Текст книги "Stripper (СИ)"

Автор книги: Selestina

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Если бы кто ей сказал хотя бы месяц назад, что она пойдет на столь крайние меры – она бы посчитала этого человека сумасшедшим и вряд ли бы запомнила его слова. Хотя многие ожидали от нее еще и не такой выходки, в то время как сама Сашка вряд ли готова была сделать нечто рушащее ее внутренние рамки. Бесспорно, образ наследницы крупного холдинга был не кристально-чистым: что среди партнеров ее отца, что даже в стенах лицея и после – института – ее воспринимали как взбалмошную девчонку без царя в голове, на которую не сумел повлиять даже штат гувернанток. Наверное, стоило отправить ее учиться за границу – быть может, поумнела бы и присмирела бы. Но на тот момент слухи были слишком приукрашены и репутацию ее преподносили в куда более мрачном свете, нежели она и впрямь того заслуживала.

Одним-единственным вечером она с легкостью все оправдала.

Оставалось надеяться, что вездесущие ублюдки с камерами не запечатлеют ее падение и не донесут папочке.

Впрочем, даже падение в ее исполнении было шикарным.

– Ах, никакого будущего?! Ах, необразованный и бесперспективный?! Ах, сопьется?! – с каждым новым словом в стену летела очередная цветастая тряпка, а трясущиеся от неконтролируемой злости руки перебирали вешалки, но все, что попадалось под них, не подходило совершенно. На очередной возмущенно-вопросительной фразе из шкафа полетел целый ворох абсолютно новых вещей, а замахнувшаяся этой тяжелой кучей Сашка, не удержав равновесие, рухнула спиной внутрь бездонного пристанища результатов ее шопоголизма. Отбитая о крепкое дерево задница напомнила о себе и, похоже, стала последней каплей уже давно переполненной чаши, после которой из глаз хлынули злые слезы. Дернув на себя какой-то кусок шелка, свисавший ровно перед носом, чтобы воспользоваться им в качестве платка, взвыла – проклятая тряпка потянула за собой вешалки, зацепившиеся друг за друга. Проклиная любимого папу и свое личное невезение, Воронцова как-то по-детски всхлипнула и просто разревелась, уткнувшись лицом в тот самый шелк.

Ей было двадцать лет, и она глупо рыдала из-за очередного родительского запрета.

Жизнь всегда кто-то расписывал за нее: указывали, как себя вести, что говорить, как улыбаться, как плакать, и разве что не говорили, как нужно дышать. За нее выбирали друзей, но она бы никогда не подумала, что за нее выберут и тех, в кого ей влюбляться. Михаил Степанович до сих пор ни разу не выставлял себя деспотом: сколь бы жестко он ни вел себя по отношению к поведению дочери и ее стремлениям, выстраивая за нее цели, что она обязана была достигать, он не стремился перекрыть ей кислород полностью. По крайней мере, так думалось Сашке, когда она уговаривала своего молодого человека придти на семейный ужин: эти отношения длились уже целых полтора месяца и претендовали на всю оставшуюся жизнь – не то что бы это можно было назвать великой любовью, но замуж хотелось до чесотки под лопатками. Гриша был настроен вполне решительно: ровно настолько, что пару дней назад прямо сообщил ей, что готов забрать Сашку вместе с ее десятью чемоданами в свою хрущевку, доставшуюся от прадедушки. Ну и что, что однушка? Зато в пределах Кольца – центр, можно сказать! Тараканов выведем, обои переклеим, даже окна на пластиковые заменить вполне можно. Ну, зарплаты этак с четырнадцатой. Воронцова, конечно, где-то краем подсознания сомневалась, что способна протянуть в таких условиях дольше одной ночи, но уж очень интересно было примерить статус замужней дамы, особенно когда часть подруг уже успела расписаться и даже начать выбирать детскую коляску. Рожать Сашка по их примеру пока не намеревалась, но штамп-то не настолько страшен, правда? Да и вообще, можно было пожить пока и с папой – места много, новоиспеченному мужу найдут комнату.

