чем нужно? – Егор кивнул. – Почему они не могут поделиться ими с бедными? Почему не могут купить им еду?
– Дзио… – вздохнув, мужчина покачал головой. – У меня нет ответа. Ни у кого нет. Денег всегда кажется мало.
– Омерзительно… – шепнула я, разглядывая этот несчастный огурчик.
В курсе экономики нам говорили, что при товарно-денежных отношениях рано или поздно наступает момент, когда произведенного больше, чем тех, кто может купить. И очень большой процент пищи просто сгнивает, пропадает, потому что никто не может столько купить. Потому что конкуренция. Потому что неверный расчет потребления. Если бы эти люди, у которых есть деньги и которые продают еду, объединились, они могли бы накормить весь мир. Но для достижения этой цели нужно избавиться от денег и всем стать равными. А тут этого, кажется, никто не хочет.
– Дзио, вы когда-нибудь ели мясо? – отвлек меня от упадочных мыслей Егор. Я качнула головой. – Пили молоко?
– Молоко? – переспросила я. – Конечно, его всегда пьют младенцы млекопитающих.
– А уже после младенчества?
– Зачем? – я содрогнулась, представив, как взрослый человек у женщины…
– Ну, в смысле, не грудное молоко, – поспешил уточнить мужчина, – допустим, коровье, сцеженное, стерилизованное?
– Зачем? – повторила я, очень надеясь, что в этом сумасшедшем мире никто не пристает к коровам со своими гастрономическими извращениями.
– Оно полезное, – пояснил он, – просто нужно знать, что вы ели до этого, потому что ваш желудок может оказаться не совсем готов к чему-то новому, – мне протянули многослойную конструкцию, – нельзя всех накормить, Дзио.
– Еще как можно! – возмутилась я, вскакивая и сжимая кулаки. – Каждый человек в моем мире получает все необходимое, все! И не платит за это! Потому что каждый занимается тем, чем хочет! Бывает так, что астроном любит детей и часть времени занимается с ними, а во время обучения изучает химию или историю! Все делают то, что хотят, и получается, что все нужное выполняется! Мы все равны между собой, едим одинаковую пищу, ходим в одинаковой одежде, никому не завидуем, мы счастливы! Все, все люди в мире, понимаешь?
– Тот, кто управляет, всегда имеет больше привилегий, – все еще протягивая мне съедобную этажерку, Егор смотрел на меня с легкой улыбкой.
– Люди не могут управлять, – смутившись своей вспыльчивости, я взяла ее в руки и снова села, – искусственный интеллект распределяет ресурсы и определяет актуальные пути развития.
Тоже мне, распинаюсь перед тем, кто поклоняется этим ужасным деньгам. Он, наверное, даже представить не может то, что я описываю, куда уж ему понять. Мирный, красивый, светлый путь избран в моем мире. Без всяких там денег и бюрократов.
Раздраженно вздохнув, я обратила внимание на то, что у меня в руках. Фундаментом конструкции служило что-то мягкое и пористое, белое в окружении охристой жесткой корочки. Сверху намазано что-то серовато-бежевое, однородное, как паста. Желтые пластинки с мелкими выемками разной глубины, даже иногда сквозными. И сверху кружочки огурца.
– Что это, вообще? – я подняла взгляд на Егора, заразительно откусившего от своей конструкции большой кусок.
Сосредоточенно пожевав, он проглотил и ответил:
– Внизу хлеб, – мне показали на примере, – это смесь помолотых семян злаков с молоком, яйцом, и… Э-э-э… Ну, это основа. Эта смесь прогревается при высоких температурах и вот такой вид принимает. На хлеб намазан паштет, – опять тыкнув пальцем в свою конструкцию, он положил ее на круглую белую подставку, стоящую на столике с колесиками на концах ножек, и открыл металлическую ёмкость, из которой по комнате тут же разнесся чудный чуть терпкий аромат, – это перетертая со специями и добавками… – покосившись на меня, мужчина исправился: – Перетертое со специями и добавками мясо, – в стакан из металлического сосуда он налил что-то черное, с тонким слоем пенки, – сверху сыр, его из молока делают, и огурец, а все вместе называется бутерброд. В бутерброде могут быть разные компоненты, но всегда есть хлеб.
– Что такое спетсиями? – уточнила я единственное непонятное слово.
– Это… М-м, это помолотые зерна растений, которые придают особенный вкус или запах, – откусив свой бутерброд, Егор привстал и дал мне стакан с тем горячим черным запашистым напитком, я так понимаю, – это кофе, – пояснил он, – растворенный в горячей воде порошок из семян. Бодрит и придает сил.
– Я знаю про кофе, – пробормотала я, разглядывая свое отражение в поверхности жидкости, цветом напоминающей нефть, – но это ведь растение.
– Ну, его зерна обжаривают, измельчают и по определенной технологии варят, чтобы получился такой вот напиток, – мужчина смело сделал глоток и добавил: – только не обожгитесь.
