Текст книги "Ларец соблазнов Хамиды"

Автор книги: Шахразада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Однако оказалось, что суровому Варди ар-Раксу содеянного мало. На закате того же дня скала, где нашел свой приют весельчак Арси, пропала.

– Отец, что ты наделал?! – Руас без предупреждения ворвался в покои родителей.

– Глупец! Я не сделал ничего необычного – всего лишь завершил начатое! Приют твоего брата где-то там, среди земных скал и песков.

– Но зачем?

– Юноша, а ты оказался глупее, чем я ожидал… С мига вашего рождения вы неразрывно с братом связаны. Заметь, ты не осознаешь, однако чувствуешь это. Если я удалю тебя, но оставлю узилище брата здесь, ты превратишься в ярмарочного колдуна, подложного мага, который будет неспособен показывать даже карточные фокусы. Тебе придется отыскать ее, эту самую уродливую скалу. Отыскать – и остаться рядом с ней. Именно для того, чтобы сохранить собственные немалые магические силы. Если, конечно, ты хочешь их сохранить… Если не желаешь превратиться в обыкновенного человечка…

Руас опустил голову. Да, это похоже на правду – уже сейчас он ощущает почти полное бессилие.

– Я не ведаю, сколько продлится твое странствие, не знаю, сколько времени прошло в мире людей, не представляю, с чего ты начнешь поиски. Более того, я не стану давать тебе никаких советов – ибо горечь от потери сыновей, горечь от потери надежды и боль от утраты будущего слишком сильны. Пусть же каждый миг твоих поисков станет для тебя уроком. Который будет повторяться до тех самых пор, пока не умолкнет твоя совесть… Думаю, что ты не раз проклянешь день, когда тебе повезло уцелеть в вашей ссоре… Ссоре двух глупцов из-за ничтожнейших предметов в мире – трона и власти…

Руас все ниже склонял голову. Ах, если бы отец знал истину! Если бы знал, что на самом деле стало причиной той колдовской битвы. О, тогда он бы своими руками не сослал в безвестность, а разорвал в клочки своего «везучего» сына!

– Однако, юноша, я вижу, что до раскаяния еще далеко. Хотя ты, думаю, уже понял, что единственная возможность обрести силы, вернуть их – это найти место заточения брата и устроить себе жилище рядом с ним.

– Я должен буду стать стражем?

– Да. Если не хочешь, чтобы твоего брата нашел кто-то другой…

Руас поднял голову в первый раз с момента разговора.

– Но что произойдет тогда?

– Равновесие человеческого мира безвозвратно нарушится… И ты один будешь этому виной!..

«Но при чем тут равновесие мира? И с каких пор его равновесие столь беспокоит отца?»

Озадаченное лицо сына подсказало Варди ар-Раксу, что следует все же обрисовать картину до конца.

– Отвечу и на этот, пусть не заданный тобой, но все же звучащий в твоем разуме вопрос. Я беспокоюсь о равновесии слабого человеческого мира именно потому, что на него опирается наш колдовской мир. А если опора перестанет быть таковой, то и нам всем несдобровать.

– Но при чем тут глупец, который выпустит брата? Есливыпустит.

– Глупец тут ни при чем… Однако дух твоего брата есть сама его суть: очутившись на свободе, он не будет иметь никаких сдерживающих начал. И сможет разрушить все, до чего дотянется. Если захочет разрушить… Сможет и создать все, чего пожелает, – и я не знаю, пойдет ли миру на пользу такое созидание… Ведь не только заботами трона в свое время был движим мой сын, но и собственными желаниями… Вернее, только собственными желаниями. В том числе и желанием досадить тебе, старшему моему сыну.

Настоящий ужас приковал принца к месту – отец все узнал! И не упоминает о подлинных причинах сражения из одной лишь брезгливости. Что ж, он стотысячно прав!

Руас вновь опустил голову. О, он отправится на поиски немедля! И не потому, что боится за собственные силы, не потому!..

Быть может, если ему повезет сохранить хрупкий мир людей, совесть его замолчит. Пусть и ненадолго…

Руас вырвался из отцовских покоев. Его била дрожь. Дурнота и ярость бурлили в нем; к ним примешивались чувства скорби и утраты.

Потеря Арси и так была невероятно тяжела. Во сто раз более тяжелой делало ее осознание того простого факта, что он, Руас, поднял руку на брата не потому, что тот угрожал его жизни. И не потому, что этого потребовала злодейка Судьба. И даже не потому, что брат стоял во главе вражеской армии.

