Текст книги "Грязнокровка (СИ)"
Автор книги: sihaya
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Шел первый месяц зимы, и, как это было типично для Шотландии, давно уже снег белым ковром укутал все вокруг до самого горизонта, скрывая от взгляда покореженные камни стен, выжженную и оплавленную местами землю. Только белое искрящееся бесконечное кружево, на фоне которого чернели скелеты деревьев Запретного леса и остов замка. Хотя Гермиона была уверена, что там, в темной далекой чаще, снега нет: он просто не сумел бы пробиться через переплетенные ветви, сросшиеся кроны и коконы паучьих гнезд. Оседал поверху и, должно быть, лишал остатков света. Там было почти тепло.
Гермиона многое бы отдала, чтобы оказаться сейчас в чаще, наедине с акромантулами, кентаврами, единорогами и оборотнями. Всеми теми тварями, какими кишел Запретный лес. Она бы хотела стать одной из них, безымянной и забытой.
Гермиона поежилась, чувствуя озноб, но не сделала даже попытки закутаться сильнее. Это было бесполезно, а холод давал иллюзию, что когда-нибудь наступит весна и все будет хорошо. Снег падал медленно, укрывая капюшон ее мантии, невесомо оседая на ресницах, тут же тая и стекая вместо слез по щекам. Там же и замерзая. Инеем покрывались даже кончики волос, на которые попадало дыхание.
Наконец, закончив себя истязать или попросту устав от этой белой бесконечности, или просто очнувшись, Гермиона наклонилась и смахнула с мраморной серой плиты пушистые хлопья снега. Пальцы кольнуло холодом, но она даже не поморщилась. Молча разрыла у основания памятника снег и, сделав углубление, положила туда маленький букетик вероники, взятой тут же, в остатках теплиц. Какое-то время Гермиона так и стояла, наклонившись, смотря на темные буквы на надгробии. Не удержавшись, она прикоснулась к ним, провела кончиками пальцев и, вздохнув, выпрямилась, чтобы снова перевести взгляд на Запретный лес. Куда угодно, лишь бы не видеть развалин Хогвартса.
В опустившейся тишине скрипучие шаги за спиной разносились на все кладбище. Гермиона чуть наклонила голову, бросая взгляд через плечо. Хотя она прекрасно знала, кто идет. Долохов и не скрывался, в общем-то, намеренно шумя побольше, чтобы дать ей время спрятать все эмоции. Время найти силы для вежливой улыбки.
Долохов остановился прямо у нее за спиной, довлея аурой силы и власти. Гермиона неслышно выдохнула, на мгновение прикрыла глаза. И снова, в последний раз, посмотрела на могильную плиту. Голубые цветы медленно покрывались снегом.
– Пора, – хриплый голос заставил Гермиону вздрогнуть. Пусть она и ждала этого, но все равно не сдержалась.
На плечо опустилась чужая рука, не оставляя выбора. Гермиона кивнула. И медленно развернулась, так ничего и не сказав. Впрочем, от нее ответа не ждали. Она посмотрела прямо в лицо Долохову, чуть запрокидывая для этого голову, отчего снежинки радостно стали падать на ее сухие потрескавшиеся губы.
Во взгляде Гермионы не было ни одной эмоции, все они были надежно спрятаны внутри ее души. С тех пор, как победил Темный Лорд, она не могла себе позволить такую роскошь, как чувства. Этому она научилась сразу, еще в самый первый день, когда тело едва справилось с болью от Круциатуса, а Беллатрикс уже терзала ее руку кинжалом. Тот точно был заговорен на шрамы, потому что следы так и не исчезли.
Гермиона приспособилась и к этому. В новом мире просто не осталось других вариантов для таких, как она. А вместе с ней привыкало и выживало все магического сообщество. Оно лежало у ног одного человека, которому нужна была только власть, и который эту власть получил.
Впрочем, Гермиона знала, что кто-то еще сопротивляется. Орден Феникса боролся, создавая Подполье в этом идеальном обществе чистокровных. А она стала знаменем победителей, их пойманным сниджетом, на жизнь которого наплевать.
