Текст книги "Летний хмель (СИ)"

Автор книги: shizandra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Звенит над лесом несмолкаемый хор цикад, снизу, от реки доносится плеск и смех. Сегодня праздник, и девушки торопятся, смывают с себя пыль полей, стирают исподние рубашки, делятся секретами и желаниями на эту ночь. Вечер уже близко, солнце почти коснулось своим краем кромки темнеющего вдали леса, зной спал, стал мягким, пение дневных птиц почти стихло. Еще чуть-чуть и заухает филин на опушке, в ответ заливисто залают собаки и начнется ночь.

На большой поляне за стойбищем уже готово все для Большого Огненного круга, полощутся на легком ветру связанные девушками-мастерицами гирлянды цветов, разливая пока еще тонкий аромат. Чуть позже он окрепнет, станет тяжелым, властным, сладким, осядет привкусом меда и пыльцы на языке и губах. Яранг вернулся с охоты поздно, но помощи от него не ждали, разве что набранную на обратной дороге траву девушки утащили сразу, смеясь сладко, обещающе.

К темноте в стойбище стихает. Еще пахнет жареным мясом и хлебом, еще курится дым очагов над крышами, но в самой деревне пусто. Яранга тоже нет, он там, где на поляне уже горят ярким пламенем злые костры, огрызающиеся снопами искр и треском на любую попытку подойти поближе. Время людей еще не пришло, они жмутся поближе к лесу, под прикрытия старых веток, шелестящих пока еще зеленой листвой. Прячутся в тени, а там, в самом центре Большого Огненного круга тот, ради кого Яранг стоит в стороне и не отвечает на призывные улыбки девушек.

У него, его Йона, в руках старый бубен, он двигается по кругу пока неторопливо, и языки пламени не дают разглядеть толком, но Яранг и так знает, что они скрывают. Длинные, как у девушки, волосы огненного цвета, яркие, демонские, текут, сверкают водопадом, искрятся, соперничая с искрами костров. Тонкое лицо со звездной россыпью веснушек на переносице, два симметричных маленьких шрама под такими же яркими зелеными глазами, которые сейчас кажутся почти черными. Гибкое, юркое тело, сильное и жилистое, талию руками обхватить можно, но попробуй – и вмиг окажешься на земле. Длинные быстрые ноги, руки с двумя кожаными браслетами, обхватывающими плечи, обнаженный торс и перехваченная на поясе юбка из полосок кожи и меха вперемешку. Длинная, до самой земли.

Все чаще стучит бубен, все громче голос, поющий заклинания и молитвы, благословляющий богов за хороший год и просящий послать удачу и здоровья на следующий. Все сильнее темнеет ночное небо, все больше оседает пламя костров, а в толпе уже гуляют два кожаных сосуда со свежей медовухой. Она пьется легко, но в голову и ноги ударяет быстро, заставляя смеяться, плакать, искать того, кого давно выбрало сердце. Первый прыжок через костер, второй, люди смеются, шальные, пьяные, счастливые. Нашедшие друг друга или только ищущие – в эту ночь нет места ревности, обидам или старой злости. Все сгорает в пламени, выливается смехом, криком, желанием, от которого мутится рассудок.

Ярангу кажется, что он горит. Горит изнутри, снаружи, что огонь лижет его волосы, перехваченные узким кожаным шнурком, но не двигается с места, пока там, в Кольце, не ударяет бубен в последний раз. Молитва закончилась, пришло время для веселья. Пьяные музыканты знают свое дело, и лес, и поляну, и даже кажущееся теперь далеким стойбище заливает музыка. Сумасшедшая, безумная, заставляющая кровь кипеть в венах. Это время Яранга, их время.

Йон скалит зубы, смотрит шало, пьяно, он еще почти в трансе, застрял где-то посередине между небом и землей, людьми и богами. Яранг тянет его прочь, подальше от глаз, через лес, туда, где плещется и искрится в ярком свете полной луны речка и где так сладко пахнет переспевшей ягодой. Трава мягкая, сочная, гнется, словно сама льнет к рукам. Музыка слышна даже здесь, но, сливаясь с плеском воды, становится только далеким эхом. Здесь поют ночные птицы, сверчки, здесь воздух звенит от эмоций и возбуждения.

