Текст книги "От ненависти до...(СИ)"

Автор книги: TsissiBlack

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

В госпитале Стиву приснился сон. Не то чтобы раньше он спал без кошмаров, просто не запоминал их. В первые моменты после пробуждения еще помнил и отчаянный свист ветра в ушах, и ощущение ужаса, отрицания, бессилия, но стоило притащиться в душ и встать под горячие струи, как все постепенно сходило на нет. Ему хватало поводов для самокопания и при свете дня, ночью он почти всегда спал спокойно.

И вот теперь, очнувшись после лошадиной дозы обезболивающих, он нащупал туго перевязанный бок, в котором уставшие до черноты медики ковырялись битых три часа. Наркоз неоднократно прекращал действовать в самые “интересные” моменты, а потому, измотанный до предела, Стив снова прикрыл глаза.

“Он вспомнил тебя. Бедный малыш Баки. Размяк, чуть слезу не пустил. А они его мозги снова в блендер…”

В груди неприятно ворочалось беспокойство, а хриплый, смутно знакомый голос все нашептывал, так, что Стив не мог понять, действительно ли он слышит его или это все у него в голове.

“Это ты виноват. Не искал. Не пришел. И сейчас упустил. Что ты за друг такой, Роджерс? Поройся в архивчиках, которые Вдова в сеть слила, поинтересуйся. Спать перестанешь. Совсем”.

Голос шептал и шептал обо всяких ужасах вроде обнуления электричеством, полостных операциях без наркоза, вправления переломов наживую. О том, как ломают неверно сросшиеся кости заново. Снова и снова.

Стоило закрыть глаза, и под веками всплывали картинки: кресло с фиксаторами для рук и ног, хищный холодный металл, разворачивающийся вокруг головы прикованного человека, запах озона и нечеловеческий, страшный, приглушенный капой вой.

Ужас, разлитый в воздухе, перемешанный с запахами паленой кожи и волос, холодного пота и обреченности.

Это Баки. Там, в кресле, был Баки. Он оказался там из-за Стива, который поверил в его смерть. В уголках глаз незнакомо защипало. Вспомнился Баки на хэлликерьерах – беспамятный, но все равно невосполнимо близкий, давно потерянный. Стив был готов самого себя отдать, отрезая куски, лишь бы всего этого не было. Этих десятилетий в ГИДРЕ, обнулений, убийств. Его Баки стерли столько раз, но он не истончился, не исчез. Он выжил и нашел в себе достаточно сил и сострадания, чтобы спастись самому и вытащить Стива.

Стив снова уснул, и снова видел все это: темный подвал, приглушенный свет. Вдыхал запахи дезинфектора и пота, какой-то тошнотворной гадости, смутно напоминающей о том заводе, с которого Стив когда-то спас Баки. И видел Пирса, бьющего Баки по лицу. Снова и снова, как в поставленном на повтор ролике. Бледные губы шевелятся, но слов не разобрать, растерянность во взгляде, удар, волосы взметнулись, как темный нимб. “Сотрите его и начните сначала”.

“Сотрите его…”

“Сотрите его и начните сначала”.

***

– Погано выглядишь, – с сочувствием произнес Сэм, когда Стив открыл глаза просто для того, чтобы не видеть, не ощущать, как на него рушится потолок, перебивая, размалывая в соль ноги, неподъемной тяжестью ложась на грудную клетку, не давая вдохнуть. Как ползет по рукам и лицу страшный, колючий жар, заживо сжирая кожу, оставляя только одно желание – сдохнуть. И поскорее.

– Кошмары, – скрипучим от долгого молчания и немого крика в себя голосом ответил Стив.

– Ой, чувак, даже не пытайся улыбаться – выходит не просто хреново, а страшно.

В палате играл его любимый джаз, Сэм, подавая воду и питательные коктейли, болтал без умолку, но Стив слышал совсем другое.

“Ты уронил на меня дом. Даже не надейся теперь отмахнуться от меня. Я превращу твою жизнь в ад. Сначала ты сойдешь с ума, мучаясь, извиваясь на медленном огне ненависти к себе. А потом сдохнешь в слезах, и никто не поможет тебе. Как никто ни разу не помог малышу Баки, да? Когда его били током так, что зубы крошились, когда наживую вскрывали ему брюхо и потрошили, как свежую живую рыбу”.

