Текст книги "Территория Синатры (СИ)"

Автор книги: takost

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== благослови вас Господь, свиньи! ==========

yelawolf – empty bottles

От желтых букв, намазанных детской рукой на почтовом ящике и составляющих “МакКолл”, остались только “м” и “к” – за три месяца до рождения Клифа, но не до их развода, им не хватило пяти долларов на банку водостойкой краски в стройотделе, потому что они заплатили за подгузники, бензин до Арчер-Сити и сводили Митча на ознакомительную вечеринку для подготовишек в прыгающий остров. Они были самыми молодыми родителями. Их сыну уже исполнилось пять, тогда как им не было еще и двадцати четырех. Оба бросили колледж в девятнадцать и уехали в Техас с трехнедельным младенцем в переноске и четырьмя сотнями долларов. Тогда все началось.

Хлопает москитная сетка, и скрип поношенных детских шлепанцев раздается по засушенной пустыне на десятки свободных от застройки миль вдоль по трассе на Уичито-Фоллс.

– Папа! – Митчелл припадает к нему, его влажные от пота волосы вьются и налипли на грязный от пыли лоб. На мокрой шее болтается крестик.

– Ты почему не в школе? – Скотт поправляет сползшую лямку от майки с плеча сына.

– Все поехали смотреть крокодилов в округ Кук. В Ок-Ридж. Автобусная экскурсия. Мама Дэби Добс тоже поехала. Она спросила маму, захочу ли я поехать со всеми. На школьном собрании.

– И что мама ответила?

– Не знаю.

– А ты хотел поехать?

Митч раскачивается на пятках: они отклеиваются от шлепанцев, но после снова к ним липнут. Немытые ступни стоптаны в кровь из-за дешевой резины.

– Если честно, то не очень. Я больше хотел, чтобы ты приехал, – признается он. – Пап, я вешу уже тридцать три фунта. Думаешь, тренер возьмет меня в команду во втором классе? После Рождества они будут играть на поле в Прэйри-Пойнт.

– А знаешь, что? Почему бы нам не поехать туда вместе? Допустим, в пятницу. Я заберу тебя после занятий, купим “эм энд эмс” со вкусом соленого арахиса. Как ты на это смотришь?

– Без шуток?

– Без шуток, – соглашается Скотт.

– А мама? – Митчелл трет запачканный кетчупом нос. Трудно смотреть на ребенка, который знает, что просит о невозможном.

– Посмотрим, что я могу с этим сделать, идет, Ковбой? – Скотт подталкивает к нему свой кулак.

– Идет.

Двухкомнатный дом из гипсокартона пропитан молоком, соусом карри и стиральным порошком и набит дешевой пластиковой мебелью. Малия сидит на коробке из-под кондиционера перед стульчиком для кормления, стараясь впихнуть в Клифа банановое пюре из банки.

– Ну же, малыш, я заплатила за него семьдесят центов. Ты такое уже ел.

– Давай я, – Скотт ногой подцепляет складной табурет и пододвигает его к стульчику, поближе к Малии. Тогда же она роняет ложку, и Клиф заходится радостным визгом, растаскивая остатки пюре по столешнице и попутно размазывая его по лицу Скотта.

– Горячей воды нет, бойлер сломался, – замечает Малия, когда он хватает запачканные ладошки сына и облизывает их. На ней растянутая майка без лифчика “Даллас Каубойз” – до появления Клифа в день игры в 2017-ом они каждый год смотрели трансляции Супербоула, забив желудки жареными ребрами с ананасами и пивом. Митчелл всегда был у них под боком: сперва в ползунках с соской и пластмассовым Робокаром Поли, а после копающийся в миске со снэком и болтающий о пасах “Питтсбург Стилерз”. Скотт надеялся, что в этом году они снова соберутся вместе, перенесут телик на крыльцо и устроятся в пластмассовых садовых стульях с детьми.

