Текст книги "Семь раз, когда Подрик Пейн был плохим оруженосцем (СИ)"

Автор книги: Tasiette

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

***

Первый

– Ты должен слушаться меня во всем, – говорит Бриенна Подрику, стоит им отъехать от Королевской гавани.

Ее сердце остается позади, но долг зовет вперед, поэтому она старается не думать ни о чем, сосредоточиться на их пути.

Получается плохо.

«У меня для тебя есть еще один подарок», – сказал он.

Тот, чье имя Бриенна запрещает себе произносить, запрещает вспоминать. Оно должно остаться в прошлом, оно должно остаться в ней похороненным глубоко-глубоко. Ради ее же блага.

Она следовала за ним по запутанным коридорам, по шумным улицам, и он раз за разом бросал на нее нечитаемый взгляд через плечо, убеждаясь, что она не отстает. А она украдкой скользила глазами по его широким прямым плечам, по коротким волосам, слегка торчащим на затылке, запоминала эту уверенную походку, повадки человека, который мог бы владеть миром, если бы захотел.

Он говорил ей что-то, и она отвечала невпопад, как всегда. Их путешествие закончилось, оставив ей новый меч, старую клятву, разделенную на двоих, и глупую глухую боль, сосредотачивающуюся где-то в подреберье тугим клубком. Их путешествие закончилось – быстро, остро и неотвратимо. Дальше она пойдет одна.

Справа от нее слышится тихая ругань, и она вырывается из своих воспоминаний, бросает на своего нового – и единственного – оруженосца короткий взгляд. Он движется рядом, пытается удержаться в седле, хоть лошадь и артачится, но на лице его – выражение, которое Бриенна могла бы назвать мечтательным, если бы она не оставила мечты в своем далеком прошлом, если бы ей было это знакомо. Подрик же весь устремлен в будущее, полон надежд и сил, поэтому к исходу дня она чувствует, что готова смириться с его обществом. Знать бы еще, что с ним делать.

Дальше они пойдут вместе.

Оруженосец должен сопровождать своего рыцаря повсюду, создавать вокруг него уют, оберегать его от лишних забот.

Впереди у них долгий путь, но она терпелива.

И засыпая в самом скверно поставленном лагере на, казалось бы, самом неудачном месте – рядом с рекой, после самого дрянного ужина, отбиваясь от ночной мошкары, слушая, как Подрик возится рядом и тихо охает от очередного укуса, она едва успевает спрятать невесть откуда взявшуюся улыбку.

В конце концов, каждому рыцарю нужен оруженосец. Каждому недо-рыцарю – такой же недо-оруженосец.

У Джейме Ланнистера всегда было особое чувство юмора.

***

Второй

Теперь ей не привыкать к назойливому мужскому вниманию. Впрочем, первое время привыкать все-таки пришлось, ведь прибытие женщин в Черный замок – явление редкое, даже если их всего двое. Даже если одна в стократ прекраснее второй. Каким-то мистическим образом – насмешка богов, не иначе – Бриенна пользуется популярностью и среди одичалых. «Дородная», – цыкают ей вслед косматый и одноглазый, когда она проходит мимо. «Подойди поближе, сладкая», – шепчет другой, повыше и покрепче них, и она старается обходить его стороной. Пошлости и намеки звучат со всех сторон, и они не так горьки, как те, что ей приходилось слышать, но и не так приятны, как те, что могли бы быть. Оттого она лишь презрительно закатывает глаза и проходит мимо, гордо подняв голову. Она рыцарь, и она может за себя постоять.

В какой-то момент выкрики и возгласы если не прекращаются, то резко сокращаются, и даже Тормунд Великанья смерть – самый настойчивый из ее новых ухажеров – теперь лишь грустно взирает на нее из дальнего угла. Когда Бриенна озвучивает это за столом, Джон Сноу смеется, делая глоток эля:

– У Вольного народа принято красть женщин, даже против их воли, если они ничьи. Но если они обещаны кому-то или связаны с кем-то, они дважды подумают. Особенно, если этот кто-то – рыцарь с юга с железным мечом.