В общем, вопрос в одностороннем порядке был решен, и оставалось его как-то донести до Воронцова-старшего. Проблемы на горизонте не мелькали, и насвистывающая Сашка, впрыгивающая в какое-то категорически строгое платье, купленное ей отцом, уже видела на своем безымянном пальце тусклый простой ободок из серебра – с Картье придется повременить, но это же успеется?

Знакомство хозяина дома с претендентом на руку его дочери проходило вполне мирно: беседа, пусть и слегка походящая на какой-то допрос со стороны Михаила Степановича, неторопливо текла, едва ли прерываемая сменой блюд, и Сашка, демонстрирующая свой обычный аппетит, раскрывающая створки мидии, с любопытством поглядывала на сидящих за столом мужчин. Казалось, что папе понравился ее молодой человек, и это крайне успокаивало Воронцову: жестом подозвав к себе одного из слуг, она шепотом попросила принести вина. По легкому напряжению, читавшемуся на лице потенциального супруга, было ясно, что разговор входит в решающую фазу, и хотелось этот момент обозначить особо.

Касаясь пальцами холодной хрустальной ножки, Сашка едва заметно прикусила щеку – как делала всегда в волнении: Гриша, уже взявший бокал с налитым в него Тиньянелло, поднялся на ноги, в упор смотря на будущего тестя. Его слова, какие-то скомканные, местами прерывающиеся, доносились до нее словно через плотную стеклянную стену, разбившуюся холодным «нет», последовавшим сразу же, стоило лишь его фразам завершиться. Воронцов-старший не взял ни секунды для раздумий, оборвав молодого человека на главном предложении, а Сашка невольно пронзила зубами тонкую кожу, ощущая солоноватый привкус во рту. Ей послышалось? Похоже, и Гриша думал так же, поскольку попытался что-то возразить хозяину дома, но в ответ получил лишь несколько холодных слов о своей бесперспективности, несостоятельности и тем самым не соответствии его дочери.

Звонкий голос, переполненный обидой, принадлежал, кажется, не ей – Сашка даже не поняла, что именно выкрикнула в лицо отцу, залпом опрокинув в себя все содержимое бокала и с силой швырнув хрустальное изделие об паркет. Две секунды, ровно две секунды она смотрела в родное и сейчас столь ненавистное лицо, после чего, поджав губы, резко развернулась и вылетела из столовой, со всей дури захлопнув за собой дверь. Край платья попал в эту щель, тормозя ее движение, но взбешенная и обиженная Воронцова даже внимания на него не обратила: дернувшись так, что тонкая ткань треснула, разрываясь, она продолжила свой путь. Двадцать три ступеньки, четыре метра коридора, еще один звучный хлопок дверью и щелчок замка. А после – сдавленные проклятия и шорох вылетающих из шкафа вещей.

Она ненавидела компанию отца, ненавидела свои обязательства, ненавидела свою жизнь, в которой не существовало той свободы, что так хотелось.

Ей было двадцать лет, и она впервые была готова сделать то, на что не решилась бы еще утром.

Когда такие бессмысленные рыдания утихли, а мозг начал опять связывать слова в относительно цельные фразы, пальцы нашарили на полу возле шкафа телефон и почти без ошибок набрали нужный номер.

– Что ты говорила про сегодняшнюю тусовку? – голос уже звучал почти ровно, разве что злость в нем было трудно не уловить.

– Ты же была крайне занята и вообще, – хмыкнула Ритка на другом конце провода, про себя расплываясь в довольной улыбке. Сашка это чувствовала, но ей было абсолютно не до внутреннего торжества рыжей – что угодно, лишь бы отплатить родителю за его тиранию.

– Заткнись и просто скажи место.

Она знала, что подруга поймет. Она всегда все понимала, даже когда Воронцова отборным матом выражала свои мысли, отталкивая всех и каждого. Ритка была тем самым человеком, с которым не требовалась маска, и именно за это Сашка ее любила. За то, что она стала недостающей половиной ее чертовой души, кажется, искореженной окончательно. За то, что принимала любой, чего не делал никто из этого долбаного окружения, помешанного на правильности и репутации.

