Текст книги "Шаг навстречу читателям. Хрестоматия участников Московской международной книжной выставки-ярмарки 2019"

Автор книги: Сборник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Шаг навстречу читателям
Хрестоматия участников Московской международной книжной выставки-ярмарки

© Интернациональный Союз писателей, 2020

Голоса современников

Отзвучали поздравления и благодарности, разъехались участники и посетители, все желающие приобрели интересные, новые книги. Завершилась Международная московская книжная выставка-ярмарка.

Это было яркое и насыщенное время. Встречи с авторами, презентация книг, мастер-классы для начинающих писателей – эти дни вместили множество событий и мероприятий. Писатели рассказывали о своем творчестве, обсуждали с читателями литературу, культуру, общественную жизнь и, конечно, раздавали автографы. Соцсети пестрели сообщениями: «На первой сцене выступает Тот Самый Писатель». И посетители спешили увидеть и услышать его, задать свои вопросы.

На стендах выставлялись лучшие современные книги, которые могли приобрести все желающие. То есть не все: желающих было так много, что некоторых книг просто не хватало на всех. Но эти досадные мелочи не могли омрачить атмосферу большого книжного праздника.

Однако любой праздник заканчивается, после него остаются воспоминания и иногда – подарки. Интернациональный Союз писателей делает подарок тем, кто следил за ярмаркой, кто присутствовал на ней и кто, возможно, не знает о ней, но любит хорошую книгу. Этот сборник-хрестоматия собрал самые интересные и выдающиеся произведения наших авторов, принявшие участие в выставке-ярмарке.

Интересно, что в книге одного из писателей тоже есть своя ярмарка, точнее ярманка, что проводится на Стразе – Старой Земле. «И ежели кому чего срочно (или не срочно) надобно, то – пожалуйте на ярманку. Найдётся всё! Это, кстати, отсель лозунг».

Что ищут на ярманке, какие дела у Кащея с годовиком и фавном, а также как связаны со всем этим высшие Сидхе, можно узнать из романа Игоря Самойлова «Ёрт бы побрал этого Гвидония», написанного в жанре фэнтези. Его отрывок опубликован в хрестоматии.

Надо сказать, фантастической литературы на выставке-ярмарке, а значит, и в хрестоматии, представлено много, что называется, хорошей и разной. Есть такая фантастика, которую не сразу опознаешь: повесть Игоря Чичилина «Обычная жизнь» изящно маскируется под бытовую прозу, повествование о той самой «обычной жизни». Но крохотная сцена между двумя неизвестными читателю героями намекает, что все не так просто.

А в другом произведении как будто нет ни фантастики, ни реализма, только странные события и сцены, которые никак не поддаются осмыслению. В Непроходимых Джунглях идет игра в очень странный футбол между патриотами в набедренных повязках и либералами в офисных костюмах. Прямо по ходу матча выдают зарплату, сетки с ворот украли, оппозиция выражает возмущение с помощью рифмованных лозунгов, а Вождь ее одобряет. Что за чудеса здесь происходят – расскажет Сергей Сурин в романе «Вперед, за Питер!»

Фантастика – важный и яркий способ познания мира, того, что не понять стандартными рациональными методами. Той же цели может послужить эзотерика, и она также представлена в хрестоматии. Книга Тынчтыкбека Койчуманова, посвященная в том числе объединенным энергиям, работа Николая Куклева исследующая Евангелие с новой стороны, многое скажут вдумчивому читателю.

Для познания настоящего иногда стоит всмотреться в прошлое. Литературы, которая ставит себе такую задачу, тоже было немало на прошедшей ярмарке. Книга Владимира Петроченко «Египетские «Гимны Атона» исследует древнейшие письменности, систематизируя и анализируя их. Другие авторы в качестве метода познания мира выбирают не научный, а художественный. Татьяна Трубникова открывает перед читателем жизнь Сергея Есенина, о котором мы, в сущности, так мало знаем. Светлана Ангарская идет еще дальше – языком литературы она повествует о человеке, который рассказывает языком кино. Так, пропущенная через два фильтра, рождается история Нострадамуса, а вместе с ней – и история режиссера Димова.

Одна из самых печальных и самых героических страниц нашего прошлого, наверное, история Великой Отечественной войны. К ней обращаются многие авторы этой хрестоматии как в стихах, так и в прозе.

