Текст книги "Двадцать секунд для смелости (СИ)"

Автор книги: Severlika

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Двадцать секунд для смелости ==========

Иногда нужно всего двадцать секунд, для того, чтобы набраться храбрости и сделать что-то достойное.

Двадцать секунд, чтобы вытащить тонущего из цепких лап ледяной воды. Скинуть шапку в талый снег на берегу, растолкать зевак, собравшихся поглазеть на происшествие, сорвать с себя зимний пуховик и нырнуть в обжигающую прорубь…

Двадцать секунд, чтобы рвануть с себя шарф, повязав его на лицо до глаз и кинуться в гибнущий в пламени дом, чтобы вытащить заложников смерти с верхних этажей.

Двадцать секунд, чтобы решиться спасти чью-то жизнь, с собственным сердцем договориться, что ты не можешь иначе, что потом не сможешь смотреть в глаза своему отражению, что кто, если не ты? И сделать!

Осознание приходит почти мгновенно, а потом, чтобы уговорить свой разум сделать волевое усилие и заставить сопротивляющееся тело, ведомое древними инстинктами самосохранения, повернуться лицом к опасности и противостоять ей – нужно всего двадцать секунд…

Я очень хорошо помню ту ночь, и ту полную луну, которая внезапно вышла из-за огромной тучи. Тот лунный свет ознаменовал крупную перемену в моей жизни, которую в полной мере я осознал только сейчас. Ведь это именно тогда я потерял зарождающиеся мечты на новую жизнь, и Сириуса, и Римуса Люпина, который резко изменил свое отношение ко мне после того, как чуть не убил, будучи в теле монстра.

Но вместе с тем, я кое-что приобрел.

Когда широкая черная мантия раскрылась передо мной, Гермионой и раненым Роном, я сначала не понял, откуда она взялась. А потом я увидел Снейпа, который широко раскинув руки в стороны, крепко стоял на ногах, защищая нас собой и своей необъятной мантией, которая, конечно, не могла нас спасти. Но он стоял, и если бы Люпин, активно воющий на луну, отвлекся и пошел бы прямиком на него, я уверен: Снейп до последнего вздоха прикрывал бы нас своим телом.

Тогда в вихре эмоций, бешеной круговерти событий я не придал этому эпизоду достойного внимания, но потом, летом, в спальне на Тисовой улице однажды ночью мне вспомнилось его выражение лица – собранное, спокойное, расчетливое. Взгляд черных глаз был направлен только на оборотня, который был способен разорвать нас всех четверых без труда, и в нем был страх, однако, страх контролируемый.

Его двадцать секунд промелькнули, и было принято единственно верное решение: защитить. Любой ценой.

В мою душу вкралось уважение. И чем больше я думал об этом, тем больше понимал: Снейп мне интересен.

Он был единственной фигурой на шахматной доске моей жизни, которую мне никак не удавалось разгадать. Если Снейп так меня ненавидит из-за отца и Сириуса, почему раз за разом спасает мою жизнь? Если даже видеть меня не может без зубного скрежета, почему постоянно находится где-то рядом, будто не может отпустить?

Одни вопросы, без ответов, как всегда, когда дело касается Снейпа.

А потом… Потом в один прекрасный день на шестом курсе я вошел в кабинет зелий и застал его спящим за столом.

Спинка его кресла была высокой, и черноволосая голова не запрокинулась назад, лишь слегка склонилась. Волосы живым теплом лоснились по плечу, чуть завиваясь на самых кончиках. Ресницы отбрасывали темные полукружья на бледные скулы, отчего его лицо становилось беззащитным, ранимым и юным. Я внезапно с удивлением вспомнил, что Снейпу всего тридцать шесть лет. Руки были сложены на чьей-то раскрытой работе, исписанной пометками наполовину.

Неизвестно откуда пришло нестерпимое желание чем-то его укрыть, а потом я вздрогнул. Мне внезапно стало зябко в подземельях, и я попятился. Сердце стучало во всю, со дна души поднялось нестерпимое, яркое волнение, и жаркий румянец бросился в лицо.

Я тихо прикрыл за собой дверь.

Наверное, в жизни каждого человека есть это мгновение, когда вовсе не ты, а кто-то другой все решает за тебя в одночасье. И тогда сопротивляться бесполезно.

