Текст книги "Ничего личного (СИ)"
Автор книги: TsissiBlack
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
========== 1 ==========
Брок намеренно задел кэпа плечом, стараясь оказаться ближе, мимолетно, будто случайно коснулся бедра, обтянутого синей тканью нового костюма. Ну же, только идиот не догадается. Или в морду, или?…
– Простите, – извинился чертов Роджерс, отодвинувшись, и нахмурился. – Проходите, Рамлоу.
Брок прошел. Что ж, нет так нет. Только идиот бы не догадался, что имеется в виду, – мужики обычно друг к другу просто так не прикасаются. Не имея в виду ничего далеко идущего. Например, в постель. Брок заебался намекать. Не домогаться же собственного начальства открыто, это тоже харассмент, хоть и без использования служебного положения.
– Спасибо, – вздохнул он и прошел к информационному табло в хвосте джета. – Итак, наши реалии таковы: по предварительным данным, террористов около дюжины…
Роджерс слушал внимательно, глядя прямо на него, и от этого сосредоточенного, пронизывающего до нутра взгляда Брока бросало то в жар, то в холод, как первокурсницу при виде тренера по футболу.
Это злило, но работать не мешало: в поле Роджерс терял и так немногочисленные человеческие качества, превращаясь в идеально отлаженную боевую машину с принципом “ничего личного”, вбитым в базовые настройки.
За полгода Брок почти привык.
Почти.
Когда не думал вечерами – долго и изобретательно, так, что смазка заканчивалась в рекордные сроки, – о том, каково бы это было: пробиться под плотный слой капитанской брони и выковырять из ее панциря настоящего Роджерса. Такого, каким он изредка бывал с Романовой.
Операция прошла – как ни странно – по плану. Роджерс бежал вперед, Брок и его ребята прикрывали, ни на ком не осталось ни единой царапинки.
Роджерс на фоне развалин наклонился, чтобы перешнуровать ботинок, а у Брока встал от одного взгляда на его идеальный зад.
– Хэй, порядок? – спросил Брок, сам от себя не ожидая того, что встанет к заду Роджерса настолько близко, что пахом почувствует исходящий от сверхчеловека жар: температура тела у Роджерса немного выше, чем у нормальных людей, и Брока каждый раз вело от душного возбуждения при мысли о том, как бы он ощущался весь, целиком – голый и горячий. Везде. Внутри тоже.
Роджерс обернулся через плечо, продолжая безошибочно защелкивать застежки на своих суперботинках. Простые, даже самые прочные, говорят, у него не выживали. Интересно, обычных людей он тоже затрахивает до смерти?
– Порядок, – Роджерс, наконец, разогнулся и хлопнул Брока по плечу. – Группа справилась на “отлично”. Спасибо.
“Мы просто выполняем свой долг”, – тут же по-уставному захотелось ответить Броку, но он сдержался – хотелось как раз всего неуставного. Да и слово “долг” в контексте заинтересованного в жопе начальства члена звучало почти кощунством.
– Отчет? – со странной вопросительной интонацией произнес Роджерс, и Брок понял, что так ничего ему и не ответил.
– Убитых-раненых нет. Приказ на отлет?
– Получасовая готовность, – кивнул Роджерс и с беспокойством оглядел лежавших в позе “жру песок” террористов. – Найдите мне их главаря, Рамлоу. Хочу побеседовать.
Кивнув, Брок пошел к своим. Задница кэпа стояла перед глазами, будто отпечатанная на обратной стороне век.
***
Брок молча поставил стакан с кофе кэпу на стол. Они корпели над отчетами вот уже третий час, и конца-края этому процессу видно не было.
– Спасибо, – даже не взглянув на него, произнес Роджерс и пригубил из высокого стакана ту карамельно-сладкую бурду, которую ошибочно принимал за кофе. Распробовав, причмокнул губами. Брок ждал, пока до него дойдет, что такое не продается в кофемате, стоящем в холле, и дождался. – “Старбакс”? Сколько я вам должен, Рамлоу?