Стива затошнило, выпитая витаминно-протеиновая болтушка не задержалась в желудке, рванула обратно, и ошарашенный Сэм, на лице которого читалась лишь брезгливая жалость, едва успел подставить ему судно.

– Нифига, старик. Позову-ка я медсестру.

Неделя в больнице была бесконечной: Стива день и ночь мучили кошмары, хриплый голос, хозяина которого он так и не опознал, ввинчивался в висок раскаленным сверлом, файлы, выкопанные Наташей в архивах ГИДРы, только прибавляли кошмарам красок. И подробностей. У Стива постоянно болела голова, его идеально здоровый мозг тоже нуждался в отдыхе, но об этом оставалось только мечтать.

Он будто сходил с ума. Каждую минуту каждого дня. Каждое мгновение беспокойного сна.

“Почему же “будто”, – ехидно спросил тот же голос. – Ты псих, Роджерс. Ты всегда им был, просто теперь знаешь наверняка”.

Стив надеялся, что дома, оставшись один на один со своими демонами и вне постоянного прицела камер, он сможет понять, что происходит, поэтому, едва его выписали, отказался от помощи Сэма и предложения составить компанию, скомкано извинился и заперся у себя. Быстро обошел всю квартиру с портативным устройством, добытым у Наташи, раздавил несколько жучков и одну камеру (напротив входной двери, хоть не в спальне и не в душе) разделся, принял душ и лег.

“Офигенное тело, – тут же вкрадчиво прозвучал все тот же голос. – Как там кишки, зажили?”

– Кто ты? – спросил Стив. – Я слышу тебя с момента крушения Трискелиона. Откуда ты знаешь о Баки? За что так ненавидишь меня?

“Ложись спать, Роджерс. Просто ложись спать”.

Покрутившись на ставшей вдруг неудобной постели, Стив закрыл глаза.

Он выступил из темноты, стоило смежить веки: обгоревший до неузнаваемости, переломанный и злой. Левая половина его лица, ото лба к подбородку, была черная, обугленная скуловая кость выпирала из обгоревшей плоти немым укором, рот съехал куда-то вбок, и только глаза светились, как угли – темные, злые и голодные.

– Нравлюсь? – хрипло спросил гость надтреснутым голосом, переходящим в хрип. – Внимательнее смотри.

Стив узнал его сразу. Наверное, он догадывался и раньше, до того, как увидел знакомую форму кистей рук, на которую обращал внимание при жизни, и остатки полевой формы. Знал, когда во сне чувствовал его ярость и страх, как у попавшего в ловушку животного, когда чувствовал, как ноги превращаются в те кровавые ошметки, с которых на идеально чистый пол сейчас капала кровь.

– Ты призрак? – спросил Стив, заметив, что босые окровавленные ноги гостя не касаются пола.

– Хуизрак, – отозвался тот. – Я так тебя ненавижу, мудак ты звездно-полосатый, что даже сдохнуть не могу, не высказав всего, – он скользнул к Стиву ближе, вплотную к кровати и склонился над ним, обдавая запахом крови и гари. – Я так этого ждал.

– Чего? – Стив с ужасом почувствовал, что не может даже пошевелиться, хотя еще секунду назад думал, что так, в форме диалога, его кошмар стал понятнее, а, значит, переносимей.

– Нашей милой встречи без галстуков, Кэп. Только ты и я. Добродетель во плоти и полуистлевшее зло, сраженное твоей рукой. Но мы еще посмотрим, кто кого, верно? Мы еще посмотрим.

Стиву страшно хотелось спросить о Баки, он отчего-то был уверен, что погибший под обломками Трискелиона Рамлоу знает о нем больше, чем уже сказал, но душная темнота вдруг навалилась на грудь неподъемной тяжестью, и последним, что он почувствовал, было длинное прикосновение сухого шершавого языка к скуле.

Стива передернуло от омерзения, и он провалился туда, в безликую, безразмерную темноту, в которой так легко было потеряться.

