Текст книги "Лёд (СИ)"
Автор книги: shaeliin
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)
Спутник Его Величества гневно потянулся к мечу, но беловолосый господин жестом попросил не горячиться.
– В качестве гарантии нашей искренности, – произнес он, и в его голосе прозвенели грустные, тревожные нотки, – я предлагаю королю Талайны взять в жены мою дочь, венценосную принцессу Элизабет.
Недовольный мужчина удивился, и Уильям, почему-то наблюдавший за переговорами, узнал в нем своего отца. Это было трудно, потому что теперь Его Величество выглядел совсем иначе, но все же сквозь тот образ, что остался в памяти юноши, явно проступал прежний, настойчивый, стройный и печальный. Талайнийский король, рано потерявший своих родителей, тащил на себе разоренное войной государство, и в его пока еще правильных чертах тенью проступала усталость.
– Любопытно, – кивнул головой он, и правитель народа хайли вымученно улыбнулся. – Вы не шутите?
– Нет.
Его дочь расценивали, как товар на ярмарке, и это было отвратительно. Белосоволосый мужчина, разумеется, не хотел отдавать ее замуж за кого-то из своих врагов, но Элизабет ненавидела войну и сама объяснила, что готова пойти на такой решительный шаг, лишь бы ее закончить.
«Если я научусь жить бок о бок с людьми, – на желтом клочке пергамента написала она, – то и люди перестанут бояться леса. Ты ведь не забыл, отец, что я – это его сердце?»
Король народа хайли, конечно же, не забыл. Но сумеет ли сердце леса жить далеко за Альдамасом, где только пустоши окружают замок владыки Талайны? Элизабет с улыбкой рассказывала, что разобьет во внутреннем дворе сад, и там обязательно построят фонтан. Она будет сидеть на бортике и писать длинные, подробные письма домой – о муже, о том, каков из себя проклятый человеческий род, о том, достойны ли города людей внимания лесного племени… а еще – обязательно станет матерью и воспитает ребенка-полукровку, такого же благородного, доброго и заботливого, как ее отец.
– Господин Тельбарт, – с поклоном обратился к нему оруженосец. – Вы еще здесь?
Его Величество вздрогнул и очнулся от размышлений…
Комната растаяла, и вместо нее Уильям оказался в карете, запряженной рыжими лошадьми. Уже знакомая девушка прижималась щекой к едва приоткрытому окну, а горы, позеленевшие к весне, нависали над ней настоящими великанами…
Карета исчезла тоже, и перед юношей возник храм. Священнослужители выстроились у входа, рядом с ними гордо выпрямился талайнийский король, а к нему, не сводя сияющих голубых глаз с высокой стройной фигуры, шагала принцесса народа хайли, одетая в потрясающее белое платье.
Вот она, их прежняя жизнь. Вот они, их совместные прогулки по разбитому девушкой саду, их долгие обстоятельные письма королю Драконьего леса, их веселый смех. И неважно, что Элизабет ничего не слышит – Его Величество повсюду носит с собой перо и свиток пергамента, учит ее говорить, и мягкая, вкрадчивая интонация бередит его душу сильнее, чем тысячи отравленных стрел.
Вот и долгожданный ребенок, пока – во чреве, и принцесса лесного племени оберегает его ревностнее, чем саму себя. Но порой она бросает полный печали взгляд на пограничную крепость – смутный каменный силуэт вверху, над Лайвером, столицей королевства людей.
«Я хотела бы проведать отца», – пишет Элизабет на клочке пергамента – и слегка виновато улыбается своему молодому мужу.
Он берет ее ладони в свои.
«Я поеду с тобой», – написано под ее строкой, и принцесса народа хайли счастлива, так счастлива, что внутри этому счастью негде поместиться. Она смеется, и ее смех, чистый, хрустальный, радостный, звучит самой лучшей музыкой для короля Талайны, и он чувствует себя так, словно родился заново…
А вот и Драконий лес, где постаревший беловолосый мужчина обеспокоенно обнимает свою молодую дочь, и по щекам у обоих текут соленые слезы. Они не виделись вот уже несколько лет, они успели отвыкнуть друг от друга, но теперь их не разлучит ничто, пока Элизабет не посчитает, что пора вернуться домой…
Она сидит перед зеркалом и сжимает в руках расческу. Слева от пробора волосы у нее белые и ровные, справа – черные и волнистые. Голубые глаза нет-нет и отсвечивают красным. В отличие от короля лесного племени, Элизабет – альбинос лишь наполовину, но для него звуки существуют, а для нее – нет.
