Текст книги "Проклятые птицы (СИ)"

Автор книги: Селена Энзо Никс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

  – Не вставай, – сказал я, войдя в комнату с пленным гибридом.

  Дверь я оставил открытой.

  У меня было хорошее настроение, немного лирическое, с ноткой сентябрьского блюза. Проведение допросов, поставленное на конвейер, может утомить кого угодно, поэтому я время от времени позволял себе творческие отступления от заведённого порядка и импровизировал. Трудно было сказать со всей уверенностью, удачно ли получилось на этот раз, но я всё-таки склонился к мысли, что нет, и досадливо ухмыльнулся, недовольный собой. Чтобы гибрид ненароком не заметил моей усмешки, я, как бы невзначай, повернулся к нему спиной и сделал пару неспешных шагов к окну.

  Ответом на мою неудачную шутку была тишина, если не брать в расчёт жужжание вечно голодных мух, в изобилии снующих по пыточным комнатам. А чего ещё я ожидал услышать? Что он рассмеётся над шуткой своим сиплым смехом? Начнёт плакать, умолять о пощаде? Скорее всего, ничего из перечисленного, хотя, может быть, последнее: я всё же надеялся услышать просьбу о лёгкой смерти.

  Сейчас нужно было выдержать паузу. Мозг гибридов этой модели работал относительно медленно, почти как у людей, и ему требовалось немного времени, чтобы сообразить что к чему. К тому же, этот пленный как и все остальные, собственно, был подготовлен к допросу, что отнюдь не способствовало остроте его мышления. Я играл свою роль раскрепощённо и расслабленно – в отличие от пленного, у меня на кону стояли не страдания и жизнь, а всего лишь пять минут потраченного времени.

  На осмысление своего положения гибридам обычно требовалось с полминуты, поэтому я, чуть ли не зевая от скуки, позволил себе посмотреть в окно. Сквозь засиженное мухами стекло были видны желтеющие кроны деревьев, которые тщетно пытались удержать на своих ветвях стаю местных антарктических сорок, то и дело срываемых колким осенним ветром. Птицы нелепо лохматились, случайно оказавшись к ветру спинами, и быстро разворачивались обратно, упорно стараясь встречать его порывы своими массивными клювами, и от этого были похожи на маленькие юркие флюгеры. Особенно смешными казались инфантильные птенцы-подростки – коричневатые и какие-то неестественно стройные, с по-детски нелепыми повадками. Они вели себя глупо, но взрослые не клевали их, потому что не боялись – зачем нападать на того, кого не боишься? Я вовсе не причислял себя к многочисленной когорте birdwatchers, но наблюдение за нескончаемой суетой пернатых братьев мне удовольствие иногда всё же доставляло. Если разобраться, ум, смекалка и коллективизм этих прекрасных созданий был людьми недооценён, а вели они себя точь-в-точь как маленькие крылатые человечки.

  Интересно, что на местное наречие термин «birdwatcher» точно не переводился. Самые близкие его переводы звучали или тяжеловесно, или семантически неточно: «наблюдатель птиц», «натуралист по птицам», «орнитолог-любитель» и тому подобное. Эти жалкие попытки передать смысл простого понятия «birdwatcher» всё равно звучали как-то неправильно, фальшиво. Всё-таки странно – люди живут друг с другом бок о бок тысячи лет, но до сих пор так и не смогли найти общий язык, а теперь и этот пленный гибрид говорит на смешном местном наречии – на языке своих хозяев. Эх, куда катится мир...

  Через открытую дверь доносились душераздирающие крики – это мои коллеги-соратники работали с другими пленными. На каждого из нас в день приходилось по несколько десятков допрашиваемых, и это был конвейер, который не терпел задержек и, тем более, остановок. Жалость, милосердие, сострадание были незваными гостями на нашей базе. Единственное, что у нас ценилось – это информация, добытая у военнопленных, и ничего, кроме неё.