***

Он резко сел, как от удара, от громкого звука. Сердце колотилось как бешеное, гоняя кровь, тело стало липким от ужаса, а дыхание все никак не хотело восстанавливаться. В дверь снова долго, упорно позвонили, и Стив, наконец осознав, что вырвало его из кошмара, соскочил с кровати на пол и чуть не упал, поскользнувшись: ламинат был усеян крупными кляксами крови. Все ступни были покрыты быстро подсыхающей, трескающейся коркой, и Стив даже ущипнул себя, чтобы быть уверенным, что не спит.

Он не спал. Он стоял посреди своей мирной, светлой спальни под настойчивую трель дверного звонка и смотрел на темно-рубиновые капли крови, украсившие пол.

– Мне нужна группа экспертов, – вместо приветствия сказал он Сэму, едва открыв дверь. – Криминалисты.

Сэм отпустил кнопку звонка, взглянул на его ноги и достал телефон.

***

Криминалисты ничего не нашли. Вернее, они, конечно, собрали образцы крови и осмотрели окна-двери-замки, но во всей квартире не нашли ни единого следа чужого присутствия, ни единого чужого отпечатка пальцев.

А кровь оказалась жидкостью, не подлежащей идентификации. Вот так просто: “органическая субстанция неизвестного происхождения”.

– Что происходит? – спросил Сэм, когда бригада уехала, перевернув все вверх дном. – Старик, на тебе лица нет.

– Рассказывай, – приказала появившаяся неизвестно откуда Наташа.

Стив принял из ее рук большой стакан с логотипом известной кофейни и, сделав первый глоток, произнес:

– Я слышу голос. Все время, двадцать четыре часа в сутки. А сегодня во сне видел его.

– Кого? – настороженно спросил Сэм. – Не хочу тебя пугать, но голоса в голове – это…

– Рамлоу, – перебил его Стив, потому что спасибо, он знал, что такое голоса в голове и насколько это плохо. – Я видел Рамлоу. Переломанного, обожженного. Он парил над полом, и это на его крови я поскользнулся.

Сэм и Наташа “незаметно” переглянулись и Сэм мягко попросил:

– Одевайся, поехали со мной.

– Я сошел с ума? – без особой надежды на отрицательный ответ спросил Стив.

– Ну, или кто-то толково морочит тебе голову, – ответила Наташа. – Нам нужна лаборатория сна. Думаю, мы быстро выведем этого “Рамлоу” на чистую воду.

***

– Видишь? – произнесла Наташа, отточенным жестом выкатывая один из металлических ящиков холодильника морга. – Он тут.

Сон в лаборатории ничего не дал. Вернее, ничего нового. Стоило Стиву упасть в затягивающую душную темноту, как приборы взвыли, фиксируя активную фазу сна. Очень активную. Давление и сердцебиение указывали на кошмары, хотя тело оставалось совершенно неподвижным. Врачи зафиксировали необычайно длинную фазу быстрого сна, кошмары, трудность перехода от сна к бодрствованию, но и только.

И вот Стив стоял рядом с Наташей в морге и гадал, откуда он в точности знал, какие именно травмы получил Рамлоу, если видел его тело впервые.

Наяву – впервые.

Обгоревшая левая половина лица, голая скуловая кость, изуродованные предплечья, раздробленные голени, мелкие ожоги на зашитой после вскрытия грудной клетке и плечах.

На мгновение ему показалось, что темные обгоревшие губы дрогнули, презрительно изгибаясь, и он смотрел, давя внутри знакомо поднимающуюся панику, смотрел на знакомое до мельчайших черт лицо, силясь уловить движение мертвой плоти, и понял, что тот Рамлоу, из кошмаров, был прав: он медленно сходит с ума.

– Вижу, – сквозь зубы выговорил он. – Я хочу видеть результаты вскрытия.

Наташа лопнула большой розовый пузырь жвачки, демонстрируя таким образом презрение к чужой смерти, и вывела планшет из спящего режима.

– Компрессионный перелом конечностей и грудной клетки, угарный газ в легких, обугливание мягких тканей… Если по-человечески, то умирал он медленно. Когда здание загорелось, он был жив.

“Это было долго, – вкрадчиво, со злой насмешкой произнес Рамлоу у него в голове, – я умирал несколько часов, пока не обуглился достаточно для того, чтобы сдохнуть. И все это время, каждую секунду, которую находился в сознании, я проклинал тебя. Я умер с твоим именем на устах, Роджерс”.