– Не начинай, – Брок подавил желание огрызнуться и устало уселся напротив, по пути напоровшись на внимательный взгляд непосредственного начальства. – Я не могу угостить тебя кофе? – не выдержав, спросил он, внутренне замирая: ну теперь-то разговор как-нибудь вывернет на тему “что считать личным, а что – нет”?
– В следующий раз плачу я, – отчеканил Роджерс и погасил свой карающий взор. – Вот здесь, смотрите, Смитсон пишет, что…
Брок смотрел. Только не на то, что написал Смитсон, а на розовые губы: пухлую нижнюю и прихотливо изогнутую верхнюю, обхватывающие край стакана.
Красота – страшная сила. Особенно когда обладатель этой силы не принимает ее в расчет.
***
– Что это? – вопрос был глупым, Брок и сам это понимал, но при виде кэпа, протягивающего ему стакан кофе с выражением лица “Америка гордится тобой, сынок”, ничего умнее в голову не пришло.
– Кофе, – с завидной уверенностью ответил Роджерс, и будь на его месте кто угодно другой, Брок бы уже лучился самодовольством. Но Роджерс был таким… Роджерсом, что самодовольство могло оказаться преждевременным. – Я был вам должен за прошлый раз. Тогда, ночью, помните?
Могло и оказалось. Преждевременным. Его, Брока, самодовольство. Тщательно взлелеянное многочисленными удачами в личной жизни. Пусть кратковременными, но яркими, как эти чертовы полоски на животе у Роджерса.
– Что было ночью? – с любопытством спросила Романова, материализуясь будто ниоткуда. – Судя по выражению лица Рамлоу, ничего интересного.
Роджерс нахмурился, будто она говорила на непонятном ему языке, и честно (кто бы сомневался) ответил:
– Отчеты. Для тебя это недостаточно интересно?
Романова нагло пригубила кофе из его стакана, произнесла многозначительное “М!” и хитро, оценивающе взглянула на Брока.
– Отчеты, – подтвердил он, и Романова, фыркнув, ушла. Роджерс, все так же хмурясь, смотрел ей вслед.
– Я не вполне… – начал он, но тут же перебил сам себя: – Рамлоу, я жду вас после обеда, – наконец, нашел тему для беседы и заодно – повод попрощаться Роджерс. – Мне нужны показатели новичков и ваша личная краткая характеристика каждого.
– Есть, сэр, – ответил Брок. Что он мог еще сказать?
“Можно я тебя поцелую?”
Он никогда не спрашивал, всегда или целовал, или получал по морде, но тут хотелось именно так. Чтобы Роджерс словами и через рот согласился – для начала. С Роджерсом можно было только так. Осознанно с обеих сторон.
Мысль о том, чтобы ясно донести до Роджерса понимание того, по какой именно причине Брок пялится на него и мотается ночью за кофе не к кофемату, а в “Старбакс”, мелькнула на краю сознания, но так и не оформилась в решение.
Не может же Роджерс совсем не понимать?
***
Роджерс не понимал. Брок в силу своей личной заинтересованности и неувядающей надежды (больше, конечно, эрекции, но и надежды тоже) наблюдал за ним как-то исподволь, незаметно, и приходил к выводу, что или не понимает, или упорно, красиво, убедительно прикидывается дурачком.
Вот и сейчас, сидя на диване в его кабинете и дожидаясь, так сказать, личной аудиенции (“Рамлоу, подождите, будьте добры, это ненадолго”), Брок имел счастье созерцать в-упор-не-вижу-чего-вы-от-меня-хотите Роджерса во всей красе.
Милли, секретарь Фьюри, только из блузки не выпадала самыми аппетитными своими частями, слишком низко наклоняясь к Роджерсу, чтобы отметить какое-то место в принесенных на подпись документах, и едва не в нос тыкала ему содержимым своего очень глубокого декольте.