Долохов качнул головой, смотря на нее с легким брезгливым интересом. Словно дивясь, что она жива и подчиняется. Гермиона не могла понять, как он может все еще быть верным тому, кто, как кость, бросил ему грязнокровку. Но не спрашивала. Себя она уж точно наградой не считала, а за что наказали их обоих друг другом, знать не желала. Хватало того, что уже случилось.
– Нам пора, – повторил Долохов. Гермиона ни слова не говоря кивнула и первой направилась в сторону площадки для аппарации. За её спиной под тяжелыми шагами Долохова заскрипел снег.
Гермиона дождалась, когда он прижмет ее к себе, и прикрыла глаза, чувствуя, как сжимает со всех сторон поток аппарации.
*
Гермионе не надо было поднимать голову, чтобы знать, что взгляд Снейпа не отрывается от ее сложенных на коленях рук. Она сидела позади Долохова, перед своим бывшим профессором. И можно было подумать, что по статусу она даже ближе к Лорду, чем Снейп. Иногда на такие собрания допускались журналисты, и те спешили запечатлеть ее, спокойно взирающую на самого страшного мага столетия.
Гермиона не знала, что делает тут. Почему еще жива, хотя Беллатрикс мечтала о ее смерти: та сидела напротив и неизменно предлагала кого-то запытать. А Гермиону даже ползавшая рядом Нагини не пугала больше: ни холодное прикосновение темной чешуи, ни находившаяся слишком близко разинутая пасть с клыками, ни угрожающее шипение едва ли не над ухом. Она просто смотрела либо в стол, либо, если того требовали обстоятельства, на Волдеморта. И молчала.
Или говорила, если ее спрашивали.
И старательно делала вид, что ее тут нет.
Пожиратели отвечали тем же: не замечали, за исключением внимания Снейпа к ее рукам. Или его взгляд просто привлекало массивное, абсурдное на ее пальцах кольцо? Перстень супруга, надетый, казалось, в прошлой жизни.
Под взглядом Снейпа было неуютно. Он словно укорял, что Гермиона, в отличие от других, выжила. Словно то, что ее оставили в поместье Малфоев, было лучшей участью. Она завидовала тем, кто лежал в могилах, старым белым костям, которым уже все равно, что творится в мире живых.
Она чувствовала себя такой же мертвой, но старательно изображала живую. На одной ее руке было вычерчен статус ее крови, на второй – Темная метка. Никому и дела не было, что ее заставили. Ее фотографии часто появлялись в газетах с очередной статьей, как хорошо живется правильно поступающим магглорожденным.
Гермиона расправила складку на юбке, провела пальцами по дорогому атласу, повторяя рисунок на ткани. Она была куклой, которую одевали и выставляли перед всеми. В чьей лояльности не сомневались, обеспечив ее браком и меткой. Гермиона стала той, кого ненавидели почти все в стране, считая предательницей. Для большинства она продала друзей за свое собственное благополучие. И никого не волновало, что ни на одной из фотографий она не улыбалась.
– Антонин, а что скажет твоя жена? – Гермиона просто подняла голову, как и много раз до этого. И без трепета и страха посмотрела на Темного Лорда. Ничего хуже с ней уже просто не могло случиться. – Наша дорогая Гермиона, как ты думаешь, чем можно сломить сопротивление Ордена?
Гермиона опустила взгляд, рассматривая древесные прожилки на столе. С другой стороны комнаты послышались сухие смешки. И лишь когда они стихли, после непродолжительного молчания тихо проговорила:
– Лишите их поддержки магглорожденных.
От нее никто не требовал называть Волдеморта милордом. Все и так знали, что она лишь собственность, которую времени от времени спрашивают, чтобы потешить самолюбие. И если бы она промолчала – ей бы устроили сеанс легилименции, лишь чтобы просто убедиться, что она ничего не скрывает. Но вот только никто больше не будет ее пытать. И никого она не спровоцирует до такой степени, чтобы ее убили.
Но, даже если она умрет, Гермиона была уверена, Темная сторона обставит все так, будто ее убил Орден Феникса.
– И как же мне это сделать? – насмешливо продолжал Лорд.