– Я мог этому…

– Он чуть не застрелил Шерон, запустил хэлликэриеры, дрался с Сэмом. Он – больной ублюдок, оставшийся преданным ГИДРе до конца. Почему тебя так заботит его смерть? Именно его? Погибли сотни людей. Миллионы по всему миру спасены. Та девочка-отличница из Техаса, может, станет гениальным биологом или кем она там…

Стив не слушал. Все эти доводы он повторял себе каждый раз, как ложился в постель и знал, что увидит. Каждый долбанный раз, когда слышал: “Ну что, готов начать новый день, Роджерс?”, – стоило открыть глаза.

“Ты уронил на меня дом”, – в который раз повторил Рамлоу у него в голове, и тело на каталке вдруг пошевелилось, уродливое лицо повернулось к Стиву и… все кончилось. Он тяжело дышал на единственном стоявшем тут стуле, а Наташа брызгала ему водой в лицо. Холодильник был закрыт.

– Если бы я не была уверена, что ты самый здоровый человек из всех, кого я знаю, я бы настояла на обследовании у психиатра, – сказала Наташа, давая ему напиться. – Но я просто скажу, что… ты должен разобраться в этом, Стив. Не знаю, что у тебя было с Рамлоу…

– Ничего. Ничего у меня с ним не было.

– У меня есть знакомый медиум. Никогда не верила в такую ерунду, но…

– Я справлюсь. Сам, – пообещал Стив.

Рамлоу в его голове насмешливо фыркнул.

***

Сны с каждой ночью становились все кошмарнее. Самыми страшными для Стива были те, где Рамлоу, обожженный, окровавленный, скользил вокруг кровати, не касаясь ногами пола, наслаждаясь его беспомощностью, невозможностью пошевелиться.

Вел горячими ладонями от коленей вверх, к паху, и ухмылялся. Стив приловчился настраивать будильник так, чтобы он будил его каждые полчаса. На миссии, первой после Трискелиона, смотрел даже не в оба, а выкрутил на предел все органы чувств, пытаясь не подставиться самому и не подвести группу, шедшую за ним, потому что Рамлоу, казалось, решил сделать все, чтобы Стив скорее отправился к чертям, а Стиву было рано – он еще не нашел Баки.

“Налево! Направо! На десять часов, упс, это было на двенадцать?” – Рамлоу страшно мешал, засоряя эфир, норовя подставить, отвлечь, дезориентировать. Стив давно привык к его подначкам, почти перестал реагировать на упоминание Баки, хотя те все еще причиняли боль, но полностью игнорировать помехи не получалось.

– Я беру отпуск, – поставил Стив в известность неожиданно воскресшего Коулсона, поднявшего упавшее знамя ЩИТа. – Я так больше не могу.

Коулсон со странной улыбкой посмотрел ему куда-то за спину, кивнул и без лишних вопросов подписал присланное по электронной почте заявление. В резолюции, выведенной аккуратным мелким почерком, будто в насмешку значилось: “По семейным обстоятельствам. Бессрочно”.

Будто у него и в самом деле была семья, а у той – обстоятельства, которые теперь можно было менять сколь угодно долго.

Он покидал в сумку минимально необходимое: смену белья, пену для бритья, скетчбук, с десяток карандашей, и, заведя мотоцикл, укатил в предрассветную синь. Хотелось остаться одному, вдали от давящего шума большого города, пристального внимания начальства и жалостливого участия друзей. Снять дом на берегу безлюдного озера или у самой границы леса, не видеть никого, ничего и попытаться выяснить отношения со своим прогрессирующим безумием.

Он катил и катил, игнорируя желание спать, утоляя голод на заправках, пока ему в очередной раз заливали полный бак, и снова ехал на восток, огибая попадающиеся на пути городки и поселки. Он хотел одиночества, и он получил его почти сразу, как полотно скоростного 90-го шоссе легло под колеса. Он ехал и ехал, наконец ощущая желанное одиночество, будто прошлое не успевало за ним, будто его уносило встречным ветром поздней весны.

