Текст книги "Фестрал (СИ)"
Автор книги: tuuli-veter
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Привычно прочтя мои мысли, он снова скользит равнодушным взглядом по Поттеру и чуть заметно, ободряюще улыбается мне, приподняв края губ.
А я… Подлые слезы снова подступают к глазам, щиплют в носу, но я старательно улыбаюсь, пряча свою слабость подальше, и киваю тому, кому так сильно верю всю жизнь.
– Я иду, Северус.
Я иду.
========== Признание ==========
Я не верю Паркинсон. Я ей просто не верю. Три года, полных тоски, отчаяния и моих скрытых взглядов. Этого. Просто. Не. Может. Быть.
Ее злые глаза и гаденькая усмешка, кривящая тонкие губы… Я ей верю в одном: она сделает то, что сказала. Распишет во всех красках, как страдает по нему народный герой. Как готов землю грызть от отчаяния, что не нужен слизеринскому гаду. И Малфой, усмехаясь с ленивым высокомерием, будет выслушивать ее страстный рассказ, как я его… Что я его… Нет. Лучше я сам.
Как же я ненавижу всех слизеринцев!
Бегу по тропинке, продираюсь через кусты, почти не замечая, как колючки царапают щеку. Куда подевался проклятый хорек? Почему, когда он не нужен, он вечно торчит где-то рядом? Издевается над каждым промахом и поражением, прожигает насквозь ненавидящим взглядом, от которого хочется повеситься на первом суку. А как раз в жизни стал нужен, так сроду его не найдешь?
Чтобы трусливо не передумать, я бегу, что есть сил. Мчусь до самого Запретного леса, рыскаю под стенами замка, петляю у озера, и когда уже понимаю, что вряд ли его обнаружу, внезапно вижу в просвете между темных стволов белые волосы, и обессиленно замираю на месте. Сердце колотится, как ненормальное, но даже себе я не стану врать в утешение, что это от быстрого бега. Рядом с ним так всегда.
Он привалился к старому дереву, словно прячась за крону. Длинные пальцы мнут сигарету, я знаю, он начал курить после войны. Мне даже это в нем нравится. Черт побери, как мне вообще его разлюбить, если мне в нем нравятся даже пороки?
Отдышаться. Сердце лупит по груди и горлу. Еще чуть-чуть и выпрыгнет из меня. Я не могу это сделать. Перед глазами появляется Паркинсон и ее ехидная рожа. “Не признаешься ты, скажу я”. Содрогаюсь при мысли, как и что она ему скажет. Хватит тянуть!
Подбегаю к нему с такой мрачной решимостью, что он, вздрогнув, невольно отшатывается, а потом, осознав, что это именно я, опаляет меня ненавидящим взглядом.
– Что ты здесь забыл, наш герой? Тебе больше негде гулять?
Он смотрит на меня с привычной насмешкой, как на какое-то скучное насекомое, и я понимаю, что если сейчас промолчу, то не решусь уже никогда.
– Я люблю тебя, – бухаю я, ни на что не надеясь.
Ну давай же, засмейся! Я заслужил.
Но Малфой только смотрит непонимающе и удивленно, и даже чуть пятится, как от чумного. Словно боится, что я заражу. Зря волнуется, глупостью не заражаются. Так же, как и любовью.
Я упрямо молчу, и Малфой еще какое-то время растерянно глядит на меня, и я даже почти верю, что меня пронесет, а потом в его глазах зажигается понимание:
– Ну и на что и с кем ты поспорил, кретин?
Час от часу не легче. Хотя понимаю его, я бы тоже, услышав такое, прежде всего подумал об этом. Но я все равно злюсь.
– Ни на что и ни с кем. Я люблю тебя. Что непонятно?
Малфой прищуривает глаза и глядит на меня уже с откровенной отчаянной злостью, резко сглатывает и прижимается спиной к твердой коре, словно выбирая лучшее место для очередного сражения.
– Поттер, если ты решил поиграть, то мне это никуда не уперлось. Иди к своей рыжей давалке, она…
– Что ты сказал?