Пока она не посчитает, что пора вернуться домой… интересно, домой – это куда? Ведь она и так дома. Она дома, в своей любимой башне, в Лунной Твердыне, и она – живое сердце Драконьего леса, измученное долгой разлукой…
Она плачет, уткнувшись лицом в крепкое плечо своего мужа, а он с недоумением гладит ее по спине и талии. Он что-то бормочет, как бормотал отец, но Элизабет не различает ни слова. И от этого ей так больно, так страшно, что она не способна успокоиться, она вся дрожит, ей то холодно, то жарко, а за ключицами пылает жуткий огонь – как тот, порожденный молниями глубокой ночью…
Лунная Твердыня – нынешний замок Льяно, – пропала. Вместо нее медленно проявился разбитый принцессой сад, а горы хребта Альдамас протянули свои черные тени к Лайверу, столице Талайны, отбирая у нее рассвет.
Элизабет необычайно спокойна. Она сидит, перебирая свитки пергамента и порой оставляя пометки на уголках. За последние месяцы ее муж убедился, что девушка из народа хайли очень искусна в политике – и не гнушался попросить ее о помощи, если она была не занята. Элизабет с удовольствием принимала сложную, но такую любопытную работу.
Складывалось впечатление, что она стала мудрой королевой. Его Величество, полноправный владыка талайнийских земель, смотрел на нее с уважением, гордостью и любовью.
Наверное, никто, кроме застывшего у фонтана Уильяма, не видел, чем на самом деле для принцессы являются эти свитки. Научившись руководить людьми, она играла ими, словно пустыми куклами или фигурками шахмат. Ничего не зная о жене короля, они выполняли ее желания, явные и скрытые. Но даже так, будучи игрой, их действия приносили пользу одинокому государству, спрятанному за хребтом Альдамас, и те, кто жил с противоположной стороны гор – в том числе и народ хайли, подаривший Элизабет людям, – тоже начинали смотреть на девушку с уважением, как на достойную союзницу… и достойного противника.
Мало кто догадался – а те, кому это удалось, давно погибли, – что на самом деле вторую Великую Войну развязали не люди и не хайли. Первая искра вспыхнула задолго до битвы у границ Драконьего леса, задолго до смерти госпожи Элизабет. Первая искра пришла в Талайну с эльфийскими послами, недовольными, что королевство людей, заполучив принцессу лесного племени, встало с ними на одну ступень. До сих пор человеческий род жил в суровых условиях, и это устраивало остроухих жителей Хальвета и Никета. Но теперь он процветал, и эльфы, не желая подвергать пусть даже и сомнительной угрозе своих сородичей, сделали ход.
Это было не колдовство и даже не яд. Это были семена, необязательная осторожная ставка, рассчитанная на кровь королевы. Она не могла принести вред никому, кроме нее. И не принесла, а потому ни у короля, ни у придворных лекарей, мало просвещенных по части лесного племени, не возникло никаких подозрений.
Госпожа Элизабет успела выносить ребенка, и он родился здоровым. Во всем похожий на свою мать, он отличался от нее только серым цветом глаз, унаследованным от человеческого отца. Девушка назвала его Уильямом, произнесла дорогое имя вслух, но вскоре тяжело заболела, и воспитывать мальчика пришлось замковой прислуге – его отец разрывался между делами и больной женой, а отправить сына в Лунную Твердыню отказывался.
Он предпринял все возможные меры, чтобы спасти жену. Но и лекари, и маги, и придворные ученые лишь разводили руками, не смея предположить, что произошло с молодой женщиной.
Уильям рос таким же наполовину альбиносом, как и его мать. Его Величество опасался, что он тоже будет глухим, но мальчик легко реагировал на звуки и любил, когда пожилая няня, нанятая королем, пела ему талайнийские колыбельные.
