Текст книги "Больница. Повести и рассказы о любви"

Автор книги: Вадим Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Вадим Андреев
Больница. Повести и рассказы о любви

Дежурства в стационаре

Особое состояние у людей, когда они попадают в больницу. Это и мысли о своем заболевании, требующие переключения внимания на что-то другое. Даже если это заболевание не у тебя, а у родственника, за которым ты ухаживаешь. Это и просто скука, невозможность заняться привычными делами. Ничего-не-делание – страшная штука для непривычных к этому индивидуумов. И желание получить новые ощущения в условиях неподконтрольности со стороны родных, вторых половинок и знакомых. Просто возможность найти партнера и заняться сексом, – какая разница где, кого и как?

В зону таких «интересов» попадают все медицинские работники любых рангов и званий. Я наблюдал за этими скоротечными романами и контактами со стороны, иногда участвовал сам, тоже не сумев избежать соблазна и натиска.

В принципе, мир «темных кабинетов» в больничных условиях, – это на самом деле отдельный огромный мир, который знаком основной массе людей только по выдумкам и слухам. Познакомьтесь с ним из первых рук.

Помыть пол в дежурке

Написание своих вечерних осмотров в истории болезни во время дежурства – это достаточно долгое, кропотливое и трудоемкое занятие. Если ты делаешь осмотр большого количества совершенно незнакомых больных в вечерние часы, то нет необходимости изучать всю историю болезни, но я обычно бегло просматривал эти истории во время разговора с больным для общего понимания ситуации. Потом, сидя после осмотра глубокой ночью в ординаторской или комнате дежурного врача, – после осмотра 5-10-25 человек – пытаешься восстановить информацию в своей голове. Даже делая себе во время работы с больным пометки в истории болезни или в блокноте, всё равно не уверен, что эта информация полная, не перепутана с информацией о другом больном, которого смотрел до или после описываемого.

Вот так я сидел и работал с историями болезней в комнате дежурного врача. В дверь постучались. Я взглянул на часы – 23 часа 25 минут. Разрешил войти.

– Можно войти? – раздалось в приоткрытую дверь.

– Да, я же сказал можно, – ответил я и опять уткнулся в свою писанину.

В дверь вошла женщина средних лет, обычной наружности, средней полноты, не красавица, но и не страшненькая. Она была в коротком халатике, который можно назвать больничным, а можно назвать и просто домашним. В больницах уже давно не выдают при поступлении больничную одежду, да ее никто и не просит, – все приходят со своей. Она аккуратно прикрыла дверь и подошла к моему столу.

– Доктор, у меня к Вам вопрос, – ну, Господи, как же мне часто вот так приходится делать совершенно не мою работу, отвечать на вопросы, ответы на которые должны были осветить им дневные врачи, – их родненькие, их ведущие лечащие врачи.

– Говорите, и не обижайтесь, что я буду продолжать писать, – много работы.

… и далее женщина начала жаловаться на свое заболевание, лечение, жизнь, судьбу, работу и не припомню на что еще. Поскольку это меня не касалось и не надо было заносить в ее историю болезни, я слушал вполуха, поддакивал, делал какое-то умное и сочувствующее выражение лица, – хотя сам практически не вникал в сказанное ею. Прорывались в мое сознание отдельные слова: дочка, семья, теперь одна, бросил, болит, можно потерпеть и невмоготу терпеть и что-то еще. Словом, стандартный набор выражений для разговора женщин на скамейке у подъезда или за бокалом вина в кафе. Наслушался за свою жизнь. Понятно, что она просто «нашла свободные уши». Потому сам ее рассказ я слушал не внимательнее, чем обычно слушают проводное радио, – чисто неизбежный шумовой фон.

Прервать и послать ее в палату, вроде бы не было веской причины, – всё равно я занят работой и лечь спать пока не могу, прервать и попросить дать сосредоточиться тоже не было необходимости, да и почему бы не сделать доброе дело и сделать вид, что я ее слушаю.

– Да, уж… Ну, да… И что?… Да ну!… – эти и другие слова вставлял в ее речь, чтобы показать если не заинтересованность, то по крайней мере свое участие в разговоре. И она явно принимала такое участие, и явно была не против. И с жаром, – порой переходя на шепот и оглядывания на дверь, словно преподносила мне государственную тайну, – продолжала и продолжала.