На ее вопросительный взгляд он поясняет:

– Они узнали о Ваших женихах, леди Бриенна. Теперь опасаются подходить к Вам близко.

Один взгляд на довольное лицо Подрика – и она все понимает. Она до вечера гоняет его по двору Черного замка, заставляя неуклюже отбиваться от ее яростных ударов.

– Я… ай… спасал Вашу… ой… честь, – запыхавшись, стонет он в ответ на ее выпады. – Они говорили… ай… всякие гадости…

Но она не слушает, только снова и снова заставляет его глотать пыль.

На следующий день они выдвигаются на запад, разведывают обстановку – вдвоем, по настоянию Бриенны. Езда верхом всегда ее убаюкивает, успокаивает, оттого она позволяет этой целительной силе угомонить ее взвинченный, возмущенный нрав. Они едут в душном молчании, и она надеется, что Подрик выучит урок.

– Я хотел, как лучше, – наконец, оправдывается он, и даже конь под ним едва перебирает ногами, виновато опустив тяжелую голову.

Она угрюмо молчит, нагнетая, укрепляя в нем сожаление и вину, но в конце концов, не выдерживает, сдается.

– Это было лишним, – коротко отзывается она, и Подрик кивает в знак согласия и смирения.

Оруженосцу должно заботиться о репутации своего рыцаря, беречь ее от лжи и наговоров.

К середине дня ей становится интересно, кого он прочил ей в женихи. Подрик охотно рассказывает, загибая пальцы.

– Сир Арис Окхарт из Старого дуба, учтивый и галантный, встретил Вас в Королевской гавани и предложил Вам стать его женой, но Вы пообещали обдумать это.

Бриенна его не помнит, и оруженосец послушно продолжает.

– Сир Меррин Трант, приближенный короля. Сир Бронн Черноводный, герой битвы на Черноводной, – он ловит ее насмешливый взгляд и поясняет. – Достойный человек, отважно сражался и награжден за свою доблесть. Сир Лорас Тирелл, из благородного дома Тиреллов, лордов Хайгардена. Сир Джейме Ланнистер, брат королевы, из благородного дома…

С нее хватит. Именно при упоминании этого имени – хватит.

Она не станет думать о нем в таком ключе. И не станет – даже в шутку – воображать, что он приехал бы на Север бороться за ее честь, называть своей нареченной.

Она пришпоривает коня, и Подрику приходится постараться, чтобы нагнать ее.

– Это все лишнее, Подрик, – говорит она сердито. – Ложь никому не идет на пользу.

– Зря Вы так о себе, миледи, – отзывается он убежденно. – Я уверен, что после битвы, которая нам предстоит, Вы войдете в историю, о Вас будут слагать легенды, и многие мужчины Семи королевств захотят Вашей руки.

Она молчит недолго, прежде чем отозваться устало:

– Только мне этого не нужно. Мне ни к чему мужья и свадьбы, я – воин и не вынесу тихой и скучной жизни в стенах чьего-то замка.

И это не больно, это правильно. Это то, с чем она смирилась давным-давно.

Вот только ночью ей отчего-то снится Джейме Ланнистер, просящий ее руки перед всеми богами и перед всем миром.

***

Третий

Когда они в ночи покидают Риверран, сердце Бриенны разрывается от осознания того, что она подвела Сансу. Возможно, подвела дважды. Один раз – потерпев неудачу в том, чтобы убедить Черную рыбу помочь племяннице в отвоевании Винтерфелла, второй – раскрыв местонахождение своей госпожи Ланнистеру. Но об этом она старается не думать, лишь поправляет себя – не Ланнистеру, а сиру Джейме. Он дал ей слово не нападать на замок, пока Бриенна не поговорит с Бринденом Талли, и сдержал его. Он не станет нарушать свою клятву и угрожать безопасности Сансы.

