Текст книги "Дракончик (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Дракончик был белым и очень маленьким. Если бы не полоски на крылышках и сияющие глаза – Койр бы его просто не заметил на белом снегу. На попытку приблизиться дракончик угрожающе распахнул одно крыло, и Койр только зашипел расстроено, глядя на то, как безжизненно лежало на земле второе. А еще малышу было явно больно, но он держался, стоя на подкашивающихся лапках и пытаясь защититься. Под настороженным взглядом его золотистых глаз Койр снял перевязь, отложил в сторону нож и лук со стрелами и подошел к дракончику. Опустился в снег, медленно протянул руки и невесомо погладил между трогательных ушек. Дракончик потянулся и вдруг жалобно, совсем по-человечески застонал, утыкаясь мордочкой в подставленные ладони. Койр осторожно подхватил его и поднялся с колен, закутывая малыша в плащ. Тот поднял голову, и Койр застыл на месте, глядя на слезки, выступившие у дракончика на глазах. Прозрачные, горькие. Койр стиснул зубы и, осторожно прижав его к груди и подняв оружие, побрел домой. Какая теперь охота…

Дома было тепло, хотя угли в очаге еле-еле тлели. Но зима выдалась умеренная, да и летом он справил новые окна, так что на дровах он значительно экономил, и в доме теперь всегда было тепло. Накинув на стол старый плед, Койр осторожно ссадил на него задремавшего дракончика и, быстро раздевшись, принялся разводить огонь и греть воду. Дракончик, сначала съежившийся, чуть расслабился и начал с любопытством осматриваться. Койр только усмехнулся, представив себе, что мог увидеть этот малыш. Небольшой домик с невеликим убранством, небогатый, но теплый и уютный. Дубовый стол, очаг, кровать в углу, большой сундук и старенький комод. Просто, но чисто и опрятно. Пусть и живет Койр в лесу, это не повод дикарем становиться. И за собой Койр следил. Брился, волосы, ради тепла на зиму отпущенные, подравнивал, умывался каждый день и мылся два раза в неделю. Про одежду и говорить нечего. Хоть и немного ее было, но она всегда была в образцовом порядке. Постиранная, да зашитая, если нужда была. А осенью Койр и вовсе себе пару теплых рубашек на шкурки выменял, и брюки новые купил. Красоваться тут не перед кем, но ему и неважно было. Главное, чтобы себя человеком чувствовать, а о том, как бы сделать взгляд помягче или упрямую складку на лбу разогнать – не думал. Хоть и нравился девкам, да бабам в деревне, ох нравился. Молчаливый, основательный, сильный да надежный. И глаза красивые. Синие, ресницы черные, густые, длинные. Только взгляд колючий. Не злым был Койр, просто верить людям давно перестал и не подпускал к себе никого. Помнил еще, как родной брат предал. Любовь его извел до смерти, а потом и самого Койра из дома выставил, пока тот в лихорадке горел. Не стал спорить Койр и на суд звать, ушел и все. Много с той поры воды утекло, но жила в сердце боль и обида на предательство. И раньше-то разговаривать не любил, а сейчас и вовсе замкнулся. Да и с кем разговаривать в лесном доме? С отражением разве что, но смотреть на себя Койр без нужды не любил. Не девка, чтобы любоваться. Хватит и того, что хозяйка постоялого двора, к которой Койр иногда ходил мужские надобности справлять в обмен на помощь в хозяйстве, изглаживала всего, стоило только в постели оказаться.

Дракончик курлыкнул робко, и Койр вскинулся. Посмеиваясь, снял с очага котелок с закипевшей водой и, наполнив глубокую глиняную миску, подошел к столу, прихватив чистую тряпицу. Придвинул стул поближе, сел перед дракончиком, ловя его взгляд и поневоле кусая губы. Столько надежды и беззащитности в золотистых глазах было, что сердце зашлось. Дракончик просеменил к нему на подкашивающихся лапках, волоча за собой разорванное крылышко, и уткнулся мордочкой в ладонь, то ли ласку выпрашивая, то ли защиты ища.

