Текст книги "Столько лет… Книга вторая"

Автор книги: Василина Шаурина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Когда пацаны меня в чувство привели, оказалось, что я с этой темненькой уединился, только вместо секса едва ее не задушил.

– Пацаны, простите, вообще ничего не помню. Я лучше домой, такси мне вызовите.

Доехав до дома, я отпускаю такси и стою в ночной прохладе. «Теперь либо не пить, либо к психиатру»,– посещает меня совсем не радостная мысль.

Поднимаюсь в квартиру, а перед глазами еще стоят испуганные глаза этой «бабочки» из сауны. Голубые глаза. Раздевшись, я ухожу в душ, сначала моюсь, а потом стою под холодными струями воды. Уткнувшись лбом в кафель, закрываю глаза, и память уносит меня в судебный зал заседаний.

Алиса заканчивает давать показания. На протяжении всего времени она смотрела то ли на судью, то ли вообще в никуда (сбоку не понятно было). Но когда замолкает, поворачивает голову в мою сторону, сталкиваемся взглядами. Обреченность, отчаяние и боль легко читались в ее глазах, но никак не вязались с тем, что я слышал, тем более, с тем, где находился.

Продрогнув под холодным душем, открываю глаза. Она что, просила прощения?! Черт! Все ж нормально было, твою мать! Надо было с этой телкой зависнуть. Блядь!

Выйдя из ванной, ухожу на кухню, набросав себе бутер вместо ужина, стою, жую, смотрю в окно.

«Все, нахер, завязываю бухать вообще. А еще темноволосых девушек с голубыми глазами для меня теперь не существует».

Сточив ужин, иду спать.

Первой девушкой, с которой у меня завертелось что-то типа отношений, была разведенка. Дама развелась с мужем и, сильно обиженная на бывшего, пошла тусить в клуб. А я там днюху отмечал. Познакомились ─ и понеслось. Встречались не только ради секса: даже общались. Тогда это прям победа была, месяц продержался. Вот только едва почувствовал, что начинаем сближаться, расстался.

В марте в нашу школу пришла новый тренер. Девчонка только в том году окончила пед, и ее поставили на младшую группу. Активная, веселая, а главное ─ блондинка. Довольно быстро оказался у нее на прицеле. Особо не возражал по этому поводу. Мне нравилась ее безбашенность. Я «сдался» ей настолько, что к лету позволял ночевать у себя, а потом как-то постепенно стал обнаруживать в квартире женские вещи. Особенно ванной досталось.

И вот спустя три года после переезда из Москвы я принимаю решение жить вместе с кем-то в одной квартире. Только не успел торжественно вручить ключи девушке, а все потому, что с появлением Кати романтик в душе просыпаться начал, и ему хотелось сделать это предложение красиво. Ну, да, не предложение руки и сердца, но для меня и этот шаг ─ уже подвиг. Пока думал, как лучше все обустроить, вмешались обстоятельства: приболел, ушел на больничный.

У меня только температура первый день спала, а тут, откуда ни возьмись, на моем пороге объявились родственники покойной соседки. Была у нас тут бабулька, вообще одинокая. Она как преставилась, оказалось, что и хоронить-то некому. Всем подъездом собирали деньги да организовывали достойные похороны.

Я как раз таблетки принял после обеда, лежал на диване, в телик пялился. Звонок в дверь прервал мое ничегонеделание, думая, что это Катька с проверкой нагрянула, уже хотел отчитать за кипучую деятельность. Выхожу в коридор, смотрю в глазок: на площадке стоит пацан с ребенком на руках.

«Побирушки, что ли?»– мелькнула мысль, но дверь все же открыл. Руки у того заняты, не успеет вреда причинить.

Дверь открываю, и убеждаюсь: невысокий, худощавый. Лица, правда, не разглядеть: бейсболку низко натянул.