  Полминуты прошло. Я с неохотой отвёл взгляд от окна и посмотрел на пленного гибрида. Ещё недавно этот высокий голубоглазый блондин был здоров и полон сил. Теперь он лежал в ванной с насыщенным раствором соли (прекрасное средство заглушить сигнал маячков-передатчиков, случись им оказаться спрятанными где-нибудь в теле гибрида), мутной от его собственных испражнений, но ему это было простительно, так как руки и ноги, пристёгнутые к поручням ржавыми, но крепкими цепями, сильно ограничивали его движения. В таком положении он находился неделю, а это достаточно долгий срок, чтобы живородящие антарктические мухи с блестящими бордовыми пузиками успели отложить личинки в его спёкшиеся волосы, а личинки превратились в откормленных опарышей и теперь вовсю резвились на его макушке, поглощая те части тела гибрида, которые были для них съедобны – плоть, так похожую по вкусу на человеческую. В данном случае, это была кожа верхней части головы.

  – Тебя зовут Толян, – сказал я полувопросительно, стараясь не смотреть выше линии его бровей. – Какое дурацкое имя. Кто тебе его дал?

  Мне было интересно услышать его ответ, чтобы понять, в какой он кондиции. В ванную его поместили в день пленения. За неделю, что он здесь купался, я был первым, кто к нему зашёл.

  Гибрид промолчал. Его голова едва заметно ритмично покачивалась вперёд-назад, почти неуловимо, едва-едва. Люди с помощью ритмичных движений могут унять свою боль: известно, что повторяющаяся мышечная активность стимулирует выработку гормона радости – эндорфина. Но это был не человек, а робот с квантовым мозгом, в его метаболизме эндорфины конструкторами предусмотрены не были. Непонятно, зачем он это делал.

  Гибриды-андроиды были антропоморфными роботами со встроенными биологическими органоидами-паразитами, закреплёнными на полимерном скелете. У них были кожа, печень, почки и всё прочее, за исключением центральной нервной и опорно-двигательной систем. Они чувствовали боль, даже частенько теряли сознание от болевого шока. Впрочем, наслаждаться они тоже умели, но для этого гибрида последние дни были не самыми подходящими для плотских утех – ему крупно не повезло, он попал в плен. К нам.

  К сожалению, с боевого гибрида нельзя скачать информацию, запросто подключив к нему кабель или вставив накопитель в какой-нибудь из слотов на его теле, так как квантовые шифраторы в их мозгах шифровали данные с помощью уникальных ключей-алгоритмов, на подбор которых имеющимися у нас вычислительными возможностями ушли бы сотни лет, и это при самом благоприятном раскладе.

  Возможности по извлечению информации с помощью пыток тоже не были бесконечными: дознаватели причиняли боль, разрушая биологическую плоть, количество которой, как и способность к регенерации, было ограничено. Этот процесс шёл медленно, пытку растягивали как можно дольше, на многие дни и даже недели, но рано или поздно наступал момент, когда гибриды лишались всех своих органоидов и переставали чувствовать чтобы то ни было. Те, которые были покрепче, оставались в своём уме, хотя и с посттравматическим синдромом, но большинство «съезжало с катушек» точно также, как это порой случается с людьми после серьёзных болезней мозга или травм.

  Если пленные гибриды соглашались на сотрудничество, это их участь не меняло – их продолжали пытать в надежде выудить ещё какую-нибудь информацию и в конце концов всё равно убивали. На это было несколько причин: солдаты с посттравматическим синдромом ненадёжны, предавшие раз – предадут снова; гибриды, подвергшиеся унизительным пыткам, никогда не простят своего врага и жестоко отомстят при первом удобном случае. Всё-таки это были солдаты, созданные быть идеальными настолько, насколько это вообще возможно. Чувствительность к боли, нестандартность ума и даже такая, казалось бы, бесполезная вещь, как способность к проявлению сентиментальности, были качествами, необходимыми идеальным солдатам. По крайней мере, так говорят научные исследования.

  В воздухе висел запах скатола – именно он привлекал мух на пиршество. Здесь их были тысячи. Эти простые твари не могли устоять перед соблазном и, проявляя чудеса изворотливости, умудрялись проникать внутрь помещений базы через мельчайшие бреши в противомоскитных сетках и жрали всё съедобное, что только могли найти, плодились и снова жрали, жрали, жрали...