Яранг роняет Йона на траву, падает сверху, целует грубо, жадно, он так соскучился по своему огненному мальчику, такому своенравному, живому, нетерпеливому. Сминает губы, языком размыкает зубы, врывается внутрь. Они оба стонут громко, бесстыдно, в эту ночь можно все, никому нет до них дела. Они целуются исступленно, жарко, почти больно и, только утолив самый первый голод, отпускают друг друга, чтобы глотнуть воздуха. Рыжие пряди Йона текут между пальцев Яранга, тускло сияют, заставляя сердце сжиматься от странной нежности. Но горячее тело, гибкое, отзывчивое, требует своего, и нежность отступает. Сегодня не ее ночь, ее время еще придет.

Яранг снова целует приоткрытые губы, спускается ниже, ласкает шею и ключицы; пальцами, привыкшими к луку и ножу, сминает темные соски, вызывая у Йона задушенный всхлип. Еще ниже, где под губами подрагивает живот, юбка широкая, кожаные ленты рассыпаются от резких движений, но Ярангу она все равно мешает, и Йон, пьяно смеясь, развязывает шнуровку. Он обнажен, юн, прекрасен и возбужден, и Яранг стонет сквозь зубы, болезненно и почти зло. Он опускается вниз резко, без предупреждения, и Йон дергается, судорожно вцепляясь в его волосы, когда вдруг оказывается в горячем влажном рту. Они не знают, что стыдно, а что нет, что можно, а что нельзя, им хватает того, что это правильно. Почувствовать вкус, ток крови, силу, стать хозяином удовольствия любимого, заставить его стонать, кричать имя, разметать рыжие волосы по зеленой траве.

А потом отпустить, повинуясь приказу руки, отстраниться и покорно позволить раздеть себя до конца. Почувствовать наконец телом, всей кожей, так близко, так горячо. Прокатиться по земле, оказываясь то сверху, то снизу, запутаться в длинных прядях, потерять шнурок с головы, целоваться сильно, до боли, до последнего глотка воздуха. Заживляющая мазь всегда есть у охотника, она совсем свежая, пахнет травой, и Йон сам подается вперед, надеваясь на возбужденную плоть до самого конца. Стонет низко, болезненно, жмурится, дышит рвано, но совсем скоро расслабляется, сжимает внутри себя, безмолвно приказывая. Яранг рычит раненным зверем и бросает себя вперед. Там, между раздвинутых бедер Йона тесно, жарко, так хорошо, что жжется внутри, плещется, заставляя стонать, почти кричать, врываясь в покорное податливое тело снова и снова. Они уже не целуются, они лишь касаются губами губ, лихорадочно дышат, обжигая раскаленным воздухом чувствительную тонкую кожицу, облизывают, сминают в слепом стремлении стать целым, единым. Глаза бешеные, пьяные, шальные, в расширившихся зрачках ночная тьма обнимает языки пламени, а звезды водят хороводы. Так мало. Так много.

Они кончают почти одновременно. Долго, почти мучительно, дрожа и вскидываясь, почти хрипя от удовольствия, от которого словно судорогой выворачивает тело. После – хочется только лежать рядом, обнявшись, вжавшись друг в друга, целоваться лениво, нежно. После – река примет их, омоет, кинет искру, заставив тянуться друг к другу снова. Вода будет ласкать их, повторять каждое движение, заставляя голову кружиться. После – под утро, когда небо окрасится в нежно-розовый, они с усталым смехом рухнут на забытую шаманскую юбку, и в этот раз все будет медленно, долго и нежно. Хмель Первой ночи выветрится, но им хватит своего, того, что горит в глазах, чувствуется в прикосновении губ к губам, стучит под сердцем и разливается по крови. Стойбище проснется к полудню, начнется новый обычный день, Яранг снова уйдет на охоту, Йон – будет варить зелье для сына вождя, но ночью, когда на небо снова выкатится пузатая луна, в их доме снова будет плескаться река, петь цикады и звенеть сладкие хмельные стоны.