Текст книги "Последние дни Джона Эванса (СИ)"
Автор книги: Shkom
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
========== Дневник ==========
Запись первая.
Моё имя Джонатан Филипп Эванс, тридцать два года, Вудторп, юг Йорка, Великобритания. Никогда не вёл дневники до этого, но по совету докторов мне желательно завести журнал, где буду должен «делиться мыслями о проблеме и её симптомах». Первое и последнее, что хочу сказать здесь: я не умалишённый, со мной всё в порядке, я просто хочу нормально поспать.
Дневник Джонатана Эванса, 18 сентября 1925-го, запись вторая.
Уильям Бейкер – коллега доктора Джорджа – тоже настоял на подобном методе лечения. Теперь я обязан вести подобные записи и отсчитываться об их регулярности, а также всё время приписывать то, кому принадлежит этот дневник и какой сейчас день – они оба грешат на расстройство личности или поздние повреждения головного мозга. Допустим. Серьёзно, допустим – смысл было к ним обращаться, если я не буду следовать советам? Так что… Так что продолжу завтра выполнять требования всезнающих лекарей – уже вечер, за окном даже кебов не слышно. Дали бы какую-то пилюлю да всё, но нет…
Дневник Джонатана Эванса, 19 сентября 1925-го, запись третья.
Всё началось с кошмаров. Нет. Всё началось с моего увлечения опиумом. Тоже нет! Всё началось… Чёртова бумага!.. Я… Война… Всё началось с Великой Войны. Вернувшись с ранением в голову – осколки снаряда прошили череп – я переосмыслил своё отношение к войнам. Вначале я считал это своим счастливым шансом – возможность быть свободным от правил, от тихой жизни, мнений и предрассудков. Глупо будет врать самому себе и не признавать, что поначалу это было действительно так: я замечательно спал, у меня был зверский аппетит, моё либидо всё время находилось на высоком уровне – я жил ровно до той поры, пока мне чуть не довелось умереть. Там, в полевом госпитале, наблюдая за десятками тяжёлых ранений, за проказами, за гнойными язвами, открывающимися в свежих ранах, за жалкими попытками полевых врачей исправить то, что стало с лицами моих сограждан я понял, сколько ошибок сделал и сколько боли принёс другим – на моём счету было больше двадцати вражеских солдат, двадцать трупов и неизвестное количество калек, что всего-то год назад были обычными заграничными гостями. Вернувшись на территорию Англии, я избавился от своих боевых наград и тут же начал пропадать в пабах, как и многие мои сослуживцы со здравым разумом. У меня не было родственников, так что я…
Дневник Джона Эванса, 19 сентября 1925-го, запись четвёртая.
Снова приходил Уильям – сообщил, что он и Джордж будут заняты на севро-западе города из-за вспышки гриппа, так что проведывать меня будет некому. Ну и бес с ними – их технику лечения явно следовало назвать «экономией на лекарствах», а не «попытками выяснить, что со мной творится». Итак, как я писал, моим частым удовольствием стала выпивка – джин, виски, ром, бурбон – всё, что мог себе позволить в разные времена своей жизни, но, в основном, это был джин. Когда голова начала трещать слишком часто и продолжительно, я перешёл на опиум. Поначалу – в качестве успокоительного и лекарства от головной боли, но затем – и в альтернативу алкоголю.
В этих опиумных и алкогольных иллюзиях мне раз за разом виделись кошмары о том, что я, будучи каким-то юным солдатиком, умираю от своих же рук – того меня, что воевал в битве за Сомму, прозванный с боевыми товарищами «армией Китченера». Просыпался я в холодном поту от таких снов, но даже и предположить не мог, что они были лишь цветочками… Боже, как же хочется спать… И они ещё называют эту войну «Великой» – какая напыщенность.
Дневник Джона Эванса, 20 сентября, запись пятая.
Я не могу так! Чёртовы сны! Святая Дева Мария, я проспал всего два часа, но они длились целую вечность! Они ещё говорят, что я сбредил – я знаю, что я вижу! Я вижу его! Мой осколок в черепе, а не в глазу, мозгоправы продажные!
Боже… Нужно выпить.