Гермиона снова подняла на него спокойный равнодушный взгляд. Это не было проверкой или чем-то большим, чем развлечение. Так Волдеморт показывал, что даже грязнокровка может быть разумнее чистокровных. Его чистокровных. И его грязнокровка.
– Нужно внушить, что в их горестях виноват Орден Феникса. Что только силы Подполья отделяют их от счастливого будущего.
Она замолчала и снова опустила взгляд на собственные руки. Они казались неестественно бледными. И настолько же холодными. Гермионе отчаянно хотелось, чтобы они принадлежали кому-то другому.
До нее долетел чей-то смешок, но больше ответов от нее не требовалось. Теперь осталось ждать только, когда закончится этот фарс с собранием и ее отпустят в то место, которое теперь служило ей домом. Когда она вернется в темные пустые комнаты особняка в Лондоне, в котором она была заперта основное время. На самом деле Гермиона бы с удовольствием оставалась там почаще. В одиночестве и тишине.
Можно было только ждать, никак не реагируя на внимательный, пронзительный взгляд Снейпа. Быть равнодушной ко всему. Это у Гермионы получалось лучше всего. Даже Нарциссе, сидящей чуть наискосок, не удавалось так сохранять лицо. Но виной тому был лишь вечный страх за сына и мужа. На нее Гермионе хотелось смотреть меньше всего.
Нарциссе хотя бы было, что терять.
Гермиона была четвертой ведьмой среди них и самой молодой среди Пожирателей, не считая Малфоя. Алекто Кэрроу была жестокой сверх меры и, на счастье Гермионы, сидела дальше всех; Беллатрикс – обезумела в Азкабане. И в такую компанию Гермиона идеально вписывалась…
То, что собрание окончилось, Гермиона поняла, только почувствовав на плече руку мужа. Долохов не любил говорить, она не хотела. И этот жест лучше всяких слов указывал, что пора уходить.
Она поднялась, склонилась перед Темным Лордом в поклоне. И после, взяв Долохова под руку, направилась к выходу из особняка. К полянке за воротами, откуда можно было аппарировать прочь.
Взгляд Снейпа буравил ей спину, лип неприятно к телу. Гермиона хотела бы обернуться. Подойти к нему и спросить о причинах. Ведь она не единственная: он тоже был предателем. И в отличие от нее – Дамблдора Снейп убивал по своей инициативе, а не под Империусом. Так почему надо было ненавидеть и презирать только ее?
Но, даже если бы она посмела, рука Долохова надежно удерживала от любых глупостей. Собрание было закончено, по крайней мере та часть, на которой ей разрешалось присутствовать.
Уже выходя из зала, она услышала тихий, почти издевательский голос Лорда:
– Надеюсь, в следующий раз, Антонин, я смогу поздравить вас с наследником.
Гермиона вздрогнула, замирая на месте. Она обернулась, смотря на всех собравшихся сразу, не заостряя ни на ком внимания. Мертвецы, которые так же, как и она, играли роли живых. Правда, из рук вон плохо.
Пир во время чумы.
– Да, мой лорд, – тихий голос Долохова вывел ее из размышлений. Она кивнула, то ли соглашаясь, то ли просто прощаясь. И наконец-то переступила порог. Теплая рука Долохова перекочевала на ее талию, подталкивая вперед.
*
Она ощущала рядом тепло его тела. Даже уйди Антонин в другую комнату, ничего бы не изменилось. Гермиона никогда не рассматривала его тело, хотя знала, что на нем достаточно шрамов. На ней их почти не было, но один каждый день напоминал о самом важном. О статусе ее крови. О том, что у нее нет права выбора и никогда не будет.
Они не целуются. Это лишняя трата минут. Проще закрыть глаза и сосредоточиться на прикосновениях. Властных, как и любое его действие. Иногда Гермиона думала, что Антонин помешан на контроле и она – его отдушина. Собственность, о которой он заботится в силу привычки. Но все равно не понимала.