ГЛАВА 6

Алиса

Я провела во Франции не больше месяца, чувствовала слежку. Да и не верилось мне, что Тагир оставит меня без контроля. Ему необходимо знать мое местонахождение, не стоило заблуждаться на этот счет. И я пошла на хитрость, несколько дней отдыхала. Хоть моя виза и рабочая, я ходила с Евой на пляж. Забавно было наблюдать за ней, когда она реагировала на звуки природы. Оставшись с ней один на один, я добровольно отдала себя в «рабство». Трезво понимала в тот момент, что отношения мне не светят. Я сердце свое оставила на родине. Да что сердце, у меня там душа осталась. Вместе с Русланом. Не хотела я никого рядом, тем более, чтобы это касалось Евы, разовое же вообще брезгливость вызывало.

Связавшись с Клэр, я обрисовала ей ситуацию, в которой оказалась. Она приехала ко мне через неделю и помогла с «переездом» в Англию.

С этого момента календарь для меня перестал существовать, праздники, дни рождений, какие-либо даты стерлись. Теперь там были только график работы, посещения врача Евы и график оплаты жилья.

Клэр помогла мне во всем, но самое главное ─ решить вопрос с квартирой. Свозив по нескольким адресам в пригороде, сориентировала, какой вариант лучше. С работой я уже сама сражалась. К счастью, недолго. Наверное, уже через неделю проходила стажировку. В связи с чем я была вынуждена пойти на отчаянный шаг: оставить ребенка с посторонним человеком, с няней. Благо, Клэр дала рекомендации, эта же женщина нянчилась с ее племянниками. Покоя мне это не добавляло, я все равно волновалась за дочь. Успокоилась только через пару недель где-то.

Все, что теперь было в моей жизни,─ это работа и воспитание дочери. За первые полгода моего переезда в Лондон я позволила себе только два вечера отдохнуть в компании Клэр и выпить. Во время первой же посиделки подруга вывела разговор на мой магазин, оказалось, что заказы прекратились еще до моего возвращения в Лондон. И любые попытки связаться с Россией у нее окончились провалом. На контакт не шли. Стало грустно, при чем здесь бизнес? Ненавидишь, твое право, но что, тебе деньги лишние? Кире работа не нужна? Махнув рукой, я задвигаю мысли о бизнесе как можно дальше, хоть я в него и вложила частичку своей души.

И почти каждую ночь ко мне приходил Руслан. Все, что было между нами. Что только не рождалось в моих сновидениях: как могло бы быть без Загряжского, как было бы с Аланом, если бы я ему все рассказала. И кажется, ни разу я не видела повторения своего выступления в суде, а быть может, на утро все стиралось из памяти. Впрочем, эти воспоминания и так были со мной каждый день, наяву. Достаточно было прикрыть глаза на работе, и сразу вспоминался взгляд Алана, тот, прощальный. Презрительный.

Знала, что ничего изменить не смогу, помочь буду не в силах, даже если захочу, если вернусь в Россию. Брату тут же донесут, обратись я в органы. И мне оставалось лишь уповать на то, что Тагир сдержит данное мне обещание: с Русланом ничего не случится, пока он в тюрьме. А еще молиться, как могла, как получалось. Потому что этого душа требовала. Просила счастья для Алана, которого он заслуживал. У него должна была быть семья, дети. Молилась и плакала, сколько слез повидала моя кухня…кажется, озерцо могло бы набраться. Занималась самобичеванием, понимая, что не имею права на ревность. Да и вообще, после того, что сделала, я должна была забыть о нем навсегда. Опорочила честное имя отца своего ребенка, мне не вымолить за это прощения и до конца своей жизни.

Не будь Евы, покончила бы уже с собой. Впрочем, не будь ее, и Лондона бы не было. А если уж быть честной с самой собой, то все было бы по-другому. Поступила бы я иначе? Будучи матерью самой замечательной девочки на свете, не могу ответить утвердительно. Просто не могу, потому что это означало бы, что дочери, моего ангелочка, не было бы в моей жизни. Тогда, скорее всего, вообще ничего не было бы в моем пустом существовании.

Каждый раз глядя в ее карие глазенки, я понимала, что если нужно будет, по битому стеклу пойду.

И каждый раз глядя на нее, я испытывала жгучее чувство вины, потому что допустила, чтобы Ева росла без отца.

Когда дочурке исполнился год, Клэр начала поднимать тему моего «холостячества». По ее мнению, женщина в таком возрасте просто не имеет права быть одна. И уж тем более, преступно жить без секса.