Пачка историй болезни подошла к концу. Я сложил их стопкой и отнес на стол медицинской сестры на посту. На посту уже никого не было, да и коридор отделения был пуст, – тишина только иногда нарушалась сонным храпом спящих людей из некоторых приоткрытых дверей в палатах. Посмотрел на часы и обнаружил, что уже перевалило за полночь. Пора и мне немного вздремнуть, – ну, а если никто не вызовет, то сладко поспать до утра.

Когда я вошел в «дежурку», то обнаружил, что женщина моет там пол.

– В этой комнате в дневное время работает машинистка отделения, и, похоже, что эта грязнуля не убирает здесь никогда, – не отрываясь от мыться пола и повернувшись ко мне лицом сказала она. – Я и решила освежить вам здесь немного. Вы такой хороший собеседник… – и она, не закончив фразу, опять взялась за размахивания тряпкой. – Вы садитесь на кушетку, чтобы не мешать мне закончить. Я под ней уже промыла.

Да, отговаривать ее не делать этого было поздно, да и смысл останавливать, когда уже часть работы выполнена. Я сел на ранее приготовленную ко сну кушетку, снял тапочки и забрался на кушетку с ногами, – чтобы не мешать ей. Если бы в те времена в быту были смартфоны, то я бы уткнулся в него и постарался ничего не видеть вокруг. А так пришлось смотреть перед собой и поневоле смотреть на нее, как она работает. Она, как нарочно, стала мыть под столом прямо перед моей кушеткой. Я частенько чуть-чуть придвигал кушетку к столу и сидя на ней пристраивался писать таким образом истории болезни без использования стула. Собственно между кушеткой и столом, где я писал, и расстояние-то было только для этого стула, не более. И она стала мыть под столом, нагнувшись, не сгибая ног, выставив свои ягодицы в мою сторону, – ну только что не тыкая мне ими в лицо.

В какой-то момент она, не разгибаясь, обернулась в мою сторону, улыбнулась и спросила:

– Я Вам не мешаю? Если что, то я уже почти закончила, потерпите немного, – и, как мне показалось, подмигнула мне. Или мне всё же показалось?

Этого «уже почти закончила, потерпите немного» мне мало не показалось. Её короткий халатик в такой позе просто ничего не прикрывал. В женских трусиках я совершенно не разбираюсь, – ну, кроме внешних размеров. Так вот эти трусики были совсем небольших размеров и почти сплошь состояли из кружев. Сквозь кружева выглядывали короткие волосики на промежности, просвечивали кусочки кожи сильно вдавленных в ткань и хорошо контурировавшихся половых губ. Трусики не скрывали содержимое под ними, а скорее подчеркивали это содержимое. Если и скрывали, то на столько, чтобы стимулировать желание рассмотреть это получше.

Она словно застывала на краткий миг в таком положении, обращенная этой частью тела в мою сторону, потом начинала водить руками под столом из стороны в сторону, сопровождая это асинхронными покачиваниями своего таза так же из стороны в сторону, но не удаляя его из поля моего зрения. Мне стало казаться, что она скоро пол под столом протрет до дырок, но сказать ей что-то такое не решался. Да и не хотел уже, чтобы она останавливалась.

– Всё нормально? – снова обернулась и спросил она меня из под стола через плечо.

– Нормально, – ответил я, тяжело сглотнув комок в горле. – Вы сказали, что уже заканчиваете…

– Да, да, я понимаю Ваше нетерпение, сейчас, сейчас, – с улыбкой скороговоркой сказала она и стала быстрее двигать руками и тазом из стороны в строну. Потом куда-то под столом потянулась, приподняв одну ногу в сторону, словно давая мне рассмотреть содержимое своих трусиков под другим углом. Потом оперлась руками об пол и на короткое время застыла, снова давая мне время осознать свою позу и возможности этой позы.

Когда она выбралась из под стола, то я сделал вид, что ранее отвернулся и не смотрел в ее сторону.

– Простите, я щас только помою руки, – без стеснения сказала она, и пошла к умывальнику. Перед мытьем рук я услышал, как тихонько щелкнул замок двери, явно придержанный рукой от громкого щелчка, но промолчал. После шума воды и шуршания полотенца, что висело на стене, она снова вернулась к столу и нагнулась, словно проверяя там свою работу. «Проверяла» несколько минут, давая понять, что кружевных трусиков под халатиком уже не было, – видимо сняла их около умывальника. Обернулась вполоборота к кушетке и не села, у буквально «бухнулась» рядом со мной.