Порой мальчику устраивали встречи с матерью, и госпожа Элизабет нараспев, как ребенок, читала ему книги. Король Талайны садился на траву рядом с ними, и все трое – семья, которая должна была стать счастливой, – проводили теплые летние дни вместе. Впрочем, Уильям еще не понимал, какие страшные вещи происходят с его родителями.
Элизабет умерла спустя полтора года после рождения сына, и никто так и не выяснил, что именно ее уничтожило. Да и сама девушка лишь виновато улыбалась мужу, не в силах объяснить, откуда берутся загадочные симптомы. Но, заболев, она попросила не сообщать о беде своему отцу, потому что боялась его тревожить. Потому что знала: если король Тельбарт приедет и заберет ее в Лунную Твердыню, чтобы показать лекарям народа хайли, она никогда не найдет в себе сил вернуться.
За неделю до смерти ей начали сниться кошмары, и Элизабет просыпалась, невнятно что-то крича, но спустя пару минут забывала, что именно ее встревожило. Сейчас, когда было уже поздно что-либо менять, взрослый Уильям видел: молодой женщине снились тонкие, сильные, беспощадные побеги льна, которыми ее тело поросло изнутри. Серебряная кровь лесного племени послужила отличной основой для цветов, но, чтобы адаптироваться под такую среду, растение потратило больше времени, чем рассчитывали эльфы. Зато, разобравшись, оно быстро и навсегда устранило королеву Элизабет с политической арены, и правители эльфийских земель наконец-то вздохнули с облегчением. Кроме того, у них появился неплохой повод нажиться на оружии, и они тут же предложили торговые услуги жителям Драконьего леса.
Известие о смерти дочери настигло короля Тельбарта во время ужина с послами Саберны. Он отмахнулся от слуги, но тот, непривычно нервный, шепнул Его Величеству на ухо, что письмо запечатано зеленым талайнийским сургучом, но имя отправителя – не Элизабет. Сердце беловолосого мужчины пропустило удар, и он вежливо попросил гномьих послов подождать, а сам торопливо вышел из зала и разорвал плотный конверт, стоя под огнем настенного факела.
Коридор показался Уильяму знакомым. Да, точно – это западная дорога к Миле, самой высокой башне Льяно, где он бывает практически ежедневно.
Юноша видел, как страшно побледнел король народа хайли, как отрывисто приказал отправить к послам Саберны кого-нибудь из благородных, чтобы тот закончил дела. Юноша видел, как Его Величество опустился на пол у стены, как обхватил себя руками за плечи и слепо уставился на каменную кладку впереди.
Картина вновь изменилась…
Оруженосец короля, синеглазый мужчина с короткими черными волосами, остриженными на манер рыцарей Этвизы, расхаживал по тронному залу, сжимая ладонью в латной перчатке рукоять меча. Его доспехи, также рыцарские, гремели на каждом шагу, но мужчина не обращал внимания и гневно твердил:
– У нас выгодная позиция, мы можем пересечь оба перевала сразу, чтобы Талайна потеряла все шансы противостоять натиску. Все, что у них есть – это пограничные крепости, и если мы сровняем их с землей, тамошний король…
– Перестань, Альберт, – тихо попросил беловолосый мужчина. Несмотря ни на что, его голос по-прежнему был уверенным и настойчивым. – Талайнийцы не сделали нам ничего плохого.
– Они убили вашу дочь!
Оруженосец ударил кулаком по стене, и пламя факелов задрожало.
– Элизабет убили не люди, – горько отозвался король. – Элизабет убила болезнь.
– Пускай так, – яростно произнес Альберт, – пускай болезнь. Но почему они нам не сообщили? Наши лекари смогли бы ее спасти, и ребенок…
Он запнулся, немного помолчал и уже спокойнее, хотя и с явными нотками страха, спросил:
– Ваше Величество, а как мы поступим с ее ребенком? Заберем сюда? В конце концов, он – такой же хайли, как госпожа Элизабет, он имеет полное право жить среди своих.