У болотно-зеленого платья были оторваны рукава и шифоновый верхний слой: осталась лишь атласная основа на узких бретелях, лишенная всяческого украшения. На шею легло массивное золотое колье, рядом с карминно-красным клатчем упали черные босоножки, рука вывела линию стрелки. Особым гостям полагалось опаздывать, даже если их появление было для всех сюрпризом. Когда каблуки цокнули в направлении выхода из комнаты и щелчок выключателя погрузил ее во тьму, на уже лишенном всяческих следов слез лице промелькнула то ли презрительная, то ли предвкушающая улыбка.

Вечеринка и впрямь уже была в самом разгаре – это легко читалось на не блещущих адекватностью лицах собравшихся: часть из них Воронцовой была совершенно не знакома, другая часть вроде бы когда-то мелькала перед глазами, но назвать по именам она смогла бы в лучшем случае с десяток человек. Впрочем, удивляться этому не стоило: всех приглашала Ритка, и пусть даже ориентировалась она на свой круг общения, а не на тех, с кем был близок виновник торжества, как это всегда делала, сама Сашка с этими людьми почти никогда не сталкивалась. По мнению ее папочки они не представляли интереса для общения и поддержания каких-либо отношений, и ей не стоило ввязываться в такую компанию. Так что кроме пятерки одногруппников, в которую входила и рыжая, она не знала здесь никого. Даже того, ради кого вообще затевалась вся котовасия с морем алкоголя и девочками в блестящих лифчиках. Стриптизерши, серьезно? Неслышно (среди этого шума можно было и не беспокоиться за такие мелочи) фыркнув, Воронцова пробилась сквозь толпу, выискивая глазами подругу: она вполне комфортно себя чувствовала даже среди непонятных лиц, но хотелось хотя б одну адекватную персону, которая даст ей ориентир к дальнейшим действиям.

К счастью, Ритка обнаружилась быстро: стоило сделать несколько шагов по направлению к бару, чтобы заказать себе виски, как со спины ее обняли со всей силой, как-то не соответствующей хрупкой рыжей, и звонко чмокнули в шею. Алкоголю пришлось немного подождать.

– Ты вовремя, – сообщила зачинщица сегодняшнего беспорядка.

– Через пять минут все начнут отрубаться от передоза?

Вопрос был задан столь серьезным тоном, что Ритка даже задумчиво оглянулась на беснующуюся толпу, кажется, вообще забывшую, зачем все собрались: в словах подруги крылась нехилая доля правды – парочка мужиков уже мирно сопела на диванчике, обнимая пустую бутылку из-под текилы.

– Надеюсь, их выносливости хватит еще хотя бы часика на два – вечер в разгаре, – цокнув языком, рыжая схватила подругу за запястье. – Мы собираемся замутить «правду или действие».

Чертыхнувшись, Сашка последовала за увлекающей ее куда-то по направлению к зоне с диванчиками Риткой. Пару раз запнувшись на этом извилистом пути, нехило напоминающем ее собственную жизнь, в которой точно так же невменяемые личности с маниакальным усердием, но, словно бы случайно, ставили подножки и стремились опрокинуть на нее что-то липкое и разящее за километр, она в финале ощутимо врезалась носом в затылок подруги и еще раз вспомнила особо часто используемые ругательства. Кивнув всем, кому ее в ускоренном режиме представила Ритка, Воронцова заняла предложенное место между абсолютно неизвестными ей парнями с ничем не примечательными лицами. Вряд ли они входили в число бывших-потенциальных ухажеров рыжей – видимо, присутствовали со стороны именинника.