– Я принес деньги. Тут восемьдесят два доллара. И я починю бойлер, – Скотт, выхватив Клифа из стульчика и опустив его на пол, тянет Малии пачку, зажимая ее в пальцах с въевшимся под ногти мазутом. – Что у Митча с кроссовками?

– Подошва протерлась, – она отворачивается и ставит недоеденное пюре в холодильник. Когда она нагибается над полкой, Скотт замечает, как торчащий хребет натягивает ее майку. Не считая канистры с молоком, банок детского питания и обернутой пищевой пленкой миски со спагетти, на полках ничего нет. Скотт знает, что Малия отказывается от полноценного питания в пользу мальчишек.

– Мал, – он останавливается рядом с ней. – На неделе Старый Вилли отдаст мне деньги за замену движка в грузовике, а я как раз обещал Митчу, что свожу его на поле в Прэйри-Пойнт. Мы можем снять трейлер в озерном парке и остаться там на пару дней. К тому же, в Бонеме есть обустроенный пляж. И до города всего три мили. Заодно купим Митчу новые кроссовки в “Грейт файв”.

– Всю неделю я работаю в две смены. В другой раз, – Малия говорит таким тоном, что Скотту становится понятно, что вопрос решен. Тогда он машинально тянется к обручальному кольцу, гоняя его по пальцу, как делает всегда, когда чувство вины за их распавшийся брак становится невыносимым.

Митчелл слышит, что мама и папа ругаются. Не так, как в прошлый раз, но голос у мамы такой, словно она собирается заплакать, хотя Митч ни разу не видел, как мама плачет. Поэтому он тоже не плачет. Даже ночью, когда мама напевает спросонья хныкающему Клифу “Баю-баюшки, Луна”, и он бесшумно выскальзывает во двор через кухонную дверь без сетки и бежит к луне по неостывшему асфальту так долго, пока его голые ступни не начинают болеть. Тогда он совсем чуть-чуть перестает думать о том, как сильно скучает по папе.

– Я делаю то, что должна. Я готовлю еду, я забочусь о детях, я работаю. Вот что я делаю. Это моя жизнь, – говорит мама.

Митчелл болтает ногами, сидя в садовом стуле у задней двери и перекатывая футбольный мячик носком шлепанца. Мимо тащится пикап, пустые банки шлепаются друг о друга в багажнике, и грохот заглушает слова папы.

– Уходи, Скотт. Проваливай отсюда.

Митч зажимает уши локтями.

– В той зеленой комнате был телефон и красный шарик.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Кончай это. Прекрати вести себя так, словно я понятия не имею, через что тебе приходится проходить. Мне знакомо это чувство, Малия. Я чувствую то же самое.

– Еще картинка с коровкой, перепрыгивающей через луну. И три маленьких мишки, сидящих в штанишках.

– Каждый день я заставляю себя поверить в то, что мы поступаем правильно.

– Баю-бай луна в окне. И корова на стене. Баю-бай шарик и летучий фонарик. Баю-бай.

Митчелл хочет уснуть и проснуться там, где мама и папа берут его в свою кровать, он рассматривает, как ходит ходуном мамин живот-мячик, и папа называет их “большой четверкой”.

Олни – фермерская община в получасе быстрой езды к югу от Уичито-Фоллс. Единственное, чем Олни славится, – летный испытательный полигон в трех милях от города, который в 2014-ом использовали как тренировочный трек для Чемпионата мира по ралли от “Рэд булл”. Олни был – и до сих пор остается – тем типом городка, который Голливуд представил миру в киношной версии “От заката до рассвета”: безработица, налоги, средний доход – тринадцать тысяч долларов. Следствием борьба рейнджеров и техасских законников с мексиканскими наркокартелями, дважды в год ограбление “Голдман сакс”, сбыт оружия через границу, наркотрафик.

– О каких деньгах речь? – говорит Скотт после того, как Стайлз выкладывает ему все подчистую.