Душа тянется к одному единственному человеку, робко, несмело, как молодой подснежник, вырвавшийся из объятий зимних ночей, дремавший столько долгих месяцев под снегом тянется к солнцу и теплу. Взор ищет единственного повсюду, отметая ненужные, незнакомые лица, а доводы рассудка уже никому не интересны.

Забавно. Я-то думал, это происходит как-то иначе.

– Северус…

Я часто произносил про себя его имя. Оно мне казалось таким благозвучным и одновременно легким, словно холодная снежинка, воспарившая в небеса. Ей было суждено родиться каплей и окончить свое существование на земле, упав из материнских объятий туч. Но нет, её подхватил северный ветер и превратил в прекрасную звездочку, сверкающую, способную летать.

Я сверх всякой меры витиеват и склонен к поэтическим сравнениям, но его имя – это чудо.

Мои робкие чувства, как те подснежники, прорастали во мне пламенно и скоро. У нас обоих было мало времени, и это только подстегивало меня. Я не знал, куда деваться. Я томился день и ночь, моя душа обрела крылья и теперь рвалась в слова и строчки, звуки, складывающиеся в мелодии – так и рождаются бессмертные симфонии! И если бы Бог одарил меня писательским или музыкальным талантом, если бы в руках моих спорились не только заклинания, я бы назвал своё творение в его честь.

Но, конечно, все это были лишь пустые грёзы. И я продолжал ходить на его лекции, наблюдать за его плавными движениями. За тем, как он берет в руки листы пергамента. Я хотел бы стать этими листами, я стал бы для него кем угодно…

И решение пришло так внезапно, словно гром среди ясного неба. Мысль, пришедшая мне в голову, была абсурдной и до ужаса гриффиндорской. Но с другой стороны, как ещё заверить Северуса в том, чего априори не может быть? Как сделать так, чтобы он поверил?

***

Сижу на лекции, наблюдая, как дрожат мои руки. В горле пересохло так, словно там с роду не бывало ни капли, и я тайком шепчу «Агуаменти!»

Снейп стоит у доски. Его черная мантия, защитившая меня когда-то от гибели, раскинулась у его ног причудливым цветком, контрастируя с каменным полом лаборатории.

– Обратите внимание на четвертый пункт в рецепте зелья, – говорит он негромко, выпрастывая руку из складок мантии и небрежно взмахивая ею в сторону доски.

А у меня от этого жеста на секунду перехватывает дыхание, губы размыкаются и я осторожно вдыхаю холодный зимний подземный воздух вместе со смесью запахов ингредиентов и зелий.

Теперь мне непременно нужно привлечь его внимание, иначе мой план не воплотится в жизнь сегодня. Но если не сегодня, то никогда, потому что я не вынесу больше этого острого волнения, которое почти лишает меня сознания.

Соседний ряд занят слизеринцами. За первой партой сидит Малфой с таким видом, будто ему весь мир обязан. Рядом хорохорится Пэнси Паркинсон.

Девушка бросает томные взгляды на сокурсника так откровенно, что это заметили уже все. Но, конечно, своим змеенышам Снейп сделает замечание только в том случае, если они разлягутся прямо на парте и начнут срывать друг с друга одежду.

За парочкой сидят шкафоподобный Крэбб и тучный Гойл, рядом с ними Милисента вглядывается в учебник так, будто увидела там мессию, не иначе.

– Гарри, – едва слышно шепчет Гермиона и касается моего рукава. – Вернись в реальность.

Лицо у девушки встревоженное, странное дело, но именно она всегда чувствует, когда я затеваю очередную авантюру.

Но я не поднимаю голову на Северуса намерено, и она еще раз зовет меня, только тон её теперь более нервный. Значит, Снейп уже заметил моё невнимание к уроку…

– … На этот вопрос нам ответит мистер Поттер, – доносится до меня негромкое, но чрезвычайно язвительное.

Я понятия не имею, о чем он спрашивал, но ответ у меня подготовлен несколькими неделями заучивания, многими ночами бессонницы, секундами, минутами, часами, которые я думал о нем.

Один, два, три, четыре…

Мои двадцать секунд пошли.

Я поднимаю голову. Моё лицо такое бледное, что сравнялось цветом с пергаментом, к которому я сегодня не прикоснулся.

…пять, шесть, семь, восемь…

Поднимаю взгляд на учителя.

Снейп стоит, заложив руки за спину, и смотрит надменно. За его спиной указка зависла возле доски под строчкой о лунном камне. Держу пари, что вопрос был о его свойствах. Что ж, профессор, о лунном камне я вам расскажу в другой раз.