Аккуратно откусив кусочек бутерброда, я медленно жевала и старалась понять вкусы. Огурец чувствовался сразу, хлеб почти не имел вкуса, паштет был чуть соленым и таким, что я не могла его описать, как и сыр, самую малость вяжущий на языке. Наверное, потому, что я в жизни ничего подобного не пробовала.
Кофе оказался горьким, терпким, но… Специфически вкусным, если можно так выразиться.
Вспомнив, что в воспоминании было непонятное слово, я решила спросить:
– Что такое постьель?
Приподняв брови, мужчина повременил с ответом, пока не освободил рот от еды.
– То, на чем вы сидите, – похлопав по деревянной основе, он назвал: – это каркас, – положив руку на мягкую поверхность, Егор продолжил: – это матрас, ткань на нем – простынь, вон то, – указав на мой мягкий прямоугольник, в эмоциях брошенный, он сказал: – это подушка. Все вместе называется постель, ну или кровать, одинаково.
Вполне удовлетворенная ответом и тем, что все легко запомнилось, я решила продолжить экскурс в местный лексикон:
– А что тогда значит трахатся?
– Тра… Откуда вы это слово знаете? – возмутился Егор, очень даже грозно хмурясь.
– Ты его сказал в своем воспоминании, – пожав плечами, я откусила еще кусочек. Видя полное непонимание на грубоватом лице, я пояснила: – эта боль, которую я могу причинить специально или нечаянно во время всплеска эмоций, сопровождает процесс моего погружения в маленький эпизод твоей памяти.
– Моей… Памяти? – отрешенно повторил мужчина, и вдруг зарычал так, что я вздрогнула и едва не пролила на себя кофе: – У вас нет никакого права лезть в мою голову! – прижав руки к груди, я с ужасом следила, как он медленно встает, страшный, как озлобленный дикарь. – Это мои воспоминания, они мне принадлежат!
Сделав шаг в мою сторону, он гневно выдохнул носом и с топотом вышел из комнаты, громко хлопнув дверью.
Ну вот. Еще один. Оставив завтрак на столике, я взяла свою подушку с его кровати и легла лицом к стене, крепко жмурясь, чтобы не расплакаться. Дома меня все избегали касаться, а теперь еще и тут! Там они лишь боялись боли, а тут… Мне всю жизнь говорили, что я буду несколько одинока из-за дара, и я всегда принимала это как плату за всеобщее уважение и почет, знала, что меня никогда не бросят, пусть и будут держаться на расстоянии. Здесь же меня явно ждет полное одиночество. В этом мире я никому не нужна, меня никто не любит, они любят только деньги! Подумаешь, дались мне его никчемные воспоминания! Пусть скрывает свои секреты, сколько хочет, мне плевать!
Хмыкнув, я села и взялась доедать. Пусть катится этот жадный Егор вместе с Коном, хватит принимать их поступки близко к сердцу!
После завтрака я прошла в ванную. Не нужны мне никакие объяснения, сама справлюсь! На полочке стояли два стакана, в каждом – маленькая щеточка на длинной ручке, но одна еще запечатанная в плотную бумагу с рисунками и пластик. Если запечатана – чистая, верно? Между стаканами лежал белый тюбик, его белое пастообразное содержимое с мелкими голубоватыми вкраплениями пахло мятой. Видимо, щетка служит для механической очистки, а паста – для полировки. Все просто же. На вкус это средство оказалось едко-мятным, да и пенилось подозрительно, так что после тщательной чистки под разными углами я решила ее все же не глотать, даже прополоскала рот глотком воды. Ну так, на всякий случай.
Хмурый мужчина вернулся довольно скоро. Я к тому времени уже сидела на своей кровати и наматывала свежий слой белой сетки на стопы. Старую я срезала и выбросила, в сумке были флаконы с жидкостью и порошком, но обрабатывать ранки было бы неудобно, так что я решила просто сделать новую, чистую и сухую повязку. Частая дезинфекция тут ни к чему. Он смерил меня недовольным взглядом и прошел, если судить по звукам, принимать душ. Ну-ну.
То ли он забыл, то ли не хотел меня учить ухаживать за зубами, то ли по распечатанной щетке все понял, но вышел он все так же молча и хмуро, обулся и встал у двери, намекая, что нам пора.
Я больше не злилась. Меня не волнует его злость или радость с этого момента, потому что он лишь наглый порочный человечишка, ведущий себя, как пещерный человек. Его эмоции – его проблемы.
В транспорте он ради безопасности прижал меня ремнем к спинке, как и в прошлый раз, но старался держаться подальше. Такой Егор, необщительный и угрюмый, мне не нравился, но что это я, мне все равно. Пусть обижается на мои умения, которые я слабо контролирую.
Врачи меня не особенно удивляли. Они взяли пробу ногтя, кожи, слюны и крови, даже несколько волосков отстригли. Проверяли реакцию зрачка на свет, моторику и ориентирование в пространстве, рефлексы. Видимо, меня никто не слушал вчера, когда я сказала, что совершенно такой же человек, как они. Что за ущербный мирок… Когда один из врачей попросил показать спину, я тяжело вздохнула. Но чего бы не подчиниться, если они так хотят меня изучить, пусть ничего в этом и не поймут…
