Текст книги "Как созвучны иволга и Волга!"

Автор книги: Сборник

«На неполных полгода простёрлось…»

 
На неполных полгода простёрлось
Бело-синее море зимы,
Но сегодня утратило твёрдость
И сомкнётся с каёмками тьмы;
В эту полночь оно обмелеет,
И к ковчегам подступит земля —
Вот тогда мне и станет милее
Своевременный контур ноля.
Но покуда лишь минус четыре
И светло, как на белом листе,
Все свои заблужденья о мире
Я могу изложить на холсте,
Я могу повторить на бумаге,
Я могу – или я не могу?
Словно ты замерла в полушаге
И стоишь по колено в снегу.
 

«Видна из нашего окна…»

 
Видна из нашего окна
Вселенной улица одна.
 
 
Её космический изгиб
Теряется в созвездья Рыб.
 
 
Её начало – Водолей,
Одна из звёзд с неё видней.
 
 
Та, под которой через год
И наша молодость пройдёт.
 

«Нечаянный дождик в начале шести…»

 
Нечаянный дождик в начале шести
Напомнит котёнку, что надо расти.
 
 
А мне не напомнит совсем ничего.
Сегодня не будет дождя моего.
 
 
А завтра, возможно, случится гроза,
И я, словно в детстве, закрою глаза,
 
 
И вспомню тебя на речном берегу —
И мёртвые рыбы на каждом шагу.
 

«Я могу научить деревенского пса…»

 
Я могу научить деревенского пса.
Он к тебе подбежит и заглянет в глаза.
 
 
А потом он вернётся, замашет хвостом,
По-собачьи уверенный в чём-то простом.
 
 
Он не знает, что сложность ещё впереди,
Что десятка шагов просто так не пройти,
 
 
Что сердечко забилось, забылись слова,
И над узкой тропинкой – густая трава.
 

«Если б жизнь была длиннее…»

 
Если б жизнь была длиннее
Лет, наверное, на двести,
Мы бы сделались умнее
И всё время были вместе.
 
 
Если б жизнь была короче,
Лет, наверное, на сорок,
Мы б с тобою дни и ночи,
Одолев хандру и морок,
Мотыльками над водою
В быстром танце шелестели…
 
 
Жизнь была бы не такою,
Какова на самом деле.
 

«Из бетона и железа…»

 
Из бетона и железа
Сделаны дома.
Из бушующего леса —
Книжные тома.
Из эфирного раствора —
Сделаны духи.
Из ахматовского сора —
Звёзды и стихи.
 

«Под Бродского пишет любой дурак…»

 
Под Бродского пишет любой дурак,
Под Рыжего – каждый второй.
И если ты пишешь слегка не так,
То выглядишь, как герой.
 
 
Но в Липки тебя пригласят лишь раз,
И то по одной из квот.
Стипендий и премий никто не даст,
В журнал никто не возьмёт.
 
 
Ты будешь бессмысленно прозябать
И думать с зашитым ртом,
Что всем твоим винам, такая мать,
Настанет черёд потом,
 
 
Что всем драгоценным твоим стихам
Назначен тернистый путь,
А новый редактор – всего лишь хам,
Заменят когда-нибудь.
 

«Иногда, в разговоре с самим собой…»

 
Иногда, в разговоре с самим собой,
Я стою на твоей стороне,
А потом засыпаю и сплю с другой
И не вижу тебя во сне.
Ухожу на работу часу в восьмом,
Возвращаюсь часам к шести,
И тебя не встречаю ни в том, ни в том
Ежедневном своём пути.
Забываешься полностью, навсегда,
Но случается странный сбой —
И над сонным кварталом стоит звезда,
Наблюдавшая за тобой.
И опять начинается невзначай
Этот внутренний разговор,
За которым мы распиваем чай,
Остывающий до сих пор.
 

«Есть люди, которые любят закат…»

 
Есть люди, которые любят закат,
И кроткие люди рассвета.
Есть те, кто заслужен и даже богат,
И те, кто вздыхает про это.
Есть ты, Капитан Очевидность, и я
Тебе говорю без утайки,
Что жизнь заостряет прямые края,
Срывает заклёпки и гайки,
И наша «Титанушка» будет на дне,
Коснётся игристого грунта —
И ты нарисуешь её на окне,
На фоне народного бунта.
 