Роджерс – кремень. Даже Брок впечатлился увиденным, предложенным и так навязчиво прорекламированным, что не заметить попыток дать на этом самом столе мог только слепой. Ну, или Роджерс. Который то ли не хотел замечать направленный на него интерес выбившейся из сил Милли, то ли…
– Ах, мистер Роджерс, еще вот здесь, пожалуйста, – с оттенком легкой досады проворковала Милли, положив грудь на его мощное плечо. Роджерс, не дрогнув, спокойно прочел документ (все, даже мелкий шрифт, Брок был в этом уверен) и размашисто расписался в несостоятельности секретаря господина директора, заметив:
– Разве слово “конфиденциальность” пишется не через “и” после “эф”? Правила официального английского языка за время моего отсутствия так сильно изменились?
Милли пошла пятнами, убрала грудь с его наплечника, увенчанного неподкупной белой звездой, и, истерично чирикнув какие-то извинения, вылетела из кабинета, громко стуча невыносимо длинными каблуками.
Любой другой мужик в подобной ситуации не заметил бы не то что опечатку в очередном нудном, никому не нужном документе, а и имя бы свое забыл.
Любой другой, но не Роджерс. Роджерс, хмурясь, секунд двадцать с неодобрением смотрел на закрывшуюся за Милли дверь, а потом, наконец, вспомнил о Броке.
– Давайте, Рамлоу, что там у вас?
У Брока “там” была невыносимая эрекция, вызванная отнюдь не продемонстрированными прелестями разобиженного на весь свет секретаря господина директора, и мысль о том, что неплохо бы знать, придуривается Роджерс или реально не заинтересован в чужом навязчивом внимании.
– Результаты стрельб, – прочистив горло, произнес Брок. – Хочу просить о смене снайпера.
– Есть кто-то на примете? – тут же стряхнул с себя задумчивость Роджерс и заинтересованно заглянул в бумаги, принесенные Броком. – О, все так плохо?
На самом деле Соул стрелял не хорошо и не плохо, а просто средне, но у Роджерса, как и у самого Брока, были завышенные требования к тем, кому он доверял спину.
Да, возможно, дело было именно в этом.
В завышенных требованиях.
Может, под личные требования Роджерса не подходили ни Милли, ни Брок.
***
Джеффри Родригез был молодым, красивым и наглым. Из тех, которые любые пиздюли воспринимали как аплодисменты и цены себе сложить не могли. О таких говорили: “ему ссы в глаза – все божья роса”. Он был лучшим снайпером, но не прижился ни в одной группе. Брок, решив, что и не таких в своей жизни обламывал, все-таки его взял, и пожалел об этом на первой же совместной с кэпом тренировке. Они отрабатывали на полигоне сопровождение-прикрытие, и Родригез, который должен был сидеть в гнезде и не выебываться, вдруг возомнил себя суперсолдатом и прыгнул наперерез предполагаемому противнику, использовав парашют для десантирования со сверхнизкой высоты. К тому времени, как осел купол, Брок уже успел выбраться из искусственного болота и двинуть любителю самодеятельности по зубам. Хорошо так двинуть, от души.
Роджерс и не подумал возмутиться воспитательными методами Брока. Только снял шлем, пригладил взлохмаченные волосы и заметил:
– Вы мертвы, группа без прикрытия снайпера, и сейчас тут будет противник, заметивший ваш купол. О чем вы вообще думали, Родригез?
Чертов наглый сукин сын сплюнул кровь с зубами вместе и посмотрел на кэпа как дебил.
– О тылах, за которые сдохнуть не жалко, – пафосно возвестил он, и Брок сходу придумал несколько способов убийства этого доморощенного Казановы. Так, что ни одна собака тело не найдет. Ни один из весьма некрупных кусков, на которые Брок его разрежет самой тупой пилой, какую найдет.
– Умереть за тех, с кем вы на одной стороне это, конечно, почётно. – Совершенно серьезно сказал на это Роджерс, находя взглядом перемазанную в тактической краске Мэй. Корень зла, ага. – Но от исхода операции может зависеть больше, чем жизнь одного человека. И даже больше, чем жизни всех членов группы.
– Меня в этой группе интересует только один… член, – хохотнул Родригез, и Брок, подняв его за шкирку, прекратил это церебральное насилие над окружающими.
– Я тебя так умотаю, что у тебя неделю не шевельнется ничего, – пообещал он этому герою-любовнику.