За окном – час тридцать после полуночи. Темно… Очень темно. Половина бутылки уже кончилась, но, наверное, большинство я влил в себя залпом. Хотел дописать всё это утром – перед походом в полицейский участок, но что-то мне подсказывает, что лучше сделать это сейчас. «Звёздная пыль» – впервые услышав это название, я подумал, что за ним скрывается второсортный кокаин или какая-нибудь настойка лауданума – ей, как я слышал, баловалась зажиточная жена сквайра. Но нет – это было какое-то странное, до боли необычное вещество в виде бледно-жёлтого порошка, что было необходимо растворять в алкоголе. Предложенное мне Чарльзом Лонгом – мальчишкой из паба «Седьмое небо» – оно дарило настоящее забвение. Иногда у меня появлялось ощущение, что я отправлялся куда-то далеко-далеко с грязного стула и облёванной барной стойки к самим звёздам, наблюдал медленно текущие апокалиптические процессы, по итогу разрушавшие целые миры, беседовал со скрытыми за туманностями богами или их интеллектуальными проекциями. Неописуемое, почти нечеловеческое блаженство, в каком я пребывал месяцами – вечер за вечером, утро за утром – уже не мог заменить мне простой алкоголь. Эффект от этого лекарственного препарата действовал куда дольше, чем от опиума, а стоимость была почти такая же – дешевле бутылки джина, так что… Уже рассвело? Как так? Я же? Не спал ведь, верно? Нужно к следователю.
Дневник Джона Эванса, 21 сентября, запись пя… шестая.
Кошмар начался спустя два с половиной месяца – вместе со смертью Чарльза, о которой я только что давал показания. Рядовой вечер рядового осеннего денька, рядовые люди, рядовые напитки – всё самое обычное, не вызывающее никаких подозрений. Мальчишка, как и всегда, носился с кружками, увиливая от толстых пьяных туш мужиков, что отказались воевать по «морально-этическим» причинам, а потом, после того, как перед трибуналом катали сопли по полу, называли себя патриотами, выставляя свою антинемецкую пропаганду, как подвиг. «Однажды немец – всегда немец! Помни: каждый трудоустроенный немец – это безработный британец! Любой купленный немецкий товар – это не проданный британский товар!» – не знаю, как остальным, но мне от вида этих плакатов всегда блевать хотелось. «Каждый немецкий товар», – кто бы знал, что пройдёт всего четыре года, и этот немецкий товар вновь станет самым обыденным, верно? Лицемеры. Я был в плохом настроении тогда – у Лонга не было при себе лекарства, так что он просил подождать, а мои кулаки всё больше и больше чесались на то, чтобы набить одному усатому выскочке его «патриотическую» рожу и, заодно, заткнуть его рупор пафосных речей. Однако всё это было неважно, ведь через секунду я уви…
Не может быть! Снова он! Я не сплю! Я не спал! Я, Джонатан Филипп Эванс, 32 года, бывший военный, пишу этот текст – я не!.. Чёрт! Чёртова стена!
Дневник Джона Эванса, запись седьмая.
Я увидел его в тот день – странную фигуру, стоящую подле Чарльза. Очень костлявый, худой, как сама смерть, лысый старик, чья кожа настолько сильно обтягивала череп, что я мог различить даже контуры его зубов на щеках. О, он был очень высок – я не понимал, как человек с таким ростом смог зайти в паб, но не это меня пугало. Казалось бы, чего я – бывший солдат – могу найти пугающего в старике? Однако в тех глазах, в том тёмно-зелёном круге его зрачка и чёрном, клянусь, белке было что-то настолько животрепещущее, настолько нечеловечески сильное…
Я был полностью подвластен виски в тот вечер – да, но за всю свою жизнь я не видел яснее и отчётливее, чем в те секунды: он направил на мальчика свою руку с длинными, обломанными где-попало ногтями и открыл рот. Поначалу я не слышал абсолютно ничего – он просто стоял, словно статуя, словно фигура картины Эдварда Мунка, но во многие разы мрачнее, а потом начал раздаваться этот писк.
Подобно звону в ушах после выстрела из пушки или разрыва мины, он заполнил собой все остальные шумы. Вначале я подумал, что это всё из-за повышенного давления, но мои уши чётко различали источник и направления звука – прямо от той фигуры.
Он усиливался. В какой-то момент мне очень захотелось зажать уши, но, попытавшись, я осознал, что не могу двинуть и мышцей своего тела, пока он или оно смотрело прямо на меня. Бог – свидетель: я ощущал, как рвутся мои барабанные перепонки, как кровь льётся из ушных отверстий прямо мне в горло, как сводит дыхание и подкрадывается алкогольная тошнота, но я не мог пошевелится.
На моих глазах бедняга Чарльз Лонг побледнел и постарел ровно за один миг, его образ тянулся к той бледно-серой руке, словно резина, а потом – как только они соприкоснулись – он тут же превратился в обычного себя. Я даже не смог заметить, когда моё оцепенение прошло – я не испытывал такого страха за всю войну!.. Очнувшись, я увидел тело на полу. Коронер констатировал сердечный приступ.
Но, что главное – никто! Никто не видел этого человека! Сотни и сотни раз я описывал его снова и наново – нельзя было пропустить такого! Но нет!.. Они ещё называют себя полицией! Служителями государства! И вот теперь, когда я видел его ещё раз, когда он обвалил чёртову стену на ту бедную девушку, все просто столпились! Никакой паники, никакой…
Дневник Джона Эванса, запись восьмая.