«Однажды забудешь, как делать стихи…»

 
Однажды забудешь, как делать стихи,
И вступишь на прежнюю землю,
И новые люди, ускорив шаги,
Затащат в ночную харчевню.
И будешь грустить, одинокий как бог,
На стол опираясь локтями,
О строчке, какая давала восторг,
И пахли слова желудями.
 

«Натолкнулся на мысль – а она не моя…»

 
Натолкнулся на мысль – а она не моя,
То ли мысль, то ли женщина, то ли…
То ли эта страна,
Где лежат якоря
Почему-то не в море, а в поле;
И играется ветер,
И песню поёт
Утомлённый водитель «Газели»
Про надежду, которая всех нас спасёт.
Чудо-песня, на самом-то деле.
 

«Меня не волнует чужая война…»

 
Меня не волнует чужая война.
Меня не волнует победа.
Я просто хочу, чтобы чаша полна
Осталась хотя б до обеда.
Мне нужно, чтоб дерево просто росло
И строился дом без простоя,
И пусть захлебнётся от ярости зло,
Увидев лицо молодое!
 

«Задумался я о своём бытии…»

 
Задумался я о своём бытии —
И тотчас, уже без улыбки,
Припомнились мне пораженья мои,
Провалы мои и ошибки.
 
 
Хотелось прибавить к ним пару побед,
Каких-нибудь ярких свершений,
Но вдруг показалось, что их ещё нет,
И нет ни дорог, ни решений.
 
 
Как будто бы всё, что задумано, – зря,
Как пыль, как досадная жалость.
И я пожалел в ту минуту себя,
А что мне ещё оставалось?
 

«Чтоб сделать шедевр…»

 
Чтоб сделать шедевр,
Нужно пару минут.
Подходишь к оконцу —
Тебе выдают.
 
 
Заметишь, что порвана
Кромка фольги,
Но твой Выдающий
Ускорил шаги,
 
 
Закрыто оконце,
Кругом тишина,
И критика здесь
Никому не слышна.
 
 
Стоишь в одиночестве,
Только в руках
Сверкает шедевр,
Оставаясь в веках.
 

«Бояться шороха…»

 
Бояться шороха,
Волны,
Идущей из земли,
Бояться чёрной тишины
И выкрика вдали.
Бояться горной высоты,
Пригляда за углом.
Бояться,
Если любишь – ты,
И никого потом…
 

«С тобой темно. Тревожно и темно…»

 
С тобой темно. Тревожно и темно.
Раздвину шторы, распахну окно —
 
 
На руки хлынет посторонний свет,
Как будто ночи не было и нет.
 
 
А ночь была – и верится легко,
Что ночь от нас совсем недалеко,
 
 
За тем кварталом, в свете фонаря,
Она умрёт, ни с кем не говоря.
 

«За окном фонари погасили…»

 
За окном фонари погасили.
За окном начинается снег.
 
 
Я полночи бродил по квартире
И курил ленинградский «Казбек».
 
 
Вероятно, на этом же месте
Я стоял в позапрошлом году
 
 
И звонил заболевшей невесте,
Обещал, с папиросой во рту,
 
 
Что весна снизойдёт непременно
И наполнятся реки равнин…
 
 
И ни в чём не соврал, совершенно,
Но сегодня я снова один.
 

«День замер, пройдя середину…»

 
День замер, пройдя середину.
Над городом тучи срослись.
 
 
Стою – и смотрю тебе в спину,
Почувствуй мой взгляд и вернись.
 
 
Буквально ещё полминуты —
И тучи накроют квартал,
 
 
Но я бы хотел, почему-то,
Чтоб ливень тебя не застал.
 
 
Потом – хоть потоп, хоть потомство,
Но это потом, а сейчас
 
 
Блеснуло холодное солнце,
Вчера удивлявшее нас.
 