– У мальчика есть отец, – возразил король. – Не забывай, Альберт, что Уильям – полукровка. Он одинаково подходит и племени людей, и племени леса. Мы не должны решать за него. И мы, – он поднялся и подошел к витражному окну, где цветные стекла складывались в тяжелый силуэт кита, – не должны портить ему детство. Элизабет не хотела бы, чтобы мы устроили очередную войну с людьми, когда бок о бок с ними растет ее любимый сын. Вспомни, сколько писем она прислала, когда мальчик появился на свет. Вспомни, сколько писем…
Его настойчивый голос впервые задрожал, и у Альберта внутри стало холодно.
– Боюсь, – негромко поделился он, – что народ хайли не поддержит ваше решение, мой господин. Они твердо намерены атаковать Талайну и призвать к ответу тамошнего короля, заставить его объяснить, почему он не рассказал нам о болезни Элизабет.
– Ничего страшного, – улыбнулся Тельбарт. – Из любой ситуации, даже из такой, казалось бы, безнадежной, я найду выход.
Он снова опустился на трон и закрыл карминовые глаза. Звездчатые зрачки напоследок замерцали, как настоящие небесные звезды.
Оруженосец внезапно ощутил усталость. Ноги у него задрожали, веки потяжелели, и он, сообразив, что собирается натворить король, метнулся к тронному возвышению. Споткнулся, упал, доспехи загрохотали о плиты пола, и мужчина неловко ткнулся лбом в колени своего короля, напоследок что-то шепнув. Тельбарт не услышал, как не услышала бы Элизабет, но в ушах Уильяма шепот повторился несколько раз:
– Не надо…
…Юноша проснулся, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Сон был таким детальным, таким реальным, что он не мог избавиться от впечатления, будто кто-то все это время сидел рядом и читал ему эту историю, записанную на пожелтевших страницах.
«И стали они прекрасны, как лунный свет, чисты, как холодные родники, и коварны, как лисье племя. И стали они верны своему правителю, как отцу, и заточили острые копья, и построили замок, и дома на деревьях, и высокие неприступные стены, чтобы никто из людей не пересекал намеченные границы…»
Уильям смахнул непрошенные слезы и сел, прикидывая, не пора ли найти нынешнего хозяина замка и задать ему вопрос, куда подевались прежние…
========== Глава шестая, в которой к Эсу прибывает посольство из Ада, а пальцы неумолимо щелкают ==========
Уильям прошелся, кажется, по всему замку, но Эса не отыскал. Зато повсюду царила образцовая чистота, будто светловолосый парень потратил ночь на уборку. Позолоченные рамы картин сверкали, факелы исправно загорались по мере приближения принца, потолки поражали отсутствием паутины, а посвежевшие бархатные шторы бросали тень на вымытые витражные окна. Это было так трогательно, что Его Высочество никак не мог налюбоваться вроде бы до мелочей знакомым замком, и недавний сон выветрился из его головы, словно бесполезный туман.
Но тут произошло нечто, что заставило его вспомнить об оруженосце короля Тельбарта, и юноша замер, не успев донести левую ногу до пола. Лишь чувство собственного достоинства не дало ему потерять равновесие и рухнуть на белые мраморные плиты, пускай и чистые.
Где-то совсем близко звякнули тяжелые латы, зашелестел меч, извлеченный из ножен. Низкий басовитый голос прокашлялся, приготовился и бодро возвестил:
– Выходи, презренный дракон! Я убью тебя и спасу прекрасную принцессу, которую ты заточил в башне!
– А если и выйду? – прозвучал второй, куда менее серьезный, голос, и Уильяма потянуло на смех. Мало того, что бедняга-рыцарь не найдет никакой принцессы, так еще и будет вынужден познакомиться с хозяином Льяно, как те охотники из деревни. – Что ты мне сделаешь?
– Сказал же – убью! – сердито напомнил рыцарь. – Не смей нарушать Кодекс, мерзкая гадина! Выходи, и мой меч покарает тебя за все грехи, что ты совершил, ослепленный своим величием!
Ворота звякнули, открываясь. Тяжелые шаги заскрипели по камням дорожки, а в следующий момент рыцарь потрясенно выдохнул:
– Ой-ё-о-о…
Уильям не выдержал и расхохотался, наблюдая за ситуацией из окна. Эс, по-прежнему в человеческом своем облике, раздраженно обернулся:
– Что тут смешного?