Прежде, чем очередь дошла до нее, дать чистосердечное признание успело шесть человек, и еще одиннадцать предпочли выполнить изощренные задания от взявшей в свои цепкие руки бразды правления игрой Ритки: рамок она не знала, и потому компромат на четверть собравшихся уже явно покоился в памяти телефонов тех, кто сохранял остатки сознания и наблюдал за представлением. В другом состоянии Воронцова, возможно, сама бы запечатлела и купающего в шампанском хозяйскую кошку парня, чье лицо и руки методично покрывались глубокими царапинами разъяренного животного, и делающую минет мужу своей сестры девицу, которая, к слову, примелькалась Сашке по светской тусовке. Но ей было не до того – она отстраненно смотрела на все, что происходило перед ней, по капле опустошая бокал вермута, и пыталась понять, чувствует ли что-то кроме смеси отвращения и извращенного наслаждения от того, что отец бы не одобрил даже одного ее присутствия здесь.

– Алекс, – преисполненный коварства голос Ритки заставил ее лениво обернуться к подруге. Не дожидаясь следующих слов, Воронцова сообщила:

– Правда.

– Меня, конечно, гложет любопытство о причинах твоего внезапного визита, но это я и так выведаю. Позже, – хмыкнула рыжая. – Я же правильно понимаю, что подарок ты не приготовила?

Поморщившись, Сашка скользнула рукой к лежащему рядом клатчу:

– Сколько? – несколько бумажных купюр она совершенно точно сегодня кидала сюда, понимая, что придется расплачиваться за такси – не за руль же в таком состоянии садиться. Машину не жалко, а вот самой хотелось пожить.

– Не-не, – укоризненно погрозила ей пальцем Ритка, – слишком формально. Мы условились, что подарки должны быть от души.

Саркастично дернувшийся уголок губ выразил мнение относительно этого заявления, ничуть не соответствующего формату и обществу: вряд ли кто-то здесь реально заботился о том, чтобы угодить виновнику торжества. На миг даже стало интересно, кто что ему вручил, и кто выиграл соревнования по количеству нулей в чеке.

– В общем, тебе выпадает «действие». Станцуй.

– Калинку-малинку? – хмыкнула Воронцова, с сожалением покосившись на пустой бокал.

– Если ты способна соблазнить моего брата и ей, я не против. Но лучше стриптиз.

– Я не раздеваюсь на публике, – бесстрастным тоном напомнила она неизвестно чему улыбающейся подруге, взгляд которой сейчас выражал крайнее удовлетворение. Кто-то со стороны выкрикнул насмешливое: «стесняешься?», на что Сашка только поморщилась – чего-чего, а этого за ней на наблюдалось вообще.

– Хуже, – ответила за нее рыжая, – боится, что папочка узнает, – и, вернув свое внимание подруге вновь, протянула: – признайся уже, что никогда не рискнешь выйти из-под его контроля.

Стиснув зубы, Сашка шумно выдохнула и поднялась на ноги: взгляд серых глаз, кажется, потемневших от злости из-за того, что ей указали на собственную слабость, был готов пробить в зачинщице творящегося безобразия сквозную дыру. Проскользнув через столпившихся возле диванчика игроков, она задержалась у крайнего столика, подхватывая с него не до конца наполненный бокал.

Ей было двадцать лет, и, кажется, пора было что-то менять в ее жизни.

– Лейрд? – качнув бокал в пальцах, она бросила короткий взгляд на виновника торжества, которому и принадлежал напиток. Тот заинтересованно приподнял бровь.

– Разбираешься в вине?

Сашка передернула плечами и одним большим глотком отправила остатки алкоголя внутрь: чуть поморщившись – этот сорт любви у нее не вызывал, она еще на пару секунд задержала взгляд на сидящем перед ней молодом человеке, прежде чем все так же молча развернуться и направиться в сторону того, что при особой фантазии можно было назвать сценой, а по факту являлось скорее небольшим возвышением, где до сегодняшнего вечера стоял рояль, обожаемый матерью Ритки. Кто его двигал, куда и как, осталось невыясненным, равно как и то, каким образом планировалось возвращать инструмент обратно: Марта Львовна явно восторга не испытает, не обнаружив его на законном месте.

Когда фоновая музыка сменилась хриплым голосом солистки нового трека, худощавая рука с блеснувшими на среднем и безымянном пальцах кольцами взметнулась вверх.

