Текст книги "Русские писатели о цензуре и цензорах. От Радищева до наших дней. 1790–1990"

Автор книги: Сборник

 
Ну… небесам благодаренье!
Свершен великий, трудный шаг!
Теперь общественное мненье
Сожму я крепко в свой кулак,
За мной пойдут, со мной сольются…
Ни слова о врагах моих!
Ни слова! Сами попадутся!
Ретивость их – погубит их![120]120
  Ретивость их – погубит их! – Поскольку вся ответственность в новых условиях, по которым часть изданий освобождалась от предварительной цензуры, переносилась на авторов, редакторов и издателей, то их «ретивость» и «погубит их».


[Закрыть]
 

1865

Впервые: Современник. 1866. № 3. С. 10. Под «журналистом-руководителем» подразумевается скорее всего М. Н. Катков (1818–1887), редактор консервативного журнала «Русский вестник». М. Е. Салтыков-Щедрин писал в статье «Наша общественная жизнь: «Меня не на шутку тревожит заявление М. Н. Каткова о том, что он ждет не дождется упразднения цензуры, чтобы поговорить с петербургскими журналами <…> на своей воле» (Современник. 1863. № 12. С. 241).

 
Между дикарских глаз цензуры
Прошли твои карикатуры…
И на Руси святой один
Ты получил себе свободу
Представить русскому народу
В достойном виде царский чин.
 

1857

Русская эпиграмма. С. 478.

Эпиграмма предназначалась для публикации в «Свистке» – сатирическом приложении к журналу «Современник», но не была напечатана. В ней идет речь о художнике Н. А. Степанове (1807–1877), который в своем «Альбоме» (1855) поместил карикатуры на французов, англичан и турок, воевавших тогда с Россией (Севастопольская кампания). Некоторые карикатуры изображали французского императора Наполеона III, что и обыгрывает Добролюбов.

 
О ты, кто принял имя слова!
Мы просим твоего покрова:
Избави нас от похвалы
Позорной «Северной пчелы»[121]121
  «Северная пчела» – полуофициозная газета, издававшаяся с 1825 по 1859 г. под редакцией Ф. В. Булгарина (1789–1859). Снискала себе «славу» «газеты-доносчицы», главным образом благодаря личности самого редактора, ходившего под эпиграмматической кличкой «Фиглярин». Подробнее см. вступит. статью к разделу и кн.: Видок Фиглярин. Письма и агентурные записки Ф. В. Булгарина в III отделение / Изд. подготовил А. И. Рейтблат. М.: Новое литературное обозрение, 1998.


[Закрыть]
И от цензуры Гончарова.
 

1858

Русская эпиграмма. С. 461. Впервые: Русская старина. 1872. № 1. С. 151.

Николай Федорович Щербина (1821–1869) – поэт, автор многочисленных эпиграмм.

Исследователи полагают, что эпиграмма вызвана тем, что И. А. Гончаров, служивший тогда в Санкт-Петербургском цензурном комитете (см. о нем Перечень цензоров), в 1857 г. потребовал изменить первое четверостишие в стихотворении Щербины «Поколению», поскольку в нем использованы для сравнения образы из Евангелия (Русская эпиграмма. С. 845).

 
Пугая стаю ястребиную,
С реки цензурной он слетел, —
Какую ж песню лебединую
За то на «Парусе» он спел!
 

1859

Русская старина. 1891. № 4. С. 44.

Московский цензор Н. Ф. Крузе был уволен от должности (см. ранее Н. А. Некрасов «Н. Ф. Крузе»). Поэт намекает на то, что Крузе, цензурируя еженедельную газету славянофильского направления «Парус», которую издавал и редактировал И. С. Аксаков, неизменно проявлял терпимость. «Лебединой песней» Крузе стала, как можно понять, пропущенная им для 2-го номера «Паруса» за 1859 г. статья М. П. Погодина «Прошедший год в русской истории», резко критиковавшая внешнюю политику правительства. Она и послужила причиной закрытия газеты и увольнения Н. Ф. Крузе.

 
В Главном управленье
Служба мне не манна…
В этом положенье
Жутко мне и странно.
Подписав решенье
В «предостереженье»
Мужу милой Анны,
Выйдешь как из ванны.
 