Мое тело реагирует на оскорбления всегда намного быстрее, чем мозг, поэтому он оказывается окончательно втиснутым в дерево прежде, чем я успеваю хоть что-нибудь сообразить.
– Поттер, сука, пусти.
Он бьется под моими руками, извивается ловкой змеей, и меня это бесит. Особенно его теплое тонкое горло и острые скулы.
– Не пущу. Извинись.
Я почти что рычу. Меня колотит от бешенства. Как я мог подумать, что я его… Как я вообще мог такое подумать…
– Пошел на…
Я запечатываю его брань кулаком. Он неизвестно как уворачивается так, что удар лишь немного скользит по скуле, и бьет со всей дури в ответ, впечатывая кулак в мои зубы.
Ненавижу. Я его ненавижу.
Спустя пару секунд мы катаемся по траве, пытаясь порвать друг друга на части как бойцовые псы. Он явно окреп на войне. Впрочем, я тоже.
– Потти, так что ты там говорил про любовь? – хрипит он, пытаясь меня придушить, нажимая локтем на горло. – Может, теперь повторишь?
Его лицо давно покраснело от напряжения, но сейчас и вовсе искажено в злобной гримасе.
– Перебьешься, – сиплю я: воздуха в легких почти не осталось, и я пытаюсь его отодрать от себя, выпутываясь из его сильных рук.
Ловким приемом, которому научил меня Грюм, я сбрасываю его с себя, как паршивого пса, и падаю сверху, мешая ударить. Он дергается подо мной, я скручиваю ему руки и ноги. Достал.
– Как же ты меня бесишь!
– Ох, По-о-отти, – он растерзанный, грязный, лохматый и с покрасневшим лицом, мантия в каких-то иголках и листьях. Но при этом он все так же манерно тянет слова, доводя меня до трясучки. – А как же наша любо-о-овь? Неужели ты переду-умал?
Нет, эта скотина сегодня точно нарвется.
– Да пошел ты.
Я впечатываю кулак в землю рядом с его ненавистным лицом – не могу его бить, хоть ты тресни, – и тут же вскакиваю, словно мне противно прикасаться к нему, – пусть думает так. Он тут же поднимается следом.
От драки он раскраснелся, как маггл, сверкает глазами, сдувает со лба лохматую челку. Сейчас он еще лохмаче, чем я. Но почему-то в отличие от меня, даже в этом он безумно красивый. Красивый всегда. Такой, что смотреть невозможно. Я не смотрю. Отвожу глаза, как от солнца, пытаясь собрать мысли в кучу. Как получается, что я каждый раз забываю, из-за чего мы дрались? От каждой драки в памяти остаются только наши касания, которых мне всегда не хватает.
Я делаю шаг, собираясь уйти. И тут же вспоминаю про Паркинсон. Как же я ее ненавижу!
Но и уйти я уже не могу. Сколько угодно я могу ненавидеть ее, но она ему все равно все расскажет. Чем не повод для жестоких слизеринских насмешек до конца моих дней?
Я не могу им дать в руки такое оружие. Лучше я убью себя сам.
Поворачиваюсь к нему, он стоит у дерева, загнанно дышит, резко зачесывая назад свои белые космы, и сверлит меня ненавидящими злыми глазами.
– Я не передумал, Малфой, – говорю ему я, стараюсь сделать свой голос спокойным. Сейчас я национальный герой, я на приеме у Кингсли. Мантра, которая мне всегда помогает. Мои плечи сами собой распрямляются, а на губах возникает усмешка. Я тоже умею быть слизеринцем. В его глазах я вижу растерянность, отчего еще высокомернее гляжу на него, роняя слова, как бриллианты: – Просто ты все перепутал. Не наша любовь, а моя. Твоей любви нет, и не могло даже быть. Потому что такие как ты любить не умеют.
В его глазах непонимание сменяет растерянность, едва ли не страх. Сейчас он больше всего похож на провинившегося первогодку. Вот теперь я могу уходить. Разворачиваюсь на каблуках.
– Поттер.