Она вдруг оборачивается, сама не понимая зачем, – лодку опасно качает от этого движения – и видит на крепостной стене темную одинокую фигуру, неотрывно следящую за ними. Несколько тревожных секунд спустя фигура поднимает вверх руку, прощаясь, и тем самым подтверждает то, что ее сердце угадало быстрее рассудка, – это Джейме. Она несмело машет в ответ.

На изломе реки течение набирает силу, упрощая работу Подрику, который усердно гребет, унося их с Бриенной дальше от Ланнистеров, от опасности, от врагов. Но отчего-то именно тогда, когда у них появляется шанс убраться оттуда побыстрее, он замедляет движения, разводит весла в сторону, мешая темной воде вынести их за поворот, скрыть от обитателей замка. Он препятствует – осознанно, не отводя теплого взгляда от недоуменно приоткрывшей рот Бриенны. Позволяет ей попрощаться.

Оруженосец должен помогать своему рыцарю в путешествиях, не мешать ему, не служить помехой.

Она оборачивается еще раз, и ее глаза не различают деталей. Джейме превращается в темное пятно где-то вдалеке.

Но ей достаточно даже этой малости.

***

Четвертый

Мертвецы наступают, не ведая пощады, не зная усталости, и Бриенна срывает голос. Отчаянный крик позволяет ей сражаться, удерживаться на ногах, отбиваться. Отгонять от себя стремительно надвигающуюся угрозу потерять кого-то, к кому намертво привязалось ее сердце. Выстоять.

Где-то позади нее бьется Джейме, она интуитивно узнает звон его меча, и звуки его тяжелого дыхания сквозь какофонию битвы звучат особенно, проникают под кожу, отбивая вместе с сердцем – «жив, жив, жив».

Она не знает, сколько времени прошло с того момента, когда они стояли на передовой, встречая угрозу первыми, плечом к плечу, и боится думать о том, сколько оживших трупов еще надвигается на них и хватит ли на них оставшихся сил. Она старается не упускать из рук меча, а из сердца – осознания, ради чего она борется, сколько всего поставлено на карту. Но усталость все-таки берет свое, и когда орда мертвецов снова сбивает ее с ног, Джейме нет рядом, чтобы помочь ей. Она боится издать лишний звук, чтобы не отвлечь его, не заставить ненароком подставить спину ради ее спасения, – одним богам известно, почему он бережет и защищает ее сегодня, вместо того, чтобы заботиться о своем выживании. Она пыхтит и отбивается, но получается все хуже, и клинок одного из мертвецов со свистом пролетает мимо ее уха, приземляясь на плечо, вминая доспех в ее плоть. Тогда ей на помощь приходит окровавленный Подрик и с яростью, никогда ранее ею не виденной, помогает ей избавиться от окруживших мертвецов, помогает ей встать.

Это была чудовищная ошибка – оставить его с собой, в первых рядах.

В битвах оруженосцу должно держаться позади своего рыцаря, чтобы не отвлекать его и не подвергать его жизнь опасности.

Но Бриенна втайне рада, что он рядом.

Если они еще и выживут после этого, то, возможно, она даже скажет ему об этом.

***

Пятый

Джейме заходит в ее покои, и за ним тянется едва заметный шлейф из хмеля и мускуса. Ставит на стол кувшин с вином, приглашая продолжить их глупую игру, но Бриенне уже не до игр и не до смеха – задетая его младшим братом, сама не зная отчего, она чувствует себя безнадежной и неполноценной.

«Я и должна быть девственницей. Я из благородного дома, а не трактирная девка», – хочется ответить теперь, когда стыд и злость отступили от щек, но Тириона нет здесь, только Джейме.

«Я должна хранить себя для мужа, для единственного мужчины. И хотя его у меня никогда не будет, это не значит, что я должна была раздвинуть ноги перед кем попало», – добавила бы она, но Джейме это знает и так, иначе он не стал бы защищать ее честь перед Локком и его бандой.

