Текст книги "Тот, кто смеется последним (СИ)"

Автор книги: Svir

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Маг был странным.

Люди проиграли в последней войне, но это и не удивительно. В тупик ставило иное: как им вообще удалось продержаться столь долго против драконьей армии, в которой любой рядовой воин стоил десятка теплокровных? А ведь и численный перевес был на стороне Дракона, и опыт – до этого он покорил земли эльфов, орков и единорогов. Правда, у людей имелись маги. Дракон полагал их самыми опасными противниками из всех. Они повелевали стихиями, а иногда и более тонкими материями. Их силы казались воистину безграничными.

Дракон полагал, будто люди обычные, не обладающие такой мощью и знаниями, обязаны оказывать чародеям все возможные почести, беречь, выполнять распоряжения, разве лишь в рот не заглядывать, однако, видя, как члены небольшого человеческого отряда, бредущего к Льдистым горам, ведут себя с одним из них, лишь диву давался. На месте мага он давно наградил бы всех четверых смертным проклятием.

После признания поражения и поднятого над людской столицей «скорбного знамени» – белого полотна с изображением расколотого черного щита – Дракон потребовал, чтобы в его замок прибыли послы. Однако не из числа отпрысков самых богатых и родовитых семейств в королевстве (заложников он наберет позже), – в первое людское посольство должны были войти по одному представителю воинов: лучник, мечник, разведчик, целитель и маг. Их Дракон собирался уговорами иль пытками заставить работать на себя. Покоренные народы сопротивлялись гораздо меньше, если видели соплеменников во главе отрядов победителей: карателей, собирателей налогов или принудителей к порядку.

Понятно, лучших из лучших на подобную участь не послали бы, но Дракону этого и не требовалось. Худшие из худших оказывались гораздо сговорчивее. Им, не обласканным почестями и славой, а порой и часто обиженным на соплеменников, новая служба давалась куда легче. У них отсутствовали связи в сердце, которые стоило бы рвать. Идеальные наемники, разве только неумелые – впрочем, в драконьей армии имелись великолепные учителя. Уже через месяц любой хиляк, ни разу не бравший меч в руки, станет воином, с которым вряд ли справится ветеран, прошедший несколько битв. Через год с ним уже не сравнится никто из соплеменников. И – уж в этом можно не сомневаться – этот новый воин будет предан и самому Дракону, и просто драконам – тем, кто станет ему друзьями.

Дракон считал способность своих подданных к искренней дружбе и безразличие их к инорасовости основными преимуществами. Если драконам не оказывали сопротивления, они не допускали жестокости и унижений в отношении побежденных. Теплокровные же имели склонность избирать изгоев в среде своих и травить слабых. К чужакам же они относились порой и вовсе враждебно. Холоднокровные могли сколь угодно соперничать меж собой, но представителей иных рас, доведись тем служить властелину, они радушно привечали, и всегда готовы были им помочь. Не имелось сомнения: людские воины очень скоро вольются в его армию, принесут клятву верности и предавать не захотят.

С магом обстояло хуже. Холоднокровным очень плохо давались заклинания. Зато сами они являлись магическими существами. Обессиленному чародею иной раз хватало просто постоять с ними рядом, чтобы прийти в норму (во время боя это оборачивалось дополнительными проблемами).

Так или иначе, мало ли людей перешли бы на сторону Дракона в обмен на власть и силу, которых не имели ранее?

И все же те люди, которых он увидел, заглянув в магическое зеркало, выглядели достойно. Мечник был воистину силен, лучник (вернее, лучница) меткой, разведчик передвигался абсолютно бесшумно. Умения целителя Дракон по праву оценил, когда одну из лошадей укусила гадюка. Маг же… казался невероятен, удивителен и странен. Никак не выходило понять, что и почему движет им. Отчего он шел в лапы к Дракону и именно в этой компании?

Дракон слышал, будто под конец войны цениться стали и самые слабые чародеи. Однако этот – могущественный, хитроумный, гордый – отчего-то удостаивался всеобщего презрения, иной раз заключавшегося не только во взглядах или словах, но и в тычках или даже побоях.