Иногда он ласкал ее, как святыню. Иногда брал, как самую дешевую шлюху. Но чаще он просто притягивал ее ближе, мял недолго грудь, лаская большими пальцами горошины сосков. Убеждался, что между ног влажно. И, приставив член, одним слитным, мучительно медленным толчком входил. Она не получала от этого особого удовольствия, даже не кончала. Но это было приятней, чем когда ее просто брали в порыве ярости или злости, или Мерлин знает чего еще у первой попавшейся стены. Просто избавляясь от негативных эмоций. Такое случалось редко, и после Антонин проявлял трогательную заботу, убеждаясь, что никак ей не навредил. Хотя даже насилием это было трудно назвать. Скорее жесткий секс. И Гермиона могла признаться, что, в общем-то, ей это даже нравилось: быстро и без лишних прелюдий, к тому же потом к ней некоторое время не прикасались.
Сегодня был средний вариант. Ее ласкали, но не до исступления. Не стоило и сомневаться, что виной всему слова Лорда о ребенке. Долохов дал выпить ей какое-то зелье, словно заранее его приготовил и только ждал, когда Волдеморт наконец распорядится.
Гермиона прикрыла глаза, тяжело дыша и покусывая губы. Она многое могла сказать о Долохове. Что он был убийцей, палачом. Просто жестоким человеком, который оберегал – стерег – ее как зеницу ока. Он старался не причинять ей лишней боли, и уж тем более намеренно мучить. Его действия почти всегда были подчинены строгой логике.
Она чувствовала касания его члена, почти случайные, невесомые. И шершавые мозолистые пальцы на своей груди. Оставалось только гадать, где Долохов заработал мозоли.
От укуса в основание шеи по телу Гермионы пробежала дрожь. Она глухо застонала, почувствовав, как вторгаются пальцы между половых губ. И расставила ноги шире, позволяя Антонину все. Она никогда ему и не запрещала. Не строила недотрогу или оскорбленную невинность. И, наверное, это ему даже нравилось.
Пальцы, почти дразня, скользнули дальше, проникая в лоно и убеждаясь, что она действительно возбуждена до нужной степени. Эта логичность даже в постели доводила Гермиону до исступления.
Когда пальцы заменила головка члена, Гермиона издала еще один стон. Это было почти больно. И заставляло выгибаться. Она чувствовала каждый его сантиметр, проникающий внутрь, пока они не соприкоснулись бедрами и она не ощутила, как щекочуще скользнули по коже его яйца.
Он так же медленно подался назад, словно примериваясь. И тут же последовал резкий, сильный и, главное, быстрый толчок, от которого по позвоночнику Гермионы прокатился жар и внутри все сжалось. Наградой ей был судорожный вздох. Она знала, что Антонин сам прикрывает веки, то ли представляя кого-то вместо нее, то ли просто сдерживаясь, чтобы не превратиться в то чудовище, которым был для Темного Лорда.
Он снова двинул бедрами, не жалея ни себя, ни ее. Гермиона таяла от этих толчков – то быстрых, больше похожих на удары, бьющие точно в цель, то медленных, тягучих, заставляющих выгибаться и скулить, прося больше. Сильнее.
Антонин закинул одну ее ногу себе на плечо, меняя угол и темп в очередной раз. Вторую удерживал согнутой и отведенной в сторону. Он не заботился о ее удовольствии, и можно было представить, что так же себя чувствовали жены рыцарей и баронетов, истинно верующие христианки, разделявшие ради долга, а не удовольствия, постель с мужчиной.
Вот толчки убыстрились, подводя почти ее к краю. Гермиона застонала, чувствуя, как стекает по голени пот. Была ли она бесстыдной? Эта мысль едва не заставила ее хихикнуть. Лишь в последний момент она успела закусить губу и практически всхлипнула. Пальцы Антонина сжались. Он сам издал странный звук, больше похожий на шипение – довольное шипение, – по инерции сделал еще несколько толчков, изливаясь в нее. И замер, тяжело дыша.
Гермиона лежала, прикрыв глаза, пытаясь восстановить дыхание. Это не было похожи на взрывы сверхновых. Просто приятная усталость, наполненность. И теплящееся где-то на задворках удовлетворение.