Сильная рука дергает меня за плечо, останавливая, заставляя на него обернуться.
– Что еще?
Я холодно смотрю на него, но он прячет взгляд.
– Поттер, – он хмурится, кусает губы, не смотрит в лицо. Сердце снова сжимается. Ну почему он настолько красивый? Так моей брони надолго не хватит. – Зачем ты это затеял? Скажи. Проспорил Уизли желание?
Он вскидывает глаза. Серые. Полные странной надежды и боли. И всё. Больше я не могу. Всю мою холодность резко сдувает ветрами. Я люблю его. Господи, как же сильно люблю. Что-то пытаюсь сказать, но голоса нет. Я тону. Я реально тону. Я не могу от него оторваться. Снова хочу дотронуться до него. Впиться руками в острые плечи и потянуть на себя. Что ты со мной сделал, Малфой?
Я сглатываю и отступаю назад. Шаг. Еще шаг.
– Никому не проспорил, – мой голос почти не дрожит. – Я люблю тебя. Паркинсон об этом узнала. Не спрашивай как. Велела признаться или сама тебе скажет об этом, – я смотрю на него, уже не таясь. Неужели я, и правда, признаю это вслух? – Ну и вот… Говорю. Малфой, я люблю тебя. Всё? Вы довольны?
Я хмурюсь и дергаюсь, чтобы уйти, но оказывается, он все еще цепко держит меня за рукав.
– Я не верю тебе.
Хочу разозлиться. Раздраженно смотрю на него. Глаза в землю. И губы дрожат. Лицо прячет светлая челка. Что происходит?
– Мне не надо, чтобы ты мне поверил. Я признался. Дальше ваши проблемы, – я деланно усмехаюсь, хотя усмехаться мне совершенно не хочется. Мне кажется, или дрожь из его горячей ладони переходит в меня, заставляя все тело дрожать? Меня реально трясет.
Он снова поднимает глаза и смотрит в лицо, закусывая губу, словно решает запутанную задачу. Я уже не пытаюсь уйти, потому что его рука по-прежнему жмет мой локоть. Просто стою и жду своего приговора. Да засмейся ты уже, наконец. Ты же гребаный слизеринец.
– Ты… – он уже опять не глядит на меня, смотрит в землю. – Поттер, ты это… Серьезно?
Нет, мантикора тебя задери, я по четвергам всегда развлекаюсь именно так.
– Пусти. Я пойду.
Пытаюсь вырваться, но он не пускает, с отчаянной силой дергая на себя. Меня кидает к нему. И вот он опять близко-близко. И его губы у самой щеки. Вот только на этот раз мы уже не деремся. Просто стоим, замерев. И от того, что я вижу его золотые ресницы, сердце колотится как ненормальное.
– М-Малфой… Отпусти.
Что я несу? Он меня даже не держит. Руками. Но как обычно держит собой.
– Поттер, заткнись.
И он целует меня. Просто берет и целует, осторожно прижимаясь губами к губам. Мир замирает. Пропадает все кроме чувств. Только губы. Его чертовы губы. И я какое-то время от него дышать не могу, потому что просто не верю. Мне это снится.
– Ну как? Все еще любишь?
Его рука на моем затылке невесомо дрожит. И дыхание бьется как птица. Он с каким-то обреченным отчаянием глядит на меня, словно теперь я должен заорать и сбежать.
Нашел, чем пугать. Не дождется.
– Больше жизни.
Сам не понимаю, как из меня вылетают эти слова. Ненавижу свой факультет, из-за которого даже соврать не умею.
– Это правда?
Дыхание прерывистое, нервное. Дышит в ухо и щеку. Пахнет то ли фиалками, то ли сиренью. И Малфоем. Этот запах преследует меня даже во сне.
– Неужели не чувствуешь сам? – мне кажется, что меня от него так ломает, что это должен чувствовать каждый.
– Я… не знаю.
– Зато я знаю, Малфой. Жить без тебя не могу. Ни спать, ни думать, ни есть, – эта горечь из меня льется рекой, наконец-то даруя освобождение.