– Ничего-о-о… – простонал юноша, утирая слезы и пытаясь противостоять очередному приступу смеха.
Рыцарь, даже в латах, был ниже Эса как минимум на полголовы. Алые перья в его шлеме агрессивно покачивались на ветру, двуручный меч посверкивал на солнце, как неизменный символ чести и справедливости, а панцирь, наручи и прочие фрагменты доспехов блестели тонким узором – то ли птицы, то ли ангелы, призванные защищать воина от врагов. И все это могло произвести сильное впечатление, если бы не стыд, румянцем раскрасивший лицо незваного гостя.
– Простите, – смущенно пробормотал он. – Мне говорили, что здесь обитает страшный дракон, а в плену у него находится принцесса. Я собирался ее спасти и попросить выйти за меня замуж, но если тут живут обычные люди, я, разумеется, уйду…
– Я вовсе не человек, – вежливо сказал Эс. – Я крылатый звероящер. Если хочешь, давай сразимся, у меня для такого случая где-то сабля припасена.
Рыцарь посмотрел на него, как на умалишенного. Уильям зажал себе рот ладонью, сдерживая хохот.
– Плохие у вас шутки, – укоризненно заметил гость. – Я приехал со всей душой, открылся вам, как дурак, а вы мне в душу плюете…
– Уильям, ты слышал? – разочарованно окликнул Эс. – Мы ему в душу плюем. Ворота распахнули, внутрь пригласили, а теперь плюем, бессовестные мерзкие гадины.
Вышеупомянутые ворота резко закрылись, и рыцаря передернуло:
– Вы это чего?
– Да так, – хитро сощурился дракон в образе человека. – Заходи уж, воин. И представься Его Высочеству, как положено. Уильям не любит беседовать с чужими людьми.
– Не то чтобы… – рискнул ответить юноша. Смеяться вроде бы расхотелось, да и рыцарь, окончательно приунывший, не особо располагал к веселью.
Впрочем, памятуя о Кодексе, незваный гость опустился на одно колено, прижал свободную руку к сердцу (то есть к определенному участку доспеха, спрятавшему столь важный орган за собой) и заученно произнес:
– Ваше Высочество, я – сэр Говард Ланге, хотя товарищи называют меня Художником. Я надеюсь, что не помешал вашему душевному равновесию. Постойте-ка, – он сдвинул темные брови и посмотрел на юношу, – принц Уильям? Тот самый, похищенный драконом?
– Ага, – благодушно подтвердил Эс. – Ну как, ты надумал со мной сразиться?
Последовала немая сцена. Сэр Говард потрясенно таращился на светловолосого хозяина замка, а светловолосый хозяин замка насмешливо косился на сэра Говарда.
– Не советую, – вмешался Уильям. – Эс – мой друг, и если ты ему навредишь, я буду вынужден оторвать тебе руку.
– А что, сможешь? – удивился дракон.
Его Высочество недовольно скривился. Отрывать кому-либо руки не входило в его настоящие планы, однако запугать противника – это уже половина победы. Откуда в его разуме взялась такая сумасбродная мысль, Уильям, кстати, понятия не имел.
– Проходи, – пригласил он, игнорируя хозяина замка. – Расскажи, что заставило тебя пересечь Драконий лес и добраться до Льяно. Также мне, – Его Высочество жестом показал Эсу, что его насмешки сейчас не к месту, – были бы весьма любопытны последние новости Этвизы, если ты, разумеется, не откажешься ими поделиться.
– Я поделюсь всем, чем прикажет Ваше Высочество, – поклонился Говард. – Так уж заведено, что любой рыцарь, где бы он ни находился – покорный слуга любого короля или королевы, исключая вражеских, а у моей родины врагов нет.
– Превосходно, – оценил Уильям. – Эс, ты не займешься завтраком? Я голодный, хочу какой-нибудь паштет, ломоть белого хлеба, овощное рагу и, пожалуй, кубок вина. А еще я был бы тебе очень благодарен, если бы ты нашел для меня какую-нибудь одежду. Потому что моя куртка, – он скептически осмотрел свой потрепанный наряд, подаренный Тхеем, – увы, пришла в негодность.