Потом Долохов вышел из нее, отодвинулся и исчез на несколько долгих секунд из поля зрения, чтобы после появиться с мокрым полотенцем в руках. Усмешку она так и не смогла скрыть, позволяя мужу себя вытереть. Должно быть, это всё-таки было бесстыдством. Позволять человеку, который не то чтобы не любил, но явно относился к ней немного свысока, касаться везде, где он захочет. И оправдываться тем, что он ее муж?
Гермиона отвернулась лишь когда он закончил. А Антонин накинул на нее простынь и лег с другой стороны, старательно не касаясь ее. Это не задевало, не обижало.
Она долго лежала без сна с открытыми глазами, пытаясь понять, как относиться к тому, что ей досталась роль матери. Испытывает ли она вообще что-нибудь?
Гермиона не знала.
*
– Ты беременна, – это не было вопросом. Гермиона не потрудилась даже кивнуть, только подняла на мгновение взгляд от книги. Антонин с непонятным выражением смотрел в ответ.
Трудно не быть беременной, если он сам дал ей зелье для стопроцентной уверенности, что это свершится.
Антонин хмыкнул и вошел наконец-то в гостиную. Гермиона не следила за ним, но точно знала, что он делает. Ощущала на каком-то физическом уровне. Как звери – природные катаклизмы.
– Темный Лорд выразил нежелание видеть тебя в таком состоянии на собраниях.
Гермиона с тихим, едва различимым вздохом закрыла книгу и подняла на мужа взгляд. Тот возвышался над ней, что было не так сложно, учитывая, что она сидела в кресле.
Чем бы ни руководствовался Волдеморт, но видеть ее он не желал. Чего нельзя было сказать о самом Антонине.
Гермиона кивнула, не желая ничего говорить. Просто не находя в этом смысла. Ситуацию понимали и она сама, и Антонин – от них ожидали очередного представления. Очередные фотографии, чтобы во всех газетах только и говорилось, какие игрушки они покупают, как оформляют детскую…
И как милостив к Гермионе Темный Лорд.
– Они выдвигают новый закон, – в голосе Антонина промелькнула насмешка. Гермиона наклонила голову на бок, пытаясь хотя бы капельку его понять. Если бы она могла…
Гермиона оборвала мысль, не давая себе представить, что было бы, если бы она не осталась в Малфой-мэноре. Все это было прошлым. В настоящем ей полагалось думать о цвете обоев в детской.
– Этот закон обязывает всех полукровных или магглорожденных ведьм и чистокровных или полукровных волшебников в возрасте от 17 до 50 лет, чьи фамилии не входят в список священных 28, вступить в брак. Ведьмам дадут выбирать из трех кандидатов, – Гермиона молчала, слушая Антонина. Тот изучающе рассматривал ее, ожидая хоть какой-то реакции. Потому что у нее самой выбора не было. Да и из кого ей было выбирать? Из чистокровных семейств, для которых она бы стала бы оскорблением?
– Пары будут подбирать на основе многих параметров…
– Не стоит… – голос все же дрогнул.
Гермиона отложила в сторону книгу, опуская взгляд. Поднялась на ноги, все равно чувствуя себя слишком беззащитной перед Долоховым. И, вздохнув, повторила:
– Не стоит.
Она поджала губы, заглядывая в глаза мужу. Тот молчал, оценивая, достаточно ли это эмоциональная реакция.
– От тебя ждут интервью.
Гермиона кивнула, на мгновение прикрывая глаза. Интервью. Конечно же. Не стоило забывать, что ее никогда не оставят в покое. А если она умрет, то все выставят так, что она станет мученицей. А виновным – Орден Феникса.
– Когда?
– Через неделю. Этот ребенок будет особенным.
Гермиона отвернулась, почти бездумно оглядывая гостиную, лишь бы не видеть в этот момент мужа. Но она никуда не могла деться от ощущения его взгляда; тот ощущался, словно прикосновения к коже, и от них становилось почему-то горько.
– Ясно, – наконец произнесла она.
– Я хочу, чтобы ты улыбалась в камеру. Грязнокровки должны видеть, что ты счастлива.