– Сто тысяч за две машины, перегнанные на авторынок в Западный Техас. Я отдам тебе шестьдесят. Погасив одну четвертую долга за дом, сможете отодвинуть явку в суд на пару недель. Напомни, сколько вы должны банку за займы под залог дома?

– Сто двадцать тысяч. Она не собиралась мне говорить. Мы сильно поругались накануне. То, что я заметил повестку в суд, – чистая случайность. Выплаты по страховке покроют только одну восьмую долга.

– У нее есть накопления?

– Тридцать тысяч по наследству после смерти отца. Это уйдет на покрытие долгов на кредитной карте.

– Эта консервная банка на пустоши не стоит и половины того, сколько вы за нее должны.

– После извещения о выселении недолго до лишения родительских прав. Ты же понимаешь, они не смогут спать со мной на матрасе в автомойке. Я этого не допущу. Мне нужны деньги, и нужны как можно скорее.

Стайлз достает кнопочный мобильник, прокручивая его в руках.

– Это машины перекупщиков? – спрашивает Скотт.

– Машины со стоянок отбуксированных штрафников. Их перекрашивают и снимают с них номера. Механики имеют с этого по сто тридцать тысяч в год наликом.

– Это угнанные тачки?

– Тебе нужны деньги? Авторынок в округе Крейн. Машины на складе в Уичито-Фоллс. Между ними пять часов езды через развилку по знакам на Сан-Диего, Биг-Спринг и Семетри. При худшем сценарии отрываемся от дорожных копов, выжимая сто восемьдесят в час. Ночью по трассе поедут автоцистерны “Мерфи Юэсэй”, не столкнись с ними в трафике, или все взлетит к чертям. Так ты в деле?

– Сколько у меня времени?

Стайлз хмыкает, опивая из пивной банки:

– Выезжаем, когда сядет солнце.

Все семнадцать отполированных крейсерских тачек без номеров стоят на грунтовой дороге у одноэтажной коробки из пенобетона, похожей на собачью конуру или склад кока-колы в Сент-Луисе. Бритоголовые механики топчутся под капотами: вытирают фары, доливают масло в масляные фильтры, подтягивают болты, гайки и муфты.

Они под эстакадой, ведущей в промышленную зону, возле них деньги переходят из один рук в другие. Мужики в татуировках из трейлерного парка, почти невидимого из-за склада, курят самокрутки, прислонившись к грузовикам. Ревут двигатели, из кислотных кабин с откинутыми вверх дверцами орет панк.

– Эти отгоняем в Оклахому. Еще семь – в Нью-Мексико. И две в Западный Техас.

Суперкаровский “бентли экспи 10” с двигателем четыре с половиной литра и компрессором Амхерста-Вильерса.

– Это малышка на задержится на старте, – кричит Стайлз из кабины, прежде чем рвануть с места, юзом входя в первый поворот и скрываясь в облаке пыли по трассе на Стэмфорд.

Скотт обводит пальцем смуглые лица его мальчишек на фотокарточке из автомата быстрой печати в Карсон-Сити. Клифу пять месяцев, его лицо раскраснелось, слезы текут по его подбородку на футболку Малии. Она смеется, ее руки облепляют его затянутый в комбез животик, губы прижаты к торчащему завитку на его макушке.

– Автоцистерны “Мерфи Юэсэй” свернули на юг и направляются по трассе на Канзас-Сити. Патрульные в Холлидей. Уходите от погони.

Скотт спешно убирает фотокарточку в карман расстегнутой гавайской рубашки и обхватывает рычаг на коробке передач. От рева моторов заложило уши. Хлопают дверцы.

– По прямой рвет в клочья, обгонит Ф-111 на взлете.

Скотт врубает первую передачу и давит на газ.