Маг терпел, и Дракон не понимал, почему. С тех пор, как он впервые взглянул, хорошо ли исполнили его волю – отряд аккурат вышел из столицы – и рассмотрел бредущего по дороге пешком чародея (остальные перемещались верхом), он больше не мог оторвать взора от поверхности магического зеркала. Он видел молодого – что само по себе редкость, ведь большинство магов входили в силу лишь к пятидесяти годам – не лишенного привлекательности мужчину. Дракона обычно не интересовали теплокровные твари. Будь то люди, эльфы, орки, гоблины, и Создатель ведает, кто еще наплодился в его мире – ему и в голову не пришло бы разделить с ними ложе. Этот же человек являлся исключением из всех правил, ранее казавшихся Дракону незыблемыми.

Для соплеменников маг, вероятно, мог считаться эталоном красоты, наделенный благородными, мужественными и вместе с тем мягкими чертами, изящной фигурой, почти не скрываемой черной хламидой мантии, и красивыми руками с длинными пальцами. Не имейся в отряде женщины, Дракон решил бы, будто мага недолюбливают именно из-за внешности, прекрасно понимая свою никчемность в деле привлечения внимания перспективных для размножения особей. Теплокровные в этом плане мало чем отличались от животных. Они, словно олени, устраивали дуэли за приглянувшуюся самку. Однако лучница, казалось, ненавидела мага сильнее всех мужчин вместе взятых.

Дракон скрипел зубами, видя тяжело опиравшегося на посох путника. Маг горбился и с трудом переставлял натруженные ноги – но лишь в те минуты, когда спутники вырывались вперед. Стоило же кому-нибудь из них придержать коня или остановиться, ожидая отстающего, маг тотчас выпрямлял спину, вскидывал голову и шел так, словно под ногами простиралась вовсе не пыльная дорога, а лежал зеркальный пол лучшего из замков – драконьего.

Навершием магического посоха служил крупный кристалл голубого топаза. Вечерами, когда все члены отряда садились вокруг костра и ужинали, а маг неизменно находил себе место в отдалении, довольствуясь напитком из фляги да горстью ягод, если те удавалось собрать по дороге, именно камень служил ему источником света.

Мага оставляли сторожить каждую ночь, расталкивая за три, а то и четыре часа до рассвета – в самое глухое и тяжелое время для людей, привычных к дневному образу жизни. Хорошо, если просто пинали мысом сапога, но могли и ударить или облить водой. Маг вставал и заступал на дежурство, ни разу даже не выказав неудовольствия. Единственное, что он позволял себе – кривую насмешливую улыбку, растягивающую левую сторону его рта. Усмешка выглядела жутковатой, однако Дракону нравилась.

И все же он являлся всего лишь человеком. Тело предало его после третьей недели пути. Одолевая подъем на вершину очередного холма, он оступился. Нога подвернулась, и маг упал, а затем и покатился вниз, каким-то чудом не выпуская посох из рук. Наверное, иди они по дороге, такого не произошло бы, однако разведчик решил провести отряд напрямик по холмам. Верховым и их коням то оказалось лишь в радость, а чародея никто спрашивать не стал.

У подножия произрастала рябиновая роща. Маг откатился к ней. Падение остановилось лишь когда он наткнулся на толстый ствол старого дерева, врезавшийся в спину в районе поясницы. Зеркало не передавало звуков, но человек наверняка вскрикнул. Дракон видел, как разжались его губы, до этого крепко стиснутые, тело выгнулось, закрытые веки дрогнули, но глаза маг так и не открыл. Дракон представлял, какими последствиями иной раз способны обернуться подобные травмы. Наверное, его лекари смогли бы излечить мага полностью, даже сломай он позвоночник, однако не лететь же спасать какого-то человечишку? Он ведь даже имени не знал! Не то чтобы Дракон беспокоился о том, как будет выглядеть со стороны, но он пока и сам не понял, насколько этот маг для него важен.