1867

Русская эпиграмма. С. 461.

По мнению комментаторов, Тютчев, «состоя с 1865 г. членом Главного управления по делам печати, вынужден был участвовать в цензурных репрессиях против газеты “Москва”, редактором которой был И. С. Аксаков, муж дочери Тютчева Анны» (Там же. С. 848). Однако Тютчев ведал только доступом в Россию зарубежных изданий, занимая пост председателя Комитета цензуры иностранной, и вряд ли имел отношение к указанным выше репрессиям.

 
Печати русской доброхоты,
Как всеми вами, господа,
Тошнит ее – но вот беда,
Что дело не дойдет до рвоты.
 

1868

Русская эпиграмма. С. 448. Впервые: Былое. 1922. № 19. С. 71.

Стихотворный вариант фразы из письма Тютчева брату от 13 апреля 1868 г., в котором он так говорил о чиновниках, приставленных к литературе: «Все они более или менее мерзавцы, и, глядя, на них, просто тошно, но беда наша та, что тошнота наша никогда не доходит до рвоты» (Урания: Тютчевский альманах. Л., 1928. С. 173). Считается, что эта эпиграмма вызвана систематическими цензурными преследованиями, которым подвергалась славянофильская газета И. С. Аксакова «Москва».

Ср. с опубликованным выше стихотворением Н. Ф. Щербины «Вопль Ф. И. Тютчева».

* * *

 
Веленью высшему покорны,
У Мысли стоя на часах —
Не очень были мы задорны,
Хотя и с штуцером в руках…
Мы им владели неохотно,
Грозили редко – и скорей,
Не арестантский – а почетный
Держали караул при ней…
 

186…

Это шутливое, в сущности, стихотворение, своего рода «автоэпиграмма» Тютчева, вызвало разноречивую оценку. Автор упоминавшейся уже статьи «Защита слова в русской лирике» Горнфельд, в духе либерально-народнической критики, писал о нем в 1905 г.: «Эта шуточная самозащита едва ли будет принята кем-либо всерьез: хорош почетный караул, который, стоя на границе, одних гостей пропускает, других задерживает и отправляет обратно восвояси. Как ни остроумен, как ни снисходителен такой караул, он наряжается – в противоположность почетному – не для “отдания почестей”. Это, по намерениям законодателя, именно арестантский караул – и делать из него, хотя бы на словах, караул почетный есть своеволие, едва ли достойное того, кто, в противоположность военному караульному, может отказаться от наряда, и берется стеречь чужую мысль по своей воле. Почетного же в этом карауле мало, – мало для обеих сторон. Мало почета даже для тех, кого не пропускают: какой почет быть жертвой силы?» (В защиту слова. СПб., 1905. С. 296). Другая интерпретация предложена Г. В. Жирковым (см. вступит. статью и прим. к ней).

 
Много у нас толковали в журналах о прессе свободной.
Публика так поняла: гни нас свободно под пресс!
 

1864 (?)

Русская эпиграмма. С. 480. Впервые: Михайлов М. Л. Полн. собр. соч. Л., 1934. С. 622.

Михаил Ларионович Михайлов (1829–1865) – поэт, переводчик, член редакции журнала «Современник». Приговорен к каторжным работам и пожизненной ссылке, умер в Сибири.

 
Мы в шестьдесят четвертом годе
В век золотой перенеслись;
То было ль видано в народе,
Чтоб автор с цензором слились?
А мы сошлись, сошлись, как братья,
И будем ими навсегда;
Притворного руки пожатья
Не будем ведать никогда.
Затем, что братья по искусству,
Равно мы девственны душой, —
Равно мы верим только чувству
И служим правде лишь одной!
 

1860-е годы

Капнист П. И. Сочинения. Т. I. М., 1901. С. CXVIII.

Николай Павлович Жандр (1818–1895) – литератор, переводчик, автор ряда дилетантских сочинений. Панегирик Петру Ивановичу Капнисту (1830–1898) – публицисту, драматургу, поэту, редактору «Правительственного вестника» и цензору Московского цензурного комитета. Капнист слыл одним из либеральнейших цензоров в эпоху подготовки реформы законодательства о печати в 60-е годы. См. о нем Перечень цензоров.