А я оставила «за кулисами» всю правду о рождении Евы, не стала рассказывать подруге все то, что наворотила там, у себя дома.

Она «забила» на меня, когда дочери исполнилось два. После того, как я под разными предлогами отфильтровала всех претендентов, которых Клэр предлагала мне, борясь с моим затворничеством, подруга так и сказала: «Клинический случай, я тут бессильна».

Я к этому моменту и сама успокоилась, мне казалось, жизнь уже налажена. Ева ходила в детский центр, я работала большую часть суток.

У нас с ней сложилась традиция. Воскресенье стало нашим днем. Сначала с коляской гуляла, а потом, когда Ева перешла на самостоятельное передвижение, плавно переключились на пешие прогулки. И благодаря родному русскому языку везде привлекали внимание, стоило начать разговаривать. Со взрослыми не всегда было легко, порой относились настороженно. Даже пару раз детей уводили, может, боялись, что Ева их научит матом ругаться? Я не обижалась. Мой ребенок вообще не обращал внимания на таких особ, ее занимало изучение окружающего мира.

А вот когда Ева пошла в детский центр, в ее словаре начали появляться английские слова, теперь мы общались на равных с местными детишками. Доче понравилось. Постепенно родной язык стал звучать только дома.

Ева росла настоящей красоткой, для меня, как для матери, это было само собой разумеющимся, но когда на одной из прогулок мы угодили под прицел камеры фотографа, я поняла, что это не только материнский взгляд на родное чадо. Фотограф оказался штатным, одного из журналов, специализирующихся на детской моде. Он дал мне визитную карточку, настоятельно попросив подумать над модельным будущим Евы. А я попросила удалить фото ребенка.

Визитку выбросила в ближайшей урне, зарабатывать своей внешностью с младенчества ─ это последнее, что я пожелаю своему ангелочку.

Когда Ева исполнилось три года, я поняла, что у меня растет целеустремленный, упрямый ребенок. В ее характере мало что видела своего. Казалось, она вобрала все, что меня восхищало в Алане. Тяга к спорту у нее явно прослеживалась: не смотря на ссадины и синяки, она осваивала ролики и велосипед.

Я гордилась каждым ее достижением. Мой маленький герой.

В этом году решилась на первый отпуск, думала свозить дочку на море. Мы полетели с ней во Францию. Две недели на Средиземном море, волшебное время. Дочь, попав в морскую воду, не желала из нее выходить. Бесстрашно встречала волны, визжала, когда ее окатывало с головы до ног. Моя русалочка.

А осенью, примерно в октябре, мне на голову свалилась родня. Не знаю, какие связи задействовал братик (Интерпол, ЦРУ), но он нашел меня, хоть я и меняла все документы не без помощи все той же Клэр. Позвонил, чтобы сообщить, что наша мать сейчас в реанимации после инсульта.

ГЛАВА 7

Честно, я не хотела ехать. Быть может, сама и навестила бы родину, но только когда Ева подросла, а не через три года после того, как фактически сбежала из России. Зов крови я просто задавила, о матери есть кому позаботиться, и срываться после того, как недавно уже была в отпуске, не хотелось. Лишь желание познакомить Еву с бабушкой (вдруг, все же, мать не выкарабкается) толкнуло меня на разговор с шефом.

Мне дали две недели, наверное, не так плоха была моя репутация, я, если честно, рассчитывала только на одну.

Купив билеты в тот же день, я занялась документами. Поставив в известность «садик», готовлю Еву к первому длительному перелету и смене часовых поясов. Сходив к педиатру на консультацию, запасаюсь всем необходимым.

Приехав в аэропорт, испытываю странные чувства. Второй раз здесь, второй раз я возвращаюсь на родину. Первый был сродни прогулки на эшафот, второй сдавливал грудь железным обручем, не давая нормально вздохнуть. Все душевные раны разом воспалились, мало еще времени прошло. Слишком мало, я не готова спокойно лететь в Россию, не думая об Алане.

Ева, вопреки моим волнениям, спокойно перенесла путешествие, еще даже меня развлекала, лопоча то на русском, то на английском, видимо, от возбуждения. Из-за него сна в ее карих глазах нет и следа.