«Подруги – лишь тени любимой…»

 
Подруги – лишь тени любимой,
Но в этаком царстве теней
Мне всё-таки необходимо
По-прежнему думать о ней.
 
 
Я буду дружить не со всеми,
Мой выбор не очень богат,
Но те, с кем проносится время,
Разлуки со мной не хотят.
 
 
Однажды заступит другая
На гулко пустующий трон
И будет смеяться, нагая,
Считать голубей и ворон.
 
 
Начнёт наблюдать за порядком
И грусти моей не поймёт
О том междуцарствии сладком,
Которое тоже пройдёт.
 

«Давным-давно, во времена слонов…»

 
Давным-давно, во времена слонов,
Сверкающих на краешке комода,
Я знал примерно три десятка слов,
Но понимал весь мир без перевода.
 
 
Давно забыт младенческий язык,
В нём нет нужды, он кажется напрасен
Среди людей, к которым я привык,
И мудрых книг, с которыми согласен.
 
 
Но иногда… Ах, это «иногда»! —
Мне кажется – я снова понимаю
Идущие вдоль моря поезда
И пёстрых рыб встревоженную стаю,
 
 
Ютящийся у берега камыш
И силу притяжения земного…
И даже то, о чём не говоришь.
Последнее важнее остального.
 

«Затих светляк…»

 
Затих светляк
В стеклянной банке,
Сошёл на нет его неон —
И жизнь моя, с ночной изнанки,
Опять темна, как зимний сон.
 
 
Сижу в траве,
Вдыхаю лето,
И ледяные провода
Гудят, и кажется – всё это
Надолго или навсегда.
 
 
В них есть поток,
В них есть стремленье —
А мой светляк нырнёт во тьму,
И никакого примененья
 
 
Я не придумаю ему.
Заря скрадёт ночные звёзды,
А ветер
Высушит росу —
Но ничего ещё не поздно:
Я всё смогу, я всех спасу.
 

«Хорошо в этом городе всем…»

 
Хорошо в этом городе всем,
Кто себя не растратил в дороге
И вернулся, не зная зачем,
И стоит на пороге.
 
 
Хорошо в этом городе длить
До деталей известную муку
И к холодной земле приложить
Огрубевшую руку.
 
 
Хорошо в этом городе ждать,
В безысходности верной теряться
И однажды совсем перестать
Тишине удивляться.
 
 
Хорошо в этом городе жить,
Заполнять адресами блокноты
И когда-нибудь тихо спросить:
О, любимая, кто ты?
 

«Это будет другой Первомай…»

 
Это будет другой Первомай.
Непременно посыплется снег.
Остановится чёрный трамвай.
Увезёт сорок пять человек.
 
 
Ты коснёшься рукою стекла,
Ты увидишь вечерний салют,
И внезапные волны тепла
Нас с тобой поцелуем замкнут.
 
 
И не будет ни окон, ни лиц,
Только синий мерцающий фон,
Словно нас в ускоритель частиц
Занесло, а не в первый вагон.
 
 
И как только – один за одним —
Пара встречных звонков прозвенит, —
Мир за окнами станет другим,
И никто нам его не простит.
 

«Вот так и пишешь – без просвета…»

 
Вот так и пишешь – без просвета —
Про скверик бледно-золотой,
Про ускользающее лето
И осень с тёмною водой.
Сюжетец незамысловатый,
С чертовской дюжиной имён…
 
 
И вдруг – о коннице крылатой
И блеске ангельских знамён,
О звоне лат и треске стали,
О роковом звучанье сфер…
Две строчки были.
И пропали.
Подобно солнцу, например.
 

Устилается небо бесснежьем
Галина Лупандина

Музыка

 
Обуглены, сомкнулись облака.
Сквозь их завесу не прорваться дню.
Но проплывает музыка – легка
И неподвластна мраку и огню.
 
 
Живительная, чистая вода.
Помилуйте! Не отголосок ли
Того, что пели Ангелы, когда
Мою на Землю душу принесли.
 
 
Душа остаться чистой не смогла.
Как тяжело об этом вспоминать!
Но музыка простила и пришла,
Чтобы во мне, вернувшись, зазвучать.
 