Он посмел поднять руку на брата только потому, что тот оказался куда более счастливым в любви, выкрав его, Руаса, единственную привязанность, его сладкую грезу и надежду на счастье.

Свиток пятый

Рассвет нового дня застал Руаса в седле. Где-то здесь, в человеческом мире, ему предстоит отыскать свое будущее предназначение – если стражу у огромного камня можно так называть.

Где-то здесь… Но где?

Сзади всхрапнул конь Салима – верного слуги и наставника. «И еще, похоже, соглядатая…» Однако, кем был его спутник на самом деле, Руаса не волновало – он, принц ар-Ракс, бывшийпринц, был не один. И этого довольно.

Кони перешли на рысь – впереди заблестела река.

– Великий Нил… Отец всех рек… И всего человечества…

Салим был молчуном – и потому его слова так удивили Руаса.

– Нил?.. – переспросил он.

– Да, мой принц… Мы ступили в земной мир там, где началась история человечества. Как думают об этом сами люди…

Тут улыбка Салима стала шире – и это изумило Руаса куда больше, чем изумило бы внезапное прощение или благоволение отца.

– Должно быть, друг мой, ты неплохо знаешь этот мир?

Слуга пожал плечами (любимый его жест):

– Я был вашим наставником… Я знаю более чем много. И историю этого славного мира тоже.

– Тогда, думаю, ты сможешь преподать мне еще один урок. Сейчас он должен оказаться очень кстати.

– Слушаю и повинуюсь, мой принц… Знай же, что история человечества, история любого человечества, – невероятно длинная цепочка экспериментов, большинство из которых неудачны, несвоевременны и даже трагичны. Но не было бы их, неоткуда бы взяться всему богатству опыта, разнообразию цивилизаций. Мир, по которому сейчас ступают наши кони, удивительно молод: несколько десятков тысяч лет назад люди здесь более походили на обезьян… Первые из тех, кто обрел разум, охотники и рыболовы, тогда вступали в период великих открытий. Они научились сохранять огонь, приручать животных, изготовлять орудия из камня и кости, наконец, увидели, что можно не только брать от земли то, что на ней произрастает, но и научились выращивать то, что им нужно.

Руас удивленно посмотрел на Салима.

– Они столь быстро учатся?

– Конечно, но не они… Мы… ибо колдовской мир не только опирается на мир человеческий, но и является его продолжением. Каждый из нас в чем-то человек. И иногда человек куда более чем маг…

«Человек куда более чем маг…» Слова наставника сейчас просто резали Руасу слух. Но принц промолчал – трудно спорить с очевидным.

Меж тем Салим смотрел вдаль – воздух колыхался над горячими песками плато.

– Были в этом удивительном мире места, самой природой предназначенные для того, чтобы вырастить человека и одарить его всем, что только возможно… Мудрецы позже назовут его «плодородным полумесяцем». Хотя это не столько дуга, сколько широкая полоса на лике планеты: долины Нила, Тигра, Евфрата, Инда, великих чинийских рек… Теплый мягкий климат, плодородные земли и, главное, наличие пресной воды.

«Плодородный полумесяц» тянулся от восходных пределов Азии до долины Нила… Эти места воспринимались как единственно пригодные для жизни. Но оказалось, что тысячи лет назад природа вокруг юного человечества была иной: на месте долин плескалось море. А там, где царствуют ныне бескрайние пески, цвели богатые и щедрые долины…

Руас улыбнулся воспоминаниям.

– Я помню, как мы с братом читали о закатной части Либийского материка: скудные земли, редкое население… Громадная пустыня заставляла людей жаться к берегам Серединного моря.

– Да, юноша. Историки считали, что в Великой пустыне, Сахаре, так было всегда. Отец истории (тут Салим еще раз улыбнулся, ибо с высот колдовского знания попытки людей объять необъятное казались весьма забавными) Геродот писал о песчаных дюнах, соляных куполах и пустоте раскаленного мира пустыни. Страбон, живший на четыре сотни лет позже, рассказывал о том, как обитатели Сахары берегут воду: кочевники укрепляют бурдюки с водой под брюхом коней. Еще через сто лет Плиний описывает реки, возникающие лишь после редких дождей, колодцы в пустыне… Сахара казалась вечной, незыблемой и постоянной в своей враждебности к человеку.

Но появлялись и иные сведения: странники, не по своей воле попавшие в самое сердце великой пустыни, описывали высокое плато, изрытое сотнями пещер, подобное огромному городу в скалах.