Приехал коронер и следователь – я чуть было не получил за то, что посмел издеваться над чужой смертью. Они это серьёзно, да?! Чёртовы люди, чёртов город, чёртовы… Будь проклята эта чёртова пыль! Стоп. Точно!
Дневник Джонатана Эванса, двадцать третье сентября, запись девятая.
Никто ничего не знает о «Звёздной пыли». Как?! Как ни один уважающий себя пьяница не испробовал её?! А может… всё дело в том, что все они – мертвы? Так же, как и?.. Лучше не думать об этом.
Дневник Джона Эванса, запись десятая.
Снова пошёл к следователю. Добился того, что он обещал зайти ко мне через неделю и выслушать. Конечно нет – он смотрит на меня, как на умалишённого. Опиум не помогает – меня всё ещё клонит в сон, и я… Я вижу его там. Во сне. Он просто стоит, смотрит на меня свои зелёным ободом и тянет руку в тишине. Я чувствую, что приближаюсь к нему. Не чувствую самих ног, но каким-то образом!.. Как я устал. Но больше я боюсь, что он начнёт кричать. Нельзя спать. Нельзя.
Запись одиннадцатая.
Взял денег в долг, запасся продуктами и запер дверь. Он смог войти в паб, смог застать бедную девушку на улице, но ему не взять меня в моём же доме. За окном подозрительно тихо и темно. Сколько сейчас времени? Пытаюсь не спать. Начал говорить сам с собой. Вроде бы, помогает. За окном мелькают силуэты. Ха-ха-ха… Иногда, мне кажется, что я вижу очень маленькие, короткие сны – закрываю глаза, и этот старикашка тут же появлятся передо мной, в моей квартире, на моём чердаке, из коего я стараюсь не вылезать – прямо в метре от меня, немного согнувшись. Это сон. Это всего лишь сон. У меня не пропадает ощущение, что я знал этого человека… эту… фигуру. Ещё до паба. До кошмаров. Но где?..
Запись двенадцатая.
Мой третий день без сна – он тянет ко мне руку даже на моём чердаке… Может, это из-за того, что я увидел слишком многое? Тогда, когда взлетал в небеса, я дотянулся до чего-то запретного? Как Икар, ослушавшись отца, приблизился к солнцу на крыльях? Что я там видел? Чего не могут узреть ни монархи с их силой и властью, ни Её Величество Королева со своего дворца? Что?
13.
Война. Точно. В первый раз, когда он был рядом. Снаряд, попавший мне в череп, изрешетил мужчину, что бежал рядом со мной. Как его звали? Ирвин? Джек? Лайт?
Его лицо превратилось в кровавую кашу – я точно помню этот миг, а потом… Что-то врезалось мне в голову. Снаряд. Да… Я отлетел совсем недалеко, но заметил краем глаза… Эту руку, тянущуюся к… к нему? Или ко мне? Я видел это ровно секунду, ровно долю от неё или даже меньше. Стоило мне моргнуть, как костлявое предплечье, мелькающее передо мной, предстало мягкой женской рукой, гладящей меня по щеке – я был в госпитале. Но что?.. За что он так со мной?..
Я слышу, как он ломится в мою дверь. Он что-то кричит – не могу разобрать. Я стараюсь… Ха-ха… Стараюсь не слушать его. Кажется, ножницы помогли моим ушам. Ты меня не получишь. Святой Иисус, Святая Дева Мария, ты меня не получишь.
Моё имя… Джон. Джон Эванс. Мне… Тридцать два года. Я не сплю.
Из заключения следствия:
Джонатан Филипп Эванс совершил самоубийство, спрыгнув с чердака своего дома в Йорке, Великобритания. Также на теле Эванса обнаружены: порезы в районе ушей, следы хронического недосыпа, усталости, признаки алкогольной зависимости. Вскрытие также указало на необратимые процессы распада в верхнем мозге – причина не выяснена. Джордж Бейкер – лечащий врач потерпевшего, настаивает на смещении осколка снаряда, полученного в результате участия в Великой Войне.
Следователь Уолт Марксман, пришедший к умершему в обговорённое с ним время, утверждает, что слышал лишь несуразицу и брань в ответ на просьбы открыть дверь. Кроме того, он настаивает на том, что, выбив дверь, увидел чрезвычайно высокую худощавую фигуру, стоящую у окна к нему спиной. Улик или свидетелей тому найдено не было, а видения Марксмана списаны на систематические переработки и россказни покойного об этой фигуре. Уильям Бейкер – один из уважаемых докторов – подтвердил, что мистер Эванс, будучи ещё в трезвом состоянии ума, сам отказался от лечения, перестал посещать госпиталь и отдавать отчёты о своём недуге. Дело было переквалифицировано в самоубийство и закрыто. Мистер Уолт Марксман был отправлен в непродолжительный отпуск.