Он тихо вздыхает и чуть отстраняется. Неужели проникся моей пламенной речью?
– А в туалет?
– Что? – я изумленно смотрю на него.
– В туалет без меня ты можешь ходить? Или придется помочь?
Его голос дрожит. Но глаза совершенно серьезные. Я его точно когда-нибудь пришибу. Заботливый змей. Не сдержавшись от его притворно-участливой мины, я тихо фыркаю, потом, глядя как он несмело мне улыбается, начинаю тихо смеяться, и через минуту уже хохочу во все горло. Мы хохочем. Вместе с Малфоем.
Сползаем по дереву и падаем рядом, все еще хохоча. Сидим на старых корнях, прижимаясь плечами друг к другу. Кажется, это первый раз после войны, когда я на самом деле смеюсь, а не пытаюсь сделать вид, что смешно.
– Спасибо, придурок, туда я как-нибудь сам.
– Жаль, я бы помог.
– Идиот.
Отсмеявшись, мы какое-то время просто молчим, не глядим друг на друга. Мне с ним хорошо. Чувствовать рядом. Никуда не уйду, пусть сам прогоняет. Но, кажется, и он не спешит.
– Правда любишь? – закинув голову вверх, он глядит на резную листву.
– Ага, – отчего-то признаться ему стало очень легко. – Правда-правда.
Он бросает на меня косой быстрый взгляд, и меня снова почти мутит от его красоты.
– Знаешь. Я тоже.
Он хватает травинку и тянет к губам. Всегда делает так, когда он волнуется. Я-то знаю.
– Что “ты тоже”? – завороженно смотрю, как его губы обхватывают тонкий стебель, и правда, не понимаю. Такое я не могу понимать.
Он почти ложится на ствол, и белые волосы мягко вплетаются в темную кору. Травинку жует, поэтому слова слышатся не слишком разборчиво и очень тихо.
– Я тоже люблю тебя. И если ты все затеял, чтоб надо мной посмеяться, то смейся. Сейчас самое время.
Я непонимающе смотрю на него. На его тонкий профиль. На острый кадык. На резкие скулы. На слезу, одиноко бегущую по щеке. Наверное, осталась от нашего смеха.
Но я почему-то пугаюсь.
– Малфой, ты чего? – я почти шепчу, потому что голоса нет, и бережно трогаю пальцами мокрый след, пытаясь стереть.
Он все так же не глядит на меня, только пожимает плечами, и я, не выдержав, склоняюсь к нему и молча вынимаю изо рта чуть мокрый изжеванный стебель. Ненароком касаясь пальцами губ. Словно у меня есть на это какое-то право. Он не шевелится, смотрит напряженно, почти не дыша, словно ждет, очень ждет, и я больше совсем не могу, обнимаю руками лицо и осторожно прикасаюсь губами к губам. Пропади оно все.
Я боюсь, я знаю, он меня оттолкнет, я уже готов отстраниться. Но он не пускает, хватает меня, тянет на себя дрожащей рукой, и я просто не верю тому, как голодно и жадно он мне отвечает. Почти набрасываясь на меня, впивается в мои губы своими. И мне кажется, что я лечу в какой-то фантастический бред, потому что в моей жизни этого не бывает. Но он, не переставая жадно меня целовать, резко рвет в стороны обе мантии, мою и его, тянет, дергает, усаживает меня на себя, отчего телу становится колко и сладко, лезет под рубашку руками. А потом тихо стонет мне в рот, и я уже не могу. Еще чуть-чуть, и я просто взорвусь. Это безумие. Драко.
– Драко… Постой.
Хочу остановить его, но сам снова и снова целую его. Я не могу.
– Что? Гарри? Что? Ты передумал?
Он. Мое имя. Я сейчас действительно кончу.
У него совершенно дурные глаза, приоткрытые губы и невозможный стояк, который я слишком хорошо ощущаю внизу.
– Гарри? Не хочешь?
– Дурак. Не дождешься.