Домик у озера для него нашелся к концу третьих суток, когда без сна становилось опасно продолжать путь. Тогда Стив просто свернул в ближайший городок, в первом же магазине разузнал всю необходимую информацию и уже через час стоял на широкой террасе, вдыхал полной грудью свежий влажный воздух и физически чувствовал, что снова не один.

“Ты же не думал от меня отвязаться?” – снова раздалось в голове, и Стив, вопреки сложившейся у них традиции, ответил:

– И не собирался. Если ты действительно Рамлоу, то должен знать, что я не бегаю от проблем.

– Проблем? – теперь он точно слышал голос наяву, а не в голове. – Ты назвал меня проблемой?

По загривку потянуло холодом, и Стив обернулся, заранее зная, что никого не увидит – Рамлоу или кем там было то умертвие, таскавшееся за ним, не имело физического проявления. То, что осталось от тела, кремировали сразу после опознания и всех необходимых процедур подтверждения личности.

– Чего ты хочешь? – впервые, пожалуй, за последний месяц спросил Стив. – С ума я сойти не могу, убить ты меня не сможешь. Рано или поздно я выучу все твои трюки и аргументы, у меня крайне стойкая и крепкая психика, что тогда будешь делать? На что потратишь свою вечность?

– Вечность, – с презрением отозвался Рамлоу. – Что б ты понимал в таких вещах.

– Ничего, – спокойно согласился Стив. – Поэтому я хочу знать, что тебе нужно. Может, договоримся.

– Договоримся, – уже с откровенной издевкой протянул Рамлоу. – Хуй там. Ты у меня света белого не увидишь. Я день и ночь буду ебать тебя в мозг. А, может и не только туда.

– За что? – поинтересовался Стив, все еще честно пытаясь понять причину такого особенного к себе отношения.

– Просто потому, что я могу, – хрипло протянули сзади, и Стиву на мгновение показалось, что он чувствует ледяное дыхание на шее. – Потому что ты весь такой чистенький, такой шаблонно-правильный, что хочется тебя раком поставить. За то, что уронил на меня дом, похерив ГИДРу, когда я почти соскочил с ее хуя. За то, что ты – зашоренный мудак, уверенный в собственной правоте. За то, что плевать хочешь на всех, кто не укладывается в твою картину мира. Это если тебе нужен полный список. Мне же достаточно первого пункта, так что не пытайся.

– Не пытаться что?

– Словами через рот доказать, насколько сильно я заблуждаюсь на твой сиятельный счет.

– Зачем? Почти все правда. О том, что я мудак, мне говорили еще в тридцатые, притом почти теми же словами. Насчет правильности не уверен, но, думаю тут ты не совсем прав, но, опять-таки это твои проблемы. А что до ГИДРы, то тебе просто не повезло. Надо быть разборчивее.

За спиной раздался почти животный рык бешенства, почти такой же, как тот, который Стив слышал в лифте.

– Какая же ты сука, Роджерс.

– Чего ты злишься? Я даже согласился с твоими доводами.

– День – не мое время, – отозвалось умертвие, бывшее когда-то Броком Рамлоу. – Я подожду.

Хмыкнув, Стив спустился по террасе и потрогал воду в озере. Та была холодной, но так как делать было нечего, а простудиться он все равно не мог, то решение искупаться пришло будто само собой.

Остаток дня ушел на то, чтобы съездить в городок за продуктами и вытереть пыль в спальне, в которой собирался ночевать. Рамлоу не появлялся, но Стив знал, что самое “интересное” впереди – ночь обещала быть длинной.

Как следует протопив дом, Стив перед сном устроился на большой кровати и покрутил в руках мобильный.

– Я не ставлю будильник, – вслух сказал он. – Я редко сплю дольше шести часов, так что развлекайся. И дай уже жить если не нормально, то как раньше.

– Не бывает как раньше, – Стив не заметил, как провалился в сон, потому что увидел Рамлоу, а не просто услышал его. Выглядел тот привычно отвратительно: обожженный, изуродованный и зависший в нескольких дюймах над полом. – Такой взрослый, а в сказки веришь.

