Текст книги "Васильки (СИ)"
Автор книги: TsissiBlack
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
– И вы туда же, – огорченно покачал он головой. – Никогда не замечал, что Стиви имеет такой успех у мужчин постарше. Хотя мы с ним друзья, но он мне и про своего… ну, про него, – он кивнул в сторону скамейки, – не говорил, – добавил он задумчиво. – Меня Джеймсом зовут.
– Стив, – Стив протянул руку, и его собеседнику пришлось подойти к «его» застенку, чтобы ее пожать.
Парень оказался будущим военным. Ладный, красивый до смазливости, он чем-то напоминал молодого Баки, и в этом была своя горькая ирония.
– Я тебе не конкурент, – уверил его Стив. – Меня интересует вторая половина этого… союза.
– Вы американец, – заключил Джеймс. – Как и тот стрёмный мужик, лапающий Стива.
– Да. Американец. Как и… он.
– Забирайте его в свою Америку, пусть он оставит Стива в покое! – выпалил Джеймс. – Пусть он…
– Это решать не мне и, похоже, не тебе.
Они снова уставились на парочку, поедающую имбирное печенье и о чем-то болтающую.
– Я ведь даже не признался, – вдруг сказал Джеймс. – Все откладывал. Думал – Стив не такой. А он…
– Разве уже поздно?
– А то вы не видите! – вспылил тот. – Стив вообще никогда ни с кем так долго не разговаривал, вечно в небесах витал, а тут прямо соловьем разливается.
– Может, ты просто не умеешь слушать? – Стив смотрел, как Баки отряхивает крошки с красного шарфа, повязанного на тощей шее красивым узлом, и вспомнил вдруг, какими сладкими были его губы тогда, на мосту, во время выторгованного шантажом поцелуя.
– А вы, видимо, рассказывать, – ядовито заметил Джеймс. – Если ваш здоровяк предпочел Стива!
– Да, я неважный рассказчик. Ты прав. Но это не значит, что тебе не стоит и пытаться…
– Сами-то вы тоже… тут стоите, – перебил Стива Джеймс. – Со мной. Так что не вам обвинять меня в трусости.
– Я не обвинял. У меня чуть другая история, и…
– О, ну да, чего только не придумаешь, чтобы оправдать себя. Спросите у меня – я знаю об этом все.
Стив смотрел, как Джеймс с досадой кусал губу, и лицо его приобретало до боли знакомое выражение: «я это скажу, даже если это будет последним, что я сделаю».
– Значит, так, – произнес вдруг этот трогательно решительный мальчишка. – Твой здоровяк куда-то сваливать собрался, может, за новой порцией глинтвейна. Я иду к Стиву и вываливаю ему все, как есть, пусть хоть посмеется, но я буду знать… все буду знать для себя. А ты идешь к здоровяку и задержишь его. Я предпочитаю Стива живым любить, а не восстав из могилы, куда меня закопает твой стремный дружок.
– Он не…
– Что ты мнешься, как… как я не знаю, кто. За счастье надо бороться! Тебе я могу только посочувствовать, потому что такого медведя забороть здоровья надо немеряно. Но я со своим сопляком как-нибудь справлюсь.
Он хлопнул Стива по плечу и вышел из арки, не оставляя выбора. Практически обвинив в нерешительности и трусости. Его, Стивена Гранта Роджерса, чье имя было практически синонимом словам «смелость и отвага».
– Слабоумие и отвага, – поправил его внутренний хриплый голос, смутно похожий на голос Рамлоу.
Оттолкнувшись от стены, Стив направился в сторону большого елочного базара, где торговали всякой всячиной, в том числе, глинтвейном и яблоками в карамели.
Баки уже шел обратно, аккуратно сжимая лоток с бумажными стаканчиками, когда Стив поймал его за рукав.
– Подожди, прошу тебя, Бак.
Он опасался, что вбитые в подкорку рефлексы возьмут верх и что через секунду он окажется впечатанным лицом в пожухлую траву жиденького газона, но ответом ему был лишь удивленный взгляд без тени узнавания.
***
– Подожди, прошу тебя, Бак.
Человек, окликнувший его по имени, так и не отпустил его руку, хотя некоторым для того, чтобы сбежать в ужасе, хватило бы и того равнодушно-удивленного взгляда, каким Баки сейчас смотрел на чужака.
Тот был здоровенным, выше самого Баки, а на вид даже мощнее. Сразу становилось понятно, что это не просто результат бдений в тренажерном зале, а именно «рабочая» мускулатура, которая не накачивается никакой штангой, а, как кто-то говорил, «лишь от постоянного битья растет». А еще у него красивое лицо.
Красивое и... знакомое? И глаза. Синие-синие, как августовское небо, как море, как…
– Цветы, – хрипло выговорил он, не в силах оторвать взгляда.
Руки – крепкие, вызолоченные южным солнцем, с силой гладят спину. А вокруг – колосья. Спелые, расцвеченные звездочками полевых цветов, синих, как глаза Стива. И Баки жадно приникает к его шее, виднеющейся в расстегнутом воротнике кителя. Руки дрожат, когда он расстегивает длинный ряд блестящих пуговиц. Вокруг – только обманчиво-спокойное лето сорок четвертого, и глаза Стива – единственное, кроме характера, что не удалось изменить сыворотке.