– Городу?

– Да, Руас, именно это слово избирали они. Ибо стены пещер были покрыты тысячами рисунков – порой чуть наивных, порой изумительно совершенных. Получалось, что здесь, в сердце зноя, когда-то жили люди и водились звери, о которых сейчас не осталось даже следа воспоминаний. Быки и верблюды, жирафы и окапи, носороги и невиданные лохматые слоны…

– Жирафы? В пустыне?

– О да… Слушатели не верили ни одному слову таких перепуганных странников, считая их лжецами. Смеялись и говорили, что не по безводным пескам, а по зеленым долинам благодатной Лимпопо странствовали эти перепуганные дурачки… И нечего было им возразить… Спор этот вечен – ибо обывателю всегда проще назвать рассказчика лжецом, чем представить, что мир больше, чем сей обыватель может себе представить.

Руас покачал головой – воистину, глупость не имеет границ, и она более чем одинакова для любого города и любого мира.

За рассказом он не заметил, что под ногами лошадей теперь не утоптанные пески, а каменистая тропа, мало-помалу поднимающаяся вверх.

Салим же, вернувшись в недалекое прошлое, в те дни, когда преподавал мальчишкам, передавая им первые знания, вошел во вкус.

– Думается, принц, что нам следует наше странствие начать именно отсюда… Ибо мир, в котором отныне ты обречен жить, более чем удивителен. И тебе придется его полюбить. Мудро же любить то, что знаешь во всем его многообразии. Смотри же – перед тобой великое плато! Тассилли…

Голос Салима зазвенел. О да, он любил этот знойный мир. Он им любовался. И теперь привел сюда ученика, чтобы и его душа наполнилась благоговением перед величием времен.

– Слово это, мальчик мой, означает «речное плато». И пусть сейчас в округе нет даже крошечной речушки… Некогда мир сей был богатым и цветущим… Полуденный край Тассилли круто нависает над плоскогорьем. Хребты из песчаника, рассекающие его лощины, должно быть, устья высохших рек, имеют общее направление – с полудня к полуночи. Невероятно давно водные потоки вырыли многочисленные каньоны, все более углубляющиеся по мере удаления от горных хребтов. Камень гор подвергся воздействию вод, которые буквально изрезали его и придали причудливые формы. Они размывали, выдалбливали, просверливали массив, превращая порой огромные каменные глыбы в кружева.

– Вода? В краю, где никогда не бывает дождей?

– Да, вода. Но невероятно давно, даже для нас, магов, миллионы лет назад. Здесь буйствовали стихии… Смотри, мой принц: наш путь лежит среди высоких колонн, напоминающих руины громадного города с обезглавленными башнями, храмовыми шпилями, папертями соборов, химерами, диковинными архитектурными ансамблями… Множество впадин в скалах напоминают городскую площадь, окруженную домами. Некогда здесь и в самом деле жили люди.

С этими словами Салим спешился. Руас покорно последовал примеру наставника. Тот молча взял юношу за руку и повел его вниз по тропе: было ясно, что здесь он бывал уже неоднократно.

– Я привел тебя, мальчик, туда, где сам впервые осознал величие времен и людского разума. Восхищенный, бродил я тут в первый раз… Изумлялся увиденному и задавался вопросами: отчего на фресках я вижу бегемотов, страусов, слонов, носорогов? Неужели люди, что жили здесь, странствовали так далеко на полудень, чтобы увидеть зверей невероятно далекой отсюда реки Лимпопо? И откуда на росписях появились лошади и колесницы? Почему на одной из них изображена даже ладья фараона?

– И отчего же?

– Не торопись, принц. Попав сюда в первый раз, я удивился всему этому. Но и только. Спустя годы, уже на службе у твоего отца, я решил, что должен вернуться в эти места и найти ответ. Я искал его долгих два года. Жил здесь, в палатке. И искал ответы на вопросы, коих становилось только больше.

– Должно быть, это было непросто?

– Более чем непросто… Мне приходилось бороться с целым безмолвным миром. Жара… С жарой еще можно было мириться хотя бы потому, что жара – неотъемлемая черта этих мест. Холод…

– Холод?