Домодедово встречает дождем, хоть мы к нему и привыкшие, но Россия ─ это не Франция, и атмосфера совершенно другая, что, вероятно, и влияет на дочь. Едва мы загружаемся в такси, она засыпает. Не просыпается, даже когда ее переносят в номер отеля. Разбудить ее у меня рука не поднялась, и была вынуждена просить водителя такси помочь нам.

Мой ребенок дрыхнет до самого утра. Я заказываю нам завтрак в номер, собравшись, отправляемся в конечный пункт нашего путешествия: в больницу. Предварительно позвонив Тагиру, я уточняю, какая больница и какие в ней часы посещения.

Пока едем до госпиталя, игнорирую вид за окном, отвечая только на вопросы Ева.

Когда такси останавливается у здания больницы, отстегиваю Еву и помогаю выйти из машины. Не давая себе возможности рефлексировать, беру дочь за ручку и иду в приемный покой. Там нас отправляют на второй этаж. Найдя нужное нам отделение, сначала беседую с врачом, а потом прошу разрешения навестить мать.

Нам дают пару минут. Заходим в палату.

Мать лежит вся в каких-то датчиках, трубках. Так себе зрелище, и я понимаю, что детям тут не место, но и оставить Еву в коридоре тоже не могу. Боюсь.

Подойдя к постели, касаюсь ее маленькой ручки, лежащей на одеяле.

– Мама, здравствуй,– говорю тихо. Смотрю на нее, и слезы наворачиваются на глаза. Она так состарилась.

Усаживаюсь на стул рядом с кроватью и беру Еву к себе на колени.

– Ева, это твоя бабушка,– знакомлю я их.

– Посему она молсит?– задирает ко мне личико и хмурит бровки.

– Бабушка болеет, ей колют укольчики, и она спит,– шепчу я дочери на ушко, зарывшись носом ей в локоны. Присутствие дочери спасает меня от слез. Внутри уже буря расползается.

– Алиса,– доносится до меня хриплое и тяжелое.

Бросив взгляд на кровать, вижу, что у матери открыты глаза. Пересадив Еву на стул, сама склоняюсь над кроватью.

– Да, мама, я здесь,– внимательно смотрю на нее.

– Прошу тебя,– мутным взглядом шарит по моему лицу,– найди свою бабушку,– моей руки касается ее.

– Бабушку?– переспрашиваю недоуменно.

– Мою мать,– хриплый вдох,– найди ее,– цепко хватает мою ладонь,– Алиса,– приборы начинают тревожно пиликать.

– Мам, успокойся,– пытаюсь утихомирить ее,– найду я ее, не волнуйся,– думая про себя, каким, интересно, образом смогу это сделать и почему я? У Тагира явно больше способностей доставать людей из-под земли.

– Адрес есть,– упорно твердит свое,– дома, в моей комнате, найди!– начинает кашлять, а приборы пищат все громче.

В палату тут же вбегает группа медиков. Я отхожу от кровати и беру Еву на руки.

– Женщина, выйдите из палаты,– приказывает мне кто-то из этой толпы.

А я, в общем-то, и не собиралась больше задерживаться. Выйдя в коридор, опускаю Еву на ближайшую скамейку.

– Котенок, ты как? Испугалась?– держу ее ладошки в своих.

– Неть,– качает головой,– бабуську залко,– грустно смотрит на меня.

– Все хорошо с ней будет, вылечат,– целую ее пальчики,– пойдем, нам надо покушать,– поднимаю ее со скамейки.

– Пиццу?– звенящий голосок разлетается по коридору.

– Можно и пиццу, хоть я и не уверена, что где-то рядом есть хорошая пиццерия,– не столько отвечаю, сколько размышляю.

– Тогда блинсики,– смилостивился мой ребенок.

– Блинчики так блинчики. Пошли.

Выйдя из больницы, ищу по карте, где есть кафе. Найдя одно с неплохим рейтингом, мы отправляемся туда.

Накормив ребенка, сидела и думала, как попасть в дом родителей и найти этот гребанный адрес. В чем он записан? Телефонная книжка? Ежедневник?

– Солнышко, нам придется к бабушке домой съездить и найти сокровище,– интригую я ребенка.

– Сокровися?– глазенки загораются,– Хотю,– кивает бодро.