Гермиона резко обернулась, смотря прямо на Антонина. Новый закон… Конечно же. Ей стоило понять это раньше. Темный Лорд ничего не делает просто так. И уж точно он не упустит возможность показать ее – счастливую и беременную – публике. Возможность ее отказа даже не рассматривалась.
Она просто закрыла глаза, борясь с, казалось бы, давно забытыми чувствами. И уж точно она не ожидала, что уже на первом месяце станут шалить гормоны. Глаза жгло, сдавило легкие. Гермиона что есть силы сжимала зубы, – но не выдержала, когда ко лбу прижались холодные губы. Она всхлипнула, пряча лицо на груди Антонина. Что бы тот ни подумал, это было ей просто жизненно необходимо – почувствовать хоть чью-то поддержку. Даже если это только иллюзия.
– Я рад, что ты все поняла, – спокойно сказал Антонин. Гермиона цеплялась за его мантию, борясь со слезами. – Домовой эльф сейчас принесет Успокоительный отвар.
Гермиона чувствовала, как на плечи легли его руки. Она закусила до боли губу, понимая, что ей нельзя, нельзя волноваться, и хоть как-то попыталась взять себя в руки. Но уже спустя минуту ее заставили отстраниться, а к губам приставили ледяное горлышко бутылочки.
– Завтра тебя осмотрит колдомедик. На основе его заключения будет составлена диета и твой распорядок дня.
Антонин усадил ее обратно в кресло, присел на корточки рядом, заглядывая в глаза. И, лишь когда Гермиона перестала дрожать и с лица ушла предательская бледность, отпустил ее холодные руки.
– Не перенапрягайся.
Гермиона кивнула, показывая, что услышала полупросьбу-полуприказ. Прикрыла глаза, размеренно дыша. К удаляющимся шагам Антонина она старалась не прислушиваться.
Ее никогда не оставят в покое.
*
– Среди нас, друзья мои, в нашей семье нашелся предатель, – Гермиона поджала губы, даже не пытаясь понять, кто оказался настолько сумасшедшим, чтобы воспротивиться воле Темного Лорда. Неожиданное собрание, на котором она должна была присутствовать, несмотря на положение.
Одно радовало – в этот раз стул был удобным. И никто не обращал на нее внимания. Все собравшиеся так или иначе теперь имели жен, и кто-то из них даже тоже был в положении. Носители крови Священных двадцати восьми обязаны были породняться только с чистокровными.
– Благодаря ему Орден Феникса знал о каждом нашем шаге…
Она обвела взглядом сидящих за столом Пожирателей. Единственный, кто отсутствовал – Северус Снейп. В то, что он мог быть предателем, не особо верилось. Впрочем, не ей было судить. Все в последнее время было слишком странным. Не было акций устрашения. Разве что парочка протестов среди ведьм. И прошения от лица магглокровных волшебников, по которому их тоже включали в программу “Обновления крови”.
– Я хочу, чтобы вы все видели, что бывает с теми, кто решит меня предать.
Лорд махнул кому-то в том конце зала. И оттуда, из тени, выплыло чье-то изломанное тело. По мере его приближения Гермиона узнавала одежду, волосы, черты изуродованного лица.
И все-таки Снейп.
Ей не составило никакого труда понять, что за проклятье настигло бывшего теперь уже Пожирателя. Семейное, так горячо любимое Антонином. Единственное, чего не могла понять Гермиона – было это просто приказом Лорда или ее муж сводил какие-то свои счеты.
Она перевела взгляд на свои руки, уставилась на массивный перстень, отгоняя от себя дурноту. С другой стороны стола до нее донеслись звуки рвоты. Гермиона рискнула посмотреть туда.
Беллатрикс выворачивало.
Гермиона вздохнула, опять опуская взгляд. Кто бы мог подумать, что Белле будет невыносим аромат крови? А вот ведь, положение обязывает. После вступления в силу еще одного закона, по которому у каждого чистокровного рода должен был быть наследник, даже Беллатрикс пришлось смирить свою гордыню. И уступить.
Поэтому теперь Белла не участвовала в рейдах. И не только потому, что должна была беречь себя, но и потому, что не выносила запаха крови.