– Я бы помотался, конечно, – нагло ответил ему Родригез, – но…
– Заткнись, – Роллинз говорил редко, но всегда по делу, и звучало это обычно так, что продирало холодом от холки до копчика. И Родригез заткнулся.
– Родригез – в санчасть и, если серьезных повреждений не обнаружится, пять штрафных кругов, – распорядился Роджерс и, наклонившись ниже, вдруг сгреб придурка-снайпера за грудки, встряхнул, как мешок с картошкой. – И в следующий раз, – очень спокойно, без особой угрозы выговорил он, – думайте, прежде чем подставлять своих товарищей, иначе вылетите из группы раньше, чем успеете произнести “тылы”. Вы меня поняли?
– Если не понял, так мы ему растолкуем, – пробасил Роллинз, не дав проштрафившемуся идиоту и рта раскрыть. – Пойдем, отведу тебя, – он легко подставил плечо и увел свою жертву подальше от начальственных глаз. Брок неискренне понадеялся, что к выбитым зубам не прибавится еще ушиб печени, призванный закрепить новые для подопытного знания о том, что хорошо и что плохо при работе в группе.
– Вводная та же, – глядя им вслед, произнес Роджерс. – На исходную. Рамлоу, перекомплектуйте группу.
– Есть, сэр, – козырнул Брок. – Мэй, в гнездо. Тройка Роллинза со мной. Погнали.
И они погнали. Вытаскивая ноги из противно чвякающего искусственного болота, Брок думал о том, что Родригез – хорошее приобретение для группы.
Надо ему прозвище придумать.
Например, “Охотник за тылами”.
Ну, или “Взгляни со стороны”.
Второе – исключительно для личного пользования Брока. Чтобы не уподобляться.
***
– На обед идешь? – после пяти удачных совместных операций Брок упорно говорил Роджерсу “ты”, забивая на ответный официоз, решив, что сожранное вместе дерьмо дает ему такое право. Роджерс его не окорачивал, не напоминал о субординации, но вот на предложение пойти пообедать вздернул светлые брови, будто мысль о том, что люди едят и иногда делают это вместе, даже не приходила ему в голову.
– Я… занят, – ответил Роджерс, и Брок почувствовал, как тот мучительно ищет нужные слова, чтобы и не обидеть, и не прерывать охуенно важное копание в бумагах. Брок показательно закатил глаза, и Роджерс вздохнул. – Подождете минут пятнадцать?
Брок молча зашел в кабинет, уселся на диван и запустил на телефоне дурацкую игрушку – ради обеда с Роджерсом он мог подождать три раза по пятнадцать минут.
Впрочем, без особой надежды на то, что до того дойдет причина такой терпеливости.
Они выбрали один из недорогих ресторанчиков в двух кварталах от штаб-квартиры, Роджерс заказал просто нереальное количество еды, а Брок завел разговор о бейсболе. После пяти минут монолога, во время которого Роджерс сосредоточенно жевал тонкие палочки гриссини, стоявшие на столе в объемной вазе вместо цветов, он вдруг сказал:
– Спасибо, – перебив Брока на полуслове. А Брок как раз вел к тому, что “Доджерс” ну никак не выиграть в этом сезоне, хоть лопни, потому что “Ред Сокс” прикупили нового питчера и тот – бог.
– За что? – спросил Брок, сбитый и с толку, и с мысли.
– За то, что пытаешься меня… социализировать. Наташа попросила?
Каких усилий Броку стоило не закатить глаза – знает он один (но никому не скажет).
– Что? – переспросил он. – Ты считаешь…
Брок даже не сразу заметил, что кэп перешел на “ты”, решив, видимо, что съеденный перед подчиненным десяток гриссини – определенно веский повод отбросить официоз.
– Я, – Роджерс запнулся и впервые на памяти Брока улыбнулся по-настоящему, именно ему, при нем. Не Романовой, не кому-то еще, а ему. – Я удивительно скучная компания, Рамлоу. Думать о том, что ты пытаешься меня растормошить по какой-то корыстной причине мне не хочется, я ни разу не заметил у тебя привычки пытаться угодить начальству. Так что вариант один – Наташа и ее неуемное желание сделать из меня человека. Кстати, я до сих пор не понял, какой конкретно смысл она вкладывает в эти слова.