Вызвав такси, я называю водителю адрес родителей.

Сижу рядом с Евой, которая упакована в детское кресло, и размышляю.

«Какого черта я делаю? Приехала, с мамой повидалась и уехала. Так же хотела изначально?! Зачем…»

Такси останавливается у поста охраны, я выхожу, чтобы мою личность идентифицировали. Определив, кто я такая, машину пропускают. Нас высаживают у крыльца дома.

На меня накатывают воспоминания трехлетней давности. Притянув Еву ближе к себе, заходим в дом, который, как оказалось, и не заперт даже.

– Ева, тссс,– прикладываю палец к губам, давая дочери понять, что идем молча.

Она тут же включается в игру, ведь мы же за сокровищами приехали. Идет тихонько, на цыпочках, и шустро все осматривает.

А на меня такое умиление при взгляде на нее накатывает, что даже слезы в глазах стоят.

Сделав глубокий вдох, сосредотачиваюсь на поисках.

Вспомнив с трудом, где была комната матери, иду в ту сторону. Поплутав в правом крыле дома, включаю свет. Беру Еву на руки и усаживаю ее на кровать.

– Я ищу сокровища, а ты сторожишь. Услышишь, что кто-то идет, хлопай в ладоши,– даю я ребенку задание.

Оглядев еще раз спальню, не обнаруживаю ни одного блокнота, книги или тетради. Из мебели ─ тумбочка у кровати и комод у окна. Начинаю с маленького, с тумбы. Проверив два ящика, не нахожу ничего бумажного, а вот в третьем лежат письма. Один из конвертов открыт. Достав лист бумаги, я взглядом натыкаюсь на слово «Мамочка», пробежав по тексту глазами, понимаю, что это моя мать писала своей. Помириться, вроде, хотела. Но вот адрес! Когда я его разглядела, не знала, заплакать то ли от расстройства, то ли от злости. Там даже не Подмосковье было. Пермь!

Сев на постель рядом с дочерью, думала, как же туда ехать вместе с ребенком?! А главное, как уложиться в сроки?! Да твою ж мать!

Забрав конверт с собой, увожу Еву из этого дома, озираясь и оглядываясь, чувствуя, как волоски на теле шевелятся от страха быть пойманной отцом или братом. В глубине души молясь, чтобы это был последний раз, когда я была здесь, а Ева ─ тем более.

Вернувшись в отель, включаю Еве мультики, а сама ухожу в ванную комнату. Там, усевшись на бортик ванной, пытаюсь придумать выход из этой ситуации. Понимаю, что его нет. Передать Тагиру просьбу матери ─ это выход, конечно. Но его она об этом не попросила. Почему?

Открыв календарь на телефоне, считаю дни. Если только туда и обратно, то я укладываюсь в сроки.

К бабуле мы едем вдвоем с дочерью. Я не смогла оставить ее в Москве, хоть и было с кем и где, для нас обеих это чужой город. Понимала, что Ева ещё мала для таких длительных поездок из одного самолета в другой, но выбора не было.

ГЛАВА 8

Дом по нужному мне адресу оказался довольно старым, серым, неприметным. Пятиэтажный, с маленькими балконами. Пару минут стою и разглядываю его, где-то в глубине души понимая, что моя мать не стала бы жить в подобном месте, даже если бы не встретила отца.

Доча тянет меня за руку, требуя внимания.

– 

Мамиська, мне хоядно,– требовательно глядит на меня снизу вверх.

– 

Прости, солнышко, мама задумалась, – говорю дочери, беря ее на руки.

Подъезд, что удивительно для нашего времени, открыт, и мы спокойно заходим. Поднявшись до третьего этажа, нахожу нужную мне квартиру.

«Я только должна сказать ей о маме, только сказать, и все»,– настраиваю я себя перед встречей с незнакомым мне человеком, который странным образом является моей бабушкой.

Тыкаю пальцем в кнопку, что приделана слева от двери. Из-за двери доносится слабый "голос" звонка. И это единственные звуки, кроме лопотания Евы, что я слышу. Звоню ещё раз, и снова тишина.

– Мамиська, патем гулять,– тянется к моему лицу дочь. Смотрю на нее, затем на дверь, думая, что делать дальше.