Это – второй (см. ранее стихи Некрасова и других авторов, адресованных Н. Ф. Крузе) и, кажется, последний случай посвящения стихотворения «либеральному», «умному» цензору.

 
Над цензурою, друзья,
Смейтесь, так же, как и я:
Ведь для мысли и для слова,
Откровенно говоря,
Нам не нужно никакого
Разрешения царя!
 
 
Если русский властелин
Сам не чужд кровавых пятен, —
Не пропустит Головнин
То, что вычеркнул Путятин[122]122
  Не пропустит Головнин… – В декабре 1861 г. А. В. Головнин сменил на посту министра народного просвещения, которому тогда подчинялась цензура, Е. В. Путятина.


[Закрыть].
 
 
Над цензурою, друзья,
Смейтесь, так же, как и я:
Ведь для мысли и для слова,
Откровенно говоря,
Нам не нужно никакого
Разрешения царя!
 
 
Монархическим чутьем
Сохранив в реформы веру,
Что напишем, то пошлем
Прямо в Лондон, к Искандеру[123]123
  Искандер – псевдоним А. И. Герцена, создавшего в Лондоне Вольную русскую типографию, печатавшую «Полярную звезду» и «Колокол»; к нему и посылались произведения, которые по цензурным причинам не могли увидеть света в России того времени.


[Закрыть].
 
 
Над цензурою, друзья,
Смейтесь, так же, как и я:
Ведь для мысли и для слова,
Откровенно говоря,
Нам не нужно никакого
Разрешения царя!
 

1861–1862

Курочкин В. С. Собрание стихотворений. М., 1947. С. 107. Впервые: Каторга и ссылка. 1927. № 5. С. 32.

Василий Степанович Курочкин (1831–1875) – поэт, переводчик, издатель и редактор самого популярного в 60—70-е годы сатирического журнала «Искра» (1859–1873). Поэт читал устно это стихотворение под видом «перевода из Беранже», но рефрен взят действительно из песни французского поэта «La censure».

Трагедия в трех действиях, без соблюдения трех единств, так как происходит в разное время, в разных комнатах и под влиянием различных страстей и побуждений.

ЛИЦА:

Поэт, Редактор, Цензор.

Действие I

Природа

Комната Поэта.

Поэт

(пишет и читает)

 
Пришла весна. Увы! Любовь
Не манит в тихие дубравы.
Нет, негодующая кровь
Зовет меня на бой кровавый!
 

Кабинет Редактора.

Редактор

(поправляет написанное Поэтом и читает)

 
Пришла весна. Опять любовь
Раскрыла тысячу объятий,
И я бы, кажется, готов
Расцеловать всех меньших братий.
 

Кабинет Ц е н з о р а.

Цензор

(поправляет написанное П о э т о м и поправленное Р е д а к т о р о м и читает)

Пришла весна. Но не любовь Меня влечет под сень дубравы, Не плоть, а дух! Я вижу вновь Творца во всем величьи славы.

(подписывает: «Одобрено цензурою»).

Действие II

Вино

Поэт

 
Люблю вино. В нем не топлю,
Подобно слабеньким натурам,
Скорбь гражданина – а коплю
Вражду к проклятым самодурам.
 

Редактор

(поправляет)

 
Люблю вино. Я в нем топлю
Свои гражданские стремленья,
И видит Бог, как я терплю
И как тяжел мой крест терпенья!
 

Цензор

(поправляет)

 
Люблю вино. Но как люблю?
Как сладкий мед, как скромный танец,
Пью рюмку в день и не терплю
Косматых нигилистов-пьяниц.
 

(подписывает).

Действие III

Любовь

Поэт

 
Люблю тебя. Любовь одна
Дает мне бодрость, дух и силу,
Чтоб, чашу зла испив до дна,
Непобежденным лечь в могилу.
 

Редактор

(поправляет)

 
Люблю тебя. Любовь к тебе
Ведет так сладко до могилы
В неравной роковой борьбе
Мои погубленные силы.
 

Цензор

(поправляет)

 
Люблю тебя. И не скорбя,
Подобно господам писакам,
Обязан век любить тебя,
Соединясь законным браком.
 