Брок пораженно откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Приходилось признать, что Роджерс был слеп не до конца, а только в отношении “личного”, скрывавшегося для него в какой-то мертвой зоне, не простреливаемой даже из крупного калибра вроде обаяния Романовой.
– Больше никаких вариантов? – на всякий случай уточнил Брок. – Ну хоть самых – прости господи – невероятных?
– Зачем? – пожал плечами Роджерс, совершенно точно ни разу не видевший себя со стороны. Бреется он тоже с закрытыми глазами, что ли? – Я не хочу меняться. Останусь скучно старомодным, не понимающим половины отсылок и всех этих… вольностей в обращении, в том числе и в неофициальной обстановке. Кстати, как там Родригез?
– Вставил импланты, понял свою ошибку, осваивает новую винтовку, – до Брока вдруг с оглушающей ясностью дошло, что никакие, даже самые грубые, понятные любому другому намеки с Роджерсом не пройдут. Тут нужна конкретика. И, как обычно, или в морду, или… Но не сейчас. Сейчас о Родригезе.
– Не сомневался в педагогическом таланте агента Роллинза, – вполне по-человечески хмыкнул Роджерс. – Кстати, если уж зашел об этом разговор, считаю, что самые высокие шансы у “Янкиз”.
Беседа снова свернула в безопасное русло бейсбола, и в голове у Брока сам собой сложился план.
С Роджерсом можно было только серьезно, именно в этот момент, сидя напротив него за небольшим столиком, покрытом скатертью в белую и красную клетку, Брок понял, что несерьезно ему и не надо.
Впервые в жизни “несерьезно” не устроит его самого.
***
– Рамлоу? – сфотографировав это выражение лица Роджерса, можно было заработать миллионы, но Брок не для того явился вечером субботы при полном параде к нему домой, готовясь к любому исходу своего сомнительного мероприятия: от “долго и счастливо” до “пиздец, и что теперь?”
– Ага. Впустишь? У меня к тебе серьезный разговор.
Роджерс с сомнением покосился на бутылку вина и полный пакет из ближайшего супермаркета у Брока в руках и молча распахнул дверь шире, давая пройти. Мысленно поставив галочку напротив пункта “проникнуть на личную территорию”, Брок прошел в небольшую светлую прихожую, дисциплинированно разулся и направился на кухню.
Одновременно офигевший и заинтригованный Роджерс двинулся за ним.
Что ж, он выдержал аж три минуты. Брок, откровенно говоря, планируя эту дерзкую диверсию, не рассчитывал, что удастся достать из пакета хоть что-то, не вызвав немедленного требования объяснить, что происходит. Требовать Роджерс умел и любил, проигнорировать его было бы невероятно тяжело, но Броку повезло. Трех минут с запасом хватило на то, чтобы выложить на стол: упаковку готового теста для пиццы, две банки оливок, десяток крупных томатов, фунт сыра, два фунта копченой грудинки, упаковку свежих шампиньонов и три бутылки с разными соусами. И только после этого дождаться закономерного: “Что, к черту, происходит?”, произнесенного с непонятной интонацией, дававшей надежду на возможность продолжить начатое.
– Сегодня бейсбол, – так, будто это все объясняло, ответил Брок. – “Янкиз” против “Ред Сокс”. Вот это будет пиццей, но только если, выслушав, ты не выставишь меня за порог. В противном случае это так и останется набором полуфабрикатов и сырых овощей.
– Я слушаю, – совершенно серьезно отозвался Роджерс и сложил руки на мощной груди. Вид его острых сосков, отчетливо проступавших под тонкой тканью футболки, чуть было не сбил Брока с мысли, но он взял себя в руки.