…девять, десять, одиннадцать…

– Поттер, вы пришли сюда безмолвствовать? – осведомляется он ненавязчиво, и слизеринцы начинают противно хихикать.

Почему я их слышу? Я думал, что мне будет все равно, но я замечаю все в таких мелочах, словно все чувства обострились до предела.

Сердце… колотится…

… двенадцать, тринадцать, четырнадцать…

Я поднимаюсь на ноги, как мне кажется, вполне уверенно. Моя мантия зацепляется за ножку стула, и я её выдергиваю нервным жестом.

– Итак, свойства лунного камня, Поттер, – безжалостно произносит Снейп, – или ваше объяснение того факта, что вы, судя по вашему мученическому молчанию, не знаете материал третьего курса.

…пятнадцать, шестнадцать, семнадцать…

Волнение уходит. Точно так же исчезает и загнанное, трусливое выражение в моих глазах.

…восемнадцать, девятнадцать…

Я готов.

… двадцать.

– Мои глаза в тебя не влюблены…

Словно все звуки выключили разом. Всеобщее изумление можно потрогать руками при желании. Малфой на первой парте чуть не сворачивает себе шею на пару с Паркинсон, и все взгляды устремляются в мою сторону. Я еще краем глаза вижу испуганный, словно она увидела самого Волан-де-Морта, взгляд Гермионы. Мне все равно. Я смотрю только на Северуса.

– Мои глаза в тебя не влюблены,

Они твои пороки видят ясно.

А сердце ни одной твоей вины

Не видит и с глазами не согласно.

Ушей твоя не услаждает речь.

Твой голос, взор, и рук твоих касанье,

Прельщая, не могли меня увлечь

На праздник слуха, зренья, осязанья.

И все же внешним чувствам не дано —

Ни всем пяти, ни каждому отдельно —

Уверить сердце бедное одно,

Что это рабство для него смертельно.

В своем несчастье одному я рад,

Что ты – мой грех, и ты – мой вечный ад.

В классе царит такое потрясение, что если бы сюда ввалилась ватага Пожирателей Смерти, никто бы их даже не заметил.

Гермиона огромными глазами смотрит на меня и по её щекам текут почему-то слезы. У Рона даже веснушки побледнели. Все, включая слизеринцев, смотрят на меня так, будто я тронулся рассудком, и вокруг такая тишина, что думается, вдруг я оглох и не заметил.

Северус застыл возле доски без единого движения. Его губы чуть разомкнуты, брови нахмурены, но в глазах новое выражение. Будто он меня, наконец, заметил, будто я привлек его внимание другим способом, кроме тех, которые вынуждали и провоцировали его плеваться ядом в мою сторону.

Но вот медленно приподнимается его голова, и грудь наполняется воздухом для ответа.

– Это неправильный ответ, мистер Поттер. Ноль за урок и десять баллов с гриффиндора.

***

Скольким я обязан тем бесконечным двадцати секундам, которые пережил неделю назад. И сколько всего пришлось пережить потом, когда, отойдя от шока, слизеринцы откровенно потешались надо мной все выходные вплоть до следующих зелий.

Рон не сразу вник в ситуацию, но нужно отдать ему должное, готовясь к своему публичному признанию, я мысленно попрощался с нашей дружбой. А он сначала отмалчивался, а потом посочувствовал. Даже настоял, чтобы я сходил к мадам Помфри и проверился на всякого рода проклятия.

Гермиона вообще никак не прокомментировала мою декламацию сонета Шекспира на уроке зелий. Всевозможные комментарии я и так выслушал в огромных количествах от слизеринцев. Она просто пыталась быть постоянно рядом. Наверное, опасалась, что я кинусь с ближайшей башни.

Слухи дошли до Минервы МакГонагалл.

Декан вызвала меня в свой кабинет и вела себя совсем не так, как я ожидал. Конечно, меня следовало бы отчитать и наказать так, чтобы было больше неповадно издеваться и зло шутить над своим преподавателем. А она меня напоила чаем и, ни о чем толком не спрашивая, долго заглядывала в мои глаза. Мне казалось, что я у Дамблдора, а не у МакГонагалл.

Когда пришло время переступить порог класса зельеварения на следующей неделе, я бы покривил душой, если бы сказал, что мне не было страшно. Но мои двадцать секунд истекли, решение было принято. Я больше не могу молчать.