Ядро его воспоминаний о той ночи или тех двух предрассветных часах, когда он выезжал из Уичито-Фоллс и гнал высокоскоростной “бентли экспи 10” через Бэй-бридж на скорости сто пятьдесят, в шортах и ковбойской куртке, мчался по туннелю Трежер-Айленд и входил в окутанные приползшим с озер туманом повороты по знакам на Крейн.

Он был в состоянии нащупать нейтралку и врубил дальний свет, потому что трасса была пустой. Он следил за дорогой. Поэтому когда на встречку вынесло автоцистерну “Мерфи Юэсэй”, он чисто машинально вывернул руль, уходя от столкновение с под завязку накачанной бензином цистерной из инстинкта самосохранения на скорости сто восемьдесят миль в час.

Стайлз курит у снэк-автомата снаружи отделения “Олни Гамильтон Хоспитал”, когда потрепанный пикап Малии тормозит на парковке с визгом стертых покрышек. С ней мальчики: Митчелл, посаженный в машину прямо в пижаме, и Клиф в наспех застегнутой на нем толстовке, продолжающий клевать носом, когда Малия вытягивает его из ремней автокресла и перекладывает на свое плечо.

– Парковочные места только для инвалидов, переставьте машину, – говорит ей уборщик в оранжевой светоотражающей жилетке, попутно жуя буррито. Солнце встает, в снэк-баре напротив драят резиновые коврики и расставляют пластиковые стулья и столы на обочине. Вокруг никого, кому срочно потребовались бы расчерченные места для инвалидов без знаков.

– Мэм, – раздраженно зовет уборщик.

– Заткни свой рот, – рявкает Малия и следом ногой толкает дверь в отделение, втягивая за собой Митчелла и перехватывая Клифа на плече свободной рукой. Она не заметила его, в кричаще-красной рубашке с пальмами и с кругами под глазами, и Стайлз этому рад.

Медсестра вышла в приемное отделение в замызганной кровью униформе незадолго до пяти после двухчасовой операции и сказала, что состояние стабилизовалось. Он родился в рубашке. Но он пробудет в интенсивной терапии до исключения вероятности впадения в кому. Его жена сможет войти в палату.

Уборщик подтаскивает свою толстую задницу к пикапу Малии. Ударяет тупым концом швабры по покрышкам, долбит по ним носком кроссовки. Стайлз сплевывает.

– Нет автосигналки, парень, – спокойно говорит он за пару секунд до того, как запустить кулак в его заляпанную сырным соусом рожу, откинуть дверцу “бентли” у обочины и дать семьдесят на задней передаче.

К первым закатным лучам, сползающим за полоску фривэя в Западном Техасе, Стайлз получает пятьдесят тысяч долларов наличными за перегон крейсерского “бентли”, сообщение для Скотта от дилера – девятьсот тысяч за смятую тачку, сплавленную на запчасти эвакуатором, ко Дню Труда, – и номер в мотеле с плесенью в душе и паршивым местным пивом.

Вторник, семь вечера. Форт Стоктон, округ Пекос. К этому времени он мог бы уже мчать сломя голову где-то между Нидлс и Долиной Смерти, продавив педаль газа сквозь пол. Но он возвращает себе ту основанную на логике пополам с интуицией сосредоточенность, которая, наряду с мерным пульсом и сангвиническим темпераментом, составляет необходимую черту всякого игрока, стремящегося к выигрышу.

Это же Вегас – этот город всегда вызывает на бис.

Тормозные колодки срабатывают на поросшей мескитом обочине в Пасадене – в руке бутылка рома, в сумке под сидением пятьдесят тысяч долларов и незарегистрированный “Магнум-357”, за стеклами гризерских очков красные глаза от мескалинового трипа. Ему кажется, он воняет неизлечимым психозом.