(подписывает).

Занавес падает. В печати появляется стихотворение: «Природа, вино и любовь», под которым красуется подпись П о э т а.

В журналах выходят рецензии, в которых говорится о вдохновении, непосредственном творчестве, смелости мысли, оригинальности оборотов речи и выражений, художественной целости и гражданских стремлениях автора.

1863

Курочкин В. С. Указ. соч. С. 183–185. Впервые опубликовано в журнале «Современность» (1868. № 2. С. 30–32) без подписи автора и под заглавием «О ценсуре». Курочкин предполагал напечатать «трагедию» в журнале «Искра» в 1863 г., но она была запрещена С.-Петербургским цензурным комитетом.

 
О гласности болея и тоскуя
Почти пять лет,
К прискорбию, ее не нахожу я
В столбцах газет;
Не нахожу в полемике журнальной,
Хоть предо мной
И обличен в печати Н. квартальный,
М. становой.
Я гласности, я гласности желаю
В столбцах газет, —
Но формулы, как в алгебре, встречаю[124]124
  Но формулы, как в алгебре, встречаю… – Из осторожности во многих обличительных материалах, печатавшихся тогда в журналах и газетах, имена критикуемых лиц заменялись буквами. Об этом говорится также в эпиграфе к стихотворению Курочкина «Гласность 1859 года и гласность 1862 года» (Курочкин В. С. Указ. соч. С. 151): «Наконец-то мы дождались настоящей, не алгебраической гласности!» Представляет интерес второй эпиграф, почерпнутый из стихотворения П. А. Вяземского «С тех пор, как упраздняют будку…»:
За шум, бывало, так и знают,Народ на съезжую ведут.Теперь в журнальную сажают:Там им расправа, там и суд.  Вяземский, совершив к этому времени определенную эволюцию, полагал (как ранее и Пушкин, впрочем), что необузданная «гласность» приводит к вседозволенности, к тому, что теперь в «журнальной» совершается внесудебная расправа со своими противниками.


[Закрыть]:
Икс, Игрек, Зет <…>
 
 
Я гласности умеренной, здоровой
Желал душой.
И голосил в словесности банкетной,
Что гласность – свет.
Хоть на меня глядели уж приветно —
Икс, Игрек, Зет.
 
 
Но пробил час – и образ исполинский,
Мой идеал,
Как Истину когда-то Баратынский[125]125
  Как Истину когда-то Баратынский… – «Явление гласности» написано в подражание стихотворению Баратынского «Истина».


[Закрыть],
Я увидал.
В глухую ночь она ко мне явилась
В сияньи дня —
И кровь во мне с двух слов остановилась:
«Ты звал меня!»…
«Ты звал меня» – вонзилось в грудь, как жало,
И в тот же миг
Я в ужасе набросил покрывало
На светлый лик <…>
 
 
«Нет, я не твой! Я звал тебя с задором,
Но этот зов
Был, как десерт обеденный, набором
Красивых слов.
Оставь меня! Мы оба не созрели…
Нет! Дай мне срок.
Дай доползти к благополучной цели,
Дай, чтоб я мог,
Обзаведясь влияньем и мильоном,
Не трепетать —
Когда придешь, со свистом и трезвоном,
Меня карать».
 

1860

Курочкин В. С. Указ. соч. С. 46. Впервые: Искра. 1860. № 13. С. 144–145 (под заглавием «Предостережение»).

 
<…> Я вам призна́юсь, что знать не могу,
Что думает птица, когда на лугу
Холодный туман начинает бродить,
А солнце встает и не смеет светить.
Но знаю – ох, знаю, что мыслит поэт,
Когда для него гаснет солнечный свет.
Ведь я у цензуры слуга крепостной,
Так думает он – и холодной рукой
Сдавя свою голову, тихо поет,
Когда его музу цензура сечет <…>
 

1870-е годы

Полонский Я. П. Стихотворения. Л., 1954. С. 239. Впервые: Полонский Я. П. Стихотворения и поэмы., Л., 1935. При жизни автора не печаталось.