Как и всегда во время таких снов, Стив не мог пошевелиться. Совсем. Никак. Мог только смотреть, не моргая, на зависшее перед ним умертвие и терпеливо ждать, когда закончится то, что было для него запланировано на эту ночь. Обычно ничего забористее привычных гадостей и редких прикосновений не было, но сегодня с самого начала все пошло не так.

– Считай, что конфетно-букетный период закончился, – с издевкой произнес Рамлоу и, подплыв ближе, оперся коленями о постель. Матрас прогнулся под его весом, будто умертвие было материальным, из плоти и крови, и весило как любой другой здоровый мужчина его комплекции – фунтов двести. – О, да, – будто услышав его мысли, оскалился Рамлоу, и Стив отметил, что зубы у него остались белоснежными и теперь резко контрастировали с обожженным лицом, – здесь я делаю что хочу. И в некоторых вопросах остался отвратительно воплощенным, – он навис сверху, обдавая легким запахом гари, – и прямо сейчас ты в этом убедишься.

Склонившись ниже, он оперся руками по обе стороны от головы Стива и вдруг коснулся сухими шершавыми губами под челюстью. Стив бы напрягся, попытался избежать контакта, если бы мог, но даже закрыть глаза было выше его сил. Как бы отчаянно он ни напрягал все доступные ему ресурсы, мог менять только направление взгляда. Уставившись на очертания темных гор за незанавешенным окном, он попытался расслабиться и не обращать внимания на происходящее. Каждый раз, когда Рамлоу касался его, он внутренне дергался, напрягая все силы, и ни разу за минувший месяц не преуспел, лишь забавляя игравшего с ним мертвеца.

– Умница, – интимно шепнул ему на ухо Рамлоу. – Не обещаю, что тебе будет прям охуенно, но нарочно больно не сделаю. А поднапряжешься, и свою долю кайфа поймаешь – я всегда был нежадным в койке. Даже жаль, что ты так охуенно настойчиво меня игнорил, что проверить это получится только сейчас. Но я проверю. Блядские гончие ада, как я этого ждал.

Мысли заметались в голове, как испуганные птицы в клетке, подгоняя друг друга. Обрывки воспоминаний смешивались со случайно запомненной информацией, но картина никак не складывалась: при жизни Рамлоу никогда не намекал на личный интерес. Ну, или Стив как всегда оказался слепым дураком. Как с Пегги. Как с Шерон. Как еще бог весть с каким количеством заинтересованных в нем людей. Он просто не умел видеть чужих попыток перейти от общего к личному, пока те не становились совсем уж очевидными.

Он не замечал Рамлоу и сейчас не мог понять, как так вышло, что его желание заняться с ним сексом, круто замешанное на обиде за крах планов на будущее, не позволившее тому умереть до конца, прошло мимо него.

Рамлоу вел неестественно горячими ладонями от шеи к животу – медленно, изучающе, целовал в шею, периодически проводя по чувствительной коже языком. Если бы Стив мог хоть пальцем шевельнуть, он бы это прекратил – ощущений и так было слишком много. Непривычно-острых, неправильных. К отвращению, острому желанию дать в морду так, чтобы голая скуловая кость хрустнула под кулаком, примешивалось глупое любопытство. Стив не был с мужчинами – ему хватало редких контактов с женщинами. С ними было иначе. Там он вел, был главным, и если становился объектом жадного восхищения, то все равно было пассивным. Он давал – они принимали.

Здесь же он лежал, будто распятый на чертовом языческом алтаре, связанный по рукам и ногам, не имея возможности даже словесно выразить всю степень своего отвращения.

Рамлоу, похоже, знал, что делал. Когда он коснулся губами скулы, лба, а потом и губ, Стива замутило. Острый запах гари не давал забыть, с кем он и где, беспомощность бесила, и, казалось, Рамлоу должен сдохнуть окончательно просто от силы ярости, клокотавшей в Стиве, как вода в запаянном котле.