Он делает еще несколько шагов вглубь ее комнаты и стягивает с себя камзол, сетуя на камин, который она не гасит. Отвечать ему тяжело, особенно сейчас, когда хмель путает мысли, а воспаленный его близостью взгляд скользит по мышцам на его спине, перекатывающимся под рубашкой, когда он высвобождается из рукавов.

Он наливает себе вина, пьет, не отводя от нее горящего взгляда, дерзит в ответ на ее слова. Она не понимает, чем заслужила его колкости, зачем он вообще пришел, пока он не упоминает Тормунда. И от этой резкой случайной мысли так же страшно, как от падения в пропасть, как от наступления армии мертвецов, как от приближающейся гибели.

– Звучит так, будто ты ревнуешь, – говорит она глухо, чувствуя себя полной идиоткой.

– Похоже на то, не правда ли? – отвечает он с грустной ухмылкой, и пламя танцует в его глазах.

«Одичалый? За кого ты меня считаешь?» – хочется сказать ей, но он снова жалуется на камин, тянет завязки на вороте своей рубашки, и она спешит ему на помощь, не в силах смотреть на то, как беспомощно путаются его пальцы, заторможенные вином и усталостью.

«Иди к себе», – хочется сказать ей, но он тянется к ее рубашке, пытается подцепить шнуровку. Даже преуспевает – больше, чем со своей, и это пугает, заставляет колени слабеть.

– Что ты делаешь? – спрашивает она, хотя она вовсе не дура, она понимает. Понимает – но не верит до конца, оттого хочет, чтобы он подтвердил. Признался.

– Снимаю твою рубашку, – он говорит это, и она молится всем богам, чтобы те уберегли ее.

Но то ли боги глухи к ее просьбам, то ли у Семерых на них с Джейме другие планы, потому что какая-то неведомая сила ведет ее руки, помогает ей снять с него одежду, и она сама обнажается перед ним.

– Я никогда не спал с рыцарем, – признается Джейме, пытаясь убить ее, не иначе.

– Я никогда не спала ни с кем, – отвечает она, чтобы он понял, чтобы не ждал, чтобы отказался, если у него еще есть силы, потому что у нее их больше нет.

Но он лишь говорит какие-то глупости, с которыми она пытается спорить, когда он затыкает ее рот поцелуем.

И это сладко, это пьянит сильнее дорнийского вина, распаляет кровь сильнее любой битвы. Джейме на удивление нежен с ней, он держит ее бережно, гладит ее шею, проводит большим пальцем по скуле, пока его губы ласкают ее, и она не может не пытаться отвечать ему тем же. Когда ей кажется, что лучше быть не может, он прикасается к ее губам языком, проскальзывает внутрь, и она чувствует себя на пороге смерти. Лицо горит, и она может только стонать в поцелуй, чувствуя, как он улыбается в ответ. Ей все тяжелее удерживаться на ногах, поэтому она обхватывает ослабевшими руками его плечи, цепляется за него, прижимаясь к нему грудью, подходя ближе, и твердость в его штанах прижимается к ее бедру, а жар его тела опаляет. Джейме разрывает поцелуй первым, и прежде чем она успевает подумать, что он сейчас уйдет, оставит ее, разглядит ее и осознает свою ошибку, начинает остервенело избавляться от оставшейся одежды. Она следует его примеру, и щеки ее алеют с каждой секундой все сильнее. Но когда он снова принимает ее в свои объятия, когда прижимает к себе с силой, которая возбуждает и уничтожает ее, с трепетом, которого она в нем никогда не знала, с пылкостью, которая плавит ее, со страстью, сродни той, что она сама чувствует изнутри…

Она никогда раньше не испытывала ничего подобного. Кажется, она больше никогда не сможет этого испытать.

Джейме – это тревожные взгляды ей в лицо, глаза в глаза, полные щемящей нежности, будто бы никогда никого не существовало в этом мире, кроме нее. Кроме них двоих.