  Я взял с подоконника баллончик со средством против летающих насекомых, встряхнул и несколько раз попрыскал на пленного и вокруг него. Мелькающие перед глазами мухи отвлекали от работы, а мне всё ещё предстояло выбить из этого обосранного робота пару так необходимых мне ответов.

  – Премного благодарен, – сказал гибрид и судорожно закашлялся.

  Этот простой трюк с полуминутной паузой и прысканьем из баллончика заставляет гибридов раскрывать рты похлеще любого домкрата, – не переставал удивляться я, проделав его уже двадцатый раз за сегодня. – Всегда срабатывает, даже странно. Ну что ж, он разговорился – куй железо пока горячо.

  – Не стоит благодарности, – ответил я в том же дурацком стиле, что и гибрид, который, похоже, то ли начитался Куприна, то ли слишком сильно получил по голове при пленении.

  – Эти твари очень назойливы, – продолжил он таким тоном, будто поддерживал случайный разговор ни о чем с соседом по лифту.

  Он прекрасно слышал звуки страданий, доносящиеся из соседних пыточных комнат, ибо мои коллеги тоже предусмотрительно оставляли двери открытыми. Несмотря на это, лишь лёгкая хриплость голоса выдавала его волнение. С другой стороны, это могло быть вовсе не волнение, а результат отёка голосовых связок – как никак, органоиды этого гибрида постепенно отмирали, доставляя ему нечеловеческие страдания. Хотя... какие ещё страдания могут быть у нечеловека?

  – Хочешь, я попрыскаю тебе на голову ещё? – спросил я, пытаясь быть как можно более любезным – как заботливый доктор или, скажем, сиделка.

  – Спасибо, не стоит. Они уже не докучают мне так, как прежде.

  – Ну и отлично, – я поставил баллончик на место. – Ты наверно догадываешься, зачем я сюда пришёл.

  – Несомненно.

  – Зачем же, сударь? – я цинично подхватил его манеру разговаривать, стараясь при этом не улыбаться.

  – Ты собираешься меня допрашивать. Пытать.

  – Что ты, это совсем не так, – деланно возмутился я. – У меня к тебе, Толян, есть предложение иного рода.

  – Какое же? – гибрид зашевелился в ванне.

  Цепи зазвенели об эмалированный край, поверхность воды покрылась жёлтыми волнами и бурунчиками.

  – Предлагаю тебе сделку: я даю тебе вот это, – я достал из кармана черный прямоугольный параллелепипед размером с мизинец – блок самоуничтожения, который у гибрида вырвали во время пленения. – Хоть прямо сейчас вставляю тебе эту хрень обратно в голову, туда, где она и была. После этого ты сможешь себя убить незамедлительно и с комфортом.

  – А что от меня требуется взамен? – казалось, в глазах гибрида мелькнула надежда.

  – Самая малость, пустячок, – ответил я. – Расскажи мне, кто в вашем батальоне занимается внедрением в компьютерные системы противника. То есть, в наши. Назови имя передвижного вирусного модуля, его номер, звание. Давай начнём с имени, так тебе будет легче.

  Я произнёс эти слова и затаил дыхание – вдруг скажет?

  Но он не сказал:

  – Увы, меня не посвящали в секреты такого рода.

  Я с сожалением вздохнул и посмотрел в окно: деревья уже махали ветвями не так, как всего лишь несколько минут назад, переменчивый ветер поутих. Один из птенцов, сидевших на ветви, взъерошился, тряс крыльями и пищал, заглядывая в клюв родителю. Последний держал в клюве какую-то козявку устрашающего размера – цикаду или медведку, кто их разберёт – в это время года в Антарктиде с насекомыми проблем не было.

  – Ты мог случайно увидеть имя, или услышать в разговоре, – сказал я.

  Родитель некоторое время поломался (интересно, зачем?), а потом отдал добычу своему чаду. Это было чертовски трогательно.

  – При мне разговоры о вирусных модулях не велись, – сказал Толян.