– Не бойся, малыш, – хрипло с непривычки, непослушными губами произнес Койр. Отвык разговаривать, непривычно собственный голос звучит. Как воронье карканье. – Все у тебя хорошо будет, мы сейчас крылышко твое зашьем, как новое будет. – Приговаривая и успокаивая голосом, он смочил тряпицу и принялся с дракончика грязь и кровь смывать. Шкурка заблестела, чешуйки перламутром переливаться начали. Койр только улыбнулся, на всю эту красоту глядя. Правда, сразу следом злость пришла лютая на того, у кого рука на такого малыша поднялась. Драконы в их местах водились, а вот белые были редкостью. Надо будет потом сходить, гнездо поискать, может, кто еще в живых остался. Хотя если бы кто из родителей уцелел – дракончик бы этот в лесу в сугробе не сидел. Хоть на последней капле крови, но мать бы его защитила. То ли выкинули из-за малости убийцы, то ли сам уполз на инстинкте. И какая тварь ребятенку крылышко порвала?

Койр вытер дракончика насухо и, прислушиваясь к мелодичным звукам, которые он издавал, потянулся к игле с ниткой. Приговаривая, погладил малыша между ушек и, строгим голосом велев не шевелиться, принялся сшивать крылышко. Стежки поначалу шли неровные, крупные, но потом волнение улеглось, да и пальцы дрожать перестали, и дело пошло на лад. И уже через час дракончик спал, свернувшись в клубочек и мило посапывая в ворохе старой одежды, из которой Койр сделал ему гнездышко. Напоенный и заодно накормленный отваром из любовно собранных летом малиновых листьев, он изредка вздрагивал во сне и иногда очень тихо постанывал. Койр, с ног валившийся от усталости, пригреб гнездо к своей кровати поближе, да так и уснул, опустив руку на теплое драконье пузико.

…Дракончик рос быстро. Как всякий ребенок, шалил, но в меру, любопытствовал, и влипал в неприятности. То в колодец свалится, то в клубке ниток запутается и с лестницы скатится, а то и в подпол упадет, за мышкой охотясь. Нареченный Лином за сияющую шкурку и золотистые глаза, он быстро стал нелюдимому охотнику семьей. Подвижный, сначала по-детски неуклюжий, а потом все лучше и лучше владеющий своим телом – Лин с каждым прожитым месяцем все реже попадал в неприятности. По крайней мере, он не пытался задирать животных в два раза больше его самого или совать свой любопытный нос в кипящее варево. Но и на охоту с Койром он тоже больше не ходил. Слишком большим стал для того, чтобы на плече у человека сидеть. Да и оставлять его дома одного Койр тоже больше не боялся. Душа в душу жили они, но иногда накатывала на Лина меланхолия, и изрядно подросший дракончик начинал грустить. Сворачивался на своей кровати, которую ему Койр справил вместо гнезда, закрывался хвостом и печальными глазами смотрел на огонь в очаге. Это значило, что он снова пытался подняться в воздух. И у него снова не получилось. Порванное крыло срослось, но летать Лин не мог. Не держали его крылья в воздухе. Койр в такие дни прятал взгляд, а то и вовсе уходил из дома, чувствуя себя виноватым за собственную неуклюжесть. Надо было дракончика к лекарю отнести, чтобы тот правильно крылышко зашил. Но не привык Койр на других полагаться, не подумал про лекаря даже. Вот и корил себя с каждым разом все сильнее. За это и за то, что радовался про себя, что Лин его летать не может. Не улетит, значит, не бросит его.

Месяц шел за месяцем, жизнь была простой, но теплой и уютной. Койр с дракончиком разговаривал, сказки рассказывал, в детстве услышанные, а Лин в ответ жмурился от удовольствия и мордочкой в ладони утыкался, ластясь.

Но сегодня сердце с самого утра было не на месте. Давило нехорошим предчувствием так, что ни тропинок Койр не видел, ни зайцев, чуть ли не под руку лезущих. Тянуло домой вернуться, но он и так последний раз на охоту почти неделю назад ходил, дома есть почти нечего. А Лин, даром, что мал еще, рос не по дням, а по часам. С ужасом думал Койр о том, что делать будет, когда тот взрослым станет, но расставаться с малышом все равно не хотел. Прокормятся как-нибудь. В лесу полно пещер и укромных гротов. Станет дом мал – всегда можно найти другое жилье, побольше.

Домой он все-таки повернул. Когда совсем невмоготу стало, и сердце такой тоской вдруг взвыло. Шел торопясь, а потом вообще побежал, только растрепавшиеся волосы по спине били. А когда на поляну из леса вышел, так словно и умер.