Самой Гермионе везло – тошноты не было, и единственное, что она была не в силах стерпеть – запах курятины или любой другой птицы, приготовленной домовиками. Но это не значило, что ей хотелось видеть изломанное тело Снейпа, в котором еще теплилась жизнь. Пусть даже жив он будет недолго.
– Авада Кедавра!
Гермиона прикрыла глаза, отказываясь видеть зеленую вспышку. С грохотом тело Снейпа упало на стол.
Она досчитала до десяти. И только тогда решилась посмотреть на него. И, словно назло, его лицо было повернуто в ее сторону, и черные глаза будто смотрели ей в душу. Гермиона инстинктивно отшатнулась, скрипнули ножки стула. Ее замутило.
Не от того, что под ним медленно растекалась лужа крови – видимо одна из сломанных костей сдвинулась и вспорола кожу, – и не от медного отвратительного запаха. Сколько его мучили перед смертью? За что? Только потому, что он поддерживал Орден Феникса?
– Вот что бывает с предателями.
Гермиона отвернулась, судорожно комкая в пальцах темную ткань платья. Кольцо до боли впилось в кожу. Это в достаточной мере отрезвляло.
И вдруг, совершенно неожиданно для себя, она почувствовала, как ладонь Антонина накрыла ее руку. Гермиона, не удержавшись, переплела их пальцы. И плевать, что подумают остальные. Она хотела уйти, чтобы не думать о Снейпе и не видеть его тела. Но это было невозможно, пока не разрешит Лорд. Даже выпитая заранее успокоительная настойка не помогала в должной мере оставаться спокойной.
Взгляд Антонина излучал уверенность и непоколебимость. Островок спокойствия в безумном мире.
Она скорее почувствовала, чем действительно увидела, что на них обоих смотрит Волдеморт.
– Свободны.
Услышав этот приказ, произнесенный странным тоном, словно Лорд чувствовал самодовольство при взгляде на Гермиону, она вздрогнула. Но заставила себя кивнуть и, опустив взгляд, поднялась. На талию привычно опустилась рука мужа.
Они вышли из зала, следом за ними – Лестрейнджи. Все в строгой очередности и официальности. Гермиона не оглядывалась.
Оказавшись на свежем воздухе, она едва не споткнулась. Закружилась голова, как это обычно бывало. И, если бы не Антонин – Гермиона бы точно упала. Но нет, они спокойно дошли до площадки аппарации и с тихим хлопком исчезли.
*
Гермиона смотрела на могилы друзей, понимая, что больше не придет. Ее ребенок скоро пойдет в Дурмстранг, вместе с другими родившимися в то же время детьми. Все наладилось, так или иначе.
Орден Феникса исчез, как и многие организации до этого – историю писали только победители. Гермиона смотрела на выцветшие имена на покрытом мхом камне.
Гарри Поттер.
Рональд Уизли.
Ее душа была там же, под тремя метрами земли. Под глиной и песком, вместе с их сгнившими останками и теми самыми старыми белыми костями, рядом с которыми она когда-то мечтала улечься – и заснуть.
Чуть в отдалении находилась еще одна могила, к которой Гермиона не знала, как относиться. Северус Снейп так и остался в ее глазах Пожирателем и убийцей, а не шпионом и жертвой. И, будь ее воля, его бы не похоронили тут. Но Лорд распорядился однозначно, то ли выказывая уважение, то ли просто желая от него избавиться. То время вообще мало отложилось в памяти Гермионы. Роды, собрания, новые законы.
Она прощалась с ними со всеми. И с Гарри, и с Роном, и со Снейпом, со всеми умершими при защите Хогвартса. Всеми теми, кого она знала и кого не знала. Она оставляла их, как и многое до этого, в своем прошлом. Там же, где остались ее родители.
В настоящем, наполненном заботами о сыне, различными интервью и походами по магазинам, не оставалось времени ни на что другое. Оно состояло из книг, темного особняка Антонина, детских проблем и радостей. Таких далеких от ее юности забот, что Гермиона даже начинала чувствовать себя живой.
Она наклонилась, кладя на могилу Поттера кустик вероники. И, развернувшись, двинулась к калитке, где ждал ее Антонин.
И сын.