 
Юнцом победу встретил в сорок пятом,
У ног лежал поверженный Берлин,
Ты не глумился над врагом распятым ‒
Ты Победитель, а не властелин!
 

Так славит советского ветерана Любовь Бондаренко.

Но война состояла не из одного героизма. Памятна жестокость немецких захватчиков, но страшнее кажется подлость советских граждан, которые жили по циничной пословице: «Кому война, а кому мать родна». Рассказ Михаила Ермаковича «Пугнули» – об этом. Трое сельчан, скрывшихся от военного призыва, живут грабежом – и это на оккупированной территории, да еще и говорят, что самогон и скотина требуются «на нужды партизан», отнимая у людей не только последнее пропитание, но и надежду, веру в спасение…

К прошлому можно обратиться не только содержанием, но и формой. Так поступает Михаил Годов, который творит в жанре сонета:

 
Нагое тело под одеждой
И суть ищу под мишурой,
Среди отчаянья – надежду
И рифм ищу чеканный строй.
 

Его лирический герой чем-то близок Франсуа Вийону, который «от жажды умирает над ручьем». Построения Годова не столь насмешливо ироничны и «перевернуты», но и они передают всю «грустную радость» судьбы поэта, тот нелегкий труд, который нужен, чтобы «найти любовь средь нелюбвей».

Если Годов выбирает для своего творчества западную твердую форму, то Надежда Гикал предпочитает восточную – танка и хокку:

 
Когда стихает
последний звук вечерний,
ко мне приходит
фантазий рой волшебный —
душою правит Муза…
 

Гикал не стремится к точной стилизации и заимствованию тем и образов. По существу, она переводит восточное стихотворение на западный язык, и эти переводы вольны, а потому красивы и талантливы.

Добрая и уютная сказка в стихах «Приключения китенка Китуськи и мальчика Коли» предназначена для детей и написана Любовью Пивник. В самом начале происходит беда, маленький китенок тяжело ранен:

 
Его с побитой головой
На берег вынесло волной.
На песке мокром он лежал
И еле, бедненький, дышал.
 

Но добрые люди помогают ему, и начинается дружба китенка с трогательным именем Китуська и смелого сострадательного мальчика Коли.

Немного грустно, что нет возможности сказать хоть несколько слов о каждом из авторов, вошедших в хрестоматию. Но, с другой стороны, то же самое и радует – книга не уходит в небытие, литература продолжает развиваться, много на свете талантливых писателей и поэтов.

Откроем книгу, начнем чтение – и пусть звучат их живые творческие голоса. И каждый читатель услышит в них что-то свое, для него предназначенное.

Вероника Лапина

Проза

Елена Альмалибре

Елена Альмалибре (Натальченко Елена Викторовна) живёт в г. Ростов-на-Дону. Она магистр филологии, окончила романо-германское отделение (ЮФУ). Переводчик с английского и испанского языков. Автор романов «Сближение. Пикап», «Французский роман». Победитель конкурса коротких рассказов «Сквозь пену дней – 2019» от радио «Гомель-плюс» за рассказ «Кукушка». Лауреат литературно-творческого конкурса «365 дней с книгой» в рамках Донского культурного марафона. Лауреат премии Владимира Набокова, шорт-листер Московской литературной премии.

Сайт Almalibre.ru

Группа в ВК: vk.com/almalibre_public

Воронята

 
Люди птиц из клеток выпускали,
чтоб самим свободными стать.
 

Владимир Высоцкий

Первая жара. Канун липового цвета. Ещё не до конца снята символика Дня Победы. Какая-то останется трепаться на автомобильных антеннах до следующего года в виде выгоревших ленточек полосатой расцветки. На исходе прошлого столетия многие школьники видели эти ленточки единожды в году – на груди ветеранов. «Птенцы» слушали, затаив дыхание, рассказы людей, которые знали войну в лицо. И было страшно проронить хоть звук, чтобы не потревожить имя смерти, о которой чаще всего шла речь. Словно один неловкий возглас мог пробить временную дыру, и все присутствующие вдруг оказались бы героями событий, о которых было страшно даже читать. И так важно было это слышать и знать. Не для того, чтобы запомнить и не скопировать виток истории, а чтобы не оставить выживших людей наедине с болью, которую они вынесли ради будущих родившихся.