О поэте Якове Петровиче Полонском (1819–1998), долгие годы служившем в Комитете цензуры иностранной, см. Перечень цензоров. По словам его сослуживца Н. Г. Мардарьева, «в качестве цензора Яков Петрович был большим сторонником свободы обращения в русском обществе иностранной литературы. И его рапорты о прочитанных книгах очень редко кончались стереотипным заключением: “Ввиду этого я нахожу, что означенное сочинение следует запретить к обращению в России”. Такого же свободного взгляда держался он и в отношении выдачи запрещенных книг по прошениям» (Цензура в России. С. 203).

* * *

 
Давно известная всем дура
Неугомонная цензура
Кой-как питает нашу плоть…
Благослови ее Господь!
 

Е. С. Сонина (Сонина Е. С. С. 49–50) убедительно оспаривает установившуюся традицию, согласно которой это шутливое стихотворение приписывалось долгое время Ф. И. Тютчеву. Авторство установлено благодаря автографу стихотворения, подписанного Полонским (хранится в рукописном альбоме его сослуживца П. А. Вакара).

* * *

 
<…> Мы бились не за старые долги,
Не за барыню в фальшивых волосах;
Нет, – мы были бескорыстные враги.
Вольной мысли то владыка, то слуга,
Я сбирался беспощадным быть врагом,
Поражая беспощадного врага;
Но – тюрьма его прикрыла, как щитом.
Перед этою защитой я – пигмей.
Или вы не знаете, что мы
Легче веруем под музыку цепей
Всякой мысли, выходящей из тюрьмы?
Иль не знаете, что даже злая ложь
Облекается в сияние добра,
Если ей грозит насилья острый нож,
А мне сила неподкупного пера?
Я вчера еще перо мое точил,
Я вчера еще кипел и возражал;
А сегодня ум мой крылья опустил,
Потому что я боец, а не нахал.
Я краснел бы перед вами и собой
Если б узника да вздумал уличать.
Поневоле он замолк передо мной, —
И я должен поневоле замолчать.
Стала светом недосказанная ложь,
Недосказанная правда стала тьмой.
Что же делать? И кого теперь винить?
Господа! Во имя правды и добра, —
Не за счастье буду пить я, – буду пить
За свободу мне враждебного пера.
 

В защиту слова. СПб., 1905. С. 206–207. Тост, предложенный поэтом и цензором в последних трех строках стихотворения, отчетливо характеризует сложную позицию Полонского. В записке, составленной им в 1881 г., он так характеризует неустранимое, с его точки зрения, противоречие в действиях цензуры: «Печать не может быть ни подневольной, ни свободной в России – вот первое противоречие… Цензура вредна и цензура полезна – вот второе противоречие… На основании опыта прихожу к убеждению, что чем строже цензура, тем нецензурнее разговоры, и то, что не высказывается в печати, с пустым раздражением высказывается в домашнем быту… на чердаке и в салонах» (Сонина Е. С. С. 50).

 
У Музы тяжкая рука
Вот Пушкин дураком лишь назвал дурака, —
Да так и умер с тем Красовский.
Какой тебе урок, Шидловский![126]126
  М. Р. Шидловский (1826–1880) в 1870 г. был назначен начальником Главного управления по делам печати. О нем, Красовском и авторе стихотворения см. Перечень цензоров.


[Закрыть]
 

1870

Майков А. Н. Избранные произведения. Л., 1947. С. 619.

Аполлон Николаевич Майков (1821–1897) – поэт. С октября 1852 г. стал служить в Комитете цензуры иностранной – сначала младшим цензором, а с 1875 г. – председателем. Однажды он сказал «Мне ничего не надо; я и умереть хочу, как и Тютчев, в дорогом моему сердцу комитете» (Русские писатели. Т. 3. С. 455). О службе Майкова в цензуре см. воспоминания М. Л. Златковского в кн.: Комитет цензуры иностранной в Петербурге. С. 198–202.