***

Кир любил свою сестру. Любил так, как должен любить настоящий брат: видя ее недостатки, но не позволяя никому о них заикнуться, способный отругать и даже – в глубоком детстве – отлупить ее, но пресекая чужие попытки хоть словом, хоть делом причинить ей боль. Они были настолько разными, вплоть до внешних черт, что мало кто верил в их родство, и потому ссоры между ними случались достаточно часто. Но так сильно она его выводила из себя крайне редко, почти никогда. Собственное двадцатидвухлетие он не планировал отмечать вообще: нет, конечно, торжественный ужин с родителями бы состоялся, но вряд ли в этот же день – скорее ближе к выходным. Однако это скорее напоминало бы мирный час в кругу семьи, нежели… это. То самое, что так любила устраивать Рита: грандиозную вечеринку в его честь, где вряд ли больше пяти человек помнило, как его зовут, не то что причину высланного им приглашения-смски. Главное, народ уловил возможность оттянуться и напиться (и не только) за чужой счет, и потому успешно (по их мнению) создавал видимость праздника. Вы не идете в клуб? Клуб идет к вам! Кир бы не явился в родительский дом, зная, что здесь его ждет, если бы не хитрость сестры, навешавшей ему килограмм итальянских спагетти о каких-то там срочных просьбах отца и дяди. Увы, семейным требованиям сказать «нет» было нельзя.

Как выяснилось – ими даже не пахло, как и родителями, отосланными предприимчивой Ритой в гости. Их-то спровадить явно было легче: достаточно сказать, что сыну нужно повеселиться, и, вдохновленные тем, что слишком самостоятельный и серьезный ребенок наконец «вспомнил» о том, что он еще не умудренный годами муж, они были готовы предоставить дом даже на полное его растерзание.

В общем, рыжая мелочь в очередной раз подтвердила правильность решения Кира жить отдельно – в частности, от сестры, и теперь он считал минуты до момента, когда все собравшиеся превысят свою меру алкоголя и наркоты, перейдя в бессознательно-безопасное состояние. До последнего мига это делать было сравнительно легко: пока Рита не решила, что один сюрприз – хорошо, а еще парочка – те самые вишенки на торте. Еще чудо, что сестра не додумалась закатить пьянку в его собственной квартире (точнее, как выяснилось позже, она додумалась, но, руководствуясь аргументом «у тебя там не развернуться», отмела эту идею как не жизнеспособную).

Девчонка, провокацией Риты отправленная на импровизированную сцену, едва ли вызвала у него что-то кроме равнодушного мазка взглядом по достаточно стройной, даже спортивной – о чем говорил рельеф подтянутых мышц – фигуре. За весь вечер он вряд ли уделил ей в сумме больше пары минут своего внимания, как, впрочем, и всем здесь. Но всякий раз, когда она попадалась ему на глаза, вела себя иначе, нежели остальные: слишком спокойно, слишком тихо, и даже порция алкоголя, кажется, была единственной на целый час. Хотя на умницу-скромницу она не походила совершенно: ни позой, ни взглядом, ни даже внешним видом она не напоминала тех забитых девочек, что на вечеринках прячутся в уголок и оттуда поглядывают испуганно, молясь, лишь бы их не заметили. Скорее она просто вела себя как-то непривычно рассудительно для всегда безбашенной тусовки. Но и только. И это абсолютно не могло стать причиной, по которой ее стоило бы назвать другой: в том, что она была ничуть не лучше всех этих полных грязи и лицемерия личностей, не появлялось ни капли сомнения. Рита с другими дружбу не водила.

Скрестив руки на груди и бросив предупреждающий взгляд на сестру, довольно надкусывающую канапе, Кир вернул внимание зрелищу, якобы призванному быть подарком. Даже интересно, зачем было кого-то выталкивать на «сцену», когда здесь и без того уже крутились четыре элитные стриптизерши. С другой стороны, Рита ценила красивую картинку, и вряд ли бы заставила танцевать ту, которая к этому не имела ни капли способностей.

А способности у нее явно имелись.