* * *

Песочница, карапузы, аттракционы, горящие куда более яркими гирляндами, чем новогодние. И так легко списываются с банковской карточки средства в обмен на счастливые, смеющиеся мордашки таких дорогих маленьких сорванцов. Какое оно, счастливое детство? Где-то пишут, что у послевоенных поколений детства и вовсе не было – совсем рано в детский сад, дальше строгая учёба, затем работа, всё на благо государства. А в другой раз скажут, что сейчас детство не то – дети только в гаджетах разбираются, света белого не видят, а раньше – да, бабочки, сачки, пляжи, речка и бумажные кораблики.

– Да что же вы каркаете? Беду накличете, – пробормотала старушка в ответ на истошные крики ворон в гуще листвы. Она приглядывала за внуком, а он раз за разом рискованно свисал с горки вниз головой. И поползли страхи старушке в голову. Вдруг что приключится – как она, мудрая, авторитетная женщина в годах вдруг станет оправдываться перед своими бывшими «желторотиками»? Тут уж лучше сразу сердечный приступ «сыграть», только бы не слушать и свою совесть, и молчаливые укоры молодых родителей. Это для внуков бабушка волшебница, а для своих детей она – мама, строгая воспитательница. Старушка с тревогой подумала, что её оплошностям дети будут ещё и рады, даже если внук – их дитё – пострадает немножко. «Погулял с бабушкой, пришёл с синяками». Ох, модно нынче быть «срывателями покровов». А что мать? Мать не всемогущая оттого, что в могущество её перестают верить. Как в сказке про фей.

В Великобритании ворон, говорят, уважают. Они там почти как хранители истории, долгожители. Даже говорить могут отдельные искусники. А наших за что уважать? Урны вместе с собаками в парках грабят. Вроде и люди культурнее стали, и мусора поменьше, а эти «твари» скачут по зловонным жбанам и каркают. Никакого достоинства.

А местные и вовсе обезумели. Уже и не каркают, а вопят, грозят, ревут. Небось, не в первый раз такое над площадкой творится. Власти куда смотрят? Не верится, что не пожаловался никто на форуме каком городском, чтобы прекратили это безобразие над детской площадкой. Над консерваторией, говорят, запись криков ястреба ставят, чтобы голуби меньше гадили. Да какая уж разница как – негоже, что дети тут, а эти с мусорных куч в песке том же, может, роются.

Между бесплатной детской площадкой и аттракционами стояло два железных короба выше человеческого роста. Гаражи – не гаражи. Сверху по металлической крыше стал спускаться высокий парень лет двадцати пяти, в майке, шортах, кедах. А над ним хлопали крыльями вороны, собирая всё больше зрителей из скучающих «нянь» на площадке.

– Ишь как природа чётко расчертила их черным да серым – нигде эти неброские оттенки не мешаются, – сказала соседке та самая старушка. – Когда мои в школе учились, им рассказывали, что мальчик из параллельного класса готовился поступать в художественное училище, так он различал девять оттенков чёрного. Хороши от природы вороны, были бы не такие твари.

«А у этих вон глаза блестят, как людские, когда вот-вот слёзы побегут», – вдруг про себя отметила старушка, но вслух не сказала.

– Гнездо у них там где-то, – догадался один из голосов.

«Зрители» зашумели.

– Так и подрать могут парня, чего он там? Как-то видела: в парке университетском вороны собаку гоняли за какую-то провинность. Она бежит от них, а они следом летят и ну её долбить клювами на лету то в темечко, то в позвонки, один за другим пересчитывают.

Наконец верхолаз спрыгнул на землю с большой картонной коробкой без верха в руках. От вороньих криков зрители и вовсе стали глохнуть. Иные малыши на площадке, воспользовавшись замешательством мам да бабушек, ускользали в сторону аттракционов и фонтана, куда, опомнившись, за ними прибегали родительницы, ругая больше себя, чем чад.

Из коробки одна за другой высунулись три взъерошенные головы невнятного оттенка, среднего между чёрным и серым.

– Типки! – крикнула белоголовая с косичками, глядя на разинутые рты.

– Птенцы, – произнёс чей-то взрослый голос, что прозвучало как приговор недальновидности всех зрителей, созерцавших воронью драму.