Чародей пролежал без сознания несколько часов, затем за ним вернулся мечник, закинул поперек седла и увез в лагерь. Целитель даже не проверил наличия увечий, никто не попытался напоить его или привести в чувства.

На рассвете маг очнулся сам, поднялся, сходил к ручью, а тщательно умывшись, получил увесистую оплеуху от разведчика и едва не упал в воду, не удержавшись на ногах. Дракон по-прежнему не слышал слов, но мог догадаться о том, что именно сказал воин. Больше отряд не задерживался, никто не оглядывался, и очень скоро верховые исчезли из виду. Маг продолжал путь в одиночестве и, похоже, искренне радовался этому.

Пару дней спустя Дракону окончательно надоело следить за отрядом. Он уже понял, что не примет никого, кроме безымянного, безмолвного мага. Люди шли в горы, к захватчику. Им предстояло жить окруженными представителями иной расы, отличавшимися от них теплотой кожи и сердец, особенностями зрения и слуха. Между драконами тоже случались разногласия. Порой их выясняли в поединках до крови или смерти, однако в походе или на незнакомой местности действовали сообща даже самые непримиримые враги.

Дракон напоследок взглянул на лагерь воинов и скривился. Из клубка чувств, обуявших его, удалось бы вычленить гнев, удивление и омерзение. Подобно змеям, сплетающимся в брачных танцах, его подданные охотно устраивали оргии. Нечто подобное пытались изобразить люди, разбившие лагерь на лесной поляне, но, силы небесные, как же отвратительно это выглядело!..

Лучница лежала на песке, широко раздвинув ноги. Меж ними расположился разведчик. Проворный, но слишком короткий кончик его языка вылизывал кружева возле щели, а палец водил меж ягодиц. Лучница открывала рот и наверняка громко стонала, если не выла в голос. Впервые Дракон радовался тому, что зеркало не передавало звук!

Видимо, ее голос надоел мечнику, и свой детородный отросток тот сунул в рот лучнице. Целитель же стоял на коленях, повернувшись к нему задом, и широко разводил бедра. Рука мечника лежала у него на пояснице. Похоже, целителю вполне хватало этого, ртом он присосался к груди лучницы и от удовольствия прикрыл глаза.

Дракон смотрел на оргию в исполнении людей и думал о том, что более противоестественного и отвратительного зрелища он не наблюдал уже очень давно. Те же эльфы, например, не были чужды любовным играм и часто уединялись втроем, вчетвером, впятером… Их слияние выглядело приятным для глаз, и точно ни один из участников близости не оставался обиженным. Они постоянно менялись ролями и не видели в любви – однополой ли, двуполой ли – ничего предосудительного. А вот люди словно дорвались до удовольствия, которого давно не могли себе позволить. Почему? Дракон практически уверился в том, что из-за мага. Он не сомневался: тот ни за какие блага не стал бы принимать участия в совместном сношении.

Подумав о чародее, Дракон с огромным облегчением оторвался от зрелища. Зеркало тотчас отыскало мага, идущего впотьмах и освещающего путь с помощью навершия посоха. Ночь разлилась над миром, однако остановиться на отдых тот решился, лишь добравшись до берега широкой реки.

Звезды глядели на него ясными, умытыми мордочками, луна только вставала из-за горизонта, купая в темной воде обгрызенный бок. Маг воткнул посох в землю. Жест узкой кисти, круг, начертанный указательным пальцем – и магическая завеса огородила часть берега и реки. Ни один хищник, лихой человек или даже дракон, случайно оказавшийся поблизости, не сумел бы разглядеть мага. Однако Дракон не являлся обычным драконом, а око его зеркала умело проникать через любое переплетение чар.

Легкое движение плеч – и мантия сползла с его тела подобно темной воде. Под ней маг оказался одет в обыкновенные узкие штаны и рубашку – по людской моде, пусть и тонкотканные, наверняка более дорогие, чем облачение остальных воинов даже вместе с оружием. Дракон разочаровано вздохнул: он было надеялся полюбоваться на обнаженное тело. Впрочем, зрелище и так оказалось довольно приятным.