Наваливаюсь на него, роняя в траву. Хочу, чтобы стонал подо мной. Чтобы впустил. Чтобы взял. Мне кажется, я рехнулся. Теперь уже я сам жадно шарю у него под одеждой, пытаясь добраться до голого тела. Неужели теперь это можно? Ребра, соски, поджарый живот, – я целую его везде, куда только прикасаются губы. Дурея, втягиваю ртом тонкую кожу, пытаясь пометить. Мой. Хочу, чтоб был только моим! Он стонет и выгибается под моими губами всем телом, ластясь и подставляясь под мои поцелуи. Драко. Малфой. Я люблю, я хочу до безумия, и шепчу, шепчу ему это. Что – не помню, что-то неприлично интимное, – как хочу его, как давно и безумно хочу.
– Поттер, постой. Я не железный, – он пытается вывернуться из-под меня, но я не пускаю, поднимаясь рукой по бедру. – Поттер! – он почти стонет от страсти, глотая слова. Хватает меня за лицо, заставляя подняться и лечь рядом с ним, на него, смотрит в глаза шальными зрачками. Точнее, пытается смотреть, но очевидно же: ни черта он не видит. Так же, как я. И шепчет, шепчет мне в губы рваными выдохами: – Я тоже сильно хочу тебя, Гарри. Безумно хочу. Подыхаю. Но я сейчас кончу в штаны. И уже никогда не отмоюсь от такого позора, – он тихо стонет, ерзает подо мной, и вопреки своим же словам с силой притирается стояком к моему.
Я пытаюсь смеяться, но напряжение не отпускает. Я хочу его так, что закладывает в ушах. Толкаюсь в него. Он в меня. Не могу больше. Тянусь к его паху рукой.
– Гарри, стой.
Что опять? Ну, пожалуйста.
– Гарри, очень прошу. Не сегодня.
Утыкаюсь лбом в плечо, пытаясь дышать.
– Ты меня не хочешь? Малфой?
– Ты совсем идиот? Я умру сейчас, Гарри.
С трудом поднимаю глаза. Все равно ничего. Красное марево.
– Тогда почему?
Он глядит на меня, смотрит с такой нежной болью, что мне становится страшно.
– Я хочу верить, что завтра ты не сбежишь от меня, звездный мальчик. А так у меня будет хоть один шанс.
Он прикусывает губу и снова глядит на меня с напряженным отчаянием. И от того, что я наконец-то его понимаю, у меня что-то лопается в груди и растекается внутри теплой болью. Я – народный герой. Он боится, что я не приду… Мой Малфой. Если бы ты мог хоть на секунду понять, что сильнее любить невозможно.
– Ну и кто из нас идиот? – никогда раньше я не видел в нем этот отчаянный страх потерять. Меня потерять. И от этого одновременно внутри щекотно и больно. – Ты теперь от меня никогда не избавишься, – шепотом обещаю ему, пытаясь убедить, объяснить. Но как найти слова, чтобы суметь рассказать, про любовь? Про то, что я люблю его просто до одури? Эх, не мастер я говорить.
Он улыбается мне, но по этой несмелой улыбке я вижу, он мне явно не верит.
Пытаясь прийти в себя, сажусь на траву. Глубоко вдыхаю прохладный озерный воздух. Провожу рукой по лицу. Привычно тру шрам. От такого мне придется отходить очень долго. Но ради него я готов не только на это.
– Я согласен. Давай всё отложим на завтра.
Вот теперь я на самом деле герой! Родители бы мной гордились. Хотя…
– Ты меня больше не хочешь?
Нет, сегодня я его точно убью. Разворачиваюсь в праведном гневе, но снова натыкаюсь на его больной тусклый взгляд. Господи, он, и правда, боится. Тяну его на себя, прижимаю, целую в светлый висок. В губы нельзя, я сорвусь.
– Я хочу, чтобы ты верил мне. Слышишь, Драко? Я сделаю для этого все. Все, что только захочешь.
Даже не улыбается, кривится горько, и я понимаю, что пропал навсегда. Меня больше нет. Есть любовь.