Разворачиваюсь и осматриваю площадку. Три квартиры на этаже. Ничего не остаётся, кроме как постучаться к хозяевам. Если здесь никто не откроет или никто ничего не знает о жильцах из двадцать четвертой, пойду по подъезду. Должна же была моя бабка с кем-то дружить, молодежь обсуждать.

Стучусь в ближнюю. А звонка нет, или в гости никто не ходит, или наоборот, хозяев уже достали своим вниманием. Никто не отвечает. Иду к третьей двери. Малышка уже капризничать начинает. Устала, бедная. Достаю из сумки ее любимую игрушку и на время отвлекаю. Успокаиваю.

Без промедления звоню в дверь. Не дождавшись ответа, разворачиваюсь и делаю шаг по лестнице вверх, на четвертый этаж. Замираю, потому что за моей спиной раздается щелчок открывающегося замка.

Это, конечно, еще не значит, что мне не придется-таки обходить других соседей, ведь, в конце концов, люди могли сюда въехать недавно или просто снимать квартиру, и бабку мою просто не знать.

Повернувшись, ступаю обратно и смотрю на человека, что стоит на пороге квартиры.

Лопотание Евы превращается в глухой фон, у меня вообще слух искажается от шума крови. Передо мной ОН, собственной персоной, из плоти и крови, до боли знакомый, до отчаяния желанный, но недоступный, чужой. АЛАН. Дочь, видимо, чувствует, что с мамой что-то не так, и начинает шлёпать мне по лицу ладошкой. Перехватываю ее на правую руку, и прижимаю к себе крепче.

– Извините за беспокойство,– начинаю я шатким голосом,– вы не знаете, где ваши соседи из двадцать четвертой?

Про себя молюсь, чтобы он не узнал меня, не хочу. При ребенке вряд ли что-то сделает, но все равно боюсь.

– 

Вам зачем? Вы кто им будете?– резко и отрывисто, разглядывая меня внимательно.

– 

Родственники,– не смотрю в его сторону, склонив голову к дочери,– дальние, у нее дочь в Москве в реанимации сейчас, вот, хотела увидеть, поговорить.

– 

В Москве, говорите?– я прям чувствую, как мне левый бок прожигает от его взгляда.

– 

Да, понимаем, что далеко для пожилого человека, но и не зайти, не передать такую просьбу тоже не могли.

– 

Так вы передайте своим москвичам, что нет больше бабки у них. Полгода как схоронили ее. Всем подъездом провожали.

Резко вскидываю на него взгляд, укладывая в голове то, что он произнес. "Полгода назад бабушка умерла". Не в состоянии больше стоять с дочерью на руках, я оседаю прямо на ступеньку лестницы. Поставив дочку на ножки, говорю ей:

– 

Солнышко, постой немного, мама отдохнёт чуть-чуть.

В глубине души я хотела встретиться с этой женщиной, увидеть ее. Узнать, что она за человек. Ведь не каждая мать сможет отпустить (во всех смыслах) своего ребенка. А моя мать со своей родительницей не общались, по крайней мере, в доме никогда не было слышно разговоров по телефону, или чтобы слово «мама» звучало. И мать одна никуда не ездила. Либо с отцом, либо с нами. Значит, они не контактировали вообще.

– 

Вам плохо?– грубый голос проходится по моим нервам наждачкой.– Воды?

– 

Нет, спасибо. Мы пойдем,– медленно поднимаюсь.

– 

Ключи от квартиры заберите,– тормозит меня этот чужой, но такой близкий мужчина.

Скрывается в глубине своего жилища, прежде чем я успеваю ответить.

– 

Вот, заберите, нет никакого желания отвечать за чужую собственность,– выговаривает мне Алан.

И впихивает мне в руки ключи от бабушкиной квартиры. Опустив глаза, вижу на ладони один большой ключ. С колечком. Игнорируя прикосновение его руки к моей, смотрю на этот предмет и думаю: "Сейчас или потом?"

Дочь бросает игрушку и пытается выбраться из моих рук, ей хочется двигаться. Я понимаю, только нам с ней ещё предстоит обратный путь.

– 

Милая, потерпи, сейчас мы пойдем,– говорю я дочери, устраивая ее удобнее на руках.