– Уф! Немного отдышусь! – сказала она в пространство перед собой, откинулась спиной к стенке, картинно потянулась руками и всем телом и… Выключила свет у нас над головой. Дело в том, что свет в этой комнате машинистки выключался как раз над кушеткой. Над столом тоже был какой-то выключенный светильник на стене, и я его использовал иногда в зимние времена как ночник. Но собственно верхний свет включался и выключался как раз здесь.

– Ой, как хорошо, хоть в глаза не бьет, – опять сказала она. И сразу же перешла от слов к делу. Я почувствовал, как ее рука нащупала сквозь ткань хирургического костюма, в который я переодевался на работе, свою цель, помяла-помяла, и потом просто залезла рукой поверх резинки внутрь сверху вниз.

Когда я встал с кушетки, она не убрала свою руку. Не убрала и когда я снимал штаны и трусы. Не убрала, когда я присел на край стола лицом к ней. Говорить ничего не пришлось. Подвинувшись к краю кушетки, она уже обхватив двумя руками массажировала всё, что надо, делая продольные движения, после чего наклонилась и взяла в рот мой орган. А руками стала освобождаться от халата.

Даже при выключенном свете уличные фонари и яркая полная луна давали достаточно света, чтобы хорошо видеть ее голое тело с приятно отвисшими грудями взрослой рожавшей женщины. В волосах была какая-то лента (ярко красная при свете лампы и почти темная теперь, при свете луны) и какой-то незамысловатый браслет на левой руке. Больше на ней ничего не было. А больше ей, видимо, – да и мне тоже, – ничего и не надо было.

Частые движения языка из стороны в сторону и вдоль его длины приносили приятные ощущения. Покачивания головой из стороны в сторону постепенно стали изменяться в возвратно-поступательные, что было еще более приятно. Сквозь ее запечатанные моим органом губы из закрытого рта послышался заглушенный стон, дыхание через нос становилось всё более и более трудным и тяжелым. Теперь ей не хватало потока воздуха через нос, и она стала приоткрывать рот для дыхания. Приглушенный стон стал слышен лучше, но в тишине ночи хотелось продвинуться глубже и заглушить его, хоть немного. Сильные струи воздуха у нее во рту то приятно холодили поверхность головки на вдохе, то словно обжигали при выдохе. Одна рука помогала движениям губ, производя сжатой ладонью те же движения возвратно-поступательного направления, а второй ладонью она захватила мои яички и начала их активно и мягко массажировать.

Добавить к развивающимся событиям мне было нечего. Уперся ногами в пол под углом к столу и, откинувшись в другую сторону, я просто получал удовольствие. Потом положил одну руку ей на затылок и начал сначала тихонько, а потом интенсивно и сильно подталкивать ее голову вперед, насаживая всё сильнее и сильнее, проникая ей в горло всё глубже и глубже, когда стоны сменялись довольным легким хрипом. В какой-то момент я сильно надавил двумя руками на затылок и придержал некоторое время в таком положении, не давая отвести ей голову назад. Женщина сначала притихла, потом стала вырываться, схватилась руками за мои руки и подскочила с кушетки. Этим я и воспользовался.

Я быстро встал со стола, отодвинулся в сторону и, пока она была в столь неустойчивом положении, подтолкнул ее к столу. Она уперлась в стол руками и продолжала восстанавливать дыхание. Дорога в нужную мне область была открыта. Я зашел со стороны так столь долго сегодня рекламируемого таза и без подготовки, ощупывания и разведки всадил свой очень влажный от ее слюны член в самую её глубину и на всю возможную его длину. Она аж словно присела от неожиданности, тем самым еще больше насадилась на него. Застонала довольно и замерла.