* * *

 
<…> Но тут встает как демон злой
Муж с конской мордою, с улыбкою бесовской
И вислоухий, как осёл:
Сам Александр Иванович Красовский —
«Читай, читай! трудись! пошел! пошел!» —
И мысль моя под игом чуждых бредней!
Потом опять вопрос, и очень не последний:
Писать… но для чего? что пользы в том,
Что голос чувств и мыслей благородных
В стихах и вымыслах свободных
Послышится в стихе моем?
К чему? к чему? Ценсура не пропустит,
А не поймет, то новую беду
На голову несчастную напустит —
И в рудниках иди копать руду!
О, проклят будь зависимости демон! <…>
 

Майков А. Н. Указ. соч. С. 864. При жизни автора не публиковалось. Обнаружено в архиве Майкова составителями указанного выше сборника его произведений.

Парадокс в том, что Майков, сам исполнявший цензорские обязанности, жалуется на удушающе-мертвенную суть такой работы. Майков слыл довольно либеральным цензором. Тем не менее Некрасов в 1855 г. обратился к нему со стихотворением, одна строка которого говорит сама за себя: «Давно ли воспевал он прелести свободы?» (см. выше).

<…> Но вот и в третьем углу засели либералы, и в третьем углу ведется живая и многознаменательная беседа. – А что вы скажете о нашей дорогой новорожденной? ведь просто, батюшка, сердце не нарадуется! – говорит очень чистенький, с виду весьма похожий на мышиного жеребчика старичок, бойко поглядывая по сторонам и как бы заявляя всем и каждому: «Не смотрите, дескать, что наружность у нас тихонькая, и мы тоже не прочь войти в задор… Как же-с!» – Вы знаете, что на языке наших мышиных жеребчиков под именем «дорогой новорожденной» следует разуметь гласность и что гласность в настоящее время составляет ту милую болячку сердца, о которой все говорят дрожащими от радостного волнения голосами, но вместе с тем заметно перекосивши рыло на сторону. – Удивительно! – отвечает другой такой же бодренький, румяненький старичок, – мы вчера читаем с Петром Иванычем да только глаза себе протираем! – А помните ли, прежде-то! Получишь, бывало, книжку журнала: либо тебе «труфель» подносят, либо «Двумя словами о происхождении славян» потчуют… Просто, можно сказать, засоряющая зрение литература была!

Из цикла «Сатиры в прозе». Отрывки печатаются по изд.: Салтыков-

Щедрин М. Е. Собр. соч.: В 20 т. М., 1965–1977. Т. 3. С. 404 (далее указываются только номер тома и страницы).

<…> Да, надо сознаться, что в наши дни пресса приобрела такое значение, которому равное представляет лишь Главное управление по делам книгопечатания[127]127
  Главное управление по делам книгопечатания – более точно: Главное управление по делам печати, созданное в 1865 г. при министерстве внутренних дел как верховное цензурное ведомстсво.


[Закрыть]. Это две новые великие державы, которые народились на наших глазах и которые в равной мере украсили знаменитую меттерниховскую пентархию[128]128
  Меттерниховская пентархия – великими державами называли пять государств (Англия, Пруссия, Франция, Россия и Австро-Венгрия), образовавших в 1815 г., после победы над Наполеоном, «Священный союз». Ведущую роль в его создании играл австрийский канцлер Меттерних. Шестой державой стали называть прессу, Щедрин же придумал «седьмую», подразумевая под ней не названную – опять-таки по вполне понятным соображениям – отечественную цензуру. Этот термин встречается позднее у В. В. Розанова (см. ниже). Писатель на собственном горестном опыте испытал все тяготы цензуры, начиная с одной из ранних повестей конца 40-х годов «Запутанное дело», в которой обнаружено «вредное направление и стремление к распространению революционных идей, потрясших уже всю Западную Европу». Публикация повести стала причиной его ссылки в Вятку.
  Особенно тяжело воспринимал Щедрин постоянные нападки на его любимое детище – журнал «Отечественные записки», который он редактировал 16 лет, с 1868 по 1884 г. В 1884 г. журнал прекратил свое существование, будучи закрыт специальным решением министерства внутренних дел. Щедрин, страдавший от цензуры всю свою жизнь, оставил массу гневных высказываний о ней в многочисленных письмах. В них цензура уже названа собственным именем, а не эвфемистическим, как это видно из приводимых отрывков.


[Закрыть].