Высокая фигурка, на мгновение замершая, начала движение так неуловимо-гипнотически, что в памяти едва ли осталось то, как подчеркивали удары ее бедра и отсчитывали неизвестный никому счет тонкие пальцы – все потонуло в насмешливом взгляде серых глаз, брошенном через плечо, прежде чем она повернулась к нему уже полностью и сделала несколько уверенных шагов, останавливаясь в полутора метрах. Он был прав – она не принадлежала к тихоням: такого цинизма и вызова в глазах у тех не существовало. Скорее она ставила себя выше всех собравшихся здесь и не желала примыкать к окончательно деградировавшим и толкающимся в вязкой массе дерьма, к людям, утратившим последние капли достоинства и морального облика.

Она не была чище. Не была лучше. Но была иного круга. Рита что-то упоминала о запретах?

Губы изогнулись в усмешке: это уже интереснее.

Красиво очерченное тело еще не оголилось ни на миллиметр, но даже так оно соблазняло сильнее выряженных только лишь в дешево-блестящие купальники стриптизерш, как-то померкших на фоне незнакомой девчонки. Впрочем, когда бы им знакомиться, если круг общения самого Кира никогда не сталкивался с кругом общения его сестры? И он, признаться, не решил, хочет ли знать имя выгибающейся перед ним девушки. Достаточно было получить свой – определенно, достойный – подарок и завершить все одной ночью.

Должно быть, она имела в этом опыт – гибкость и плавность движений завораживали, и каким бы пошлым сравнение с кошачьей грацией ни казалось, именно оно первым пришло на ум. Но та, кем она сейчас являлась, была опаснее любого хищника: жесткость и непримиримость натуры не скрывались никакой обманчивой мягкостью и покорностью. Даже опускаясь перед ним, она держала голову гордо, а глаза оттенка холодной стали безотрывно были прикованы к нему. Если бы взгляд был кинжалом, его кожа уже была бы разрезана на тонкие кровоточащие ленты.

И это возбуждало.

Бессознательно подавшись чуть вперед, когда стремительным движением девушка выпрямилась и отпрянула от него, Кир рвано выдохнул. Оставаться безучастным к представлению не получалось, но признавать поражение он не намеревался. Откинувшись обратно на спинку диванчика, он приподнял бровь, смотря в глаза танцовщице. Та, похоже, разгадала немой посыл: ладонь скользнула по бедру вверх, едва приподнимая край темного атласа и тут же позволяя гладкой ткани скрыть широкую полосу плетеного кружева чулка. Четыре удара сердца – ее шаги-повороты, один – мгновение, потребовавшееся, чтобы освободившаяся от высоких каблуков и поставленная ему на плечо ножка оставила его в сидячем положении. По инерции дотронувшись ладонью до узкой – стоит лишь сомкнуть пальцы, и она вся окажется в его руке – щиколотки, едва успел преодолеть несколько сантиметров вверх, когда давление стопы исчезло, и ладонь соприкоснулась с воздухом. Девчонка уже развернулась к нему спиной, устраиваясь между ног: заведенная назад рука в обманчиво-ласкающем жесте прошла в чертовом миллиметре от его щеки и почти_не_провокационно потянула вниз бретель платья, оголяя приподнятое плечо.

Останавливая намеревающуюся превратить соблазнительный танец в полноценный стриптиз девушку, он, пожалуй, даже слишком грубо сжал её запястье. Недоумение мелькнуло в серых глазах, находящихся в каком-то десятке сантиметров от его собственных. Губы разомкнулись, опаляя частым и тяжелым дыханием, намереваясь задать вопрос, но этого не потребовалось.

– Раз это мой подарок, я имею право им ни с кем не делиться, – достаточно громко, чтобы его услышали те, кто ещё находился в способном воспринимать слова состоянии, произнёс Кир, прежде чем встать и потянуть её за собой.

– Всегда подозревала, что мой братец собственник ещё тот, – откомментировала его фразу Ритка и, ехидно взглянув на подругу, добавила, – наслаждайся.

