Текст книги "Прости мне это (СИ)"

Автор книги: Tasiette

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Я была одна.

Это ощущение – полного, тотального, неотвратимого одиночества и вместе с тем покоя – баюкало меня, успокаивало, возвращало меня к жизни.

Я закрыла глаза и сделала медленный глубокий вдох – в воздухе висел еле уловимый запах книжной пыли и типографской краски. Я была здесь совершенно одна. Мое сознание, купающееся в тишине, как будто она была теплым темным озером, расслабленное, но порядком уставшее за прошедшие месяцы, напомнило мне, как некоторое время назад я заканчивала свое домашнее задание, складывая тетради и учебники в две ровные стопки на столе, а некоторые – бросая в сумку, чтобы не забыть их утром. Как принимала душ перед сном, с упорством сумасшедшего намыливая и натирая кожу до тех пор, пока она не покраснела возмущенно, отзываясь на каждое прикосновение легким жжением. Как расчесывала влажные волосы перед зеркалом, как остановилась на мгновение, отложила расческу на стол и провела пальцами по татуировке на моей щеке, татуировке, загадочно отливающей золотом и таящей в себе древнюю магию, являющейся свидетелем моего нерушимого обета перед алхимиками, скрывающей в себе все те ценности и убеждения, которые мне прививали с детства, мои ценности и убеждения. Татуировке, которую отчего-то сейчас я почти ненавидела.

Я открыла глаза, мотнула головой, стараясь отогнать те воспоминания, которые грозились последовать за мыслями о судьбе и долге алхимика. Я боялась их, я старалась оградить себя от них. Они мучили меня, настойчиво напоминали о себе, чем бы я не занималась, – через зеленый цвет, который попадался мне на глаза чаще, чем раньше, через запах табака от некоторых моих одноклассников, через любую колкость, которая достигала моего слуха. Все, что угодно, любая мелочь воскрешала в моей памяти Адриана Ивашкова. Я провела всего сутки, не пересекаясь с ним, не созваниваясь и не встречаясь, но почему-то даже такой ничтожный срок оказался очень болезненным, отзываясь тяжелым ощущением в груди. Возможно, я действительно немного привыкла к нему. То, что произошло между нами вчера, – запретное, неправильное, неожиданное – казалось бы, должно было вызвать во мне мгновенное, яростное отторжение. Однако моя реакция оказалась вовсе не такой мгновенной, не такой яростной и, к сожалению, с трудом могла называться отторжением. И что-то недоступное мне, то, для чего я не могу найти слова, грозилось одержать надо мной верх и оставить меня в объятиях вампира. Вам-пи-ра, противоестественного создания, пусть даже он был мороем. Неплохим парнем. Привлекательным парнем. Порочным, несносным, нелогичным, импульсивным, провоцирующим. Понимающим меня, как никто другой. Видящим во мне то, что даже я не могла увидеть.

Прочь.

Прочь эти мысли, Сидни Сейдж.

Ты просто немного устала и немного запуталась.

Все придет в норму.

Я откинулась на спинку стула и огляделась. Я сидела за столом в огромной, невероятных размеров библиотеке, из тех, что поражают воображение. Она была просто затоплена солнечным светом, льющимся на нее из многочисленных высоких окон с причудливыми витражами из стекла пастельных оттенков, из-за чего он казался теплым и уютным. За моей спиной причудливым лабиринтом были выстроены бесконечные шкафы с книгами из светлого дерева, пестрящие разноцветными корешками и украшенные золотым отблеском лаконичного текста на них. Стены библиотеки встречали взгляд разнообразной и – готова поспорить – крайне ценной живописью и замысловатой вязью орнамента, что даже для моей весьма далекой от эстетических сумасшествий натуры оказалось достаточно сильным впечатлением. Все помещение обволакивало меня покоем, комфортом и удовольствием от пребывания здесь. Я закусила губу, задумавшись о том, что наверняка нигде в реальности не существует такого рая для меня – огромной прекрасной комнаты, полной знаний и опыта, которыми я могу наслаждаться в тишине, без других людей, алхимиков, мороев, дампиров, стригоев или кого-либо другого. Что ж, однако я рада, что могу провести здесь хотя бы сон. Сейчас здесь только я, лениво тянущееся время и книги.