  Я с усилием отвернулся от окна и посмотрел на гибрида: было видно, что цепи, гнилая вода, голод, опарыши и время причинили его биологической части корпуса немалый ущерб, и теперь каждая секунда пребывания в сознании была для него невыносимой пыткой.

  Как бы невзначай я поиграл его персональным блоком самоуничтожения, подкидывая его вверх и ловя в самый последний момент, глядя, как гибрид заворожено отслеживает мутнеющим взглядом все его перемещения. Он явно жаждал заполучить этот блок, этот билет в свой гибридный рай, тут же вставить его себе в головной разъём и как можно быстрее сдохнуть со счастливой улыбкой на гниющем лице.

  – А тебе нравится наблюдать за птицами, Толян? – спросил я.

  Если бы у меня самого кто-нибудь спросил тогда, зачем я это сделал – вряд ли я смог бы ответить что-нибудь вразумительное.

  Он уставился на меня непонимающим взглядом, полным мучительного страдания:

  – Позволь, что?

  – Пробовал ли ты рассматривать птиц, наблюдать за ними в их привычной среде обитания?

  Гибрид, наконец, понял суть вопроса и ответил, шепелявя, с трудом ворочая высохшим языком:

  – Да, я частенько сиживал здесь, на берегу бухты Надежды, глядя как серые чайки строят свои гнёзда на берегу и дерутся за территорию. Давно увлекаюсь повторением экспериментов Лоренца и Тинбергена. Осмелюсь заметить, у меня это неплохо получается.

  Он тут же осёкся:

  – Получалось.

  Было похоже, что он не питал иллюзий относительно своего будущего.

  – Да ты что? – удивился я, на этот раз искренне.

  – Это было не так-то просто, приходилось долго втираться к ним в доверие. Особенно к серым чайкам.

  – А как у вас называют людей, которые любят разглядывать птиц на воле? – я хотел разгадать этот семантический ребус, засевший в моей голове как заноза.

  Гибрид улыбнулся, отчего его нижняя губа неожиданно порвалась посередине, и из образовавшегося отверстия вывалился зуб. Он упал в мутную жижу с тихим всплеском и скрылся где-то в глубине.

  – Мне очень жаль, – сказал я.

  – Прошу прощения, – гибрид вновь улыбнулся, но его улыбка на этот раз получилась ужасной.

  Мухи снова стали липнуть к нему, ползая по носу, рту, глазам. Их количество увеличивалось чуть ли не ежесекундно.

  Я взял с подоконника спрей и попшикал на лицо гибрида. Он благодарно прикрыл веки.

  – Так как твои соратники называют birdwatchers?

  – Мои друзья их называют придурками – кому ещё в голову придёт рассматривать птиц, когда вокруг идёт такая война?

  – Но ты же рассматривал?

  – Да, было такое... Меня так и называли: придурок.

  Я вздохнул – нужно было возвращаться к делам.

  – Толян, – сказал я, – мне необходимо узнать имя передвижного вирусного модуля. Если ты мне его не назовёшь, погибнут сотни тысяч невинных.

  Его лицо опухало прямо на глазах. Похоже, органоиды исчерпали ресурс своей стойкости.

  – А если я скажу, погибнут сотни тысяч невинных, но уже с нашей стороны, – прохрипел гибрид.

   Я вздохнул и вновь посмотрел в окно: птенец-подросток снова клянчил еду у взрослых. Жизнь продолжалась. Но я почему-то уже не мог продолжать пытку этого гибрида. Может быть виной тому были Лоренц с Тинбергеном или эти проклятые птицы. Я подошёл к зловонной ванне вплотную, протянул руку к голове Толяна и вставил в неё вожделенный параллелепипед. Тело Толяна конвульсивно дёрнулось, обдав меня брызгами нечистот. Он слабо застонал и стих, оставив мне на память свою жуткую улыбку. Теперь мне придётся с ней жить – конечно, если я когда-нибудь не решу избавиться от кошмарных воспоминаний этой войны. У нас, гибридов, это делается легко, было бы желание.