В вороте, распахнутом до середины груди, виднелась часть татуировки. Не увидев ее полностью, Дракон вряд ли мог бы составить представление о сути магической силы, подвластной его человеку, но, по всей видимости, он оказался весьма непрост. Знаки на телах чародеев невозможно нанести огнем или оружием, появлялись они лишь самостоятельно, знаменуя очередную ступень постигнутого могущества. Пожалуй, раньше, узрев подобное, Дракон неминуемо насторожился бы – к нему шел не неуч, обладающий зачатками силы, не ученик мага, не неудачник, а мастер, наверняка, преследующий некую свою цель, – однако сейчас ему стало не до этого.

Чародей не походил на груду мышц, оплывшую жиром, в которую обещал превратиться мечник через несколько лет. Не казался он и жердью, как целитель, или неприятно-текучим, незапоминающимся, словно разведчик. Разве лишь с лучницей он мог сравниться – тонкостью в поясе. Наслаждаясь зрелищем, заново изучая своего человека, Дракон сожалел, что тот носит мантию. На такие ноги – стройные, длинные, сильные – он хотел бы смотреть постоянно. С другой стороны, их не видит всякий встречный, и это очень хорошо. Дракон терпеть не мог делиться даже в малом. Он возьмет свое, причем очень скоро: не далее как к завтрашнему вечеру маг настигнет отряд и войдет в драконье королевство, раскинувшееся у отрогов величественных Льдистых гор.

В следующую минуту маг словно услышал его мысли и решил удовлетворить любопытство, а возможно, и показать себя. Рубашка полетела на траву. Широкие покатые плечи, красивый торс, темные соски и… распростершая крылья птица в полукружье рогатого месяца, обращенного ввысь, на татуировке. Владыка иллюзий, да еще и ловец душ – весьма страшное сочетание. Древние писали о чародеях, способных создавать видимость целых армий. Возможно, его человека столь ненавидели из-за неумения сотворить чего-либо подобное? Возможно, он ошибся в заклинании, и именно из-за него люди потерпели поражение в одной из решающих битв?.. Дракон решил непременно спросить при первой встрече, но тотчас забыл об этом, поскольку на траву легли и штаны.

Дракон судорожно сглотнул. До полного совершенства его человеку не хватало глянцевого металлического цвета кожи и маленьких золотых или серебряных чешуек, покрывших тело в наиболее нежных и интимных местах. Однако и открытость, беззащитность, нежнокожесть заводили даже сильнее, чем удалось бы себе представить. Дракон не отказался бы увидеть подвижный хвост, начинающийся у поясницы. Им было бы весьма интересно играть, а потом, вдоволь натешившись и положив человека на живот, убирать в сторону, разглядывая аккуратные красивые ягодицы, словно бы только и ждущие ласки или легкого шлепка. Будь у его великолепного мага крылья, Дракон проводил бы по ним кончиками когтей, слегка царапая и даря мало с чем сравнимое удовольствие. Однако… – как же говорится у людей? – от лучшего хорошего не ищут. Более подходящего спутника не получилось бы вообразить ни среди людей, ни в числе драконов, ни иных рас, сколько б тех ни было в мире. И скоро… очень скоро он будет принадлежать ему: безраздельно, вечно, полностью, со всей своей силой и теплой кровью. Дракон больше не сомневался: маг примет его. Не понадобятся пытки (Дракон и не подпустил бы к нему экзекутора), а уговоры… люди слишком плохо обходились с ним. Чародей оценит хорошее обращение, уважение и желания нового господина.

Тем временем тот вошел в воду по колено и наклонился, зачерпывая ее сложенными лодочкой ладонями. Дракон шумно выдохнул и низко рычаще зашипел. Невыносимо захотелось приникнуть сзади, обнять, пропустив руки подмышками, вонзить когти в грудь, вызвав стон боли, мешающейся с желанием. Пусть люди мнят подобное удовольствие извращенным, от этого они не менее падки на него, нежели драконы.