Да, глупо и смешно, да, абсурдно, совершенно неприемлемо, но это признание. И Снейп не может его игнорировать.

Однако ему удалось.

Северус за весь урок ни разу не удостоил меня взглядом. Я превратился в пустое место, швах! пуфф!

Мне было чертовски обидно, но ближе к концу урока, он поднял меня на ноги.

– Ну что же, Поттер, сегодня вы тоже продемонстрируете нам свои широкие познания в сфере маггловской поэзии?

Я поднимаю глаза, встречая его огненный взгляд, в котором явное предупреждение немедленно заткнуться. И молчу.

«Будь моя воля, я повторил бы ещё раз и не только при слизеринцах. При всей школе и педагогическом коллективе, Северус. Ты знаешь это…»

Не знаю, применил ли в то мгновение Снейп ко мне легилименцию, но внезапно он от меня отшатнулся, а меня затопила такая бешеная радость пополам с облегчением только от того, что он, наконец, позволил себе поверить.

В конце урока прозвучало:

– Задержитесь, Поттер.

И вот когда стало по-настоящему страшно. Вот когда должны были затикать мои двадцать секунд.

Некоторое время Северус сверлил меня взглядом, и я прямо-таки ощущал себя орехом, который старательно пытаются раскусить.

– Я не знаю, в какие игры вы играете, Поттер, – ровно и довольно прохладно проговаривает Снейп, усевшись напротив меня за учительский стол. Я не поднимаю на него глаз, – но то, что вы делаете, точнее, что вы говорите, переходит всякие границы.

Я чуть улыбаюсь, но совершенно не представляю, как мое несчастное лицо вяжется с этой улыбкой. Северус слегка качает головой, окидывая меня взглядом.

– Что такое с вами происходит, Поттер? Вы же не… я хочу сказать, не может же быть, что…

Мне нравятся, вот честное слово, нравятся эти паузы! Всегда предельно резкий в своих высказываниях профессор Снейп не может подобрать слов? Улыбаюсь еще шире и встаю на ноги.

Мой взгляд встречается с его, и я читаю в его глазах недоверие, неприятие, любопытство, едва тлеющий гнев и робкую надежду.

Последняя придает мне сил.

– Скажи, что я уплатой пренебрег

За все добро, каким тебе обязан,

Что я забыл заветный твой порог,

С которым всеми узами я связан.

Что я не знал цены твоим часам,

Безжалостно чужим их отдавая,

Что позволял безвестным парусам

Себя нести от милого мне края.

Все преступленья вольности моей

Ты положи с моей любовью рядом,

Представь на строгий суд твоих очей,

Но не казни меня смертельным взглядом…

Секунду висит тишина, а потом Снейп устало прикрывает глаза.

– Мерлин, как это могло случиться…

Он каким-то вымученным, абсолютно детским жестом, потирает лоб, и мне нестерпимо хочется сократить, наконец, то расстояние, которое нас разделяет.

Я медленно обхожу парту и тихой поступью отмеряю количество шагов, которое между нами.

Северус на меня не смотрит. Его лицо скрыто ладонью, которой он подпирает лоб и тяжелую, усталую голову.

Я опускаюсь на пол возле его кресла, опираюсь локтями о его колени, скрещиваю руки и смотрю, смотрю на него.

Как много я вижу.

Издалека не разглядишь эти морщинки вокруг глаз. Откуда они? От не слишком мирного нрава, или все-таки он умеет смеяться? А чуть желтоватые кончики ногтей намекают на то, что он перекладывал сегодня пижму из своей кладовой в коробочки из шкафа лаборатории, готовясь к нашему уроку. Короткие, черные ресницы чуть загибаются кверху, темная радужка по краям слегка светлеет в карий, губы бледные, но очень красиво очерченные…

Я не замечаю, что проходит ровно двадцать секунд. Его время для смелости.

– … Я виноват. Но вся моя вина

Покажет, как любовь твоя верна.

Он поднимает на меня ночные глаза, и я вижу в них желание верить. Я открыто улыбаюсь.

Нет еще ответного чувства. Пройдет много времени, прежде, чем оно вступит в полную силу, но Снейп готов мне дать это время. А уж я его не разочарую. Не теперь, когда он мне поверил. Сэром Уильямом Шекспиром написано много сонетов на все случаи жизни…

Теплая ладонь опускается на мою вихрастую голову, и я закрываю глаза…