Я встала из-за стола с твердым намерением найти себе компанию на это время, которая отвлекла бы меня от тяжелых мыслей. К моему удивлению, я была полностью лишена давления бессознательного, которое обычно сопровождает сны ненавязчивым «ты должна идти сюда» или «тебе нужно сказать это», была полностью свободна в своих движениях и своем выборе, вокруг не было ничего сюрреалистичного или символического, все поражало меня точными, ясными деталями. Я улыбнулась. Это место, как и весь сон, было по-настоящему гостеприимным.

Я подошла к стеллажам с книгами, прошла вдоль одного из них, скользя пальцами по гладкой деревянной поверхности, не тронутой пылью. Мне хотелось сейчас чем-то занять себя, занять свои мысли, отвести их подальше от того, что происходит со мной за пределами этой комнаты. Конечно, я – алхимик, и, принимая это наследие, принимая этот образ жизни, я навсегда связала себя с миром сверхъестественного, миром вампиров, полукровок и их магии, практически подписавшись всю жизнь выполнять роль уборщика, заметая их следы, – и защищая простых людей от опасного знания об их существовании. Я никогда не смела надеяться, что после получения татуировки золотой лилии моя жизнь имеет хотя бы один шанс на то, чтобы быть нормальной, спокойной и счастливой. Но все же меня очень выматывало мое последнее задание. Я симпатизировала Джилл, конечно, иногда волновалась, иногда злилась на нее, но все же она была приятной девушкой, которая стоила моих усилий по ее защите. Да и остальные тоже – Эдди, Ангелина, Дмитрий, Соня – оказались очень приятной компанией для меня, на удивление приятной. Но стригои, нападение, ощущение возможной и очень близкой смерти, борьба, магия, теперь еще новоявленные охотники на вампиров XXI века – все эти события порядком лишили меня сил. И Адриан. Иногда мне кажется, что именно он – это одно из моих главных испытаний на этом пути.

Я сняла с верхней полки огромный тяжелый том, придерживая его двумя руками, ощущая шершавую поверхность его обложки, вернулась за стол, раскрыла книгу перед собой. Сейчас мне не хотелось вдаваться в подробности физики или химии, изучать идиомы очередного иностранного языка или даже погружаться в вымышленный мир какого-нибудь писателя художественной литературы. Все, что мне было нужно, – это немного земли под ногами. Я перевернула страницу книги, которую взяла, и это была энциклопедия, вобравшая в себя самые красивые места нашего мира, начиная с северных областей, накрытых снегом, будто покрывалом, и заканчивая местами, где солнце беспощадно к человеческой коже. Я листала книгу, изучая фотографии и короткие статьи, которые сопровождали их, мысленно отмечая про себя те уголки планеты, которые я хотела бы посетить за свою жизнь. Перед моими глазами сменяли друг друга древние руины, дворцы, храмы, водопады и моря, утесы, горы, скалы, музеи, театры, рестораны, соревнуясь в своем великолепии. Я была преданной своему дому, но всегда мечтала путешествовать по миру, своим собственным, независимым ни от кого маршрутом. Я готова была обойти чуть ли не весь мир, впитывая в себя его красоту, его историю. Я вздохнула. Если когда-нибудь моя работа мне это позволит. Я продолжала неторопливо читать, внимательно всматриваясь в фотографии, совершенно не заботясь о времени. Это было просто прекрасным ощущением. Когда книга закончилась, я резко закрыла ее, решительно встала из-за стола с твердым намерением отыскать в этом книжном многообразии еще одну, наподобие этой, обернулась и…

Мое сердце пропустило удар.

Между стеллажами, прислонившись спиной к одному из них, стоял Адриан Ивашков.