– Я постараюсь, – оскорбленным тоном заявил Эс. И потребовал: – Ну-ка объясни, какого черта ты командуешь мной в моем же замке? Разве ты забыл, что я могу в любое мгновение выставить тебя прочь? И этого закаленного боями придурка, – он бросил полный ярости взгляд на сэра Говарда, – тоже!
– А такого, – холодно произнес Уильям, – что я дважды тебя спас, и я не люблю, когда взрослые, умные люди… то есть, извини, драконы… ведут себя перед гостями так, словно у них куриные перья вместо мозга!
Эс помедлил.
– Значит, за то, что перепутал меня с человеком, ты извинился, – проворчал он, и сэру Говарду стало ясно, что светловолосый парень временно отступает перед характером Его Высочества. – А за то, что обидел мои несчастные мозги – нет?
Уильям подошел к нему так, чтобы дракону в образе человека было некуда отступить, и медленно, почти по слогам, сообщил:
– Я извинюсь. Но не раньше, чем ты возьмешь обратно свои слова, что с удовольствием выставишь меня и сэра Говарда прочь.
– А я и не говорил, что выставлю с удовольствием, – нахмурился Эс. – Если тебе угодно, я сделаю это со слезами. Буду выпихивать тебя за ворота и плакать, плакать…
Он тихо рассмеялся, и зеленые сощуренные глаза несколько потеплели.
– Боги с тобой, Уильям. Пошли в трапезную.
– Отходчивый тип, – с облегчением вздохнул рыцарь.
Трапезная тоже сияла чистотой, и Его Высочество испытал некоторую гордость, что принимает гостя не сугробах из пыли и не под наблюдением сотен пауков. Сэр Говард благоговейно опустился в предложенное Эсом кресло и снял шлем, с интересом оглядываясь вокруг.
Если он и был старше Уильяма, то, пожалуй, совсем немного. Коротко, в неизменной манере Этвизы, остриженные каштановые волосы снова напомнили Уильяму об оруженосце короля Тельбарта, но глаза сэра Говарда, светло-карие, разбивали воспоминание вдребезги. Над левой бровью отважного рыцаря темнело пятно краски, и Его Высочество сдержанно уточнил:
– Товарищи называют тебя Художником не в шутку, верно?
– Верно, милорд. – Говард попробовал поклониться, не вставая с кресла. Получилось очень смешно, потому что рыцарю мешал не только стол, но и панцирь.
– Ты любишь рисовать? – развивал тему юноша.
Эс уверенно щелкнул пальцами, и на стол величественно опустилось блюдо с паштетом, огромная кастрюля с овощным рагу, корзинка хлеба и три бутылки вина. По мнению Уильяма, для оживленного разговора хватило бы и одной, но Эс, видимо, считал иначе.
Он тоже плюхнулся в ближайшее кресло, притянул одну бутылку к себе, вытащил пробку и глотнул прямо из горлышка, не заморачиваясь кубками. Сэр Говард мужественно не показал, насколько его изумляет поведение приятеля принца.
– Да, Ваше Высочество. Я хотел… – он осекся, потому что Эс грохнул донышком бутылки о деревянную столешницу и уставился на рыцаря так, будто собирался им закусить. – Хотел посвятить рисованию свою жизнь, но дедушка настаивал, что если я не пойду по стопам отца и не отрублю хотя бы четыре драконьих головы, он подарит мое наследство горному великану. Не то чтобы я в нем так уж нуждался, – виновато добавил он, – однако вопросы чести для жителя Этвизы имеют большой вес, и мне… в смысле… в общем, я решил, что рисование совместимо с военными походами. Последние войны затихли около шестнадцати лет назад, и мы, рыцари, промышляем охотой на нежить, сопровождением торговых обозов, ловлей преступников и прочими не особо сложными делами.
Уильям тоже хлебнул вина и потянулся к паштету:
– Понятно. А я, признаюсь честно, не имею никаких талантов. Родители пытались научить меня пению, искусству стихосложения или хотя бы вышиванию, что, если вы позволите так выразиться, абсолютно не подходит мужчине, а потом наконец-то махнули на эту бесполезную затею рукой.