Как только он начинает играть по максимальной ставке, он сразу же оказывается в центре внимания. Три дня спустя, отель “Белладжио”, Стрип. Территория Боба Хоупа и Фрэнка Синатры. Изрядно пованивает дорогим огнеупорным материалом и пластмассовыми пальмами – первоклассное убежище для мелких банкиров, владельцев букмекерских контор и ситкомных телезвезд, вздрачивающих на Американскую Мечту, на образ Большого Выигрыша в предрассветном хаосе игорного зала, выложенного толстым слоем желтого золота.

Он выигрывает пятьсот тысяч долларов, усиленно тренируя выдержку и интуицию. Он успевает досконально изучить все казино, игроков за соседними столами, полуголых молоденьких официанток и распятие гориллы на пылающем неоновом кресте, который оборачивается колесом и вертит зверюгу кругами над многолюдным игровым залом.

Поэтому когда тощая блондинка с лицом голландской фотомодели, спелыми розовыми сосками под прозрачным комбинезоном и охраной при девятнадцатых глоках предлагает ему место за столом в “Сизарс-пэлас”, он соглашается.

Взнос – двести пятьдесят тысяч долларов наличными. Если говорить проще – это цена за вход.

“Сизарс-пэлас” стоит на пятнадцатой автостраде на юге Лас-Вегаса и может предложить своим постояльцам три с половиной тысячи номеров. Стриптиз по сравнению с ЛА – дилетантство; Вегас – общество вооруженных мастурбаторов. Здесь кайфуют от азартных игр. Секс как экзотическая добавка для миллиардеров. Шлюхи от заведения для выигравших, дрочка для неудачников.

Закрытая игра Техасского Холдема в звуконепроницаемом президентском люксе, смахивающем на щедро финансируемый клуб “Плейбой” посреди пустыни. С бассейнами и кислотными розовыми фонтанами за раздвигающимися стенами. Стоимость номера – десять тысяч двести долларов за ночь. Игроки – американские кинозвезды, футболисты, владельцы конгломератов и международных акций. На Стрип были хозяева игры. Здесь – хозяева жизни.

Два места последних позиций оставлены за Игроком Икс и его супругой. Их имена не называют. Состоятельная семейная пара. Влияние сродни египетскому синдикату. Испанская вилла с техникой голосового управления и тремя бассейнами под охраной морпехов, каникулы в Эмиратах, тест-драйвы спорткаров, частная вертолетная площадка, элитная черная кредитка “Амекс”, услуги суррогатного материнства. Такие жертвуют на благотворительность – рак, бедность, природные катастрофы, – пока чернокожие женщины из Конго – жертвы домашнего насилия, – стоя на четвереньках, отскабливают грязные углы их душевых кабинок.

Игрок Икс оказывается американским нефтяным магнатом, владеющим частью рудников в Конго и пакетом акций нефтеперевозчика “Тикей Танкерс”. Стайлз видел его на “Эй-Би-Си Ньюс”, когда валялся на матрасе Скотта с загипсованной ногой и листал эфирные каналы. Питер Хейл. Такие посещают благотворительные балы и предлагают семьдесят, восемьдесят, девяноста тысяч долларов. Ну, вы понимаете, речь не идет о пожертвованиях. Замес в том, чтобы достичь абсолютной власти. Составить эту самодостаточную систему, на которую приятно передернуть менее крутым и более смертным.

На нем мятый льняной пиджак, рука на талии жены: раскованные манеры состоятельного человека. “Сизарс-пэлас”, полночь. Стайлз думает, что к этому времени мог бы закинуться мескалином, стянуть трусы и пойти купаться в океане. Он мимоходом вспоминает старшую школу.

Питер Хейл непременно лоббирует свои интересы в сенате, выплачивает алименты бывшей/бывшим жене/женам и занимает кресло последней позиции. Лидия Мартин садится рядом с ним.