Я нервно выдохнула. Он был одет с присущей только ему одному нарочитой небрежностью, но вместе с тем – со вкусом. На нем была темно-зеленая рубашка в темную клетку, закатанная в рукавах, и черные джинсы, отлично подобранные, как и всегда.

Мое сердце отчего-то начало биться с бешеной скоростью, я безуспешно пыталась успокоиться.

– Адриан, – я смогла только назвать его имя.

Спрашивать «Как ты здесь оказался» или «Зачем ты пришел?» было бы верхом глупости. Но я с удивлением отметила, что очень рада ему. Я скучала по нему, действительно скучала. И видимо, этот сон – мой единственный шанс увидеть его, по крайней мере, на данный момент. В реальности у нас с ним все гораздо сложнее, чем здесь.

Сначала он выглядел немного растерянным, словно ребенок, которого застали за шалостью, но сейчас он уже вернул себе свой обычный беспечный вид.

– Сейдж.

Он чуть наклонил голову вправо, а его взгляд был направлен на меня. Вглубь меня.

– Тебе нравится здесь?

Я улыбнулась, поражаясь тому, что даже мое подсознание и мой сон не могут лишить Адриана Ивашкова уверенности в том, что все, что происходит, – это заслуга, прямая или косвенная. Даже сейчас его вопрос прозвучал так, будто бы он вручную построил это место, по кирпичику, а теперь интересовался, понравилась ли мне его работа.

Я вздохнула про себя. Что ж, по крайней мере, здесь я имею право быть откровенной с ним. Видимо, сны – единственное место сейчас, где моя честность не будет иметь последствий – ни для меня, ни для него.

– Да, – я кивнула. – Очень. Я думаю, что вполне могла бы остаться здесь навечно и ни разу не пожалеть о своем выборе.

Его глаза чуть потеплели, когда он услышал мой ответ, однако его рука нырнула в задний карман джинсов, и в этом движении проскользнула какая-то нервная резкость.

О нет. Нет-нет-нет. Не говорите мне, что он сейчас закурит прямо здесь – в моей идеальной библиотеке!

Действительно, секунду спустя его рука вернулась в поле моего зрения, сжимая и без того изрядно помятую полупустую пачку, в которой, видимо, была спрятана зажигалка. Ну уж нет, я этого не позволю. Мой сон – мои правила. И когда еще через пару мгновений его пальцы подцепили из пачки сигарету, поднесли ее ко рту и потянулись обратно за зажигалкой, я резко встала, в несколько широких твердых шагов оказавшись рядом с ним, решительным жестом отняла потенциальный источник едкого табачного дыма у его губ. На его красивом лице застыло удивление, понемногу разбавляемое слабой улыбкой, а я демонстративно вернула ее обратно в ту пачку, которую он до сих пор держал в руке, и только после этого ощутила легкую слабость, прошедшую волной от плеча к пальцам, когда я осознала, что, захватив сигарету почти у фильтра, почти коснулась его губ. Я тут же взяла себя в руки, терпеливо пояснив ему:

– Ты не будешь здесь курить. Я уверена, что ты в силах обойтись без сигарет и алкоголя в течение… одного сна.

Он неопределенно пожал плечами, но послушно убрал пачку с сигаретами в задний карман джинсов, бросив почти обиженно:

– Как скажешь. Но ты определенно лишаешь меня единственного развлечения здесь.

Я прищурилась.

– Единственного? Здесь миллиарды прекрасных книг! Ты же умеешь читать. Вроде бы.

Он усмехнулся.

– Кажется, умею. Но здесь твой рай, а не мой.

Я закатила глаза.

– Когда ты перестанешь быть таким… Адрианом?

Мне показалось, что его взгляд снова стал тусклым и неживым.

– Никогда, Сейдж, – серьезно ответил он. – Боюсь, что никогда.