– А я умею писать стихи, – гордо произнес хозяин замка.
Рыцарь с почтением улыбнулся:
– Не изволите прочесть нам один?
– Нет, конечно, – отказался Эс. – Мои стихи – это великая тайна, и какому-то жалкому ребенку я их не выдам. Ради того, чтобы написать хотя бы строку, мне нужно уединение. Я запираюсь в одной из комнат Кано, зажигаю всего одну свечу, и никто, никто на свете не имеет зеленого понятия, что рождается там, в глубинах моего сознания, и какие страшные сказки я рассказываю сам себе.
Сэр Говард растерялся и принялся изучать свою тарелку. До сих пор ему не попадались поэты, которым просьба познакомить рыцаря с их творчеством не польстила бы.
За милой беседой прохладные осенние часы пролетели быстро, и Уильям обнаружил, что, едва солнце начало клониться к закату, настроение гостя слегка упало. Разумеется, рыцарь, как благородный и вежливый человек, всеми силами старался этого не показывать, но сегодня ему попался проницательный и настойчивый собеседник.
– Что-то случилось? – непринужденно спросил Его Высочество. Сэром Говардом он при этом любовался так дружелюбно, что рыцарь снова покраснел до кончиков ушей.
– Нет, – тем не менее соврал тот. – Ничего не случилось.
И, в сотый раз покосившись на окно, вздохнул.
– Насколько я помню, – протянул юноша, – Кодекс предписывает не лгать особам королевских кровей, даже если это покажется рыцарю высшим благом. Поэтому я повторю: что-то случилось? А ты, будь так любезен, предоставь мне правильный ответ.
Сэр Говард понурился.
– Видите ли, Ваше Высочество…
– Не знаю, как он, а я – вижу, – перебил Эс. – Уильям, неужели не ясно? Господину Говарду пора домой, но, вернувшись без моей головы, он наверняка получит втык от своего дедушки. А я пока что не намерен приносить себя на алтарь счастливой семейной жизни. Безусловно, мне жаль, – он похлопал рыцаря по плечу, – но мы с Уильямом не способны тебе помочь.
– Разве что в Драконьем лесу отыщется иной звероящер, и желательно неразумный, – серьезно кивнул сэр Говард. – Я тысячи раз говорил дедушке: прости, но у меня не получится убить дракона. А он тысячи раз обижался и бурчал, что его внук растет неотесанным болваном, что рыцарь, не рискнувший напасть на крылатого звероящера, не имеет права называть себя рыцарем. У нас из-за этого было столько ссор, что со стен гобелены падали, а прислуга рассчитывалась и уходила куда подальше от таких хозяев. И когда дедушка опять попытался убедить меня в своей правоте, отец приказал ему заткнуться, а сам поставил условие: если до своего двадцать третьего дня рождения я не приеду с головой дракона под мышкой, он сожжет все мои картины и выбросит акварели, а мою комнату отдаст племяннице.
– Ужасно, – содрогнулся Уильям. – Но чего ради ты так стремишься выполнить его условие? Взял бы да переехал жить, к примеру, в Саберну или Вилейн, там для рыцаря всегда найдется работа.
– Ну, – сэр Говард смущенно почесал затылок, – на самом деле родители меня любят. Просто не понимают, что излишняя любовь порой тоже приносит вред. И, что гораздо хуже, – он погладил краешек золотого кубка, – я люблю их не меньше.
Эс раздраженно фыркнул. По его мнению, избавление от родителей было первым условием счастливой и долгой жизни.
И, словно отвечая на его эмоцию, внизу что-то загремело, да так, что все трое оглохли и закрыли уши ладонями, опасаясь потерять слух совсем. Сэр Говард ничем не выдал своего испуга, а вот на лице Уильяма оно проступило так явно, что рыцарь, не мешкая, обнажил меч и приготовился его защищать.
Двери в трапезную распахнулись, и под зеленым знаменем внутрь вошла троица бравых чертей. Все они были волосаты, грязны, рогаты и стучали по мрамору копытами, одновременно издавая мерзкое козлиное блеяние.
– Я знал, что однажды вы придете, – осклабился Эс.