========== последние лучи на западе ==========

three dog night – joy to the world

Они играют уже четыре часа. За семь раундов его чистый доход составляет полмиллиона долларов, но он ставит в два раза больше с флегматичной уверенностью крупного клиента, обладателя капиталов знаменитого семейства и перекупленной яхты Пола Аллена, сдаваемой в аренду для научно-исследовательских работ и спасательных операций, пришвартованной в порту Марина-Гранде по соседству с ультрароскошной яхтой нигерийского энергетического магната. К четырем утра он становится тем игроком, с которым оказаться за одним столом сродни тому, чтобы прокатиться на президентском самолете. Даже если каждый в этой комнате владеет состоянием в цифрах, о которых не принято говорить вслух. Стайлз одиночка и идет ва-банк каждую минуту, и это единственное, что они знают о нем.

– В банке два миллиона, – объявляет дилер. За его спиной в баре наполняют холодильники и поджигают шоты. “Бакарди Аньехо” и ямайский “Эпплтон Эстейт” мешаются с голубыми сиропами, гренадином и энергетиками. Для Лидии взбалтывают “Сингапурский слинг” – джин, ликер “Бенедиктин”, ананасовый сок, биттер. Спросите у Стайлза алкогольное меню в Голливуде, и он назовет вам семьдесят пять коктейлей, включенных в список Ай-Би-Эй. Итак, “Слинг” ставят на стол справа от стопки фишек номиналом двадцать пять тысяч. Название бокала – харрикейн. Известен в массах за счет подачи “Пина Колады” и “Зомби”, пришедшего с контрабандой рома. Лед, нашпиленные на края, вздутые от сока ананасы, две полосатые трубочки, тики-зонтик. Лидия вынимает его из запотевшего бокала, оставляя на подносе. Если она делает это, значит, она предупреждает его. Спустя семь лет Стайлз читает это как “выходи из игры”.

Питер поднимает ставку на шесть миллионов за раунд, отпивая джин-тоник. У него или фулл-хаус, или флэш.

– В банке восемь миллионов, – говорит дилер. Рыбы молчат, болтая в волосатых руках стаканы с виски. Руки людей, проводящих свободное время на частных теннисных кортах или полях для гольфа в рубашках поло за игрой и ананасовым портвейном.

Питер подается вперед.

– Намерены идти до конца, малыш Джо Када? – подначивает он. Перед ним гора фишек номиналами двадцать пять и сто тысяч и несколько ценой в четверть миллиона. За пределами этой комнаты Стайлз оказался бы с ним (теоретически), вылавливая блевоту его младенцев/собак из бассейна в резиденции на Голливудских Холмах. Стайлз представляет Лидию с круглым животом, просящую Питера намазать ей спину солнцезащитным кремом у этого самого бассейна в Голливуде с видом на ЛА. Этажом выше, ну вы помните, африканки до блеска натирают полы в детской с гипоаллергенным матрасом и кучей бессмысленных вещей для супер-ребенка, который появляется из утробы матери уже красивым, в сочетающейся по цвету одежде и в идеально начищенных туфлях.

Третий номер пасует на банке. Остальные тоже отказываются. Стайлз говорит:

– Принимаю.

Питер бросает карты с руки рубашкой вверх. Двойка на ривере и пара восьмерок на флопе дают фулл-хаус. У Стайлза каре на дамах. Так как более сильную комбинацию тут собрать невозможно, это натс. Оппонент может иметь сильную руку, но если у вас натс, она ему не поможет.

Он берет наличными пять сотен долларов, остальное выписывает чеком на филиал “Голдман сакс” в Уичито-Фоллс. Половина суммы – Скотту. Его парни заслуживают калифорнийский Диснейленд и нормальные кроссовки. Стайлз закинет деньги на его счет, а после возьмет автокемпер, чтобы свалить в трип по Латинской Америке в панаме с пальмами, с забитым холодным американским пивом холодильником и облезлым Чопом. Он утопит мобильник в общественном толчке и раскурит бонг возле радиоприемника, сидя в складном стуле на побережье Чили. На весь пустой пляж будет орать какая-то херня под названием Three Dog Night про лягушку Иеремия, желавшую принести “радость всему миру”.