Джейме – это горячие и властные поцелуи, бесстыдные, отзывающиеся во всем теле.

Джейме – это осторожные, ласковые прикосновения к ее шрамам, рубцам, свежим синякам.

Джейме – это жаркая мужественность, и хотя его естество, влажное, обжигающее, изнывает без внимания, он все еще выжидает правильного момента, чтобы взять ее нежно, когда она будет готова. Когда она попросит.

И она не заставляет себя ждать долго, стонет его имя, требовательно, задыхаясь, стоит ему спуститься вниз на кровати и прижаться губами к ее лону. Но даже тогда он остается глух к ней, он ведет их обоих в этом танце. Пока он доводит ее до экстаза, гасящего взорвавшийся вокруг нее мир, он оглаживает низ ее живота, вверх, до талии, до груди, жаждущей его внимания, протягивает левую руку, и они переплетают пальцы.

Он устраивается меж ее разведенных ног.

– Я омерзителен, – говорит он внезапно, и голос его хриплый, почти неузнаваемый. – Но я не могу без тебя.

И он двигается вперед, погружается в ее тело, неотвратимый, болезненный. Необходимый, словно был в ней всегда. Он выбирает сильные, но медленные толчки, не отводит взгляда от ее некрасивого, несуразного лица, от ее нескладного тела. Будто бы запоминает. Коротко выдыхает сквозь зубы, будто сдерживается, будто чувствует себя виноватым. Но возбуждение вновь нарастает в ней, несмотря на боль, несмотря на ее падение. Это ее сердце, это Джейме, погруженный вглубь нее, любит ее тело, ласкает ее, принимает ее со всеми ее недостатками. И эта мысль возрождает ее, заставляет протянуть руки, ответить ему с тем же пылом, притянуть для глубокого поцелуя, прижаться к его лбу своим.

Когда он морщится, она понимает, что он близок, обхватывает его лицо ладонями:

– Я этого хочу, – говорить сложно… невозможно. – Всегда хотела.

И Джейме изливается в нее, почти беззвучный, только губы шепчут опасные, жестокие слова. Он откидывается назад, обессиленный, и никогда еще его лицо не кажется ей настолько прекрасным.

Потом он шепчет ей в ухо бессмысленные нежности, и они обсуждают – Джейме впервые говорит «мы», разговаривают – бесстыдно-откровенно, и он гладит ее по волосам, по лицу, по шрамам и синякам, и его поцелуи становятся нежными и ласковыми, почти целомудренными, затем они распаляются снова…

Но по ее сердцу горьким ядом растекаются его слова, вырвавшиеся из него против воли, сразу после того, как он достиг края:

«Моя – до смерти».

Посреди ночи она просыпается в холодном поту – Джейме спит рядом, на боку, будто бы перед сном он смотрел на нее.

Память услужливо напоминает, что Подрик вечером обещал зайти к ней и забрать ее меч и доспехи.

Оруженосец должен содержать оружие своего рыцаря в порядке и чистоте, на случай надобности.

Еще никогда Бриенна не была так рада его забывчивости.

***

Шестой

Она стоит во дворе Винтерфелла, оплакивая все, что только что потеряла.

Ее шанс на счастье покидает ее, устремляется вперед, навстречу своей смерти, и нет ничего, что Бриенна могла бы сделать, чтобы спасти его.

Ее не хватает. Это горькая правда, беспощадная, как клинок в самое сердце, но она должна принять ее. Ее не хватает для того, чтобы он остался, ее – мало. Его вина, его презрение к себе, их с Серсеей долгая история, то, насколько она вросла в него, поражая плоть и душу, будто скверна, – перевешивают все, что Бриенна может дать ему, все, что она могла бы отдать за его жизнь. Клинок поворачивается, врезается в тело, вырезает из нее что-то важное – надежду? право на счастье? – и слезы бегут по лицу, не прекращаясь, не останавливаясь, жгут щеки на ветру, смывают прошедшие недели вместе с ним, растворяют его умиротворенное во сне лицо.