Я пристроил ее руки в качестве упора, наклонил ее почти до самой поверхности столешницы и начал интенсивные движения. Ноги раздвинуты в стороны, спина прогнута вниз, руки тоже разъехались в разные стороны, живот лег на стол, а голова задрана вверх и слегка повернута ко мне. Я локтем слегка надавил её в поясницу, а другой рукой потянул за лоб вверх, еще больше выгибая ее. Сильно растягивать процесс не хотелось, – меня могли вызвать к больному в любой момент, да и поспать перед завтрашней работой тоже было надо. Потому я очень быстро развил просто бешеный темп и под ее довольные постанывания стал приближаться к финишу. Финиш настал достаточно быстро и очень эмоционально для нас обоих. Тяжелое дыхание, с трудом заглушенные хрипы и стоны, взрывы внизу живота неимоверной силы…

Мы застыли на короткое время, потом я откинулся на кушетку, не вынимая свое хозяйство из ее тела, чем заставил ее, потерявшую точку опоры, на него сесть и вновь ввести поглубже. Ощущения обхвата внутри ее мне понравились, и я стал немного приподнимать руками ее попку над членом и насаживать снова и снова. Член, не успев еще принять позу поверженного бойца, снова начал наливаться кровью и твердеть. Она приняла не только мой член снова внутрь, но и предложенную мои членом новую попытку игры, – она ведь тоже еще не остыла от предыдущей гонки. Для удобства она сильно развела полусогнутые ноги и встала на пол надо мной не выпуская добычу ни на секунду, ни на сантиметр. И начала быстро вращать и покачивать тазом. Словом, она знала, что делать. И эти совместные усилия очень быстро принесли ожидаемый эффект, – мы снова взорвались и тяжелым дыханием, и обильными излияниями.

Мы посидели некоторое время: я на кушетки с «грузом» на коленях и не только на коленях, она верхом на моих коленях этим самым местом на моем остывающем стержне спиной ко мне, и оба почувствовали, как по ногам что-то потекло. За два приема оказалось много жидкости выделили вдвоем.

Медленно-медленно она встала с моих коленей на широко расставленных не гнущихся ногах, так же медленно одела халатик.

– Через две двери женская комната, – подсказал я.

– Я помню, знаю, – ответила она и на заплетающихся ногах вышла из дежурки. Замок за ней щелкнул уже громче, чем в первый раз. И это хорошо, – не сможет вернуться, если надумает, после женской комнаты.

Я привел себя в порядок около умывальника и лег спать. Словно в пропасть провалился, – глубоко и основательно…

Я маме позвоню

О! Были времена, про которые не верят наши внуки, когда не было совсем мобильных телефонов, да и проводные были относительной редкостью. Потому необходимость или желание позвонить домой или к кому-то еще часто сталкивались с банальным отсутствием данной возможности у одной или обоих сторон.

– Можно я маме позвоню, – спросила меня сидящая передо мной в ординаторской юная пациентка. – Я так давно ей не звонила, – и, взглянув мне прямо в глаза, добавила: – Мама будет очень рада. Ну, только минуточку, ну, пожалуйста.

Ну, что ты тут поделаешь? Разрешил. Надо только добавить, что телефон стоял на специальной тумбочке рядом с диванов со стороны подлокотника. Сидя на диване или нагнувшись над тумбочкой звонить было крайне неудобно, потому основная масса людей на время звонка переставляла телефон рядом с собой на диван. Так сделала и пациентка. Ну, что плохого, если она позвонит маме?

Но минутный разговор стал затягиваться. Она рассказывала маме, как жила последние недели, как питалась, одевалась, спрашивала подробно, что делала мама… Словом, пообещав ранее не дать маме знать, что она в больнице, я не мог и не хотел ее прерывать. Просто сидел напротив в кресле и поневоле слушал этот женский трёп.

Странная пациентка. Перед этим она подробно рассказала мне, как проснулась у любовника дома, позанималась с ним сексом, приготовила завтрак, покормила и… И ушла к другому любовнику. Там ситуация повторилась: секс, приготовление обеда, еда, снова секс, – и перемещение к третьему мужчине. Снова приготовление ужина, еда, секс-секс-секс, сон… Утро начинается, как и вчера. Если ей на самом деле верить, то она на самом деле к маме не может зайти потому, что ей физически не должно хватать времени.

Пока я это вспоминал, дамочка уже улеглась на диван на живот, поставила телефонный аппарат перед собой и продолжала увлеченно разговаривать. Она стала вертеться с боку на бок, с живота на спину и обратно, и при этом стало видно, что она без трусиков. Она несколько раз умоляюще смотрела на меня, показывала пальцем на телефон, улыбалась… и продолжала болтать и показывать мне свои «прелести», то раздвинув ножки, то сдвинув их.