«А зима опять пришла без снега…»

 
А зима опять пришла без снега…
В детстве всё совсем иначе было.
Помню, как зима спускалась с неба,
Я её ладошками ловила.
 
 
А она ложилась мне на пальцы
Невесомой холодящей крупкой,
Словно бы побелка осыпалась
С потолка небесной стыни хрупкой.
 
 
Мир на время становился белым,
Чистым от случившегося снега.
Помню, в детстве… нет, не в детстве дело.
Дело в чистоте души и неба.
 

«Неужели всё это серьёзно…»

 
Неужели всё это серьёзно,
Или попросту видится – снится,
Будто Ангелы в небе морозном
Стелют лёгкие звёздные ситцы?!
 
 
Ткани тонкие крашены гладко
Мастерами небесных красилен,
И любая случайная складка
Снизу кажется облаком синим.
 
 
Устилается небо бесснежьем,
Не суметь ни надёжней, ни лучше.
Знают ангелы: будешь небрежным —
Выйдут тучи, тяжёлые тучи.
 

«Я пройду по городу ночному…»

 
Я пройду по городу ночному
Странницей чужой.
Ни друзей не встречу, ни знакомых,
Ну, и хорошо.
Спит, недавнею зимой простужен,
Город, что мне так сегодня нужен,
Лунные разбрызгивая лужи,
Я иду домой.
 
 
Я услышу, как родятся листья,
Как часы стучат.
Звёздный свет мне в душу будет литься
В этот поздний час.
И в конце холодного проспекта
Вдруг зажжётся долгожданным светом
Той звезды, чей свет ещё неведом,
Фонаря свеча.
 
 
Я в твои кварталы убежала,
В твой подлунный мир.
Город, посмотри: я не чужая,
За руку возьми.
Я – твоей большой души частица,
Не прочтённая ещё страница,
Мне твоих домов знакомы лица,
Ты меня прими.
 

«Домик на самом взгорке…»

 
Домик на самом взгорке,
Тропками склон пропахан.
Дымом еловым горьким
Небо насквозь пропахло.
 
 
Солнышко скоро ляжет
В поле у спящих пасек.
Так хорошо! Пусть даже
От комарья нет спасу.
 
 
Всё же не сладить рою
С дедовым верным средством.
Мы в костерок да хвою!
Чтобы запахло детством.
 
 
Вот и пылает лапник
Жарко, трескуче, чинно,
В пламя смолою капнет —
К небу взлетит горчинка.
 
 
Дышит костёр, мы возле.
Чуть жарковато? Ладно!
Этот горячий воздух
Благостен, словно ладан.
 
 
Домик на самом взгорке —
Дедушкино наследство.
Дымом еловым горьким
Сладко пропахло детство.
 

Белый налив

 
В юном далёком году,
Неприхотлив,
Царствовал в нашем саду
Белый налив.
 
 
Медленно плыл по селу
Летний мотив —
Ласковый, как поцелуй,
Белый налив.
 
 
Первенец славной семьи
Яблочных див,
Нежил владенья свои
Белый налив.
 
 
В тёплое прошлое дверь
Приотворив,
Я вспоминаю теперь
Белый налив,
 
 
Запах забытых давно
Детских молитв,
Спелую лунную ночь —
Белый налив.
 

«Вот и наступил Престольный праздник…»

 
Вот и наступил Престольный праздник.
Слышите? Вы слышите, как тихо?
Только, вздыбившись, крапива дразнит,
В алтаре разросшаяся лихо.
 
 
Что же не поются славословья,
Не возносятся благодаренья,
Лишь осот своей зелёной кровью
Орошает сгорбленное время?
 
 
Что это – проклятье иль прощенье,
Обещанье милости иль муки…
…На сырой стене за кучей щебня
Светятся Младенческие руки.
 

«Гром стучит по небу палицей…»

 
Гром стучит по небу палицей.
Грохот.
Молнии ломают пальцами
Город.
Вот поверженная кренится
Башня.
Старая цыганка крестится —
Страшно.
Видно, это наказание
Божье
За страну, что люди залили
Ложью.
Вот и моют землю водные
Хляби,