– Да, холод. Он был не менее частым гостем, чем жара: ночью на плоскогорье вода замерзала, а палатка порой покрывалась инеем. Ветры… Вернее, бури, засыпающие песком мой крошечный лагерь… Наводнения… Да, не удивляйся, даже наводнения. Дважды на плато обрушивались грозные ливни, преображавшие каменный город в сонм ревущих потоков. Змеи и скорпионы…

Тут Салим улыбнулся. Руас вспомнил, что его наставник терпеть не может ни тех, ни других.

– Рогатая гадюка, поселившаяся рядом с моей палаткой, была миролюбива и труслива, и скорпионы, которых каждое утро я вытаскивал из палатки, тоже отличались миролюбием, хотя сейчас я в это сам могу поверить с превеликим трудом.

– Но ради чего все это? Только ради того, чтобы понять, откуда на стенках пещер взялись картинки?

– Нет, глупый юный принц. Я был поражен и околдован талантом давно умерших художников. Не раз хотел я бежать, вернуться к спокойствию дворца… Но посейчас горжусь тем, что выдержал все, тем, что научился радоваться редкому дождю, случайному дереву, рассвету или чистому роднику под скалой… И, главное, я не уставал восторгаться найденным…

– Но отчего все же именно здесь жили люди? И куда они делись потом?

– А вот это правильные вопросы. Люди здесь жили потому, что тысячи лет назад климат был иным: не пески, а богатые земли щедро кормили тех, кто мог их обработать, зеленели луга, полноводные реки давали достаточно воды… Прошло не так много времени, по меркам истории не так много… Зеленая Сахара начала высыхать, жирафы откочевали южнее, все меньше становилось слонов и антилоп, разводить скот стало надежнее и практичнее, чем отыскивать диких животных.

Если охотника в буквальном смысле слова кормили ноги, то стада домашнего скота внесли новый порядок и закономерность в жизнь человека. Ты и сам это сейчас увидишь, мальчик…

Должно быть, Салим действительно любил эти места. Ибо голос его стал торжественным, а факел, оживший в руках, осветил настоящее чудо. Возглас восторга вырвался из уст Руаса. Старый слуга улыбнулся – он знал, куда привести своего ученика.

– Смотри, Руас. Это творения настоящего художника. Только ему под силу отразить то, что живет лишь в его воображении: вот антилопа с туловищем слона, страус с львиной мордой…

Изумленный Руас подошел к стене и положил ладонь на рисунок. Теплый, казавшийся живым лев посмотрел на него с укоризной.

– А красками им, должно быть, служило то, что они находили вокруг?

– Конечно. Художники Тассилли отлично умели использовать естественные краски: белую глину, охру и разноцветные сланцы. Они смешивали охру с растительным клеем или молоком и писали фрески на стенах выемок и пещер, часто высоко на потолке или в нескольких метрах над землей, умело выбирая наиболее выгодную точку обзора…

– Обзора? Для чего?

– Чтобы призывать помощь богов, конечно. Ведь это были люди, живущие от плодов земли. Гроза могла смыть плодородный слой с поля, ураган изгнал бы кочевых животных, и тогда бы и художник и все его соплеменники остались бы без пищи… Только боги могли помочь, уберечь от столь страшных зол. Но все же глупо объяснять эти сотни тысяч рисунков такими приземленными побуждениями. Художники радовались красоте окружающего мира, они смогли воспеть истинную гармонию человеческого тела, грацию зверя, пластику танца. Они мечтали рассказать о своем мире. О мире, который был убит пустыней.

– …убит пустыней, – эхом повторил Руас.

Он уходил все глубже в скальный коридор. Перед глазами стремительно неслись антилопы, выныривал из болотца огромный бегемот. Девушки несли на головах кувшины с водой, болтали, примеряя новое платье… Оживал мир, который был мертв тысячи лет…

Магия, настоящая магия могла превратить полосы и линии на стенах в полнокровный мир, живущий собственной жизнью. Руас с удивлением почувствовал, что глаза его влажны…

Он повернулся к Салиму. Но самым краем глаза успел увидеть то, чего просто не могло быть здесь. Несколько палаток, должно быть, лагерь охотников у скалы. У скалы, напоминающей голову воющего волка.

– Салим! Скорей! Сюда!

Подбежавший наставник изумленно молчал. Он сразу узнал ее. Узнал то, что было целью их странствия.

– Знаешь, мальчик… – проговорил Салим задумчиво. – А ведь я помню этот рисунок…

Руас кивнул – он чего-то подобного ожидал от отца.