Чародей умылся, выверенными движениями обтер водой шею и плечи, словно красуясь. Взбирающаяся по небосводу луна искрилась в каплях воды на его коже. Некоторое время Дракону казалось, будто его маг исполнял некий ритуал или догадался о наблюдателе, почувствовал слежку и решил поиграть в соблазнение. Однако думал он так лишь до того момента, пока не вспомнил о людской теплокровности и, соответственно, неприятных ощущениях, которыми неминуемо и немилосердно награждала холодная вода реки, вбирающей сотни ручьев и потоков, несущихся вниз по склонам Льдистых гор. Их источниками являлись снеговые шапки и нетающие ледники – неудивительно, что магу требовалось время, чтобы привыкнуть.

Вот он выпрямился, вдохнул полной грудью и продолжил погружение. Когда вода достигла середины груди, тщательно выполоскал волосы, улыбнулся луне, поднял руку в ее направлении и ласково погладил воздух напротив серебристого бока, а затем смежил веки и откинулся на спину, ложась навзничь.

Вода мягко держала его в объятиях, а Дракон мечтал оказаться рядом и нести на руках. Нет-нет, он поспешил, отвергнув пытки. Он забыл о гордости и упрямстве, выказываемых его магом буквально на каждом шагу. Без демонстрации силы не обойтись, но экзекуцию Дракон проведет сам и вовсе не так, как с иными пленниками. Для начала он освободит мага от одежды, затем зафиксирует у стены…

Дракон застонал от представившегося на внутренней стороне век вида беспомощного, великолепного, обнаженного тела, находящегося в полной его власти. Можно будет подойти вплотную, провести по груди, царапая кожу и оставляя тонкие алые полосы, опустить руку вниз, на подтянутый живот, и дальше. Нет-нет, он не станет царапать своего мага там, но тому ведь неоткуда будет узнать об этом, а страх, особенно такого рода, воспламеняет кровь и подстегивает возбуждение.

Дракон решил, что ни в коем случае не будет насиловать своего мага в пыточной, но вот наиграться вдосталь себе позволит. Например, раня несильно, только лишь до выступления нескольких капель крови, затем слизывая их языком. Следует приучить мага к подобному роду ласкам и получению наслаждения от них. Люди, насколько удавалось судить по опыту общения с ними, были еще теми закостенелыми снобами и неохотно отступали от традиционного соития в сторону игр на грани боли.

Наплававшись, маг вышел на берег, взмахом ресниц зажег магический огонь, оделся, закутался в свою мантию, лег на бок, прижав колени к груди, и закрыл глаза. Вероятно, ему сделалось очень зябко. Дракон, который обычно не чувствовал холода (тот лишь мог замедлить его движения), с сочувствием взирал на напрягшиеся плечи и спину. Однако очень скоро жар магического пламени согрел, маг перестал дрожать, повернулся на спину, разбросав руки и ноги, задышал легко и свободно.

– Скоро… уже скоро, – сказал ему Дракон, поводя крылом и отворачиваясь от тотчас потемневшего зеркала. Стоило приготовиться к встрече.

Чародей догнал отряд после полудня следующего дня. Встретили его неласково. Мечник ударил наотмашь, сбив с ног, лучница добавила плетью, которой охаживала своего коня, временами проявлявшего норов. Маг вскочил, впервые выказав гнев. На кончиках пальцев заклубились миниатюрные тучи, меж ними принялись вспыхивать фиолетовые молнии. Однако в тот момент, когда он поднял руку, готовясь обрушить на обидчиков град разрядов, разведчик схватил его сзади, а целитель ударил в солнечное сплетение. Он умел бить. Маг тотчас обмяк и упал на колени, согнувшись и открывая рот, хватая воздух, словно выкинутая на берег рыба, не в состоянии нормально вздохнуть.

Его оставили в покое, позволив прийти в себя. Когда же он сумел подняться на ноги, продолжили путь в полной тишине.