Избушку его будто великан разметал. Крыльца почти не было, от крыши только одна труба и осталась, окна разбитые. Забор проломан, двор истоптан, и дверь нараспашку.

– Лин? – в дом заходить Койр боялся, потому и звал своего дракончика в отчаянной надежде, что тот покажется. Но только дверь на петлях скрипела, да ветер где-то в вышине гудел, словно издеваясь. – Лин…

Страшно идти, дрожали руки, пересохло во рту. От страшных картинок, в голову лезущих, сердце криком заходилось. А потом мелькнула мысль о том, что его дракончику может быть помощь его нужна, и все позабылось вмиг. Стрелой Койр пересек двор, ворвался в дом и вышел спустя минуту. Грузно опустился на остатки крыльца и опустил голову, пряча лицо и сжимая в руках тряпичную куклу, которую сам для своего дракончика шил. Не было Лина в доме. И искать его смысла тоже не было. Забрали драконы его малыша, взамен него чешуйку оставив, как в старых легендах, чтобы не сомневался охотник. Другой бы обрадовался, чешуйку к делу бы пристроил, да только Койру не нужна она была. Чужая, страшная.

Пусто было на сердце, холодно. И нежный лепет Лина слышался. Койр сжался, закрыл лицо руками и отпустил себя. Он не плакал, когда любовь свою схоронил, когда остался босиком на улице, преданный и ненужный, а теперь вот захлебывался слезами. Драконы Лина не отпустят, да и лучше ему будет с ними, среди своих. Они его и защитят, и накормят, научат, сберегут. Но здравые мысли сердце слышать не желало. И словно каменело все больше. И в конце концов, замерло совсем. Прекратились слезы, и Койр, вытерев лицо ладонями, тяжело поднялся. Работы много: нужно избушку заново ставить, до зимы бы управиться… Только улыбки его больше никто не увидит.

***

Прошла осень, да и зима с весной прошли. Лето явилось жаркое, сухое. Только лесное озеро и спасало от зноя. Вечером солнце уходило на покой, смолкали цикады и медленно наползали сумерки. Спокойно было, почти ласково. Лес жил своей жизнью, но Койр не замечал ни красоты цветов, ни ярких красок летних закатов. Все это словно проходило мимо. Он по-прежнему собирал грибы и ягоды, сушил траву, заготавливал шкурки на продажу, только не было в его действиях прежней жизни. Еще более угрюмым и молчаливым он стал, в деревню ходил только по крайней нужде и к хозяйке постоялого двора с тех самых пор и не наведывался. Ничего не хотел Койр, ни в чем не нуждался. Только изредка нет-нет, да и вскидывал голову к небу. Ловил себя на этом, зло выдыхал и опускал взгляд. Надеяться – глупо.

Утро выдалось хмурым, но к обеду погода разгулялась, солнце появилось из-за туч. Ветер поднялся прохладный, и в кои-то веки этим летом приятно было посидеть на крыльце, подставляя лицо солнечным лучам. Напитаться светом перед долгой зимой. Почти задремал Койр, когда донесся до него стук калитки. Вскинулся и замер удивленно, глядя на идущего по двору человека в длинном запыленном плаще. У него гостей отродясь не бывало, а если кто из деревни приходил – так самовольно в калитку соваться опасались, оставались за забором.

Койр встал и тут человек подошел, откинул капюшон и опустился вдруг на одно колено.

– Здравствуй, охотник, – голос чистый, яркий. – Примешь гостя? – Вскинул голову, открывая лицо, и из Койра будто весь воздух выпустили. Золотистые глаза, словно на солнце выбеленные волосы, и кожа светлая, как у девушки. Забилось сердце в горле, и Койр, как в тумане, спустился с крыльца. Дрожали непослушные губы, но имя само сорвалось.

– Лин?

Юноша грациозно поднялся, прижимая руку к груди.

– Не место мне среди драконов, охотник. Хоть и привечали, и защищали меня, но сердце здесь, с тобой осталось. Я за ним пришел. К тебе. Не прогоняй, другом тебе буду, братом, любовником, мужем. Стану для тебя кем пожелаешь. Только позволь рядом быть. Я больше не дракон, человеком стал, человеком останусь.