Я почувствовала легкий укол совести. Принимая во внимание все то, что я узнала о нем за то время, пока мы были знакомы и общались, я отдавала себе отчет в том, почему он так отреагировал на мои слова. Я понимала также, что это сон, здесь нет настоящего Адриана, чувствующего, страдающего, только образ, который я сама для себя создала, но не могла не признаться ему, радуясь, что реальный Ивашков этого не слышит:

– Я очень рада этому – я постаралась прислушаться к себе и хотя бы один раз сказать ему то, что я действительно чувствую. – Мне кажется, что другим… Если бы ты был другим… Я… Я не знаю. Я привыкла к твоим недостаткам. К колкостям, вредным привычкам, твоей импульсивности. К тебе.

Я глубоко вдохнула. Я могу сказать. Я должна сказать, это сон, все пройдет, я проснусь, он не узнает.

– Мне кажется… Тебя можно любить таким, Адриан. Ты должен поверить мне. Мне ты нравишься таким, какой ты есть.

Я чувствовала, что говорю на редкость нескладно, но, к сожалению, именно сейчас, именно рядом с ним мое красноречие и навыки ораторского искусства отказывали мне. Я подняла на него взгляд – его глаза были прикрыты, но не зажмурены, и мне кажется, что я даже видела, как слегка дрожат его веки. Наконец, он открыл глаза, сказал как-то глухо:

– Спасибо.

На мгновение мне показалось, что он хотел еще что-то добавить, но остановил себя, сдержался. Я постаралась спрятать улыбку, думая о том, что настоящий Адриан точно бы не стал себя контролировать, а незамедлительно начал выпытывать у меня подробности о своем великолепии. Ну или я немного преувеличивала. В любом случае, сейчас мне даже немного не хватало его живости и легкости в общении, я почти физически ощущала, как молчание, повисшее в комнате, затягивалось, сворачивалось клубочком между нами. Я не знала, о чем он думал, и можно ли вообще применять это слово к образам из сна, но мои мысли имели только одно направление – здесь все нереально, все не по-настоящему. Я могу сейчас прикоснуться к нему, могу прикоснуться к Адриану, но настоящий Адриан об этом ничего не узнает. Это не будет терзать его ненужными воспоминаниями, а я… как-нибудь смогу смириться с этим. Чувство вины за последнее время стало моим неплохим приятелем, мы с ним как-нибудь сочтемся. А здесь и сейчас… возможно, это единственное место и время, мой единственный шанс сделать то, что мне очень хотелось. Слишком сильно хотелось, чтобы я могла это отрицать. Не произнося ни слова, я подошла к Адриану ближе, провела одной рукой по его груди сверху вниз и остановилась там, где чувствовались удары его сердца, которое, как мне показалось, на секунду сбилось с ритма. Я подалась вперед и уткнулась носом в его плечо, повернула голову к его шее, глубоко вдохнула. Меня немного удивило, как четко слышались запахи в этом сне, но все разумные мысли отступили на второй план, когда я узнала запах его одеколона, такой странный, такой… его. Мне казалось, что я могла бы стоять так часами и дышать им, и, возможно, с каждым вдохом пьянела бы от него так же, как Адриан от своего виски… или что там он пьет, чтобы забыться. Его грудь под моей рукой резко приподнялась вверх, застыв на вдохе, а потом я почувствовала, как его руки слабо, будто бы скорее для самоуспокоения, чем для результата, пытаются меня отстранить от него.

Он наконец заговорил, серьезно, тихо:

– Прости, Сейдж. Я знаю, я не должен был этого делать. Я не должен был ничего делать, но… не мог ничего с собой поделать. Черт. Я не хотел. Я знаю, как тебе ненавистно все это. Я просто хотел снова тебя увидеть. Я не планировал разговаривать с тобой. Я просто…

Все еще опьяненная его запахом, теплом от его тела, я думала только об одном – ну почему он не может просто замолчать. Разговоры, необходимость слушать его слова, вникать в их смысл разрушало мою собственную, едва держащуюся иллюзию безнаказанности, будило во мне мою логику и стремление анализировать, а это было последним, чего я хотела сейчас. Почему кому-то из нас было так жизненно необходимо разрушать волшебство момента здравым смыслом? И если мое стремление к разумности вчера пусть и было горьким, но оправданным, его попытки рассуждать и объяснять были странными.