К вечеру воины достигли врат, их впустили. Дракон заставил бы их стоять на главной площади в окружении своих подданных – многих инорасцев подобное нервировало, один эльф недавно даже впал в истерику после трехчасовой пытки неизвестностью – но он уже принял решение. К тому же на площади находился его маг. Мучить его означало терзаться самому.

Дракон вышел к людям в полном блеске своего величия. Внешне он чем-то походил на теплокровных. У него имелась одна голова, две руки и две ноги. Еще – могучие крылья, покрытые серебряным оперением. Сзади по плитам бил подвижный длинный хвост, при желании из него выдвигался острый шип. По остроте с ним не сравнилось бы ни одно копье, не говоря уж о мечах, которые люди делали отвратительно. Драконы уже скоро пять тысячелетий научились избавлять железо от бросовых примесей и привносить полезные, от которых клинки не тупились столетиями, людям же до сих пор постоянно приходилось точить и чистить оружие от ржавчины. Его кожа даже близко не напоминала человеческую. Казалось,вся она – текучий гематит или ртуть. Мелкие платиновые чешуйки хранили виски и шею. Остальное покрывало белоснежное одеяние, только не из ткани, а из очень тонких и маленьких стальных пластин, начищенных до блеска. Кольчужные рукава открывали лишь острые когти на руках и треугольные мысы сапог из сапфировой кожи ледяного змея – самого опасного хищника в принадлежавших Дракону Льдистых горах. Чертами лица он походил на человека, вернее, то безупречное совершенство, которое воплощали люди в статуях и прочих произведениях своего искусства. А вот глаза никто и никогда не посмел бы сравнить с теми, что принадлежали теплокровным. Их форма скорее приближалась к ромбу, чем к овалу. Изумрудная радужка заливала все пространство, а узкий вертикальный зрачок был белым.

Люди стояли молча и спокойно. Дракон глянул на капитана личной гвардии, и этого оказалось достаточно. Тот понял безмолвный приказ, выхватил меч и с одного удара отсек мечнику голову. Та покатилась по плитам площади, смешно подпрыгивая и хлопая медленно стекленеющими глазами. Маг вздрогнул. Лучница не успела даже испугаться: дракон-страж ударил ее длинным загнутым кинжалом в живот. Целителю перерезали горло. Разведчик единственный успел дернуться, но точно не сумел бы ничего предпринять. Стоящий рядом страж свернул ему шею.

Маг вздрагивал после каждой смерти, постигшей его спутников, стискивал челюсти, сжимал посох до побелевших костяшек пальцев и молчал. Вероятно, он действительно чувствовал их краткую боль и ждал собственной участи, однако удара так и не последовало. Дракон сошел к нему и протянул руку. Бесконечно долгое мгновение маг смотрел на его ладонь, потом глаза у него закатились. Дракон успел подхватить обмякшее тело. Ему бы задуматься: обычно чародеи на ровном месте в обмороки не падали. Как-то не верилось в настолько тонкую организацию того, кто владел великой мощью. Дракону послать бы за лекарем, хотя бы глянуть на амулет, который носил на запястье правой руки. Тот непременно показал бы сильнейшее магическое истощение. Тогда Дракон непременно заподозрил бы неладное. Однако ничего подобного он не сделал, а только удобнее подхватил на руки своего человека и понес в личные покои.

Обнаженный и бледнокожий маг на черных, отливающих металлическим блеском простынях смотрелся донельзя уместно. Волосы крупными волнами разметались по подушке. Грудь часто вздымалась. Дракон являлся существом магическим, и маг, в каком бы он состоянии ни пребывал, чувствовал это. Сердце, казалось, стремилось разломать грудную клетку и выпорхнуть на волю маленьким золотым дракончиком.

Дракон осторожно погладил висок, проследил остриями когтей линию подбородка. Маг вздрогнул и открыл глаза.

Это было лучше, чем ливень из драгоценных камней, горы злата и пустыни серебра. Взор мага сиял, словно тысячи самоцветов. Он был человеческим, но вместе с тем и абсолютно иным.