– Цветы, – говорит Баки после, и, сорвав один упругий бутон, закладывает Стиву за ухо. Синяя звездочка оттеняет глаза, опушенные темными ресницами. – Красивые.
– Это васильки, Бак. Сорняк.
И вкус губ Стива ничуть не изменился. И нежность, с которой они смотрят друг на друга здесь и сейчас, во время короткой передышки между боями.
– Васильки, – повторяет Баки. – Вечно забываю.
– Баки!
Стив смотрел отчаянно, так, словно от того, как он сейчас поступит, зависела вся его жизнь.
Баки хотелось сказать: «Я тебя не знаю». А еще – отвернуться, вырвать руку и уйти прочь, как можно дальше, прочь из города, из страны, убежать на другой конец мира, потому что от отчаянья во взгляде синих, совсем не таких, как Стивена, глаз, боль в голове только усилилась.
Как у Стивена...
Баки оглянулся, ища глазами скамейку, а там... А там целовались двое: Стивен и еще какой-то, незнакомый, темноволосый, выше и крепче, чем его тощий и хрупкий сосед.
– Васильки, – вместо тысячи других более подходящих слов, произнес Баки, снова глядя в знакомые глаза, и этот Стив – два метра ростом, красивый, совершенный – покраснел, как мальчишка. – Все время забываю.
Сильные руки обхватили, обняли, прижали к груди, и это неправильно (нельзя позволять себя фиксировать) и донельзя правильно одновременно. Поднять голову – означает открыть горло. Означает снова посмотреть глаза в глаза, умоляющие, яростные, больные.
Губы у Стива подрагивали, так, словно он хотел сказать еще что-то, говорить, не останавливаясь, и не мог подобрать слов. Наконец, он выдохнул куда-то Баки в волосы:
– Да. Васильки. Сорняк, по сути.
А потом наклонился и поцеловал.
В голове вдруг стало пусто... и легко. Вообще, все сразу стало удивительно легко.
Его целуют, и он целует в ответ, и это как угодно, но только не неправильно. Это именно так, как надо. Как должно было быть всегда. Тогда и теперь.
Как жаль, что поцелуй не мог длиться вечность, и когда Стив – его Стив, Господи! – отстранился, Баки жадно потянулся к нему, к его губам, потому что невозможно иначе. Потому что семьдесят лет беспамятства – это долго. И никакими художниками с красивыми серыми глазами не заменить настоящего.
– Бак, мой Баки...
– Стив? – слова давались с трудом, так, словно он не говорил сто лет. – Вот черт, как так-то? Я думал, ты меньше!
Стив не то смеялся, не то всхлипывал. Несокрушимый Капитан Америка, символ всего и вся… И он, Баки Барнс, прошедший там, где любой другой остался бы навсегда, почувствовал, что и у него жжет в груди. И оторваться друг от друга было невозможно, немыслимо. Но, все же, все же – пришлось.
Они подошли к скамейке, и тощий мальчишка с раскрасневшимися щеками выглядел виновато:
– Баки, я… понимаешь.
– Да, мелкий, – Баки усмехнулся, но дальше слова оказались лишними: Стив-художник заметил Стива-Капитана.
– Капитан Америка! – восхищенно воскликнул он и едва не запрыгал на месте. – Баки, ты… ты знаком с…
– Стив Роджерс, – представился Стив, и Баки вдруг ощутил гордость. Не за то, что «знаком с…» а за то, что этот человек когда-то, будучи таким же тощим и невзрачным, но все равно самым лучшим, что случилось в жизни Баки Барнса, выбрал именно его.
– Мы пойдем, – прервал восторги молодежи Баки. – Давно не виделись.
По лицу Джеймса было видно, что у него получилось связать «Баки», «Капитан Америка» и «давно не виделись» воедино и сделать правильные выводы относительно личности самого Баки.
– Пойдем, Стиви, – нежно произнес он, обхватывая друга за хрупкие плечи, – я знаю замечательное кафе.
Тарелка, в итоге, отправилась в ближайший мусорный контейнер, шарф вернулся на шею Баки, и Стив укутал его так, словно тот вообще когда-то мог простудиться, в отличие от некоторых.
– Пойдем?
– Да, пойдем, пора домой.
***
Рождество они таки празднуют в Лондоне, в крошечной квартирке Баки, в компании сбежавшего от своих нерасторопных хозяев кота Роджерса, который явно решил, что жить на два дома куда сытнее и вольготнее.
У них есть елка с настоящими игрушками начала прошлого века и граммофон, и ретро канал на ТV. У них есть много разной еды в маленьких контейнерах из ближайшего супермаркета и даже яблочный пирог, точнее его половина, принесенная соседями снизу, немного кривоватый, но очень вкусный. И глинтвейн. И самый главный подарок, о котором они уже и не мечтали – встреча.
Еще у них есть диван, у которого, правда, теперь нет ножек, и он больше не складывается. Надо сказать, что это их не особо смущает, точнее, этот факт не смущает Баки, а вот Стив отчаянно краснеет каждый раз, когда на него смотрит.
А еще у них есть они сами, и у себя, и друг у друга.
Снова.
Навсегда.
Теперь уже точно до самого конца.