Вспомнился мне попутно давний рассказ одного моего военного друга из далеких от меня краев:

«Сидел я у подруги, предупредив по приходу, что времени у меня не много, а нам надо много чего успеть, в том числе и собственно в постели. А она расселась с телефоном и стала болтать с кем-то из подружек. Так бездарно я еще не проводил время: я сижу, изнываю, злюсь и поглядываю на часы в течении трёх часов, а она вдохновенно обсуждает каких-то там общих подруг и разные события из прошлого, – давнего и не давнего. В конечном итоге я встал и стал собираться в казарму, – время истекло. Уже в прихожей меня догнала подруга и предъявила претензию, что она давала возможность ему вступить с ней в половой контакт именно во время разговора. И ей именно этого в тот день хотелось. А он, болван военно-головый ничего не понял и потерял столько времени, а она надеялась, ждала и т. д., пр., и т.п.»

Рассказ друга я привел читателям вкратце, потому что полный рассказ был значительно длиннее и сопровождался цензурными и чаще не цензурными выражениями.

Я подошел к дивану и потянулся к телефону и опять встретился с умоляющими глазами. Ну, что же, будем считать это платой за длительный телефонный разговор. Я присел с ней рядом на диван и начал гладить ей сначала спину, потом очень скоро ягодицы, потом, – не встречая отпора и неудовольствия, залез ей рукой между ног. Дама была просто обильно «там» орошена и смазана достаточным количеством смазки для «продолжения разговора». Ну, готова, – значит готова. Если она не хотела этого, то всегда может положить трубку и дать мне отпор.

Я встал с дивана, снял халат и всё, что на мне было ниже пояса, одел моего друга в защитные доспехи и сел верхом на ее бедра. Разговор с мамой продолжался в том же темпе и с не меняющимися интонациями. Я провел пальцами ей между половых губ, немного помассировал клитор, – чисто так, по привычке, т. к. она явно в этом не нуждалась, – и начал в нее входить своим защищенным членом.

– Ах, мама, я так была довольна, ах, как было хорошо, ах это непередаваемо интересно, ах… – и что-то подобное стало звучать у нее в разговоре с каждым пройденным мной сантиметром вглубь нее, с каждым толчком внутрь, с каждым более глубоким проникновением.

Я специально не стал сразу всаживать ей на всю глубину, а стал делать это в виде неглубоких фрикций со все возрастающим проникновением. И каждое мое более глубокое проникновение сопровождалось ее «АХ» в разговоре. И это так красиво вплеталось в разговор, что совершенно не вызывало дополнительных вопросов. Разговор разговором, но ее тело участвовало в разговоре не меньше, чем рот. После моего достижения полной глубины, она начала выдвигать мне навстречу свои ягодицы и с каждой моей фрикцией тоже делать возвратно-поступательные движения.

Потом вдруг перевернулась на спину, согнула ноги, прижала их к животу и широко развела, приглашая меня продолжить. Я и продолжил, – а мне-то что? Меня приглашают, я продолжу. Она лежала головой на диване (подушек не просила, я и не стал их доставать из шкафа). Лично мне так она даже нравилась больше. Голова несколько откинулась назад, она стала выгибаться мне навстречу и… словом понеслись вскачь оба.

Но мне так не понравилось, потому спустя некоторое время я опять перевернул её на живот и возобновил «подачу» в первоначальной позе. Только взял в руку ее «хвостик» волос на голове и стал потягивать его в разные сторону, не давая постоянно держать телефонную трубку в одном и том же положении. Теперь она постоянно вертела головой, ловила ухом телефонную трубку.

В какой-то момент очень скоро мне показалось, что она стала ускорять свои движения тазом. Ускорился и я. Ситуация с телефоном была столь оригинальна, что во мне тоже быстро нарастало возбуждение между ног и я великолепно кончил. Забилась и она, зажатая между моих ног. Трубку не отпустила, только продолжала говорить что-то типа: «да», «слушаю», «здорово» и т. п. После этого не на долго замерли: «да», «слушаю», «здорово» и т. п. – после чего она закончила разговор, перевернулась на спину и, хитро поглядывая на меня, спросила:

– Когда я еще смогу прийти позвонить к маме?