– Назови себя, – потребовал Дракон.

– Ширак Махео.

Дракон еще успел подумать о том, что имя его мага созвучно произнесению заклятия, но потом он коснулся острым когтем бледных красивых губ, надавил, и те окрасились кровью. Дракон склонился к лицу мага, тронул языком, слизывая алую соленую влагу, по вкусу подобную металлу, и все загадки и возможные опасности показались ему окончательно неважными.

Конечно же, маг боялся. Возможно, он не пренебрегал мужеской любовью, но точно никогда даже не думал иметь дело с драконом. Поначалу невольная дрожь пробегала по его телу, и снова сотрясал озноб. Однако маг не пытался сопротивляться или просить оставить его в покое. Ни то, ни другое не возымело бы действия, а вот Дракона побудило бы к грубости, насилию и проявлению неуважения.

Маг оказался умен. Более того, он смирился – Дракон больше не сомневался в этом. Когда же человек прикрыл глаза, запрокинул голову и открыл горло, полностью отдавая себя и принимая уготованную участь, Дракон понял, что окончательно лишился разума.

Он лег на мага сверху, придавив к ложу, и впился зубами в подставленную шею – несильно, но чувствительно. Может, он и являлся хладнокровным, но его слюна имела свойство воспламенять и возбуждать. Дракон надавливал на прокусанную кожу, слизывал кровь и шипел от удовольствия, маг же не только согрелся, но и задышал тяжелее, томно потягиваясь под ним, стараясь найти более удобное положение, разводя ноги. Его тихий протяжный стон стал для Дракона завершающим аккордом. Он рыкнул и выплеснулся прямо магу на живот.

Удивительно! Он с ранней юности не допускал подобной оплошности. Вероятно, будь он теплокровным, ощутил бы сильнейшее разочарование, но у рептилий, как известно, два члена.

Маг задержал дыхание при виде того, как слегка опавшее естество Дракона исчезло в паховой складке и сразу за ним показалось другое, налитое темной кровью с тяжелой сиреневой подрагивающей головкой.

– Хорошо… – прошептал маг. – На этот вечер я признаю свое поражение. Делай, что угодно, я в твоей власти.

Дракон принял эти слова, снисходительно улыбаясь.

– И на эту ночь, и на все следующие, дни, вечера и утра. Ты знаешь, что такое влечение дракона, мой восхитительный маг.

– Я читал… – проронил тот, и Дракон разразился громоподобным заливистым хохотом.

– Представляю, чего понаписано в этих ваших людских книжонках, – сказал он, отсмеявшись, и маг отвел взгляд, но тотчас посмотрел прямо и с вызовом, только скулы окрасились более розовым цветом. Пожалуй, это выглядело очаровательно. Вызов же заставил Дракона шумно втянуть в легкие воздух и снова пригвоздить мага к кровати.

На этот раз ложиться сверху он не стал, приказал поднять руки и свести запястья над головой. Маг судорожно вздохнул и покорился. Дракон зафиксировал их одной рукой, а когтями другой принялся водить по груди мага, описывая окружности и треугольники, рисуя звезды и магические символы, припадая губами к легким порезам, слизывая кровь и обильно покрывая ранки слюной.

Очень скоро маг окончательно забылся, тихо вскрикивая, запрокидывая голову и вздымая бедра. Зрелище казалось Дракону восхитительным. Дабы не допустить недавней оплошности, он решил более не медлить, потянулся к витому шелковому шнуру, связал запястья мага, сел между раздвинутых ног и приподнял их под коленями.

Маг ахнул. Дракон так и не понял, чего больше присутствовало в этом полустоне-полувскрике: удивления, страха или жажды. Он принялся водить языком – длинным, острым, подвижным – по коже, доводя до пика удовольствия. Когда Дракон, наконец, позволил себе познать своего мага полностью, тот точно не испытал ни страха, ни боли, ни недоверия.