Две вороны с высоты бросались вниз, но в паре метров от земли они отлетали назад, словно их что-то отбрасывало. Почему собаку в парке из рассказа старушки их сородичи клевали в самое темечко, а этого палача в кедах вороны не трогали, никто не мог понять, пока вместе с разумом в родительницах не заговорил материнский инстинкт. От воли русого палача зависела теперь жизнь вороньих детей, которые даже не пытались выпрыгнуть из коробки. Не иначе как заложники, ошеломлённые не то перемещениями, не то криками своих родителей. И ворон с вороной бились об эту угрозу, не достигая ни палача, ни земли, будучи не в силах схватить троих «подростков», которые беспомощно таращились на публику.

Что кричали на самом деле вороны? Были то проклятия, адресованные транспортёру коробки, или отчаянные призывы птенцам, чтобы те собрали всю волю в кулак, подпрыгнули и долетели хотя бы до нижних веток тополей, где бы их никто не достал. Теперь неважно было, кто и зачем осуществлял эту казнь гнезда, от неё было одно спасение – бежать.

Зрители вспомнили свои мысли про надоевшие вороньи вопли, про власть, про детей в песочнице, а на земле стояла коробка с воронятами. И каждый, казалось, мог что-то сказать, чтобы спасти гнездо, или ничего не сказать, тем самым приводя сценарий к некоему запланированному финалу. Но отчего-то никто ничего не спрашивал у парня в кедах, словно одно слово могло разлить угрозу на собственных детей. А может быть, щемящее чувство вины за желание покончить с криками, которое так нежданно воплотилось в виде расправы над чьими-то детьми, обратило всех в безмолвные статуи, над которыми продолжали свою горлянку вороны.

Постепенно, словно обретая слух после оглушительного выстрела, зрители на площадке с песочницей пришли в себя. Парень уходил прочь с коробкой в руках, а за ним, словно под гипнозом, потянулись мамы. Позади, отставая на шаг, за руку молча шли дети. У фонтана к идущим присоединилось ещё несколько пар – большие и маленькие. Что звучало у них в голове? Крики ворон, которые теперь звали на помощь людских матерей? Женщины шли вперёд, в нескольких шагах от коробки, которая летела по воздуху в мужской руке, словно не замечавшей драмы, разыгравшейся вокруг неё. Словно был какой-то приказ, который был выше участи чьих-то, пусть и не человеческих детей. Но следом шли те, кто не знал замысла, но понимал, что внутри найдутся силы и голос, чтобы крикнуть вместе с воронами, если это будет нужно. Человек из своего племени с русыми волосами зачем-то собирался причинить боль. А что идущие следом матери? Они вдруг стали всемогущими от той мысли, что могут спасти чьих-то детей. Они верили, что палач не осмелится свершить казнь под взглядами их блестящих, как у чёрно-серых ворон, глаз.

Что было в том конце парка? Мусорные ящики? Место, с которого и начались мысли о воронах? Не там ли им место? Место гнезду и отпрыскам тех, кто разоряет урны? Не хотите говорить по-человечески, жить с достоинством, как британские вороны, – вот вам!

К гаражу, где с криками сновали вороны, подошёл седой мужчина в белой рубашке с закатанными по локоть рукавами. Он, словно официант, нёс одноразовую тарелку, на которой, вероятно, было что-то съедобное. Забравшись на небольшой уступ, он заглянул на крышу, затем между гаражами. Зрители, не помешавшие «переезду» гнезда, бросились к нему, видя в нём такую же решающую в пользу жизни силу, как прежде видели её в антизначении в русом палаче.

Он шёл по стрелкам в виде рук, пальцев, голосов. Навигация привела его к невысокому дереву в глубине парка, где уже не было детей и песочниц, где развесистые ветви укрывали коробку и её обитателей. Дерево было за местным кафе, где и работал русый парень в кедах. Он, улыбаясь, ходил по уютному дворику кафе в виде деревенского домика за деревянным забором с воротами под старину.

Где еда, там много всякого зверья. Тут и собаки прибегут за костями, и кошки рады полакомиться. Ну вот же вам место, вороны. Человек сделал то, до чего вы сами не додумались. Однако ветви скрывали птенцов, но никак не их крики. Опять эти рассказы из «дней победы» о том, как младенцы плакали, а им рот кляпом затыкали, чтобы немцы их из подвала не услышали. Крыша гаража была видна со всех тополей и лип парка. И отлетающие за едой вороны видели опасность издалека. Что творилось под завесой очаровательной идиллической листвы, где теперь была коробка с птенцами, оставалось загадкой. То ли спали они, то ли кошка или собака какая их грызла. И летать учиться как оттуда? С ветки на ветку разве, и высота дерева не больше полутора метров. Недоглядел парень в кедах. И так и этак палач получается.