Возникли они одновременно, чего, впрочем, и следовало ожидать. Еще покойный Ансильон (а у нас Иван Петрович Шульгин) заметили, что одна великая держава непременно стремится нарушить политическое равновесие, а одновременно с нею другая великая держава непременно же стремится восстановить его.

Так точно и тут. Как только пресса обнаруживает стремление нарушить равновесие, так тотчас же Главное управление открывает по ней огонь из всех батарей. Как это ни грустно, но мы должны покоряться безропотно: во-первых, потому, что таков уж сам по себе неумолимый закон истории (по Ансельму), а во-вторых, и потому, что в противном случае нас ожидают предостережения, воспрещения розничной продажи, аресты, приостановки и проч. <…>

__________

<…> В недавнее время возникла шестая великая держава, называемая прессою. <…> Писания свои корреспонденты отправляют в газеты, но бабушка еще надвое сказала, увидят ли они свет, потому что существует еще седьмая великая держава, которая вообще смотрит на корреспондентов, как на лиц неблагонадежных, и допускает или прекращает их деятельность по усмотрению.

1877

Из циклов «Сатиры в прозе» и в «В среде умеренности и аккуратности, Отголоски, III (Тряпичкины-очевидцы)» (Т. 3. С. 212).

<…> А иносказательный рабий язык! А умение говорить между строками? <…> Рабий язык все-таки рабий язык, и ничего больше (1882. Письма к тетеньке: Т. 14. С. 402).

__________

Прежде хоть «рабьи речи» слышались, страстные «рабьи речи», иносказательные, понятные; нынче и «рабьих речей» не слыхать (1874. Помпадуры и помпадурши: Т. 8. С. 200).

__________

С одной стороны, появились аллегории, с другой – искусство понимать эти аллегории, искусство читать между строками. Создалась особенная, рабская манера писать, которая может быть названа езоповскою (1875. Неоконченные беседы: Т. 15. С. 185).

__________

<…> Помилуй, один езоповский язык чего стоит! <…>

Ежели в писаниях моих и обретается что-либо неясное, то никак уже не мысль, а разве только манера. Но и на это я могу сказать в свое оправдание следующее: моя манера писать есть манера рабья. Она состоит в том, что писатель, берясь за перо, не столько озабочен предметом предстоящей работы, сколько обдумыванием способов проведения его в среду читателей. Еще древний Езоп занимался таким обдумыванием, а за ним и множество других шло по его следам. Эта манера изложения, конечно, не весьма казиста, но она составляет оригинальную черту очень значительной части русского искусства, и я лично тут ровно не при чем. Иногда, впрочем, она и не безвыгодна, потому что, благодаря ее обязательности, писатель отыскивает такие пояснительные черты и краски, в которых, при прямом изложении предмета, не было бы надобности, но которые все-таки не без пользы врезываются в память читателя… Повторяю: это манера, несомненно, рабья, но при соответственном положении общества вполне естественная, и изобрел ее все-таки не я. А еще повторяю: оно нимало не затемняет моих намерений, а, напротив, делает их только общедоступными (1879. Круглый год: Т. 13. С. 465, 505).

__________

<…> ужели есть на свете обида более кровная, нежели нескончаемое езопство, до того вошедшее в обиход, что нередко сам езопствующий перестает сознавать себя Езопом? (1878. Похороны: Т. 12. С. 404).

__________

Везде люди настоящие слова говорят, а мы и поднесь на езоповых притчах сидим (1881. За рубежом: Т. 14. С. 164).

Эзопов язык, получивший свое название по имени древнегреческого баснописца Эзопа, жившего в VI в. до н. э., – язык иносказаний, аллюзий и аллегорий, созданный в целях обвода цензуры и рассчитанный на «понимающего» читателя. Это выражение введено и получило широкое распространение благодаря именно Щедрину.

Писатель, вынужденный сам постоянно пользоваться эзоповской манерой, судя по приведенным отрывкам, с ненавистью писал об этом способе выражения своих мыслей. Это, правда, позволяло добиться большого художественного эффекта его сатир, но не искупало и не заменяло достоинств «прямой речи». Об использовании эзоповских приемов в советское время см. далее фрагменты из повести Фазиля Искандера «Поэт» и комментарии к ним.