Она не знает, сколько стоит так, обнимая себя руками, умирая изнутри. Боль утихает, боли больше нет, есть только горечь и соль, на губах ее отныне только пепел, и от этого послевкусия ей никогда не избавиться – отчего-то это она знает наверняка.

– Миледи… – раздается несмелое за ее спиной, и она устало отмахивается.

– Уходи, Подрик, я скоро приду.

Но звука удаляющихся шагов так и не слышно.

– Уходи, – повторяет она, но он по-прежнему недвижим.

– Оставь меня в покое! – ее обычно спокойный, но властный голос, преисполненный внутренней силы, покидает ее, обратившись в срывающийся хриплый крик.

Оруженосцы должны во всем слушаться своих рыцарей.

Бриенна Тарт чувствует, как он мягко обнимает ее за плечи, деликатно, бережно, и от его рук становится немного теплее, становится проще сделать первый шаг. В глубине души ворочается стыд от того, что он видит ее глупые слезы, что он понимает, как низко она пала, какой слабой стала – всего за несколько недель, но, опустив взгляд, она не видит в его глазах ни жалости, ни осуждения. Только безоговорочную поддержку, слепую веру в то, что она сильнее этого, лучше этого. Как тогда, когда она потерпела неудачу, разыскивая Арью, как тогда, когда она восстанавливалась после битвы с Псом.

– Пойдемте, сир-миледи, – говорит он, – завтра у нас сложный день.

Он ведет ее в свои покои, будто бы понимая, что отныне она не может вернуться в ее. Не тогда, когда там все пропахло Джейме, когда призрак его присутствия так силен, подпитываемый ее горем. «Подрик все знает», – отстраненно думает она, когда он усаживает ее за стол, разжигает пламя в догоревшем камине. Он всегда все знал, замечал гораздо больше, чем она привыкла думать, проницательный, верный. Он видит все, пожалуй, кроме ее жалкого состояния, – этого он не замечает в упор, игнорирует, развлекая ее досужей болтовней. Понемногу Бриенне становится легче.

Руки, заледеневшие на холоде, одолевает изнуряющая ломота, и она кутается в меха, которыми Подрик накрыл ее, но она не чувствует тепла.

Губы, еще недавно исследовавшие Джейме, запоминавшие его тело – каждый шрам, каждый мускул, – касаются кубка, их смачивает невесть откуда взявшееся вино, хоть она и не чувствует вкуса.

Когда Подрик предлагает ей свою постель, галантно удаляясь в другую комнату, чтобы не смущать и не порочить ее своим присутствием, она даже находит в себе силы ободряюще улыбнуться ему в ответ, хотя и не чувствует радости.

Она больше ничего не чувствует.

Разве что благодарность – насколько хватает ее разбитого сердца.

***

Седьмой, скорее всего – последний

Когда лорд Селвин Тарт объявляет о ее помолвке перед своими вассалами, у Бриенны не остается сил спорить, нет желания отказываться и бороться.

– Он – достойная партия для тебя, Бриенна, – вразумляет ее отец в коридоре. – Мы и не смели надеяться о такой удаче!

– Не оскорбляй нашего гостя своим хмурым видом, я не так тебя воспитывал, – говорит он позже на семейном обеде.

Конечно, в ней все еще есть обида, и если отец надеется, что после его ободряющих слов она осознает, насколько ей повезло, то он глубоко ошибается.

Она знает это уже очень давно, но предпочитает не сдаваться без боя.

За столом висит тревожная тишина, лишь изредка разрываемая вежливыми комплиментами столу, которые высказывает ее нареченный.

– Хватит дуться, дочь, – говорит старик примирительно, но Бриенна с готовностью встречает внимательный взгляд его голубых глаз своими – такими же голубыми, поджимает губы.