Виновато шёл парень с коробкой обратно к гаражам. Вернулось гнездо на место. Зрители чуть не плачут. А вороны не унимаются. Опять падают в воздушные ямы, опять кричат. Уж и подумалось кому-то грешным делом, что и поделом, может, было их выжить отсюда – всё им не так. Вороны долбили клювами по веткам высоко над головами птенцов. Падали листья, мелкие сучья, что уж и правда надо было детей из-под деревьев уводить, чтобы мусор в глаза не летел. Ну точно как варвары в цивилизации.

Парень в кедах стоял на уступе и кормил с вилки кусочками какой-то еды одного из воронят.

– Может, они теперь подлететь к своим птенцам не могут? По запаху там. Парень их руками трогал, вот и никак. Животные инстинкты посильнее материнских, – предположила зрительница.

И вдруг на глазах изумлённой публики птенцы один за другим выпрыгнули из коробки и несколько неловко, но вполне с приемлемой скоростью и в нужном направлении долетели до нижних ветвей тополя. Крик ворон прекратился в то же мгновенье. «Этажом» ниже мамы, прикрикнув на разбаловавшихся детей и погрозив им лишением сладкого, уводили чад с площадки, на время ставшей интерактивным театром драмы. Птенцы прыгали с ветки на ветку, на площадке теперь шумел только ветер. Старушка вела внука через дорогу и всё думала, будет ли дело кому-то до её воронят.

Светлана Ангарская

Светлана Ангарская – публицист, писатель, сценарист. Окончила факультет журналистики МГУ им. Ломоносова, работала в центральной прессе, на радио и телевидении. Её всегда актуальные репортажи, интервью, корреспонденции звучали в программах радио «Маяк», «Радио России», а также в телепрограмме «Время».

Любит путешествовать, а впечатлениями от поездок в разные страны и на континенты делится в своих произведениях. Ее герои – люди разных профессий и национальностей, но объединяет их одно – любовь к жизни и страстное желание понять и выполнить свое предназначение на этой земле.

В авторском арсенале С. Ангарской несколько престижных премий и наград:

Премия «Орден Добра и Света» (вручается с 2012 года) за успешную творческую деятельность и создание произведений, сюжеты которых настраивают читателя на позитивное восприятие окружающего мира и отражают идеи гуманизма и добра; на фестивале «Аэлита-2018» за роман «Просветлённые».

Лауреат первой степени в номинации «Большая проза» – I Международный фестиваль им. А. С. Пушкина в честь 220-летия со дня рождения поэта (Крым, 2019).

Лауреат Международной премии им. Франца Кафки «За выдающийся вклад в российскую литературу». Присуждается «за тексты, принадлежащие к мейнстриму и интеллектуальной литературе» (2019).

Просветленные
Отрывок

…Исследовать и испытать мудростью все, что делается под небом: есть тяжкое занятие, которое Бог дал людям, чтобы они упражнялись в нем…

Екк. 1: 13

Часть 1

Суета

Съемочный день в павильоне подошел к концу, и уставшие за долгую смену осветители уже выключали свои софиты, а у него все не было удовлетворения от проделанной работы. Но что толку дальше мучить людей и технику, если что-то, по-видимому, еще не сложилось с этим эпизодом в голове.

Сегодня снимали в декорациях средневекового замка. Тщательно продуманные и довольно мрачные, они были залиты светом сверху, и от него все устали. Без освещения все погрузилось в полумрак. Вокруг было полно неуклюжих, но необходимых атрибутов съемочного процесса: камер, микрофонов, гигантских осветительных приборов, другой техники, бесконечных змеящихся кабелей. Между дублями все участники съемок носились по площадке, стараясь не споткнуться и что-нибудь не опрокинуть. Это отнимало уйму времени, так как людей было задействовано много: кроме основных актеров, техников, операторов, еще и огромная массовка, не отличавшаяся дисциплиной и не имевшая опыта, к тому же наряженная в тяжелые, громоздкие костюмы Средневековья. За смену было отснято почти триста метров пленки: он позволял себе импровизировать. Это будет примерно десять минут экранного времени. «Но будет ли?» – недовольно думал он.