– Еще бы ты знал! – сердито заорал самый широкоплечий черт. – Сыплешь нам в котлы паутину, портишь хорошие зелья, экологию, опять же, загрязняешь… А еще дракон, называется! Ну конечно! Небо ему дорого, а на грешную землю никто гадить не запрещает, да?!
– Да, – согласился хозяин замка.
Алые глазки черта заблестели таким гневом, что Уильям предпочел спрятаться под стол. Длинная скатерть почти полностью скрывала его от посторонних взглядов. Сэр Говард вознамерился было составить ему компанию, но помешали доспехи, и он продолжил стоять, заинтригованно следя за перепалкой двух разных видов нечисти.
– Весь двадцать пятый ярус испоганил, скотина бессовестная! Поезда не ходят, часовая башня остановилась! А пятьдесят четвертый? Женщины боятся из дома выйти, потому что пауки там кишмя кишат, всех местных собак сожрали! И ты осмеливаешься думать, что мы тебя пощадим?!
– Да нет, – пожал плечами Эс. – Я осмеливаюсь думать, что вы – мирное посольство, раз явились под знаменами Измиальта. И ваши военачальники наверняка не одобрят, что вы принесли мой труп, а не привели вполне себе живого меня. К тому же, – он закинул ногу на ногу, всем своим видом намекая, что никуда не пойдет, пока черти не перестанут грубить и шуметь, – у меня есть к ним важное дело.
– Это какое? – предводитель чертей несколько поумерил пыл, но от него так и несло ненавистью.
– Касательно редких видов нежити… и не только. До меня доходили слухи, что граф Шэтуаль, властелин замка Энэтэрье, промышляет их созданием. Если ваши военачальники договорятся о встрече с ним, я немедленно попрошу прощения и перестану сыпать пыль на ваши города.
Он отвернулся и так, чтобы черти не слышали, добавил:
– Другое местечко подберу…
Широкоплечий главарь Адского посольства немного поскрипел зубами, постучал копытами и посжимал кулаки, надеясь, что на дракона падет кара небесная. Сэр Говард устал и опустил меч, шепотом осведомившись у принца:
– Ваше Высочество, он сумеет с ними разобраться?
– Полагаю, да, – заключил Уильям и вылез из-под стола. – Эс, ты отправишься в Ад? Это не какой-нибудь дурацкий розыгрыш?
– Увы, но нет, приятель, – вздохнул дракон. – Кажется, на этот раз они не уступят. Придется идти и объяснять, какого черта я пользуюсь изгоняющими чарами, чтобы не убирать в замке лично. Ты ведь подождешь меня здесь? Вот ужин… вот вино… сэр Говард, наверное, домой не спешит, поэтому вы отлично проведете вечер.
Два уверенных щелчка пальцами, за ними третий – и светловолосый парень исчез, словно его и не было. Черти тоже пропали, но запах серы и полыни, принесенный ими, никуда не делся, и Уильям с отвращением закрылся рукавом. Торопливо открыл окна, впуская холодный ветер и крупные дождевые капли, и вновь опустился в кресло.
– Он прав, – сказал юноша, имея в виду Эса. – В твоем обществе я прекрасно проведу вечер. И пока его нет, – он подался вперед и указал на сэра Говарда вилкой, – я вкратце обрисую тебе выход из твоей беды…
***
Пятьсот лет – солидный возраст решительно для любого, и Эс не был исключением из правила. Его борьба за выживание закончилась, когда дракону в человеческом облике стукнуло пятьдесят, и дальше он просто плыл по течению, игнорируя все обратные принципы. Правда, течением для него стало вовсе не то, что подразумевают люди под таким же понятием.
Обычно драконы забывают о своей человеческой половине сразу после первого убийства. Перед ними ставится вопрос, кем же быть: мудрым крылатым звероящером, способным оказывать влияние на кого угодно, или кровожадным чудовищем, охочим до свежего, а лучше – еще живого мяса? Эсу такой выбор не понравился, и он заявил, что будет собой – как человеком, так и зверем, совмещая две разных половины в одном целом. И ему это неплохо удавалось, несмотря на то, что из драконьих земель его изгнали и окрестили позором драконьего племени.