Я заставила себя оторваться от его шеи и взглянуть в его невероятно зеленые глаза. Мысли проносились в моей голове с невероятной скоростью, я едва успевала осознавать их. Да, я алхимик. У меня были ценности, убеждения. Все мое окружение, все мое воспитание держалось на принципах, нерушимых и твердых. И хотя многие из них я нарушила или проигнорировала за последнее время, это не значит, что я полностью отказалась от них. Суть алхимика была моей сутью, моим смыслом. Да, я алхимик, я помню об этом. Но я заслужила всего одну ночь, всего один сон таким, каким я хотела, чтобы он был. Вместе с тем, кто мне был нужен. А сейчас, я не могла больше этого отрицать, мне был нужен Адриан.

Я повторяла про себя как мантру: «Это не по-настоящему, никто не узнает, я забуду, мне это нужно». Удивительно, но даже в моем сне, где нет места ни отцу, ни другим алхимикам, ни случайным свидетелям, ни самому Адриану, реальному Адриану, мне все еще требовалась уверенность в том, что для моих действий есть оправдание, пусть даже такое незначительное. Я ухватилась за эту мысль, чувствуя себя близкой к сумасшествию. Надо сказать, это ощущение даже странным образом доставляло мне небольшое удовольствие.

– Скажи, – обратилась я к Адриану, – твое безумие, которым ты так хвастаешься, заразно?

Он улыбнулся мне.

– Черт, надеюсь, что нет. Ты чувствуешь в себе какие-то симптомы?

Вместо ответа я вернулась к его плечу, снова ища в нем опору, растворяясь в запахе его одеколона.

– Сидни, – внутри меня что-то вздрогнуло, когда я услышала, как он произносит мое имя. – Что ты делаешь? Что ты делаешь со мной?

Ни на тот, ни на другой вопрос у меня не было ответа.

Он был рядом – теплый, близкий, почти реальный, и я поймала себя на том, что снова возвращаюсь мыслями ко вчерашнему вечеру, разрушившему все между нами, вот только уже совершенно с другими чувствами – не с сожалением, которое истязало меня весь день, а с желанием повторить тот поцелуй. Вот только сказать об этом вслух мне не хватало мужества, а тянуться к нему первой… я не могла, я по-прежнему не могла. И неосознанно, не отдавая себе никакого отчета в своих действиях и не имея никакой конкретной цели, я снова подняла голову, заглядывая в его лицо, и быстро облизнула губы. Этого оказалось достаточно. Его взгляд скользнул вниз по моему лицу – от глаз, в которые он всматривался все это время, словно пытаясь найти в них какой-то ответ, к губам, которые, как я могла предположить, стали чуть ярче, чем обычно, и спустя мгновение – я уже была прижата к противоположному шкафу с книгами. В том, как резко, как отчаянно он бросился на меня, как быстро и решительно нашел мои губы своими, чувствовался весь Адриан – открытый, импульсивный. Все его чувства словно проходили сквозь меня, передавались через его мягкие губы, через его требовательные, но нежные поцелуи, через руки, которые гладили мое тело, заставляя терять голову от удовольствия. Все это было прекрасно, очевидно, слишком прекрасно, чтобы быть правдой, чтобы быть реальностью.

Этот поцелуй захватывал меня, мое сердце билось как сумасшедшее, и на секунду я даже немного смутилась, представив, что Адриан может это почувствовать, узнать, как сильно его близость влияет на меня. Я помнила то, как Брайден целовал меня, – и это были поцелуи, означающие привязанность, уважение к моему интеллекту, радость от того, что он нашел наконец девушку, разделяющую его интересы, говорящую на одном с ним языке. Но он был не тем. И я поняла это только вчера, только рядом с Адрианом. Испытывая смешанные чувства от этого осознания, я понимала, что пока он рядом, у меня нет ни единого шанса испытать подобное с другим. И никакого желания тоже.