– Ох, как сладко ты меня ненавидишь, – издевательски протянул Рамлоу, обдавая теплым дыханием губы. – Так же яростно и бессильно, как я тебя хотел. Если бы мог, все это было бы в твоей реальности. Я бы выебал тебя, привязав к креслу твоего дружка. Драл бы твою узкую розовую дырку так, чтобы искры из глаз летели, спустил бы в тебя и смотрел, как твоя задница выталкивает мою сперму. Размазал бы ее по твоим идеальным булкам, а потом водил членом по губам, пока бы у меня не встал снова. О, ты бы так меня ненавидел: чисто, неистово, яростно. Как в драке. Как там, в лифте. У твоего бешенства вкус чистого адреналина. Обожаю таких чокнутых, как ты. Я бы сунул в тебя член, даже зная, что это будет последним, что я сделаю. И я суну его в тебя. Будет больно. Гордость и бешенство будут тебя ебать так же мучительно, как ты ебал мне мозг все эти годы. Сука. Как же я тебя ненавижу.

Стив вдруг оказался на животе, даже не заметив, как это произошло. Рамлоу тяжело, горячо навалился сверху, потерся всем телом, и Стив, ослепнув от ответной ненависти, отчаянно пытался вырваться, но мог только лежать, задыхаясь от ярости, выжегшей к чертям даже отвращение.

Он лежал под другим мужиком и совершенно ничерта не мог с этим сделать. Даже сказать тому, какой он мудак.

– Я в курсе, – усмехнулся Рамлоу и больно прикусил его ухо. У сукиного сына стояло то, что осталось от члена, и это “что-то” сейчас вжималось точно между ягодицами Стива. – Я буду отвратительно нежен с тобой, сладкий. Сдохнуть подо мной ты сможешь только от кайфа. Наизнанку вывернусь, чтобы тебе было охуенно. Чтобы, проснувшись, ты весь день вспоминал, как орал на моем члене. Как тебе нравилось, что я ебу тебя. Натягиваю твою сладкую дырку. Ты будешь помнить все. Как я кончал в тебя, как накачивал своей спермой. И как ты хотел кончить. Ты будешь помнить. Ковыряться в себе, гадая, когда идеальный Капитан успел обзавестись гнильцой. О, я так тебя выебу, что ты наутро будешь рыдать от ненависти к себе.

Стиву вдруг стало смешно. К себе он мог относиться как угодно, но ненависти не испытывал даже тогда, когда умудрился наступить на ногу единственной согласившейся с ним потанцевать девушке, едва доходя той до подбородка. Что нужно было с ним сделать, чтобы он рыдал от отвращения к себе? Насилия, особенно доставившего чисто физическое удовольствие, для этого было маловато. Ведь тело – это просто тело. Покушение на целостность его задницы уж точно не приведет к смерти миллионов.

Или к смерти Баки.

Видимо, от Рамлоу не укрылась перемена его настроения, потому что тот вдруг агрессивно прикусил его плечо, и остатки одежды вдруг исчезли. На них обоих. Стив не знал и не хотел знать, как тот это делает. Больше всех фокусов Стива беспокоила собственная беспомощность, бесившая до кровавой мути перед глазами, и бодрый настрой Рамлоу, не собиравшегося, похоже, останавливаться.

Его вид Стива не волновал. Выгляди тот как до крушения Трискеллиона, результат был бы тем же: в конце концов, секс, на который он так и не дал согласия, был одинаково отвратительным и с красавцем, и с обожженным умертвием. Тем более Стив теперь неподвижно лежал лицом в подушку и верить мог только ощущениям.

Ладони и губы у Рамлоу были теплыми, жадно-осторожными. Сколько Стив ни старался, он так и не смог уловить в его прикосновениях ни нарочитой грубости, ни желания причинить боль. Было щекотно, противно, невозможность пошевелиться злила до потери связной мысли, но с ним в жизни случались вещи похуже нежеланных поцелуев-укусов, жалящих прикосновений языка, спускавшихся от плеч все ниже.

– Красивый. Ягодка просто, – Рамлоу попытался за насмешкой скрыть свой жадный голод, но Стив все равно услышал его тщательно скрытый восторг. – Боже, какая задница, – на инстинктивно попытавшиеся сжаться ягодицы легли крепкие ладони, и Стив старался не представлять себе, как обгоревшие до черноты кисти смотрятся на его бледной коже. – Сочная, крепкая, – Рамлоу развел половинки и с восхищением выдохнул между ними, обдав горячим дыханием… там. – Розовая, как бутон. Ты целка, Роджерс? – Стив мысленно затейливо его послал, постаравшись придумать максимально многоэтажную инструкцию того, куда Рамлоу следует пойти, что, с кем и сколько раз сделать. – О, – немедленно оценил тот его попытку. – А ты горячий, как лава. Сладкий. Я бы отдал остатки посмертия просто за то, чтобы ты дал мне по согласию. Чтобы стонал подо мной и надрачивал свой великолепный хуй, прятал в подушке порозовевшее лицо, облизывал блядские губы и раздвигал ноги для меня. Снова и снова. Ты же многозарядный?