Вместо нее говорит осмелевший Подрик, розовый от возмущения:

– Сир-миледи создана для сражений и побед, лорд Тарт! У нее впереди еще много побед и заслуг перед короной, ни к чему запирать ее у очага! Вы не видели, как она хороша в бою, иначе не стали бы настаивать на этом союзе!

В какой-то момент Бриенна даже начинает беспокоиться за его судьбу, зная взрывной нрав своего отца, но Вечерняя звезда переводит насмешливый взгляд обратно на свою дочь:

– Я смотрю, ты не преуспела в обучении своего оруженосца.

Оруженосцу должно молчать во время беседы двух рыцарей, говорить дозволено, только когда один из них обратится к нему напрямую.

Когда трапеза, остаток которой проходит в неловком молчании, окончена, и Селвин Тарт покидает зал, Подрик обращается к жениху своего рыцаря.

– Послушайте, сир, – начинает он с жаром, которого Бриенна не видела прежде, и она восхищена тем, насколько храбрым стал ее оруженосец, насколько вырос за то время, что они провели вместе, – Вы должны понимать, какую леди берете в жены. Я надеюсь, Вы будете с уважением относиться к ней.

– Буду, – отзывается тот, пряча улыбку в отросшей бороде, и Бриенна ему несказанно благодарна за деликатность, с которой он обходится с ее оруженосцем.

– И давать ей больше свободы в том, чтобы поступать так, как она считает нужным.

– У этой женщины будет столько свободы, сколько она того пожелает. Я не знаю ни одного человека, который был бы способен ограничить ее в этом.

– Дайте мне слово, милорд, что Вы будете любить и ценить ее до конца своей жизни и не станете играть с ее сердцем, – говорит Подрик, поджав губы.

Когда он получает вытребованную клятву в ответ, он откланивается и покидает зал: Бриенна договорилась, что мастер над воинами немного потренируется с ним, пока она сама занята приготовлениями к свадьбе.

– Семеро, женщина, даже твой отец не был так строг ко мне, – отзывается Джейме Ланнистер, наконец, ловя ее губы своими. И это сродни глотку свежего воздуха среди всей этой суматохи, которую он сам же и создал, попросив ее руки.

– Он был слишком рад, что нашелся хоть кто-то, захотевший жениться на мне, – отвечает она между поцелуями.

– «Хоть кто-то?»… Ты иногда звучишь чертовски обидно, женщина, – отзывается ее счастье, вернувшееся к ней через страшную битву, через обрушенный замок, через страшные травмы, через личное горе, через всю их запутанную и сложную историю.

Возможно, Семеро услышали ее молитвы.

Она смотрит из окна, с гордостью наблюдая за тем, как Подрик дерется на мечах с ее учителем – на равных.

Возможно, думается ей, до Семерых доносились не только ее мольбы – он всегда сопровождал ее в септу, стоял рядом, шептал свои молитвы, когда Джейме боролся со смертью в Красном замке.

И эта мысль наполняет ее теплом.

Так же, как руки Джейме, обнимающие ее со спины, его губы, скользящие по линии роста волос сзади, ниже, по шее, наполняют ее внутренним светом.

Возможно, эта свадьба не такая глупая идея.

Возможно, Джейме лукавит, обещая ее отцу упрятать ее в утес Кастерли рожать детей и засадить за вязание.

Возможно, он даже отчасти прав, когда упрекает ее, посмеиваясь: «Цени меня, женщина, я беру тебя в жены, несмотря на то, что у тебя уже есть старший сын».

Возможно, он даже распознает в ее голосе благодарность, когда она ответствует: «Так это ты и подарил мне его, разве не помнишь?».

Возможно, у нее даже выйдет отпустить Подрика, подарив ему рыцарство.

Наверняка – он всегда будет долгожданным и дорогим гостем в их доме.

Возможно, у них впереди еще целая жизнь, наконец, полная счастья и любви.

Очень на то похоже.