А Койр забыл, что дышать надо. На деревянных ногах подошел к юноше, смотрящему на него со страхом и тоской, и сгреб в охапку, прижимая к себе со всей силы. Потерся щекой о шелковые волосы, носом в шею зарылся, родной и знакомый запах вдыхая. Поверить не мог. Но как тут не поверишь, когда бьется под ладонью чужое сердце, и сильные руки обнимают. Не ребенок, молодой мужчина. Как быстро драконы растут… Плакал Койр. Тихо, задушено, пряча счастливые слезы в плече Лина. А когда перестал, отстранился и улыбнулся.

– Добро пожаловать домой.

И полетели дни летние. Быстро они сменяли друг друга, удушливый зной уступил место мягкому теплу последнего летнего месяца, Койр только диву давался. Только вчера еще малину в лесу собирал, а сегодня уже наползает туман на озеро. Счастлив Койр был так, что улыбка с губ не сходила. Да так меняла его лицо, что Лин иногда засматривался, а потом жарко краснел и отводил глаза. И Койру только и оставалось, что кулаки сжимать и взгляд за ресницами прятать.

Звенело что-то меж ними, как тетива лука. Звенело, заставляло в паху тяжелеть и следить исподтишка. Другим вернулся Лин, ох, другим. И на Койра ровно проклятие наложили. Забирали у него драконы ребенка, а возвратился юноша, от которого было глаз не отвести. Гибкий, сильный, грациозный. Красивый, что дух захватывало. И хотелось Койру сжать в руках тонкий стан, почувствовать вкус губ, да не решался, боясь, что все испортит и сбежит от него его любимый дракон, без которого он теперь свою жизнь и помыслить не мог. Вот и отворачивался, уходил на озеро или сам справлялся с желанием, а потом стыдливо прятал глаза, забыв все слова Лина, при первой встрече сказанные. А тот злился, обижался, ловил на себе жаркие взгляды и таял, как льдинка на солнце. А Койр снова уходил.

Терпению пришел конец, когда однажды, вымокнув до нитки под внезапным ливнем, они вернулись домой, чтобы просушить одежду. Стремясь избавиться от неприятного ощущения, разделись, да так и застыли оба, глядя друг на друга. И время вдруг остановилось. Стал глуше треск поленьев, и громче – стук собственного сердца. Сбежал куда-то холод, и теперь жар медленно разливался по телу вслед за изучающими взглядами.

Кто из них шагнул первым – не знали, не поняли. Просто вдруг оказались в объятиях друг друга, и все остальное померкло. Первый поцелуй был робким, невесомым, как прикосновение крыла бабочки. Не оттолкнет ли? Примет ли?

Не оттолкнет. Примет. Стиснет в объятиях так, что затрещат кости. Губы снова потянулись к губам, и словно весь мир погас. Ничего не осталось, кроме любимого человека рядом. А губы нежные, мягкие, покорные. Как тут удержаться?

Они целовались долго, неистово, то сладко, то больно, и никак не могли отстраниться друг от друга. Так и повалились на постель, не размыкая губ. На мгновение Койру стыдно стало за мозоли шершавые, за ласки грубоватые, но Лину не нужны были другие ни руки, ни ласки. От этих касаний он метался по кровати, стонал приглушенно, подавался навстречу каждому поцелую и ласкал в ответ сам. И даже когда полоснуло тело мгновенной болью – не отстранился, лишь прижался сильнее, раскрываясь до самого конца. Позволяя любимому брать себя так, как тому хочется. А Койр был неистов, грубовато-нежен и отпустил его только, измотав удовольствием почти до обморока.

Хорошо было лежать, сплетясь руками и ногами. Лениво целоваться и собирать с губ тихие признания. Вечер давно перешел в ночь, очаг почти погас, а за стенами бушевала гроза, но здесь и сейчас им было слишком уютно и спокойно в руках друг друга. Утром желание снова напомнит о себе, и снова будут сплетаться в страстном объятии тела, но сейчас неторопливые поцелуи успокаивали, почти убаюкивали. И ничего больше от этой жизни не нужно было, только прожить столько, сколько ее отмеряно, вместе и держась за руки.

Лин во сне вздохнул, потерся щекой о грудь Койра и снова затих. Тот улыбнулся, перебирая прядки его волос и глядя на тлеющие угли, а потом смежил веки и провалился в сон, в котором его уже ждал его дракончик.