Я не смогла сдержать разочарованного вздоха, когда почувствовала, что он прекратил поцелуй и немного отодвинулся от меня. Я открыла глаза. Он выглядел серьезным, хотя в его глазах, кажется, появился необычный блеск, придавая ему немного возбужденный вид.

– Послушай, я… – начал он.

О, даже не собираюсь. Вот проснусь – и поговорим. Если он захочет, конечно, учитывая наше последнее прощание.

От этой горькой мысли меня снова потянуло к нему, будто бы он был магнитом, а я металлом. Я улыбнулась уголками губ, отмечая про себя, что это сравнение было недалеким от истины – он действительно был объективно привлекательным, я действительно была немного холодной. И что, что сейчас происходило между нами, ничем, кроме неизбежным притяжением металла и магнита, было невозможно объяснить. Мои губы снова нашли его, робко и почти невесомо касаясь их. Как ни крути, меня невозможно назвать опытной в таких делах, ни домашнее обучение моего отца, ни программа подготовки алхимиков не включали в себя такие ситуации, поэтому все, что я могла, это прижаться к его губам чуть сильнее и ожидать, что он поймет и вновь возьмет на себя инициативу. Вместо этого он снова отклонился от меня, чтобы спросить, улыбаясь:

– Это значит «заткнись»?

Я закатила глаза.

Он издевается?

Он издевается.

– Да.

Он улыбнулся еще шире.

– Окей.

Адриан наклонился ко мне, медленно приближая свое лицо к моему, поддерживая зрительный контакт между нами, и я думала только о том, что этот невозможно зеленый цвет глаз действительно идет ему и что если он не поцелует меня прямо сейчас, я… Я даже не смогла придумать соответствующего наказания. Но он не поцеловал. Вместо этого он скользнул губами по моей щеке, свободной от золотой лилии, запустив руку в мои волосы, и я разрывалась между тем, чтобы отклониться назад – к его пальцам, ласкающим мой затылок, или вперед – под его губы, которые осыпали поцелуями мое лицо. Он спустился ниже к шее, и я была удивлена тем, как легко согласилась наклонить голову, предоставляя ему лучший доступ. Опасность того, что он сейчас укусит меня, совершенно не пугала и не заставляла содрогнуться от отвращения. И это было самым страшным. Но он не собирался меня кусать, а продолжал ласкать губами мою кожу, и я задыхалась от этого ощущения. Вместе с тем, мне хотелось гораздо большего от него, мне хотелось ощущать его всем телом, прикасаться к его коже, ощущать его и дарить ему те же ощущения, которые он сейчас дарил мне.

Он остановился, но не отстранился от меня, опаляя кожу на моей шее горячим дыханием.

Чем я заслужила тебя, Адриан? Чем ты заслужил меня?

Где-то вдалеке, глухо и едва уловимо зазвучал мой будильник.

Он вздохнул.

– Тебе пора идти.

Я мотнула головой. Нет-нет-нет, подождите, не сейчас.

– Нет.

– Просыпаться, – напомнил он.

Как будто бы я об этом забывала.

Я чувствовала, как реальная жизнь выхватывает меня из этой сказки, окружающая нас библиотека словно качнулась, медленно меняя свою обстановку на обстановку моей комнаты.

– Сидни… – позвал меня Адриан.

Я взглянула на него.

– Это, это все, – он обвел руками исчезающую библиотеку, – хоть что-то значило для тебя?

Я не могла сказать всего, описать все, что чувствую. Не сейчас, когда реальность была так пугающе близко. Поэтому сказала просто:

– Да.

Он поцеловал меня.

Я проснулась в своей кровати, а в ушах эхом отдавались его последние слова: «Прости меня, Сейдж».

Осознание всего, что произошло, всего, что я себе позволила, накатывало на меня чудовищным раскаянием. Я закрыла руками глаза, отгоняя эти ощущения. Я не сделала ничего плохого… в реальности. Это больше не повторится. И никто не узнает. Я встала с кровати, по-прежнему ощущая себя предательницей.

И вместе с тем – странно счастливой.