– Значит, старик, по меркам этого мира все произошло неведомо давно… И охотники в своих странствиях видели узилище моего брата… Отец любит играть со временем… Арси в этом был так на него похож… Он тоже любил играть…

«Играть во всем миром… С людьми и их судьбами, со временем и его неостановимым бегом… С самим собой и собственными желаниями…»

Руас оглянулся – старого слуги не было рядом, а свет факела плясал где-то в отдалении.

– Иди сюда, юный маг. Смотри!

Руас поднял глаза и замер. Перед взором вновь появилась его цель. А рядом суровый воин с кудрявой бородой попирал своих врагов.

– И этот рисунок стар… Стар так же, как и все остальные.

– Зато теперь, мой друг, я знаю, почему мы появились здесь. И куда лежит наш путь.

– Знаешь?

– Да, юноша. Оказывается, не зря я столько путешествовал по миру людей. Нас ждет царь царей Дараявауш и монумент в честь его великих побед!

Зной, оглушительный после прохлады пещеры, обрушился на плечи невероятным грузом. Солнце беспощадно гнало путников прочь из своего царства пустоты.

Вновь каменистая тропа под ногами лошадей превращалась в утоптанный песок. Руас оглянулся. И с радостью подумал, что страшная пустыня, смерть всего живого, оказалась крышкой сокровищницы. В ее глубинах жила история мира… В ее тайниках она ожила и ждала лишь того, кто придет, чтобы прочесть ее бесконечные бесценные страницы.

Свиток шестой

«Похоже, отец, ты что-то напутал. Или, уверенный лишь в собственной правоте, перестал различать даже крупные черты окружающего. Ты хотел наказать меня, лишить всего… А вместо этого подарил необыкновенный мир – мир, о котором я не мог бы и мечтать…»

Кони шли шагом, плато Тассилли осталось позади. Сухой вади уводил на восход. Необыкновенное чувство захватило Руаса – благодарность и восхищение.

Конечно, царь Варди ар-Ракс не рассчитывал на это. Более того, он и представить не мог, что сын, навсегда изгнанный, обретет силы именно на тернистом пути поиска. Что вместо горьких столетий боли, вместо тысячелетий, осененных лишь угрызениями совести, Руас обретет новый мир, наслаждаясь каждым мигом пребывания в нем и радуясь тому, что этих мгновений будет впереди бесконечно много.

Душа юноши была спокойна – он делал то, что должен, но был все же свободен. Во всяком случае, сейчас он был не принцем, рабом тысячи установлений и условностей, а путником, знающим о своей цели и пытающимся отыскать оную. Однако путником, не стесненным ни временем, ни соображениями приличий, запретов или табу.

Салим, его слуга и наставник, был рядом. Его вороной всхрапывал чуть в стороне, отчего Руасу казалось, что Салим охраняет его и присматривает за ним одновременно. По сути, так оно и было – пусть царь ар-Ракс изгнал сына, но царица, заботливая мать, не могла представить, что «мальчик» отправится неведомо куда совсем один. Салиму же она бесконечно доверяла, и потому Салим сопутствовал странствиям взрослого Руаса так же, как сопутствовал он его юношеским прогулкам или детским проказам.

Более того, иногда, пусть и нечасто, она осведомлялась у верного слуги, сколь успешны поиски и сколь здоров его юный хозяин.

Руас всего этого не знал, к счастью для себя. Ибо его цель была велика, его силы сомнительны… Лишь временем он располагал более чем достаточным.

В который уж раз он мысленно возвращался к последнему разговору с отцом. Вспоминал слова, выражение лица, непонятно как сохраняемое спокойствие и неизвестно откуда взявшийся гнев. Повторял, сопоставлял, пытался доискаться потаенного смысла каждой фразы.

Вот и сейчас, вспоминая рисунки на стенах пещеры, он вернулся к тому мигу, когда скала под его руками превращалась в голову воющего волка. Ему показалось сейчас, что художники, оставившие в рисунках свои битвы и сцены охоты, видели нечто похожее. Что некогда один из них, быть может, устроил неподалеку ловушку… И у той скалы охотники разбили лагерь… Что-то в контурах рисунков убеждало Руаса в этом. Отец, без сомнения, играл не только с пространствами и мирами, но и со временем. И здесь, внизу, прошло неизмеримо больше лет, чем там, наверху, минуло дней.

Однако что-то еще тревожило разум Руаса. Слова отца… Слова о самоцветных камнях и грехах мира. О грехах и записанном заклинании. Зачем-то же отец рассказал ему об этом.

– Но вот только зачем?