– Все свободны, всем спасибо, – устало сказал наконец Димов и, спотыкаясь, как все в погруженном в сумрак павильоне, направился в зал для просмотра. На съемках он не знал устали: творческий процесс захватывал настолько, что заменял все на свете, но сейчас ему были необходимы положительные эмоции. И их он искал в удачно отснятом материале.

На экране замелькали кадры, которые смонтировали вчера.

«Тени Нострадамуса» – условное название фильма. Но действительно пока что только тени, досадовал режиссер, смотря на свое детище.

– Покажите лучше натуру, – попросил Димов. – Прованс, что ли…

Средневековый городок Прованса, утопающий в зелени платанов, судя по архитектуре, знавал и более счастливые времена. Однако и сейчас довольно потертые, но по-прежнему выложенные орнаментом мостовые – разноцветные звезды, полумесяцы, четкие квадраты, расположенные в шахматном порядке – выглядели привлекательно. Каждый дом – с внутренним двориком, где бьет фонтан, с красивым белоснежным фасадом, коваными решетками в причудливых узорах и балконами, увитыми виноградом.

В этом райском местечке издавна было три мира: христианский, мусульманский и иудейский. Но на улицах городка все смешалось. Лаяли собаки, шли мулы, резвились мальчишки, нарушали тишину звуки ткацких станков. Чьи они? Какой веры их хозяева? Не все ли равно? Или вон те крестьяне на площади, что разложили свою зелень и фрукты на продажу. Разве будет хуже их виноград, инжир, финики, если узнать, какого они вероисповедания? Так и жили здесь все, похожие в своих заботах друг на друга. И даже одежды носили одинаковые, прованские.

По узкой улочке городка шли двое: уже седоватый мужчина – отец и юноша, которому было немного больше двадцати – сын. Неспешно двигалась запряженная парой лошадей повозка, которую направлял юноша, держа под уздцы коня.

Камера все наезжала, приближая лица. Звук был живой, из экономии записанный при съемках. И неплохой, удовлетворенно отметил про себя Димов.

– Так ты говоришь, будто действительно предвидел чуму в Монпелье, – спрашивал юношу Исаак. – Но разве Господь не сказал: «Не ваше дело знать время и сроки»? Не случайность ли твое предсказание, Мишель?

– Может быть, конечно, один Бог знает, что такое вечность света, – начал было соглашаться молодой человек. Однако подумав, возразил: – Но ведь Бог же и одаряет этим светом избранных, не объясняя его природы.

– Ты считаешь себя избранным Богом? – удивился отец.

– Ну вот, посмотри, – сказал сын, остановившись у окраинного двора. – Здесь и сейчас рождается новая жизнь, и будет это мальчик, о котором, может, в будущем заговорит мир.

Во дворе дома и вправду наблюдалось какое-то движение, слышались встревоженные голоса, и вдруг выбежал молодой мужчина и кинулся прямо к ним.

– Умоляю, врача! – волновался он. – Жена оступилась, и начались преждевременные роды! Одолжите свою повозку, наши-то в поле.

– Он уже здесь, – спокойно сказал Мишель. – Я врач, – пояснил он встревоженному мужчине. – Ведите к роженице.

– О Боже, как Ты милостив! – пробормотал тот и с радостью повел молодого человека в дом.

Отец устроился во дворе со стариком-хозяином, и пока Мишель помогал новорожденному увидеть свет, пил ароматный чай со свежими прованскими травами. Двор был просторный, с фонтаном, у его прохладной струи на красиво выложенном узорчатом полу стоял стол для чаепития. Вокруг пышно цвели розы, а у забора тянули вверх нежные головки левкои и мальвы. Сидеть здесь, даже на южной стороне, было очень хорошо благодаря огромному платану, могучему дереву, по-видимому, уже старому. Ствол в обхвате имел не меньше трех метров, и крона накрывала весь двор, давая ясную тень, умеренно профильтрованную светом. И поскольку сиеста составляла важную часть летней жизни Прованса, столь разумно посаженное дерево во дворе было большой удачей. Неспешно беседуя, гость и хозяин вспоминали молодые годы.

– Моя жена долго не могла разродиться, как я ни молил Бога, – рассказывал Исаак, – и тогда, отчаявшись, я дал клятву, что приму христианство, если родится здоровый ребенок.

– Ну и что, приняли? – спросил хозяин дома, перекрестившись на икону, что висела над входом.