Готовая прикончить её за эту подлянку Воронцова мстительно сощурилась и сделала себе зарубку в памяти: так просто рыжей это с рук не сойдёт. Та же только улыбнулась, привлекая внимание гостей каким-то очередным безумным предложением: сейчас ей требовалось заставить всех забыть о существовании виновника торжества – тогда можно будет считать сегодняшнюю свою задачу выполненной. Она не стремилась навредить Сашке: напротив, она заботилась о ней, правда, по-своему, но уж как могла. Вот только сможет ли та оценить эту заботу – пока что было неизвестно.

***

В чем-то Рита явно была права: порыв, благодаря которому Кир сейчас вел ее подругу по темному коридору подальше от вконец осточертевшей ему вакханалии, отчасти был вызван нежеланием позволить кому бы то ни было еще смотреть на танец. И потому, что принадлежали эти минуты именно ему, и потому, что от грязных, отвратительно-похотливых взглядов, прикованных к девушке, тошнило. Вряд ли она нуждалась в защите, но среди болота этого дерьма она смотрелась чересчур другой. И крупицы человечности требовали отделить ее от остальных, просто позволить спокойно уйти – судя по букету негативных эмоций, она желала именно этого. Или, по крайней мере, не ощущала особого восторга от присутствия здесь.

Массивная светлая дверь с тихим щелчком распахнулась, и Кир жестом пригласил девушку внутрь. Та, замерев на секунду, чтобы смерить его насмешливым взглядом, проскользнула в густую темноту. Мгновением позже он последовал за ней, и щелчок замка раздался вновь. Звук включившегося рассеянного освещения вторил ему.

Вопреки Сашкиному удивлению, комната, в которой она оказалась, не имела никакого отношения к спальне, да и кабинетом не являлась: всего лишь достаточно скромная по своим размерам бильярдная, на удивление лишенная даже намека на диван, кушетку или хотя бы кресло. Что ж, у богатых свои причуды, ей ли не знать. Бильярдная так бильярдная. Обернувшись к виновнику торжества, она прислонилась поясницей к деревянной раме и выжидательно уставилась на него. Молодой человек, кажется, вообще игнорировал ее присутствие: с облегчением расстегнул ворот темной рубашки, размял шею и неторопливо приблизился к стеллажу с книгами. Дорогие переплеты явно занимали его ум сейчас куда сильнее, нежели ее скромная (хотя по танцу того бы даже она не сказала) персона.

Честно выждав две минуты, Воронцова прогнулась назад, чтобы дотянуться до лежащих треугольником шаров: один из них был тут же запущен в уже листающего какую-то книгу Кира. С меткостью проблем не было – снаряд угодил ему точно в предплечье, пройдя по касательной: и не травматично, и вполне ощутимо. Бросив в ее сторону недоуменный взгляд, молодой человек как-то задумчиво проследил за прокатившимся по всей комнате и глухо ударившимся в стену шаром, где и остановилось его движение.

– Так и будем стоять? – осведомилась Сашка, опираясь ладонями о бильярдный стол и не сводя глаз со своего оппонента. Тот пожал плечами.

– Можешь идти. Главное, Рите на глаза не попадись – живой отсюда она тебя не выпустит.

– Не поняла, – серые глаза сузились. – Куда идти?

– Куда угодно. Домой, например.

При напоминании о доме с его обитателями (точнее, обитателем) у Воронцовой свело зубы: то, как она поморщилась и отвела взгляд, от Кира не укрылось. Любопытство всколыхнулось едва-едва и тут же было загнано обратно. Ему-то какое дело до ее причин присутствия здесь?

– Я не выполнила задание до конца – дом подождет.

Сарказм и какая-то капля упрямства – все, что удалось уловить в ее голосе. И железные принципы – в самой фразе. Похоже, некоторые вещи для нее были чем-то большим, нежели просто игры пьяной молодежи. Или же виновато пренебрежение, которое он ей продемонстрировал, прервав на середине, а теперь вообще избегая?