– 

Держи,– раздается голос рядом. Это Руслан протягивает дочери игрушку, которую поднял с пола, чем привлекает ее внимание.

Я забываю на время такую функцию и потребность организма как дыхание. Отец и дочь смотрят друг на друга, даже не догадываясь о своем близком родстве. Хотя Ева ─ копия Руслана, мне ли не знать, я видела этот метеор четыре года. Мы освоили уже все спортивные направления, которые возраст позволяет.

Руслан хмурится, а доча начинает широко улыбаться, что редко делает. Она у меня принцесса, только избранным разрешается находиться в ее окружении.

Перехватываю игрушку, чтобы она потом не оказалась облизанной ею.

А Еве та и не нужна, она, ничуть не смущаясь, протягивает Руслану ручку. У меня уже сердце стучит где-то в горле. Он неуверенно принимает ее ладошку в приветствии, пожимает. А меня слезы душат. Прячу лицо у макушки ребенка. Мне от насилия мужа не было так больно, как в этот момент. Я когда-нибудь осмелюсь признаться этому сильному мужчине, что у него есть дочь?

Вдохнув глубже, поправляю бейсболку.

– Извините, мы пойдем, ребенку спать пора,– охрипшим от эмоций голосом прощаюсь я с ним, хотелось бы думать, что уверенно.

– Прощайте,– кивает мне, как-то странно глядя на нас.

Из подъезда вышла чисто на автопилоте. И уже на улице опустила дочь на ножки. Проведя руками по лицу, закрываю глаза и дышу, глубоко, пока голова не начинает кружиться.

Мозг проясняется, достаю телефон и ищу приличное кафе или ресторан. Нам необходимо покушать. А уже на месте подумаю, что делать дальше.

ГЛАВА 9

Пока Ева кушает, я, помешивая кофе, сижу и раскладываю все по полочкам.

Бабушки нет, осталась квартира. Я здесь жить не собираюсь, меня работа ждет и налаженный быт заграницей, значит, нужно продавать недвижимость. А этого за два дня не сделаешь. Пока все бумаги соберу, а мне же еще и родство подтверждать предстоит.

Или оставить все как есть? Зачем мне лишние проблемы, которые могут обернуться лично для меня катастрофой? Рискую потеряю работу с хорошим для эмигранта заработком!

А остаться ─ это значит…Руслан. Сердце до сих пор скачет, как после забега. Что это вообще было?!!!!!!!! Провидение? Как, черт возьми, они оказались соседями?! Ну, так же не бывает! С размаху угодить в прошлое. Думаю, и десять лет пройдет, я этой сцены на лестничной площадке не забуду. Дико страшно, ужас накатывает от мысли, что если мне придется провести здесь хотя бы неделю, он вспомнит. И в то же время сердце не поддается никаким увещеваниям. Оно вновь обрело хозяина. Оно зовет, тянет к нему.

Нет никого, кто бы помешал нам с Аланом быть вместе, кого бы следовало бояться, кто мог бы угрожать мне или Еве. Только прошлое. Наше прошлое, которое гигантской пропастью легло между нами. Ни перелететь, ни, тем более, перешагнуть. А перепрыгивая, можно не суметь ухватиться за противоположную сторону и тогда…вдребезги, усеивая своими осколками дно пропасти. Остается лишь жить как можно дальше друг от друга, чтобы раны не ныли, а душа не рвалась на части.

Так и не придумав, как поступить с квартирой, я решаю вернуться туда и осмотреть ее. Твержу про себя, что хочу лишь узнать бабушку ближе, посмотреть, как она жила. Я игнорировала подспудное желание еще раз встретить Руслана. И так понятно, что пока я в этом городе, оно меня будет преследовать.

Жутко трусила, когда мы с дочерью возвращались. Пока заходили в подъезд, пока поднимались, каждую секунду ждала, что сейчас появится ОН. Но нет, не встретился. Спокойно зашли в квартиру. Запах стоял, конечно, не из приятных. Немедленно открываю форточки на деревянных окнах, чтобы немного проветрить помещение.

– Ева, солнышко, ты сейчас посидишь на кухне, а я комнаты посмотрю, хорошо?– говорю, опустившись на корточки перед дочерью.