– Так вот же мой сын, врач теперь хороший, хоть и молодой еще. Его и родила тогда жена, почти сутки мучилась, бедная: крупненький оказался очень. Помог Христос, Ему теперь и верим.

В тех краях случаи перехода из одной веры в другую были не редкостью, и выкрестов имелось немало, поэтому такой клятве здесь никто не удивлялся.

Но вот раздался крик младенца: судя по всему, роды закончились успешно, и хозяин, радуясь первому внуку, принес кувшинчик с вином.

– Выпьем, крестный, – радостно сказал он, обращаясь к Исааку. – Теперь так тебя буду звать, ведь не зря же Бог нам послал вас прямо к порогу и в самое время.

– Что же, выпьем по такому случаю, – поддержал его отец Мишеля и, потягивая хорошее вино, принялся философствовать. – Вот жизнь, ну, казалось бы, из ничего берется и ничего не стоит, а ведь ничего нет на свете, что стоило бы жизни…

– Да, – согласился хозяин, – нет такого, что бы можно дать взамен. Хоть и не всегда сладко на белом свете, да только нет ничего лучше радости бытия. Вот наработаюсь так, что ничего уж, казалось бы, не чувствую, а приму стаканчик – и снова хорошо, – откровенничал провансалец. – Воздух, море, хорошее вино – чего же еще желать? А если и дети хорошие, а потом внуки… Нет, жить хорошо…

На пороге дома появился счастливый молодой отец, он гордо нес своего первенца на руках. Следом шел, улыбаясь, Мишель.

А в том, что это был мальчик, Исаак уже и не сомневался. Вот ведь какой дар у его сына, а не только золотые руки врача.

– С матерью все в порядке, вот только отвар сделайте, – сказал Мишель, протягивая рецепт. – Пусть попьет, чтобы инфекции не было да кровотечение не началось.

И когда их повозка, щедро нагруженная дарами счастливых хозяев, тронулась дальше, Исаак не утерпел и все-таки спросил:

– Как же тебе удается так предвидеть события?

– Не знаю, отец, я ведь особо и не стараюсь, просто, по-видимому, усваиваю приходящие ко мне сведения. А вот кто их посылает, и сам спросить боюсь…

Отяжелевшая повозка застряла у одного из дворов. Здесь резник Яков вышел встретить прибывших к нему военных во главе с рыцарем. На ограде висели десятки остро заточенных ножей. Рыцарь в темном плаще спешился и подходил к резнику, за ним следовала свита.

– Оба уйдут в мир иной, – сказал вдруг Мишель, – и рыцарь, и резник. Здесь и сейчас.

Отец испуганно посмотрел на сына. Тем временем действие разыгрывалось: рыцарь обратился к резнику:

– Яков, нам надо зарезать двух баранов, у нас пир. Сделай это.

– Сегодня суббота, – отвечал растерянно резник, – и правоверный еврей не должен работать в этот день.

– Но нам нужно мясо сейчас, а наш мясник болен, сломал руку, и больше это сделать некому, – раздраженно возразил рыцарь. – И притом, это же твой хлеб.

– Это невозможно, – сказал Яков уже более твердо, чем еще сильнее рассердил рыцаря.

– Я заставлю тебя поднять нож и в субботу! – вскричал он.

Но резник уже был спокоен и твердил свое. Вскоре он стоял на скамейке с петлей на шее. Рыцарь сунул Якову за пояс нож:

– Считаю до десяти. Перережь веревку – и ты спасен, или сам обречешь себя на смерть!

– Можешь не считать. Если Господу будет угодно, останусь жить, и никакое зло не коснется меня. Правоверный еврей не поднимет нож в субботу.

– Десять! – крикнул рыцарь и ногой вышиб скамью.

Тело резника вздрагивало на дереве. Взбешенный рыцарь, вскочив в седло, тронул поводья, но второпях не попал ногами в стремена, а лошадь, испугавшись чего-то, уже Светлана Ангарская понеслась и на всем скаку сбросила его прямо в открытый глубокий колодец. Облаченный в тяжелые доспехи, он сразу пошел ко дну и захлебнулся.

Глаза, конечно же, глаза, они должны быть белесыми или становиться такими в минуты прозрения. Крупный план и светящиеся белесые глаза, а потом видения, видения, видения…

Ну ладно, надо передохнуть, а то можно самому тронуться от этих видений, решил Димов.