Странно, но он не чувствует себя хорошо. Или по крайней мере удовлетворительно.

Сегодня в ЛА можно взобраться на вершину Холмов и посмотреть на запад, и, если умеешь видеть, засечешь уровень полной воды – там, где солнце коснется океана, раздастся шипящий звук.

Спина вспотела. Пот ползет по позвоночнику, как бывает в начале панического прихода. Ему нужно пыхнуть травы, следующие сутки самое главное – сохранить самообладание, пока ближайшие пятнадцать-шестнадцать часов он будет на поганой дороге – красный “мустанг” между Невадой и Техасом, мчащий по пыльному шоссе и кустах перекати-поля под управлением параноидного психоза.

Коридор воняет пчелиным воском, начищенными туфлями и ковролином. Побыстрее к обшитому орлоном вестибюлю и катить из “Сизарс-палас”, пока его не накрыло. Дикое ощущение – нестись в полпятого утра по коридору в отсеке пустых люксов с “Магнумом”, затолкнутым за резинку трусов, и чувством надвигающегося пиздеца. Стайлз долбит по золотой кнопке лифта и вталкивается в пустую кабину сразу, как только дверь открывается. Следит за индикатором этажей. Лифт останавливается на пятнадцатом: коридор, забитый селективными пальмами, со здоровым окном на Колизей и трассу Сизарс-палас. За углом стучат колеса уборочной тележки. Четырнадцатый… Прежде чем двери начинают закрываться, Лидия шагает вперед.

Любой урод с долларами может зайти в “Цирк-Цирк” на бульваре Лас-Вегас и внезапно появиться в небе над центром ростом в двенадцать раз выше Бога и прокричать все, что ему взбредет в голову. Уловки “Снятся ли андроидам электроовцы” с голыми голографическими бабами на билбордах в 2049. В Вегасе слишком кривая реальность.

– Хочешь совет? – Лидия стянута блестящим эластичным лифом, как порнушная версия рыжей подружки кролика Роджера. Но, естественно, тут ее нет. Все знают, что она тянет свой “Слинг” без зонтика в провонявшем сигарами люксе, пока ее магнат сосет за образ Большого Проигрыша. – Никогда не пей в Вегасе.

Возможно, перед этим она сказала: “Ты не отдаешь себе отчет, что речь с самого начала не шла об игре”. Наемная сила плотно концентрируется вокруг стержней денег/власти. А большие деньги и репутация в Вегасе синонимичны с силой, которая их защищает. Сбыт наркотиков на эротических шоу. Сюда приезжают те, кому срывает крышу при виде шлюхи, раздевающейся догола и скачущей на сцене под биг-бит в исполнении десятка героиновых торчков, отрывающихся под “Продиджи”. Или она не имела в виду это.

В любом случае вали из города, думает Стайлз. Сэндвич из металлов, именуемый кольтом “Питоном” 357-го калибра “Магнум”, добавляет ему уверенности в шестнадцатичасовой гонке до Техаса на “мустанге”, в обход шестидесяти пяти футовых интерактивных ящеров на Стрипе, пограничного патруля у края штата и ползущего по затылку панического ужаса. Он упирается лбом в стенку. Когда разлепляет глаза, видит, что пластмассово-розовая вода в фонтанах плещется кровью под Элвиса Пресли, поющего о том, что если из Лас-Вегаса вовремя не уехать, то он превратит вашу жизнь в сущий кошмар.

labi siffre – watch me

Его отпускает невесть когда и невесть где. Пустая ванна напротив кровати и бассейн с шезлонгами за стеклянной стеной над пустыней. Окрестности Джошуа-три или любая другая лакшери-застройка на Мохаве. Это Калифорния, он объезжал эти места с отцом на его “минивэне” сотни раз.