– Хорошо, мамаська,– отвечает мне, прижимая к себе игрушку.

– Я быстро,– целую в кончик носа.

Усадив ее на маленький диванчик в кухне, иду осматривать жилище. И словно попадаю в другую реальность. Нигде и никогда не видела такой обстановки. Комнаты небольшие, одна из них, видимо, спальней была: там кровать стоит с приличной такой периной. Но что больше всего позабавило, это пирамидка подушек на самой кровати. Там же стоял темного цвета шкаф, довольно низенький, по сравнению с современными. На стене у кровати еще и ковер развешен. Я сначала решила, что это какая-то картина, а когда уже зашла в комнату и, всмотревшись, поняла, ЧТО передо мной, зависла. Зачем на стену вешать ковер?

Забавно еще и то, что во второй комнате аналогичное чудо также висело, правда, уже другой расцветки. Но больше всего мое внимание привлек шкаф, за стеклом которого стояли фотографии. Пока рассматривала, пытаясь понять, где на них моя мать и есть ли она там вообще, сбоку раздался голос дочери:

– Ма-а-ам, я устала,– обиженным тоном выдает мое чадо, глядя на меня снизу вверх, поджав при этом губы. До жути напоминая молодого человека, что стал, возможно, нашим временным соседом.

– Зайчик, прости, мама задумалась. Пойдем баиньки, да?– опускаюсь перед ней на колени.

– Патем,– отвечает мне с зевком.

Уложить дочь спать и уже все основательно обдумать ─ это отлично, только куда ее здесь укладывать?

И я иду осматривать все шкафы. У бабули ведь много постельного белья должно быть. Не знаю, откуда такие мысли, но мне кажется, бабушки ─ это те еще «хомяки». В спальне нахожу то, что мне надо: новенький комплект постельного белья! Аллилуйя!

Застелив диван в зале, укладываю ребенка, заменив одеяло пододеяльником, сложенным вдвое. Благо, квартира теплая. Дождавшись, когда Ева уснет, иду на кухню. Набираю номер своего босса в онлайн, объясняю ему суть своей проблемы, как можно четче расставляя акценты. Прекрасно понимаю, что меня могут уже прямо сейчас уволить, но все же надеюсь, что заслужила хоть немного привилегий и начальник не захочет терять исполнительного, честного и ответственного сотрудника.

Чудо, но мне идут навстречу: разрешают взять дополнительно три недели, но ни днем больше. Подозреваю, мой реальный отпуск после этой поездки нескоро наступит.

Теперь осталось разобраться с вещами. Они у нас остались в гостинице. Посмотрев по карте, где здесь есть салоны сотовой связи, я нахожу ближайший по адресу. Пока дочь спит, составляю себе список дел, с которыми необходимо справиться в первую очередь. Мой котенок сильно вымотался, поэтому проснулся уже ближе к вечеру. Накормив дочь тем, что пришлось взять в кафе «на вынос», я в который раз терзаюсь чувством вины. Да, раз уж ввязалась в эту канитель с недвижимостью, так надо срочно организоваться с кухней. В Англии мы с ней разве что в кондитерские ходим, в основном же мой ребенок кушает только то, что готовлю я сама.

Наш поход по списку дел начинается с посещения салона связи. Взяв местную симку, штудирую информацию о местных нотариальных конторах. С чего-то же надо начинать. А еще связываюсь с отелем, в котором мы с Евой поселились, чтобы нам выслали наши вещи ближайшим рейсом. Да, ситуация несколько нестандартная, но учитывая, что оплаченными у меня были несколько ночей, а мы там провели лишь одну, то отель точно не в накладе. Мне же здесь надо что-то думать, если себя я еще могу переодеть в вещи бабушки, то дочу мне переодеть не во что. Техникой в квартире пользоваться не стала, на вид она вся довольно старая, и я просто испугалась, что не справлюсь с ней. Да, побоялась облажаться, к сожалению, бабуля жила не на первом этаже.

Благо, что нам пока еще бежать никуда не надо было, а вещи должны скоро к нам прибыть. И мы, точнее я, решила не тратить время впустую и занялась освоением азбуки. Канцтовары нашлись, и мы засели с Евой за буквы.