– Малфой, я люблю тебя. Я не знаю, как тебе объяснить, – шепчу я. Нужных слов, как всегда, не хватает. – Верь мне. Это не изменится никогда, – резко поднимаюсь и тяну его за собой: надо идти или я опять на него нападу. – Вон, твоя Паркинсон знает.
– Паркинсон? При чем тут она? – он смотрит на меня затуманенным взглядом.
– Ну, вообще-то это все она начала, – я улыбаюсь, пытаясь не трогать его. – Пойдем, отведу тебя к ней.
– Я тебе девица?
Он презрительно фыркает и привычно задирает вверх подбородок, но тут же испуганно оглядывается на меня.
Обхватываю его руку своей, делая вид, что ничего не заметил.
– Проводить?
И в награду мне тихое:
– Проводи.
А потом мы весь вечер бродим по замку, как два привидения. Провожаем – я его, он меня, не в силах расстаться. Говорим обо всем. Целуемся и тискаемся в каждом закутке, в каждой нише. И только за десять минут до отбоя я наконец-то собираюсь его отпустить. Последний раз целую у Слизеринской гостиной. Еще раз. Самый последний. И еще. С трудом отрываюсь.
– Я приду к тебе завтра. Драко, иди.
– Правда придешь? – он смотрит на меня с тревожной надеждой. Галстук набок, от стильной прически – одни пряди и перья.
– Ты совсем идиот? – шепчу я. – Я тебя так люблю, что дышать не могу. Я ничего без тебя…
– Да, Поттер, да. Я запомнил. В туалет без меня ты тоже не можешь.
– Малфой, ну почему ты такой…
Мы хватаем друг друга за плечи, за руки, ласкаемся, тремся друг о друга и смеемся как пьяные – весь вечер мы оба словно друг другом пьяны – а потом я крепко целую его, уже совсем напоследок, и наконец-то, решившись, запихиваю за бледного рыцаря. Пока. Хлопает дверь.
– Я люблю тебя, – зачем-то говорю я двери. Просто не могу не сказать.
– А я тебя нет, – отрезает мне с картины исчадие слизеринского ада и гордо опускает забрало. Но мне уже все нипочем.
Из гостиной слышны неразборчивые голоса. Кажется, Паркинсон. И голос Драко. Не могу уйти от него. Не могу.
Из-за двери слышится тихий смех. Яд слизеринской любви все глубже проникает под кожу. Я люблю его уже просто безумно. А если он… а вдруг у него это всё не всерьез?
– Что встал? Проваливай, – рыцарь с картины тычет в меня копьем, словно намереваясь проткнуть, и я медленно плетусь в нашу башню.
Страх, накативший волной, понемногу завладевает всем моим существом. С трудом заставляю свои ноги идти.
В комнате тихо, все уже спят. Я падаю на кровать, путаясь в своих перепуганных мыслях. Как теперь дожить до утра? Чтобы наконец-то увидеть его глаза и понять. Что он и я… Что все, что у нас было – оно действительно было. И это не мой очередной мокрый сон.
Возле кровати слышится робкий вежливый кашель, и я резко отдергиваю полог.
Испуганный домовик, нервно сминая в лапке пергамент, поспешно сует его мне.
“Поттер, скажи, что мне это все не приснилось. Заснуть не могу”.
Я смотрю на домовика и улыбаюсь ему во весь рот, снова чувствуя себя счастливым и пьяным.
Хватаю перо, невольно делая жирную кляксу, и быстро пишу, напирая на первое слово:
“Нам не приснилось, Малфой. Привет Паркинсон. Увидимся завтра”.
А потом немного думаю и приписываю, наплевав на то, что руки дрожат:
“Я очень люблю тебя, Драко”, – и быстрым взмахом руки, чтобы не передумать, отправляю домовика.
А когда я уже почти совсем засыпаю, мне на подушку ложится бережно расправленная записка. “Я тоже люблю тебя, идиот. Жду тебя завтра”.
И я, улыбаясь и накрепко сжимая записку рукой, проваливаюсь в светлые сны, молясь, чтобы они мне помогли поскорее дожить до этого заветного “завтра”.