Стив попытался представить себя с тем, другим Рамлоу, настоящим, живым, весело травившим байки, улыбчивым. Яростным в драке, самоубийственно отчаянным там, в лифте. И не смог. Они были настолько разными, что он не захотел бы его даже тогда.

Сейчас же его никто не спрашивал.

Хватка на ягодицах стала почти болезненной, Рамлоу распялил его ладонями, раскрывая, бесстыдно разворачивая, и Стив, за столько лет осмотров, тестов и прочей ерунды давно позабывший о смущении, вдруг почувствовал, как его с ног до головы затапливает жгучий стыд. Смущение, бессильное, удушающе-отвратительное. Он не мог прикрыться, не мог отползти. Он лежал под Рамлоу распотрошенный, раскрытый, беззащитный, и ни черта не мог с этим сделать.

– Класс, – прокомментировал Рамлоу и с оттягом, горячо и больно хлопнул его по ягодице. Жар от удара совершенно неожиданно стек в пах, собрался внизу живота необъяснимым, противоестественным томлением, и Стив с ужасом и горькой самоиронией понял, что возбуждается. От хлестких, чувствительных ударов твердой ладони, которые Рамлоу тут же зализывал, оставляя влажные следы на коже – остывая, те приносили приятную прохладу, облегчение. До следующего хлопка, от которого стыдно-сладко дергалось внутри, в паху, а сердце колотилось так, что, казалось, выпрыгнет.

– Тебе нравится, да? Капитан охуенность становится мокреньким, если его драть, как нашкодившего мальчишку. Да, детка, – он вздернул его выше, заставив подняться на колени, и снова с оттягом, сильно ударил по огнем горевшей заднице, заставляя Стива задохнуться от удушливого стыда, когда в ответ его налившийся, позорно стоявший член дернулся, выдавая удовольствие. – Блядь, – как-то растерянно произнес Рамлоу и вдруг прижался губами сначала к полыхающей ягодице, а потом к тому месту, к которому Стив надеялся, никто никогда не прикоснется. Тугие мышцы стыдливо сжались, а он сам наверняка покраснел до слез, до неслышного хрипа, ненавидя в этот момент и Рамлоу, и свой странно реагирующий на него организм.

– Хочешь. Ты этого хочешь.

Нет, Стив не хотел. Будь у него выбор, он бы этого никогда не допустил. Не дал бы человеку, которого терпеть не мог, такую власть над собой. Не дошел бы… до этого всего.

Горячий скользкий язык обвел по кругу его вход и вдруг скользнул внутрь. Рамлоу крепко, до боли сжал горевшие ягодицы, причиняя неестественно сладкое страдание, почти боль, круто замешанную на стыде, и со стоном принялся трахать его языком. Горячим, скользким и бесстыдно подвижным.

– Не могу, – прохрипел тот. – Блядь, это же все для меня, да, Кэп? Видел бы ты себя. С красным пятном на идеальной жопе, с влажно блестящей розовой дыркой и торчащим хуем, весь пылающий от праведного возмущения и возбуждения, – он снова огрел его по заднице, больно сжав чувствительную кожу и, судя по ощущениям, похлопал головкой члена по входу, коротко подразнил его, не проникая внутрь, и вдруг со стоном провел мягкими губами и языком за яйцами, вдоль всего ствола до самой головки, отогнул член назад и несколько раз лизнул уздечку, прихватив ее губами, и вобрал головку в горячий рот.

Если бы мог, Стив бы дернулся, уходя от соприкосновения – ощущения были сложными, интенсивными и болезненно-острыми. Они задевали внутри что-то неправильное, тщательно спрятанное, что, наверное, всегда было в нем. То, что он не хотел открывать. Никому.