– Я устал ходить вокруг да около, – признался ему Брок, моя руки и вытирая их полотенцем. – Зажги, пожалуйста, духовку. – Убедившись, что Роджерс, хмыкнув, отлепился от дверного косяка и пошел выполнять распоряжение, Брок продолжил: – Намекать, выкручиваться, наблюдать за попытками других донести до тебя то, что никак не удается мне. И я подумал… Противень не забудь достать. Да, вот этот круглый. Спасибо. И масло оливковое. Ага. Так вот. И я подумал, что надо бы тебе как-то словами сказать. Напрямую. Потому что ты, уж прости, аналитик от бога, подковерные интриги сечешь на раз и все такое, но в интересующем меня вопросе э… пиздоглазый. Немного.
Роджерс открыл рот, чтобы что-то сказать (Брок почти услышал его извечное “Манеры, Рамлоу!”), но, видимо, передумал.
– Так вот, – Брок глубоко вдохнул, как перед прыжком в воду, на мгновение даже перестав разминать тесто, распределяя его по поверхности противня, – ты мне нравишься. Пока в твоей голове не замелькали все эти “как начальник”, “как человек”, “как суперсолдат”, “как борец с мировым злом”, оговорюсь: и это все тоже. Но больше всего как мужик. В личном, сексуальном, любовном, интимном плане. Не знаю, какие еще слова подобрать, чтобы у нас не было разночтений и не дать тебе возможности понять меня как-нибудь не так. Ты уже третий месяц всех вокруг понимаешь не так, меня тоже, и я больше не хочу…
Брови Роджерса поползли вверх, он отложил помидор, который бездумно крутил в руке, и взглянул на Брока в упор, будто дулом в лоб ткнул.
– В сексуальном, – повторил он с расстановкой, – в интимном плане. – А потом посмотрел на продукты, которые принес ему Брок, как какой-то древний пещерный человек своей самке. – И это… свидание?
– Если хочешь, мы можем посмотреть матч в пабе на Пятой авеню, – предложил Брок, нарезая помидоры и выкладывая их тонкие пластинки на будущий “пышный корж” пиццы. – Но я предпочел бы остаться здесь. Вдвоем. Ну, или ты останешься с пиццей, а я…
– Меня никто никогда не приглашал на свидание, – признался вдруг Роджерс, пристально разглядывая банку с маслинами, будто та была его личным врагом. – Только Пегги, и это плохо закончилось.
– Ты опоздал? – с мягкой насмешкой спросил Брок.
– Нет. Я утонул в ледяной воде вместе с “Валькирией”, набитой бомбами.
– Так себе опыт, – посочувствовал ему Брок, чувствуя, что сердце колотится едва ли не в горле. – Я прослежу, чтобы с тобой ничего не случилось… в ближайшие лет двадцать-тридцать. Если позволишь. Если я…
Договорить ему не дали. Решительно настроенный на обретение личной жизни Роджерс просто оказался рядом и, взяв его лицо в горячие широкие ладони, поцеловал.
Первым.
Решительный малый.
Надо было раньше сказать ему все прямым текстом, но кто ж знал?
Пиццу они ели поздно ночью, а игру посмотрели утром в повторе. Потому что личное – это вам не мир спасать. Оно требует тишины и обстоятельности.
Вместо постскриптума
– Будешь пялиться на командирские тылы – выплюнешь уже импланты, – предупредил Родригеза Роллинз, и чертов мальчишка, оглядев Брока с головы до ног, ответил:
– Не больно-то хотелось. Я вообще смотрел в другую сторону.
– Я и говорю, – Роллинз не умел намекать, но отчего-то узнавал все новости раньше всех, даже раньше секретариата и бухгалтерии. Как – оставалось его личным секретом. – Не смотри на то, что принадлежит командиру. Импланты – они денег стоят.
Родригез дураком не был, а потому только открыл рот, закрыл его и поднял брови, не задав ни единого вопроса.
– А знаешь, – ответил он Роллинзу. – Твои тылы тоже вполне ничего. Сколько ты от груди жмешь?
Сказать, что Брок офигел, увидев как каменно-спокойный Роллинз молча снимает куртку и напрягает огромный бицепс, демонстрируя его Родригезу, – значило тактично промолчать.
Что ж, в отношении чужого личного Брок, в отличие от Роллинза, тоже иногда бывал удивительно слеп.
Потому что его собственное сияло ярче солнца.