Руас не заметил, что задал вопрос вслух. Однако услышал ответ… Ответ от того, кого не могло быть рядом.

«…все грехи мира надежно спрятаны в украшениях, которыми столь обилен нижний, человеческий мир. Однако я подумал, что этого мало. Но мало не для того, чтобы ввергнуть мир в хаос сладострастия и спеси, гнева и зависти, буде нужный самоцвет окажется найден. Особое заклинание привязывает к камню грехи более чем крепко. И нет той силы, которая сможет эту связь разорвать, пусть даже любая из женщин наденет кольцо или брошь, подвеску или серьги…»

– Однако, отец, ты, похоже, не подумал о том, сколь изворотлив и изобретателен род людской. Простаку или любителю легкой наживы достаточно лишь увидеть такой камень. Человек не остановится ни перед чем в попытке обретения рубина, алмаза или сапфира. А там уже недалеко и до случайного совпадения… Ибо сколько раз бывало, что колдовские заклинания, пугающие самих магов, становятся в речи людской легкой бранью, а то и вовсе невиннейшими словами. Что будет, если одно из этих невиннейших слов произнесет кто-то над одним из заколдованных самоцветов?..

Руас, конечно, понимал, что вероятность такого удивительного совпадения невероятно малá – малá исчезающе. Однако она существует – и потому, оказывается, мало найти место заточения брата. Необходимо, получается, еще умудриться в пути отыскать заговоренные самоцветы и украшения и избавить мир от них навсегда.

– Должно быть, вот зачем ты мне все это рассказал, отец…

Нечто похожее на легкое удовлетворение ощутил юноша. Причем он понял, что чувство это пришло извне – словно царь ар-Ракс был сейчас рядом и столь… непростым способом пытался давать сыну какие-то указания.

Вновь на юношу нахлынула волна: согласное спокойствие и… Неужели неудовольствие?

– Значит, было еще что-то. Что-то столь же или, быть может, более важное…

Ответом зазвучал в мозгу Руаса глуховатый голос отца: «…ни течение времени, ни пытливость глупца, ни коварство знающего не могли ничего нарушить в сложившейся картине. И потому я записал заклинание, коим ты, Руас, пленил брата, на одном из самоцветных камней. Теперь, даже если скала будет разрушена, брат твой свободы не обретет – ибо для того, чтобы вновь обрести жизнь, вернуть себе тело и душу, он должен сам прочитать это заклинание, прочитать вслух…»

– Не просто избавить мир от пороков и соблазнов, не просто создать хранилище искусов… Но сделать самое это хранилище декорацией… Чтобы там, среди обилия побрякушек, спрятать единственную, ту, что хранит жизнь брата… Должно быть, так будет куда разумнее и куда проще…

Для могучего колдуна, конечно. Итак, его задача усложняется. Хотя при этом и становится чуть проще – не просто отыскать, но и собрать вместе… Чтобы никто по глупости, незнанию или злому умыслу не смог вернуть в мир то, что было изъято во имя великой и благой цели.

Руас был доволен тем, что понимание пришло к нему. Теперь ему казалось, что он доискался причин, которые двигали отцом. Оставалась самая малость – все придуманное претворить в жизнь.

Но ведь, в конце-то концов, он, Руас ар-Ракс, – маг. И не из последних. Пусть его силы невелики, пусть они даже малы… по сравнению с тем, какими были раньше. Однако их хватит, и даже с избытком, для того, чтобы осуществить столь… немалое деяние.

Руас погрузился в мысли о том, как осуществить задуманное, и перестал замечать все вокруг.

Поэтому и не услышал, как его верный Салим проговорил, словно обращаясь к кому-то, видимому только ему:

– Моему господину будет сделать все это более чем непросто. Я, конечно, помогу ему, но…

Слуга умолк, явно выслушивая собеседника. Потом кивнул:

– Но ведь тогда Руас и Асур будут вечно нести стражу один подле другого…

Вновь молчание и вновь ответ, более похожий на вопрос:

– Так ей все-таки суждено появиться? И нет иного пути? Печально… Но ведь соперничество разгорится вновь…

Салим умолк, а в полупрозрачном полуденном воздухе отчетливо прозвучали слова:

– Все вернется. Не в силах ни человека, ни мага удержать мир в покое, пусть и прекрасном. Ибо это и есть смерть самого этого мира.

Салим склонил голову в согласном поклоне:

– Я буду рядом, мой повелитель. И присмотрю за мальчиками. И за тем, как свершится предначертанное!