– Или тебя здесь нет, или твой Король Покера скоро спикирует сюда на фэбээровском вертолете, и меня засадят по сто тридцать пятой статье. Если, конечно, это не командная работа идеального семейства с Уэст-Сайда.

Пальцы потные, глотку дерет от кислотного прихода, но желание забиться в багажник и долбить в крышу дулом заряженного “Магнума”, напевая “Only You”, уже не такое навязчивое. И осознание наличия “Магнума” прошлой ночью заставляет ощутить его отсутствие в тот самый момент, когда Лидия, больше не сходящая за сисястую голограмму с полированных экранов в Вегасе, бросает ему его вещи – пачку “редвуд”, чек в Голдманский, свернутые пять сотен и “Магнум” с пустым барабаном.

– Я даже не буду спрашивать, есть ли у тебя лицензия.

– Есть. На хранение “Сиг Сауэр Пи 226”.

– Но этот – сорокамиллиметровый “Комбат Магнум”. И в Вегасе разрешено иметь не больше десяти патронов, а у тебя их было двадцать.

– Этой твой муж научил тебя? Или брала уроки в МТИ?

Он не чувствует пальцы ног. Дерьмо, он не чувствую ничего. Чувак, мои пальцы сдохли. Или моя душа.

– Ты больше не принимаешь “нитразепам”? – меняет тему Лидия.

– Перестал после смерти отца.

– Как давно?

– Через сто восемьдесят два дня после того, как ты ушла, – Стайлз достает самокрутку из пачки, поднимается и толкает дверь. Солнце садится. Все вокруг горчичное, как соус карри. Его голый, поросший жесткими волосками живот под распахнутой рубашкой становится таким же. – “Мустанг” остался в Вегасе?

– Его перегонят сюда утром.

– Я рад, что у тебя все сложилось.

Она складывает руки на груди, и это лишний раз заставляет Стайлза посмотреть на нее. Блики скользят по ее выбеленным зубам и золотому “Ролекс”. В восемнадцать за месяц до вступительных они смотались на “Коачеллу”: Лидия в коротких шортах хаки и круглых очках на оупен-эйре с бутылкой лаймовой шипучки, Лидия без белья в его пыльном “Мустанге”, и он говорит ей: “Я люблю тебя. Очень, очень”.

Лидия 0.2, улучшенная версия Лидии, не занимается сексом на фестивальных парковках и не пьет текилу из красных пластиковых стаканов. Она посещает благотворительные ужины и коктейли, встречи членов филантропического фонда, авангардистские выставки и оперные концерты. Розовые костюмы, вечерние платья, сияющие, как американские черлидерши. Умопомрачительный секс на островах с белым песком.

– Мы разводимся, – говорит она после ощутимо долгой паузы. И не поймешь, жаль ей или нет. – Процесс тянется уже полгода.

– Уедешь со мной?

Он по ее лицу видит, что она об этом думает. Улучшенная версия Лидии Мартин не может все бросить и укатить в закат на красной тачке с техасскими номерами, откидным верхом и неудачником, которому за радость пойти на открытие фургончика с мексиканской едой на вынос. Он не знает здешних порядков – вот что она думает.

– Я пожалею, – он скуривает косяк и сминает его под голой ступней, прежде чем залезть под ее майку и языком скользнуть по нижней губе. День ото дня за поросшей мескитом пустыней садится солнце и из телефонной будки по долине тянется “Watch me” Лаби Сиффре. Это 1971, он мотается по стране с девушкой под марихуаной в этно-топе, на зеркале заднего вида болтается пацифик. Погромче магнитофон. Любоваться закатом впереди. Опустить стекла и вдыхать прохладный бриз пустыни. Заниматься любовью.

Шесть утра, Калифорния. В стеклянном сооружении на краю Мохаве просоленные потом простыни, системы кондиционирования и “возвращайся домой”, повисшее на другом конце провода.