Утро наступило странно быстро. Дракон разлепил сонные веки. Рядом лежал человек и смотрел на него пристально, задумчиво и немного печально.

– У вас существует поверие, – тихо и немного хрипло произнес маг. Кажется, вчера он сорвал голос на пике наслаждения.

– О том, что не стоит засыпать вместе с тем, кому не доверяешь? – хмыкнул Дракон.

– Этим вы вверяете себя в чужие руки, – сказал маг.

– Сказки бабки-змеюшки, – бросил Дракон пренебрежительно, но в глубине души что-то неприятно заворочалось, а по позвоночнику пробежал холодок.

– Назовись! – неожиданно голос мага набрал силу и зазвенел, а затем и загрохотал в ушах шумом водопада: несколькими полноводными потоками, срывающимися в бездну с умопомрачительной высоты.

Произносить имя точно не стоило.

Чужой воле оказалось невозможно противиться.

Дракон назвал свое истинное имя.

– Шидакра махио тор-р-р… – пропел маг невероятно красивым глубоким бархатным голосом, и это было последним, что запомнил Дракон.

***

– Привет тебе, Тарелль! – мечник вышел из леса и поклонился с трудом бредущему магу. Тот тяжело опирался на посох и выглядел более худым и гораздо бледнее, чем обычно. – Надо было тебя встречать в подлеске возле ворот драконьего логова, – проговорил он, глядя с досадой.

– Города, – поправил его маг и язвительно и вместе с тем весело фыркнул: – О… конечно, Дюран! Лучше уж на главной площади перед дворцом, на виду у драконов! – и добавил: – Чтобы наверняка.

– Зато мы отбили бы тебя, если б план подкачал, а колдунство развеялось раньше времени, – сказал разведчик Крег, незаметно появлявшийся на пути. Вначале знакомства Тарелль полагал, будто тот использует магию или какой-нибудь артефакт, подкрадываясь незаметно, но, как оказалось, отводил глаза окружающим Крег с помощью одной лишь ловкости и врожденного очень сильного наития.

– Колдунство?! У меня сильнейшее волшебство! Оно не может развеяться, пока я не позволю! – уязвленно воскликнул Тарелль. – К тому ж, поверь, в случае, если бы меня раскрыли, если бы не убили моих спутников, если бы тела не сбросили в яму сразу же, если бы кто-либо увидел, что они превратились в коряги, если бы Дракон приказал… – дыхание закончилось, судорожно вздохнув, он откашлялся и все же договорил: – Никто из вас мне уже не помог бы.

– Плохо пришлось? – целитель Лиерт встал рядом с мечником Дюраном. – Выглядишь так, словно не спал месяц, а не ел полгода.

– Стер пятку в кровь, – попытался отшутиться Тарелль, но поморщился, вздохнул, поискал взглядом хоть пенек, хоть поваленное дерево, хоть что-нибудь, способное принять вес его тела, стиснул зубы и сильнее оперся на посох. – А где Кира?

– Стесняется, – усмехнулся Дюран. – Она увидала, как вела себя одна из иллюзий, которая изображала ее саму… сказать тебе по правде…

– Не нужно, – проронил Тарелль. – Как будто я не понимаю. Однако иллюзии все время, что материальны, ходят и говорят, пьют мага, их вызвавшего. Вот таким вот… образом и пьют: через побои, словесные издевки, унижения. Очень хорошо, что вы не отправились по моим следам, насмотрелись бы многого. Иллюзии… – он поискал более подходящее сравнение, но не нашел, – как дети, которые не получают достаточной теплоты: пытаются утворить нечто неприятное, дабы вызвать уже любые эмоции у родителей.

– Тяжелое детство, деревянные игрушки? – поинтересовался, прищурившись, Дюран. – Сколь многого мы, оказывается, не знали о нашем маге, – и расхохотался.

– Сам пошутил, сам же и посмеялся, – проворчал Тарелль и добавил: – Зато я вызвал сочувствие врага или, скорее, его уверенность в возможности заполучить слугу-мага.