– Боюсь, здесь со стерео-системами туго – могу только ноутбук предложить, – махнув рукой в сторону серебристого прямоугольника, оставленного на комоде возле мини-бара, он вернул книгу на место, про себя назвав девчонку эгоистичным капризным ребенком. Сейчас она успешно листала в онлайн-базе треклисты (спящий компьютер не был защищен паролем), постукивая ногтями по трекпаду. Выбор, судя по всему, особого труда не составил – музыка, чуть менее энергичная, нежели та, под которую она танцевала ранее, с некоторой задержкой из-за перебоев с сетью все же зазвучала, пульсацией уничтожая остатки тишины в комнате. И точно такой же пульсацией отозвалась кровь по венам, стоило взглядам опять пересечься – возможно, это был первый Риткин подарок, за который ее не хотелось удавить.

Болотно-зеленый атлас все же упал к ногам спустя пару десятков секунд, открывая взгляду классическое черное кружево белья и линии татуировки внизу живота. Крест, оплетенный лилией. Рисунок владел вниманием Кира лишь мгновение, но даже так успел отпечататься в памяти: что-то в нем определенно было. Но куда больше – крылось в той, что с некоторым превосходством сейчас пуговицу за пуговицей расстегивала его рубашку, остановившись буквально в шаге от края и пробегаясь пальцами по груди обратно вверх, едва царапая короткими ногтями. Холодное прикосновение, обрисовывающее выдающиеся ключицы, внезапно стало тяжелым давлением, но лишь на пару ударов сердца: оттолкнувшись от его плеча, она легко вспорхнула на бильярдный стол, на полупальцах выполняя несколько шагов-вращений к центру и оборачиваясь.

Она не была похожа на тех стриптизерш, что притащила Рита, хотя бы потому, что ее танец был взаимодействием. Она не просто завлекала телом, миллиметр за миллиметром оголяясь, вызывая животную похоть. Она подчиняла разум. Действовала как амфетамин, единожды испытанный. Поглощала, вызывала зависимость и желание сломать источник такого неправильного состояния.

Если это было ее падением, она все равно оставалась выше их всех.

И не сожалела.

Не сожалела, приближаясь к краю и коленями опираясь о темное дерево рамки. Не сожалела, цепляя за серебряное плетение, обвивающее шею смотрящего на нее. Не сожалела, обнажая мелкие зубы в некоем подобии странной улыбки, прежде чем они соприкоснулись висками, и ее неровное дыхание почти незаметно колыхнуло концы его светлых волос. И позволяя горячим рукам все же лечь на ее спину, чтобы мгновением спустя расстегнуть крючки бюстгальтера, тоже не сожалела. Только надеялась, что хотя бы это останется за объективами камер: она прекрасно знала, что ее выходку в гостиной все равно донесут отцу. Но той половины для него было бы достаточно, а для ее растоптанных сегодняшним вечером внутренностей – нет.

Разбивая так старательно укрепленные рамки поведения, подогнула ногу, свободной стопой скользя по бедру стоящего напротив Кира. Представляя возмущенно багровеющее лицо папы, внутренне смеялась и расстегивала ремень: последние пуговицы рубашки секундами ранее были безжалостно оторваны из нежелания возиться с ними дольше. И не могла точно сказать, полностью ли из стремления смести все родительские запреты и наставления, хотела сейчас молодого человека перед ней.

Ей было двадцать лет, она уже давно не являлась невинной девочкой, но до этого момента все ее связи имели под собой влюбленность.

Самого Кира ее мотивы абсолютно не интересовали. Достаточно было влечения к действительно превосходному телу и магнетизма, исходящего от него. Понимания, что от него вообще не хотят ничего кроме секса: ни тех-самых-возвышенных слов, ни излишнего внимания, ни обещаний. И сложно было спорить с тем, что гордость и некоторое превосходство, столь явно читающиеся в ней, отличные от пустой и дешевой стервозности, привлекали, заставляли задержать взгляд еще ненадолго, изучить еще чуть внимательнее. Заставляли признавать ее, а не воспринимать как одноразовую шлюху. Она хотела его тело, но иначе. И этого было достаточно.